Антология отечественной военной мысли

АНТОЛОГИЯ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЕННОЙ МЫСЛИ

Николай Николаевич Головин

Суворов

И его

«Наука побеждать»

Москва 2000

■■ниаМ

АНТОЛОГИЯ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЕННОЙ МЫСЛИ

Николай Николаевич Головин

Суворов

И его

«Наука побеждать»

Москва 2000

Об авторе

Головин Николай Николаевич внес заметный вклад в

отечественную военную мысль. Он активно и плодотворно занимался военно-теоретической деятельностью в течение первых четырех десятилетий XX века.

Родился Головин H.H. 22 февраля 1875 года в Москве в старой дворянской семье, отсчет родословной которой велся от крестника царя Ивана III московского боярина Ивана Головы. Отец Головина H.H. - Николай Михайлович (1836-191 I) был военным, участвовал в Крымской войне, в обороне Севастополя, долгое время возглавлял ведомство по передвижению войск и военных грузов всей армии, имел генеральское звание.

В 1885 году, т.е. в десятилетнем возрасте Н.Н.Головин поступает в Пажеский корпус, который с отличными показателями заканчивает в 1894 году. Далее следует служба в артиллерийской бригаде, учеба в Николаевской академии Генерального штаба (1897-1900), вновь служба в штабах дивизий, Варшавской крепости и Петербургском военном округе. В 1905-1907 гг. Головин H.H. - секретарь Общества ревнителей военных знаний, создает и редактирует его печатный орган. Это общество, которое было официально создано в 1898 году, и столетие которого в 1998 году прошло в России никем не отмеченным, сыграло очень важную роль в развитии отечественной военной мысли. И секретарство Головина H.H. в этом деле сыграло существенную роль.

С 1907 года творчество Головина H.H. прочно связывается с академией Генерального штаба. В этом году он защищает здесь диссертацию по военной психологии, в 1908 году командируется во Францию для изучения опыта преподавания во Французской военной академии, а с 1909 года по январь 1914 года исполняет должность ординарного профессора. Это время взлета его творческой активности, настойчивых усилий внедрить «прикладной метод» преподавания, что вызвало серьезную оппозицию значительной части профессуры. Метод

•>ыл в то время отвергнут, а Головин H.H. и его сторонники, прозванные «младотурками», вынуждены были уйти из академии.

В начале 1914 года полковник Головин H.H. назначается командиром полка. В этой должности он встречает первую мировую войну. За умелое командование полком ему присваивается звание ! снерал-майора, он награждаегся многими орденами. Затем следуют назначения генерал-квартирмейстером 9-й армии, начальником штаба ч-й армии, начальником штаба Румынского фронта. За разработку и проведение ряда операций Верховное командование неоднократно его награждает и присваивает звание генерал-лейтенанта. В этом звании он и закончил первую мировую войну.

После развала фронта в декабре 1918 года Головин H.H. уезжает во Францию. На Западе пытается организовать помощь Добровольческой армии. Летом 1919 года принимает приглашение адмирала Колчака возглавить его штаб Но в конце 1919года через Японию возвращается во Францию. В эмиграции проходит вся остальная его жизнь

После двух революций 1917 года и гражданской войны наша отечественная военная мысль по существу разделяется на два потока; советский и зарубежный. Зарубежный поток образовала

многочисленная военная эмиграция, а возглавил его Головин H.H. Он принимаем активное участие в создании учебных и исследовательских военных учреждений и организаций, много пишет и публикует, в том числе для молодежи. У него много учеников и последователей, но нет родной земли под ногами. Его жизнь в эмиграции - наглядный пример |рагедии человека, который любит беспредельной любовью свою Родину, но не может принять установившийся на ее просторах оГчцественно-политический строй Такому человеку трудно быть объективным. Его подстерегает опасность принять фальшивых друзей Отечества за подлинных. В силу такого рода причин Головин Я H закончил жизнь в одиночестве В 1944 году он умер в Париже, оставив потомкам большое военно-теоретическое и военноисторическое наследие с надеждой, что оно вернется на Родину.

