Криминалистические идеи классической школы уголовного права

У истоков классической школы уголовного права (И. Кант, Г.Ф. Гегель, Фихте). Криминологические идеи классической школы уголовного права (А. Фейербах, Цехарие, Бернер, Биндинг, Росси, Гарро, Таганцев, Сергиевский, Кистяковский, Спасович и др.).

Немецкая философия XIX века - уникальное явление мировой философии. Ее уникальность состоит в том, что ей удалось глубоко исследовать проблемы, которые определили будущее развитие философии, совместить в себе почти все известные в тот период философские направления. Ее основу составило творчество пяти наиболее выдающихся немецких философов того времени: Э. Канта, И. Фихте, Ф. Шеллинга, Г.Ф. Гегеля, Л. Фейербаха.

Вклад немецкой классической философии в мировую философскую мысль заключается в следующем:

1) учения немецкой классической философии способствовали разработке диалектического мировоззрения;

2) немецкая классическая философия значительно обогатила логико-теоретический аппарат;

3) рассматривала историю как целостный процесс, а так же обратила серьезное внимание на исследование человеческой сущности.

Кант считал, что решению таких проблем философии, как проблема бытия, морали и религии, должно предшествовать исследование возможностей человеческого познания и установление его границ. Процесс познания, по И. Канту, проходит три ступени: чувственное познание, рассудок, разум. Посредством чувствительности мы предмет воспринимаем, но мыслится он посредством рассудка. Необходимые условия познания заложены, согласно Канту, в самом разуме и составляют основу знания. Кант различал воспринимаемые человеком явления вещей и вещи как они существуют сами по себе. Мы познаем мир не так, как он есть на самом деле, а только так, как он нам является. Нашему знанию доступны только явления вещей (феномены), составляющие содержание нашего опыта. В результате воздействия 'вещей самих по себе' на органы чувств возникает хаос ощущений. Приводим мы этот хаос в единство и порядок силами нашего разума. То, что мы читаем законами природы, на самом деле есть связь, вносимая разумом в мир явлений, то есть наш разум предписывает законы природе. Но миру явлений соответствует независимая от человеческого сознания сущность вещей - 'вещи сами по себе'. Абсолютное познание их невозможно. Они для нас только ноумены, то есть умом постигаемая, но не данная в опыте сущность. Кант не разделял безграничной веры в человеческий разум, называя эту веру догматизмой. В принципиальной ограниченности человеческого познания он видел определенный нравственный смысл: если бы человек был наделен абсолютным знанием, то для него не было бы ни риска, ни борьбы при выполнении нравственного долга. Кант был убежден, что идеи пространства и времени человеку известны прежде восприятий. Пространство и время идеальны, а нереальны. Философия Канта не свободна от компромисса с идеализмом. Стремясь примерить науку и религию, он говорил, что должен было граничить область знания, чтобы дать место вере.

Диалектика И. Фихте неразрывно связана с принципом деятельности, то есть активным отношением индивида (его духа, мыслящего «Я») к действительности. Делается вывод о совпадении теоретического и практического начал в абсолютном субъекте, деятельность которого в процессе преодоления природы («не - Я») не только порождает весь мир, но и позволяет осознать самого себя. Преждевременная смерть помешала И. Фихте глубже проработать
«Я - концепцию», она осталась незавершенной и была не принята и не понята его современ-никами. Вместе с тем, она остается оригинальным взглядом на окружающий мир, его устройство.

Г. Гегель различает гражданское общество, как сферу реализации частных целей и интересов отдельной личности и политическое государство. Гражданское общество и государство, согласно гегелевской концепции, соотносятся как рассудок и разум. Гражданское общество - это «внешнее государство», подлинное же государство - разумно, оно есть основание гражданского общества. Формирование гражданского общества Г. Гегель связывает с развитием буржуазного, строя при этом философ говорит о диалектическом характере взаимосвязи социально - экономической и политической сфер гражданского общества.

Иным направлением в развитии немецкой философии явилось учение Л. Фейербаха
(1804-1872) - крупнейшего материалиста домарксистской эпохи, последнего представителя немецкой классической философии. Критикуя объективный идеализм Гегеля, Фейербах отстаивал материалистический взгляд на природу. Материализм так же стар и столь же повсеместен, как и само человечество; он так же ясен, как свет, так же необходим, как хлеб и вода, так же неизбежен, не предложен, неминуем, как воздух. Однако критика им Гегеля носила односторонний характер: за отрицанием идеализма он недооценил гегелевскую диалектику. Материализм Фейербаха традиционно оставался метафизическим. Его характерной чертой был антропологизм, заключающийся в понимании человека как высшего продукта природы, рассмотрение человека в неразрывном единстве с природой. Природа - основа духа. Она же должна явиться основой и новой философии, призванной раскрыть земную сущность человека, которого природа наделила чувствами и разумом и психика которого зависит от его телесной организации, обладая вместе с тем качественной спецификой, несводимой к физиологическим процессам. Материалистические традиции в немецкой классической философии развивал Людвиг Фейербах.