В 90-е годы XX века творческое наследие российской военной эмиграции стало возвращаться на Родину Возникла возможность соединить два потока отечественной военной мысли 20-х-40-х годов этого века. Задача эта непростая, много наслоений, крайних подходов. Но делать это надо, прежде всего, в интересах решения современных военных проблем, поскольку и заделы к решению многих из них сделаны в те годы К ним относятся и усилия Головина H.H. создать новую науку о войне. При этом он хорошо сознавал, что генетический код нашей отечественной военной мысли содержится в творчестве и делах великого Александра Васильевича Суворова. Видимо поэтому свою работу о нем он адресовал молодежи. Хотелось, чтобы хотя и через 70 лет она дошла бы до адресата. Кстати, в год 200-летия со времени смерти русского военного гения.

Генерал-майор профессор И С.Даниленко

ГОЛОВИН

Николай Николаевич 1875-1944 m

Генерал H.H. Головин

СУВОРОВ

и его "Наука побеждать"

$

КНИГОИЗДАТЕЛЬСТВО "ВОЗРОЖДЕНИЕ" 1931

Генералиссимус Князь Италийский Граф Суворов Рымникский

Посвящается Русской молодежи

ОЧЕРК 1-ый

ЖИТИЕ СУВОРОВА

13 ноября (по ст. ст.) 1730 года, у одного из обер-офицеров Л. Гв. Семеновского полка родился сын.

Ребенок был мал, тощ, хил, дурно сложен, некрасив.

Отец считал, что его сыну военная дорога закрыта и хотел готовить его к службе гражданской, быть может, дипломатической. Но призвание ребенка Оыло совсем другое. Любознательный и обладавший необычайными способностями, мальчик со страстью предавался чтению военных книг. Он проявлял в своем стремлении такую настойчивость, что отец сдал и, когда мальчику исполнилось 12 лет, записал его в Л. Гв. Семеновский полк.

С еще большим рвением стал мальчик работать над своим военным самообразованием. Отец помогал ему, преподавая артиллерию и фортификацию, с которыми был знаком более чем с другими науками.

Когда ему исполнилось 15 лет он вступил на действительную службу.

Относительно "солдатской" службы молодого Суворова создалась ктенда о суровой солдатской школе будто бы им пройденной. После книги А. I сруа ("Суворов-солдат"), составленной на основании документов архива Л. I и ( еменовского полка, с этой красивой легендой приходится расстаться.

марш-маневр, Суворов бьет поляков под Кобриным, Купчинцами и Брестом, и у Кобылки. О победе под Купчинцами и Брестом Главнокомандующий Румянцев выразился, что она "столь важна по существу, столь редка в своем роде, и подтверждает истину, что большое искусство, горячая ревность предводителя и подражания достойный пример в подчиненных, — преодолевают все в воображении возможные труды и упорности". Про бой же у Кобылки сам Суворов говорил впоследствии одному французскому эмигранту (Дюбокажу): "Если бы ты был при Кобылке, то увидел бы, чего я сам никогда не видал".

Двинувшись после этих побед к Варшаве, Суворов берет затем штурмом Прагу, укрепленное предместье Варшавы на восточном берегу р. Вислы. Этот штурм представляет собой высокий образец военного искусства. Сам Суворов указывает, что "дело сие подобно Измаильскому".

Вскоре после взятия Праги русские войска взяли Варшаву. Фельдмаршальский жезл был наградой доблестному вождю. "Вы знаете", писала ему Екатерина II, что я без очереди не произвожу в чины. Не могу обидеть старшего, но Вы сами произвели себя в фельдмаршалы..."

Вот те ступени, по которым восходит к своей славе Суворов граф Рымникский. Его имя становится в первом ряду среди орлов победоносной Екатерининской армии.

Великая Императрица собирается выступить в рядах коалиции против французской революции. Для сего "составляется армия для отправки за границу под начальством Суворова, численностью в 51.000 человек..." Суворов по осмотре этих войск, в заключении своего доклада пишет: "Карманьольцы по знатным их успехам могут простирать свой шаг на Вислу. Всемилостивейшая Государыня, я готов с победоносными войсками Вашего Императорского Величества их предварить".

В ноябре 1796 года, Екатерина Великая скончалась и, вступивший на престол Император Павел, отменил отправку войск за границу.

Вскоре вслед за тем Суворов оказался в опале. На разводе 6 февраля 1797 года, был отдан Высочайший Приказ: "Фельдмаршал граф Суворов, отнесясь Его Императорскому Величеству, что так как войны нет и ему делать нечего, за подобный отзыв отставляется от службы".

В отставку Суворов был уволен "без мундира" и сослан в свое имение Кончаковское (Боровичского уезда, Новгородской губернии), под присмотр полиции, причем ему даже не позволялось ездить к соседям и принимать коголибо у себя.

И вот в этих морально исключительно тяжелых условиях, величие духа

Суворова выявляется чрезвычайно ярко.

Казалось бы, что этому павшему в немилость, запертому в лесной глуши, 67-летнему старику нечего больше ждать.

Над всей его прежней деятельностью ставился крест.

И все-таки его могучий дух не сдается.

Суворов продолжает работать над своим самообразованием.

Он видит то, чего не видит большинство его соратников, — он видит новую эру в военном искусстве. Он изучает итальянскую кампанию восходящего светила этой новой эры — молодого генерала Бонапарта. Он пользуется для этого изучения своим знанием языков** и читает с десяток журналов, выписываемых им. В саду Кончанского он строит светелку, где сидит над картами и учится...

Конечно, у Великого Суворова были минуты отчаяния. В одну из тяжких минут в декабре 1789 года, он послал Императору Павлу I, прошение о разрешении ему уйти в монастырь и постричься в монахи. "Ваше Императорское Величество, пишет Суворов в своем прошении, всеподданнейше прошу позволить мне отбыть в Нилову Новгородскую пустынь, где я намерен окончить мои краткие дни в службе Богу. Спаситель

Суворов знал следующие языки: латинский, французский, немецкий, итальянский, польский, финский, турецкий.

"Долго я гонялся за славой. Все суета. Покой души у престола Всевышнего".

Незадолго до своей смерти он сказал художнику Миллеру, присланному курфюрстом Саксонским для написания портрета Генералиссимуса для Дрезденской галереи:

"Ваша кисть изобразит черты лица моего: они видимы, но внутренний человек во мне скрыт. Я должен сказать Вам, что я лил кровь ручьями. Трепещу, но люблю моего ближнего, в жизнь мою никого не сделал я несчастным, не подписал ни одного смертного приговора, не раздавил моей рукой ни одного насекомого; — бывал мал, бывал велик".

Еще более полную характеристику самому себе дал Суворов в письме своем, написанном из Варшавы (28 декабря 1794 года) и посланному подполковнику графу Фабрициану, выразившему намерение описать жизнь великого полководца и обратившемуся к Суворову за материалом для своего труда:

"Материалы, касающиеся истории моей военной деятельности, так тесно связаны с историей моей жизни вообще, что оригинальный человек и оригинальный воин не могут быть отделены друг от друга, если образ того или другого должен сохранить свой действительный отпечаток".

"Почитая и любя Бога искренне и нелицемерно, и в Нем моих братьевлюдей, не поддаваясь никогда обольстительному пению сирен невоздержной и праздной жизни, я всегда был бережлив и трудолюбив с драгоценнейшим на земле сокровищем, с временем, как на обширном поле деятельности, так и в жизни уединения, которым везде умел пользоваться. Предначертания, обдуманные с большим напряжением и исполненные еще с большой энергией, нередко с упорством и отчасти с крайним и неотлагательным пользованием непостоянным временем: все это облеченное в свойственную мне форму, часто доставляло мне победу над изменчивой богиней счастья".

Для полноты характеристики Суворова необходимо указать на его "чудачества". Эта внешняя сторона его поведения поражала всех современников.

Подыскивались различные объяснения этому чудачеству. Существует, например, мнение, что Суворов просто хотел обратить на себя внимание.

Однако, если внимательно изучить всю Суворовскую жизнь, то трудно найти в его чудачестве что-либо напускное. Еще в детстве он поражает своими странностями. Его постоянное одиночество уже тогда успело наложить на него печать оригинальности. Вступив же на военную службу, Суворов всецело отдал себя военному делу, мало бывал в обществе и еще больше развил в себе особенности, не подходящие к общепринятым формам и правилам жизни. По природе веселый и подвижной характер придал всем его странностям направление шутливое, а сердечная близость к рядовому русскому солдату наложила на эти шутки грубоватый оттенок.

Позже когда Суворову пришлось уже встречать различные неприятности и чувствительные для самолюбия уколы, его шутки приобретают иногда едкий характер. В этом же направлении повлиял неудачный брак Суворова с княжной В.И.Прозоровской. Суворов очень скоро разошелся со своей женой и остался по-прежнему одиноким. Влияние этого одиночества значительно усиливалось тем, что Суворов был на много голов выше своих современников. Он не мог быть ими понятым. Поэтому он и усвоил себе привычку в виде шуточек, подобно тому, как взрослые говорят с детьми.