Систематизированные криминологические исследования в России развивались в основном в русле классической, еще в большей мере социологической школы, а чаще в комбинированном виде. Для них также была характерна тесная связь с уголовно-правовой проблематикой.
И.Я. Фойницким, Е.Н. Тарковским, Н.С. Таганцевым, Н.Д. Сергиевским и другими учеными преступность рассматривалась не только как юридическое понятие (совокупность составов преступлений), но и как социальное явление, много внимания уделялось анализу "природных и общественных условий" преступности (И.Я. Фойницкий), ее социальной детерминированности, экономических и других объективных причин. Широко использовались результаты статистического наблюдения преступности, связанных с нею явлений и процессов общественного бытия и сознания.

Примерно до 70-х годов XIX в. вопросами исследования преступности занимались не криминалисты, а философы, социологи, богословы и особенно профессиональные статистики. Такое положение объяснялось тем, что в то время, в период безраздельного господства в области уголовного права классического направления, проблема изучения закономерностей развития преступлений и наказаний вообще не ставилась: нормативизм и догматизм классической школы исключал это. Так, крупнейший представитель русской классической школы проф. Н.С. Таганцев писал: «Предметом курса уголовного права должно быть изучение юридической конструкции преступных деяний... и центром изучения «преступное деяние», а не «преступность».

И далее, считая совершенно не нужным статистическое исследование причин преступности для ученого криминалиста, Н. Таганцев подчеркивал: «Социолог пользуется законами больших чисел, приложением теории вероятностей, т.е. приемом, излишним для юридической разработки вопроса». Подобное отношение к преступности можно найти и у других представителей классического направления в России — Н. Сергеевского, Э. Немировского, А. Кистяковского и др.

Таким образом, с одной стороны, В. Спасович, будучи сторонником классического направления в уголовном праве, отрицал необходимость изучения закономерностей развития преступности, а с другой - сам постоянно проводил такое изучение, тщательно исследуя материалы уголовной статистики. Надо заметить, что подобные противоречия характерны для русских «классиков». «Чистая наука» обязывала их, замыкаясь в догматические рамки юридических конструкций, не обращать внимания на окружающую действительность, на общественно-экономические отношения, обусловливающие конструируемые ими правовые нормы. Но, будучи представителями своего класса, они боролись за свои взгляды, подкрепляя их правоту соответствующими статистическими данными, т.е. реальной действительностью.

Зачастую сама жизнь показывала несостоятельность догматических построений классической школы, необходимость для науки уголовного права изучать вопросы о причинах и закономерностях преступлений и наказаний. Н.С. Таганцев (1843—1923).

М. Таганцев приводит статистические данные, характеризующие рост числа преступлений во всех без исключения странах в течение XIX в., отвергая тем самым позицию индетерминизма классической школы, для которой преступление всегда трактуется как акт свободной воли. Следует иметь в виду, что большинство наших криминалистов ошибочно считают Н. Таганцева индетерминистом, ставя его рядом с Бернером, Биркмаером и другими западноевропейскими «классиками», полностью отрицающими причинную обусловленность общественных явлений, в частности преступлений, и провозглашающими господство беспричинной случайности и произвола, абсолютную свободу воли и т.п.

Н. Таганцев в противоположность представителям классического направления уголовного права Западной Европы стоял па позициях детерминизма, что и подтверждается его словами: «...напрасно было бы утверждать, что выводы статистики не колеблют принципа свободы воли... Предполагая законосообразность явлений социальной жизни вообще, мы тем самым неминуемо предполагаем законосообразность каждого отдельного факта. А все эти соображения приводят к тому заключению, что все действия человека, с коими имеет дело уголовное право, не произвольны, а подчинены общему закону причинности...».

Отсюда относить Н. Таганцева к индетерминистам нет никакого основания. В явном противоречии с только что приведенными словами находятся утверждения Н. Таганцева о том, что уголовная статистика не нужна для уголовного права, изучающего лишь «юридические конструкции преступных деяний». Также противоречивы суждения и других русских классиков, которые, с одной стороны, признают причинную обусловленность преступности. Так,
А. Кистяковский писал, что «уголовная статистика» приобрела очень важное значение по отношению к уголовному праву... Уголовная статистика выяснила, что самая преступность и размер ее есть произведение общих космических причин». С другой стороны, считают совершенно ненужным для уголовного права изучать эти причины. Надо сказать, что подобные противоречия не были в трудах зарубежных классиков-догматиков: не выходили за пределы своего «юридического мировоззрения» и игнорировали в своих научных работах вопросы, связанные с изучением причин преступности. В этом отношении они были консервативнее и реакционнее своих русских коллег. Однако если представители классической школы уголовного права в России и признавали закономерности в области преступности и даже занимались порой их исследованием, то, эти вопросы они считали не имеющими никакого отношения к науке уголовного права. Тем самым все учение классической школы носило чисто юридический характер при объяснении уголовно-правовых явлений. Преступление понималось классиками как нарушение уголовного закона, а наказание - как юридическое последствие нарушения этого закона, т.е. преступления. Следовательно, никаких попыток раскрыть материальное содержание данных понятий, показать их классово-политический характер они не делали и делать, конечно, не могли. Отсюда соображения некоторых ученых, появившиеся в 70-х годах и направленные к тому, чтобы включить в науку уголовного права исследование причин преступности, т.е. вопросы криминологического характера, являлись безусловно, прогрессивными и плодотворными для этой науки, ломающими схоластические догмы классической школы и толкающими криминалистов к выяснению действительных корней преступлений. Исторически здесь мы видим истоки возникновения новых направлений в уголовном праве — социологического и антропологического.