Несомненно, также, что чудачества Суворова являлись также своего рода проявлением неврастении. Известна пословица: "гони природу в дверь, она войдет в окно". Чудачества Суворова являлись как бы протестом его "подсознательного существа" против той суровой дисциплины, которой он подвергал себя в течение всей своей жизни.

В 1770 году Суворов писал: "Хотя храбрость, бодрость и мужество всюду и во всех случаях потребны, токмо тщетны они, если не будут истекать из искусства... Генералу необходимо непрерывное самообразование себя науками... нужна непрестанная наука из чтениев... только беспрерывное изощрение взгляда сделает великим полководцем"...

Что понимал Суворов под такими "чтениями", он сам поясняет в одном из своих писем:

"Как военный человек, упражняйся ты с прилежанием в чтении Вобана, Кугорна, Кюраса, Кюбнера; будь знающим несколько в Богословии, Физике, нравственной философии; читай охотно Евгения, Тюренна, записки Юлия Цезаря, Фридриха II, Ролленову Историю и Графа де Сакса"...

Второй предпосылкой для правильного "глазомера" является умение смотреть на дело в его целом.Суворов и ставит это умение, как одно из необходимых свойств полководца. "Непрестанное упражнение, как все обнять одним взглядом, сделает тебя великим полководцем", пишет он своему крестнику, сыну генерала Карачая.

Полвека спустя, величайший из теоретиков войны, являющийся родоначальником современной военной науки, Клаузевиц, развивает ту же суворовскую мысль. "Нет ничего важнее в жизни, — пишет он**, — как правильно поставить отправную точку, с которой должны быть обнимаемы и обсуждаемы вещи (auffassen und beurtheüen), и затем строго держаться ее, потому что в одной точке мы можем обнять, в их единстве, всю массу явлений, и только единство точки зрения может избавить нас от противоречия".

Более же чем век спустя после Суворова, великий полководец XIX века, фельдмаршал Мольтке, указывает, что самое главное в деле руководства

операцией это сохранение единства точки зрения...

* *

"Теория войны", перевод Войде. Том 2-ой, стр. 338.

Выдвигая на первое место "глазомер", Суворов выдвигает значение "расчета", а не "риска". Неправда ли, странно это слышать из уст полководца, свойством которого, поражавшим всех его современников, было "дерзание". Ведь, именно на этом впечатлении базировалось мнение иностранцев о Суворове, как о варваре, одаренном лишь военным инстинктом!

Нельзя отрицать необходимости для вождения войск способности дерзать. Чем войсковая часть меньше, тем больше "дерзания" требуется от ее начальника. Поэтому войска должны воспитываться в самом ярко выраженном наступательном духе. Они должны быть готовы атаковать врага, не считаясь с его силами. Суворов так и воспитывал свои войска: "А что дерзновенны, — пишет Суворов про свои войска, — я один тому виной, я их приучил к смелой нападательной тактике".

Но, по мере того, как мы подымаемся вверх по ступеням военной иерархии, расчет, т.е. "глазомер", все больше и больше оттесняет риск, т.е. "дерзание", на второй план. Старшие начальники должны водить войска в бой, а не на убой. Создатель российской регулярной армии — Петр Великий — проводил эту мысль настаивая на "победах малой кровью". Такова же была точка зрения и Суворова. Напомним приведенные в предыдущем очерке слова его "Науки побеждать": "Последнюю кампанию неприятель потерял счетных семьдесят пять тысяч, только что не сто, а мы и одной тысячи не потеряли. Вот, братцы, воинское обучение, Господа офицеры, какой восторг!".

При изучении боевых действий Суворова нужно различать его деятельность, как начальника небольшого отряда и начальника дивизии от его деятельности в роли командующего армией или главнокомандующего. В его боевой карьере "дерзание" начальника небольшого войскового соединения тесно переплетается с "расчетом" в роли начальника высшего войскового соединения. А это, при поверхностном изучении суворовских боевых

действий, приводит к тому, что может показаться, что Суворов сам себе противоречит, выдвигая первым принципом военного искусства "глазомер" а не дерзание.

На это противопоставление "дерзания" — "расчету" нам следует обратить особое внимание. Очень часто в нашей военной литературе и в суждениях, слышанных автором в высших штабах во время Великой войны, приходилось встречать поверхностное понимание "дерзания". Такое понимание дерзания служило для прикрытия действий на авось вследствие неумения произвести правильный расчет.

Между тем, именно глубокое изучение Суворова — этого дерзновеннейшего полководца, — заставляет прийти к заключению, что многое, приписываемое ему непонимающей посредственностью лишь как дерзание, на самом деле являлось его "глазомером", т.е. расчетом.

Для дальнейшего пояснения этой мысли приведем пример:

Во время оно вавилоняне пытались строить высокую башню, но, согласно Библии, это являлось такой дерзостью, которая была наказана смешением языков. Вернее думать, что башня просто обвалилась. В 1896-м году Эйфель построил в Париже башню, которая, конечно, выше, чем проектированная Вавилонская башня. Она не обвалилась, и когда вы ходите на нее смотреть, то восхищаетесь, конечно, не дерзанием, а расчетом. Дерзание же тут есть только в том, что Эйфель решился осуществить свой проект.

То же самое можно сказать о Суворове — его дерзание заключалось в том, что, сделав армию способной к наибольшему моральному напряжению, он смел и задачи ставить такие, которые были по плечу только его армии. Отсюда мы видим, что под суворовским словом "глазомер" нужно также понимать умение ставить себе задачи в соответствии с имеющимися в нашем распоряжении средствами. В современную эпоху до чрезвычайности осложнившегося военного дела, это сообразование преследуемой задачи с

имеющимися средствами имеет еще большее значение, чем в прежние времена. Вот почему указание "Науки побеждать", что первым "воинским искусством" является "глазомер", остается верным и ныне, особенно для тех высших начальников, которые не призваны проливать свою кровь, но на которых лежит тяжелый долг проливать кровь подчиненных им войск.

Итак Суворов указывает, что первым проявлением "воинского искусства" является постановка правильного решения (глазомер). Но это только первая ступень к победе. Нужна еще быстрота выполнения принятого решения. "Фортуна, — пишет в одном из своих писем Суворов, — имеет голый затылок, а на лбу длинные висящие власы. Лет ее молниен; не схвати ее за власы — уже она не возвратится". Из этих слов явствует, что тот, кто умеет предвидеть события, имеет более шансов "схватить фортуну", но все-таки для того, чтобы схватить, нужно действовать быстро.

Дабы пояснить, почему "быстрота" действия имеет в военном искусстве особое значение, мы опять позволим себе сторонний пример.

Двое дерутся на шпагах. Один из них правильно выбрал точку для удара своей шпаги — в сердце противника. Но он действует вяло, и его враг, столь же удачно выбравший точку своего нападения, предупредил его, и лезвие шпаги второго уже приближается к сердцу первого. Что делает первый? Почувствовал, что он опоздал, этот первый откажется от своего нападения и перейдет к отбитию удара более скорого врага.

На войне, так же, как и в поединке, борются две воли: к победе будет всегда ближе та из них, которая не только более разумна, но и более быстра.

В письме, написанном в поучение своему крестнику, Суворов отчетливо проводит эту мысль:

"Предупреждай случай своей скоростью... Повелевай счастьем: одна иногда минута венчает победу; покоряй ее себе скоростью Цезаря, который

столь хорошо и в самый день умел неприятелей своих нечаянно уловлять, обращать и окружать их в тех местах, где он желал и в какое время"...

В своей "Науке побеждать" Суворов и указывает, что вторым воинским искусством является Быстрота.

Объясняя в своей "Науке побеждать" необходимость быстроты маршей, Суворов говорит: "При сей быстроте и люди не устали и неприятель нас не чает, считает нас за сто верст, а коли издалека, то в двух или трехстах и больше. Закружится у него голова; атакуй с чем Бог послал. Конница начинай. Руби, коли, гони, отрезывай, не упускай. Ура. Чудеса творят Братцы"!

В другом своем поучении Суворов ярко подчеркивает мысль о том, что "быстрота" приводит к "внезапности", последняя же имеет согласно Суворову, решающее моральное значение.

"... Неприятель поет, гуляет, ждет тебя с чистого поля, а ты из-за гор крутых, из-за лесов дремучих налети на него, как снег на голову; рази, тесни, опрокинь, бей, гони, не давай опомниться; кто испуган, тот побежден на половину; у страха глаза больше; один за десятерых покажется. Будь прозорлив, осторожен, имей цель определенную".

Минувшая большая война ярко показала, что забвение великого значения принципа внезапности со стороны наших союзников в кампании 1915-17 годов привело к бесплодному толканию в немецкие позиции, стоившему много лишней крови.

Требуя "быстроты", Суворов умел, однако, как никто, беречь солдатские силы. В его "Науке побеждать" сейчас же за высказанным им указанием, что вторым воинским искусством является "быстрота", следует поучение, как нужно совершать марши с наименьшей усталостью для войск.

"Поход полевой артиллерии от полу до версты впереди, чтобы спускам и подъемам не мешала. Колонна сближается; она опять выиграет свое место; под гору сошед, на равнине на рысях. Поход по рядам или по четыре для тесной дороги, улицы, для узкого мосту, для водяных и болотных мест по

тропинкам; и только когда атаковать неприятеля, то взводами, чтобы хвост сократить. Не останавливайся, гуляй, играй, пой песни, бей барабан, музыка греми, — десяток отмахал. Первый взвод снимай ветры**, ложись. За ним второй взвод, и так взвод за взводом: первая задних не жди. Линия в колонне на походе растянется, коли по четыре, то в полтора, а порядком — вдвое. Стояла на шагу, идет на двух; стояла на одной весте, растянется на две; стояла на двух — растянется на четырех. То досталось бы первым взводам ждать последних полчаса по пустому. На первом десятке отдых час. Первый взвод спрыгнул, надел ветры, бежит вперед десять, пятнадцать шагов (а на марше, прошед узкое место, на гору или под гору, от 15 до 50 шагов). Итак взвод за взводом, чтобы задние между тем отдыхали. Второй десяток. Отбой; отдых час и больше; коли третий переход мал, то оба пополам, и тут отдых три четверти часа, или полчаса, или и четверть часа, чтобы ребятам поспеть скорее к каше. Это для пехоты".

"Конница своим походом вперед; с коней долой. Отдыхает мало и свыше десятка, чтоб дать коням в лагере выстояться. Кашеварные повозки вперед с палаточными ящиками. Братцы пришли, к каше поспели. Артельный староста: к кашам".

"На завтраке отдых четыре часа; тоже самое к ночлегу отдых 6 часов и до 8, какова дорога; а сближаясь к неприятелю, котлы, с припасом снаровлены к палаточным ящикам, дрова запасены на оных".

Но если Суворов проявляет в организации своих маршей самую внимательную бережливость солдатских сил. то вместе с этим он умел потребовать от своих войск такого высокого напряжения, которое непревзойдено в мировой военной истории. Однако, он требовал такого напряжения только тогда, когда его гениальный "глазомер" подсказывал, что наступил решающий момент операции. Так, что в начале июня 1799-го года Суворов совершает свой поразительный по напряжению марш к реке

"Ветрами" Суворов, в шутку, называл тяжелые солдатские ранцы.

Треббии. В предыдущем очерке мы уже указывали, как складывалась тогда стратегическая обстановка. Суворову нужно было, во что бы то ни стало, предупредить на Треббии Макдональда и разбить его. В двоес половиной суток Суворов проходит 100 верст, а в следующие полторы суток еще 80

Верст.

"Войска Суворова не шли, а бежали. Июньское итальянское солнце стояло высоко; под палящим солнцем люди выбивались из сил; падали от изнеможения, и многие из упавших уже не вставали; страшный след обозначал движение армии, но жертвы были необходимы для выигрыша времени, которое было до крайности дорого... Суворов употребил все меры, чтобы поддержать силы людей. Этот 70-летний старик появлялся то в хвосте, то в голове колонны, повторяя: "Вперед, вперед, голова хвоста не ждет". Иногда он подъезжал к какой-нибудь части, шутил с солдатами, забавлял их разными прибаутками. Появление его оживляло людей. Колонна подтягивалась. Для отвлечения внимания людей от усталости, Суворов заставлял солдат учить 12 французских слов: балезарм. жетелезарм, пардон и

т.п>.

Навстречу Суворову, также форсируя движение, шел Макдональд. Когда русский и французский авангарды встретились, начальник нашего авангарда, кн. Багратион, подъехал к Суворову и вполголоса просил повременить нападением, пока подтянется хотя бы часть отсталых — потому, что в ротах не насчитывается и по 40 человек. Суворов отвечал ему на ухо: "А у Макдональда нет и по 20, атакуй с Богом! Ура!"

ОЧЕРК IV-ый

УЧЕНИЕ СУВОРОВА Военное воспитание.

Давно уже обращено внимание нашей военной науки на то, что Суворов был гениальным психологом. Большая заслуга в этом принадлежит генералу М.И.Драгомирову. В ряде своих работ он указал на приемы Суворова, посредством которых он воздействовал на психику солдат.

Вот объяснение одного из них, которое тем более интересно, что касается совершенно, казалось бы, ничтожного предмета. Вопрос идет о солдатском ранце. Вес его был значительный, по самому умеренному определению он весил 20 фунтов. И вот Суворов этот ранец называет, в своей "Науке побеждать", как мы видели в одном из прошлых очерков, словом "ветер".

"Не трудно понять, пишет генерал М.И.Драгомиров, чем лежит этот ветер на спине, протащившей его переход. Нужно следовательно расположить солдата не только не задумываться над тем, и напротив, шутить, бодриться, находить, что эта тяжесть ему ни почем, что она не тяжелее ветра. И когда Суворов находил, что этот ранец — ветер, протаскав его 7 лет, то как же мог не находить этого солдат, жадно прислушивавшийся ко всякой его остроте, заметке, веровавший в него, как в Бога? Всякому известно, что одна и та же тяжесть и лишение обременяют не одинаково: что это зависит от того настроения, с которым они принимаются. Стоит, например, уверить себя, при небольшой беде, что это несчастье, из которого нет выхода, — и она действительно вырастет до таких размеров, и человек раскиснет, и у него отнимутся руки. Стоит, наоборот, принимать шутя действительно тяжелые

положения, и они не задавят человека. Суворов остротами вроде "ветра" заставлял солдат, шутя и весело, смотреть на тяжелые стороны их службы, а кто шутит, кто весел, кто не злится, тот не падает духом".

Подобный прием Суворов употребляет часто. Многочисленные свидетельства этому можно найти в его поучениях и приказах. Напомним наконец одного из его приказов, отданных им перед сражением на Треббии*\

"... Чтобы котлы и прочие легкие обозы были не в дальнем расстоянии при сближении к неприятелю, дабы по разбитии его можно было каши варить. А, впрочем победители должны быть довольны взятым в ранцах хлебом и в манерках водою. .**⁾.

Суворов предвидит, что вследствие той форсировки, с которой он ведет свои войска к сражению на Треббии, обозы запаздывают. Указывая на необходимость уменьшения оттяжки обозов от войск, он стремится сделать все, чтобы уменьшить это запоздание. Но вместе с тем он подбадривает свои войска и на тот случай, когда они останутся на хлебе и воде.

Шутки, с которыми Суворов постоянно обращался к солдатам, представляли собой не столько "чудачества" сколько один из излюбленных Суворовым способов влить веселье, а с ним и бодрость в рядового солдата.

Какое громадное значение придавал Суворов "бодрости" видно из того, что заканчивая свою "Науку побеждать" девятью заповедями (или как он сам называл "правилами воинскими"), он седьмой из них ставит "бодрость"; "смелость" же и "храбрость" поставлены на восьмом и девятом месте, т.е. после "бодрости". Психологически это совершенно правильно, ибо бодрость есть длительное состояние; она есть та психическая основа, без которой смелость и храбрость могут проявляться лишь в виде быстротечных порывов.

В письме к своему крестнику Суворов пишет:

Этот приказ был полностью приведен выше во И-ом очерке. ^} Курсив наш.

"Достоинства военные суть: храбрость для солдата, бодрость для офицера, мужество для генерала".

Бодрость для офицера ... потому что офицер является ближайшим к солдату интеллигентным начальником: ему легче всего поддерживать бодрость духа среди солдатской массы, могущей прийти в уныние из-за недостаточного осознания необходимости требуемых от нее жертв. Придавая первостепенное значение сохранению бодрости духа в войсках, Суворов и требует от офицера, чтобы он сам прежде всего всегда сохранял в себе эту бодрость.

Несомненно, что бодрость духа, так же как смелость и храбрость, в большей мере зависят от уверенности в своих силах и в успехе. Привитием солдату уверенности в своих силах и должна была служить Суворовская "Наука побеждать" ... "... И сказано ему было (солдату), — пишет в одном месте Суворов, — что более ему ничего знать не оставалось, только бы выученное не забыл. Так был он на себя и надежен —- основание храбрости". Психологически интересно обратить внимание на слог Суворовский "Науки побеждать". Все свои указания Суворов излагает тоном, не допускающим сомнений в победе.

Вместе с этим он постоянно повторяет и в "Науке побеждать", и в поучениях и в приказах:

"Чудеса творят Братцы".

"Богатыри, Неприятель от Вас дрожит".

"... давай нам десять на одного. Всех побьем, повалим в полон возьмем".

Чтобы понять всю силу внушения, которую получили эти слова по отношению к Суворовскому воину, нужно прежде всего понять, какую магическую силу имел над душой своего офицера и солдата Суворов. Напомним здесь наблюдение, сделанное в сражении на р. Треббии г. Фуксом и объяснение, данное соратником Суворова генералом Дерфельдоном, что этот непонятный чудак есть какой то талисман, который довольно развозить

по войскам и показывать, чтобы победа была обоснована. И вот когда такой обожаемый войсками полководец, каждое слово которого чтится, как Евангелие, и в неизменной победности которого нет сомнения, начинает свои приказы так, как начинался приведенный нами в одном из предыдущих очерков приказ по Азовскому мушкатерскому полку, отданный накануне штурма Праги: "Его Сиятельство граф Александр Васильевич Суворов приказал: взять Прагский ретраншмент...", то можно себе представить, какую громадную моральную движущую силу получали эти слова... И войска брали крепости и на голову разбивали врага в сражениях.

Этой, почти неограниченной для него возможностью вселять в свои войска уверенность в победе, Суворов пользуется мастерски. В этом отношении изучение его боевых приказов представляет собой непочатую область для исследователя по коллективной психологии.

Казакам, коим удобно испортить на р. Таро мост и тем зачать отчаяние; с пленными быть милосердну; при ударах делать большой крик и крепко бить в барабан; музыке играть где случится, но особливо в погоне, когда кавалерия будет колоть и рубить, чтобы слышно было своим.

Их генералов, особливо казаки и прочие, примечают по кучкам около их; кричать пардон, а ежели не сдаются убивать".

"Приучай себя к неутомимой бодрости", поучает Суворов племянника в одном из своих писем.

Но эта "неутомимость" зависит в значительной степени и от здоровья. Суворов всецело разделяет мысль, выраженную народной мудростью в пословице: "здоровая душа в здоровом теле". Что взгляд его таков, можно убедиться из того, что в своей краткой "Науке побеждать" он помещает ряд санитарных указаний. Характерно также и самое место в "Науке побеждать", где эти указания поставлены.

Они помещены сейчас же вслед за указаниями о "натиске". Здесь Суворов поступает совершенно аналогично с тем, как он это сделал по отношению к изложению своего "воинского искусства" — быстроты...

Указав об этой последней, он переходит к изложению правил совершения походных движений с соблюдением наибольшего сбережения солдатских сил. Говоря о третьем "воинском искусстве" — о "натиске", т.е. минуте максимального проявления энергии в борьбе, он сейчас же переходит к изложению правил сбережения солдатского здоровья.

"Бойся богадельни,** — говорится в "Науке побеждать", — немецкие лекарственницы издалека, тухлые, сплошь бессильные и вредные. Русский солдат к ним не привык. У вас есть в артелях корешки, травушки, муравушки. Солдат дорог. Береги здоровье. Желудок коли засорился, голод лучшее лекарство. Кто не бережет людей — офицеру арест, унтер-офицеру и ефрейтору палочки, да и самому палочки кто себя не бережет. Жидок желудок, есть хотется? по закате солнышка немного пустой кашки с хлебом, а крепкому желудку буковица в теплой воде, или корень коневого щавелю.

"Богдадельня" — госпиталь. Прим . Н.Н.Г.

Помните, господа, полевой лечебник штаб-лекаря Белопольского: в горячке не ешь хотя бы до двенадцати дней, а пей солдатский квас — то и лекарство. А в лихорадке не пей, не ешь, штраф — за что себя не берег".

"Богадельни первый день мягкая постель, второй — французская похлебка, третий день ее братец домовище** к себе и тащит. Один умирает, а десятеро хлебают его смертный дых. В лагерях — больные слабы; хворые — в шалашах, не в деревнях: воздух чище. Хоть без лазарету и вовсе без больных быть нельзя: тут не надобно жалеть денег на хорошие лекарства, коли есть где купить, и сверх своих и на прочие выгоды без прихотей. Да все это неважно; мы умеем себя беречь; где умирает от ста один человек, а у нас и от 500 в месяц меньше умрет. Здоровому питье — воздух, еда больному — воздух".

Отрицательное отношение Суворова к госпиталям имело большое основание. — Напомним читателю картины военного госпиталя, нарисованные кистью графа Л. Толстого в "Войне и Мир