Публичные призывы к экстремистской деятельности

(ст. 282 УК РФ).

Как уже отмечалось в начале главы, норма уголовного закона, запрещающая публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности[269], была принята 25 июля 2002 г., одновременно с Федеральным законом «О противодействии экстремистской деятельности». Практика применения данной статьи еще только начинает складываться, о чем свидетельствуют данные криминальной и судебной статистики.

Так, в 2003 г. органами правопорядка было зарегистрировано лишь одно преступление данной категории, в 2004 и 2005 гг. – по 8 преступлений, а в 2006 г. – 22 преступления. В 2003 г. судами не было вынесено ни одного обвинительного приговора по ст. 280 УК РФ, в 2004 г. по ней был осужден лишь один человек, в 2005 г. – 6 человек, в 2006 г. – 10 человек (в том числе трое – впервые по дополнительной квалификации).

Эти совершенно ничтожные цифры свидетельствуют о том, что рассматриваемая норма еще не «заработала». Но даже эти данные сложно соотносить друг с другом, поскольку летом 2006 г. содержание ст. 280 было существенно расширено.

Состав данного преступления во многом сходен с рассмотренным нами выше (нормой, предусматривающей ответственность за возбуждение ненависти и вражды, унижение человеческого достоинства). Соответственно, и криминальное психологическое воздействие здесь содержательно обладает многими сходными чертами. Как и в предыдущем случае, уголовный запрет налагается на распространение некоторой противоправной информации. Признак публичности здесь также означает, что эта информация предназначена не конкретному человеку, а неопределенно-широкому кругу лиц – аудитории, публике[270].

Данное преступление, подобно рассмотренному ранее, имеет формальный состав. Оно считается оконченным с момента выражения публичного призыва в той или иной форме независимо от того, достиг ли он своей цели, оказал ли воздействие на сознание и поведение аудитории или хотя бы какой-либо ее части. Наличие формального, а не материального состава преступления здесь, как и в ст. 282 УК РФ, связывается с повышенной общественной опасностью деяния, «создающего предпосылки к нанесению вреда таким правоохраняемым благам и интересам, как государственный и общественный строй, права и свободы человека, здоровье граждан, общественный порядок, общественная безопасность, собственность, законные интересы физических и (или) юридических лиц и т.д., т.е. опосредованно посягающего на совокупность целого ряда объектов уголовно-правовой охраны»[271].

Наконец, и в этом случае правонарушителя с психологической точки зрения можно рассматривать как коммуникатора (индивидуального или коллективного), создающего сообщение противоправного содержания и передающего его аудитории (рецепиентам) для того, чтобы склонить их к осуществлению определенных действий. Субъект совершает это противоправное деяние также с прямым умыслом: он осознает публичный характер, содержательную направленность высказываемых призывов и желает действовать именно подобным образом. По поводу же мотивов и целей действий правонарушителя исследователи-правоведы высказывают самые разные точки зрения, что также сближает данное преступление с деянием, предусмотренным ст. 282 УК РФ.

Вместе с тем между данными преступлениями есть и существенные различия, в том числе и в психологическом плане. Они связаны с содержанием противоправной информации и формой ее распространения. Так, в ст. 282 УК РФ запрет налагается на возбуждение ненависти и вражды, унижение человеческого достоинства по ряду признаков. В ст. 280 УК РФ этот запрет содержательно значительно шире, он распространяется на призывы к осуществлению экстремистской деятельности во всех ее формах и разновидностях.

Понятие экстремистской деятельности сформулировано в ч. 1 ст. 1 Федерального закона «О противодействии экстремистской деятельности». С каждой последующей редакцией (от 27 июля 2006 г. и от 24 июля 2007 г.) это понятие, изначально и так недостаточно четкое, расширялось путем увеличения списка видов экстремистской деятельности, включения в него все новых ее разновидностей. В действующей редакции этот перечень выглядит следующим образом:

«1) экстремистская деятельность (экстремизм):

насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации;

публичное оправдание терроризма и иная террористическая деятельность;

возбуждение социальной, расовой, национальной или религиозной розни;

пропаганда исключительности, превосходства либо неполноценности человека по признаку его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии;

нарушение прав, свобод и законных интересов человека и гражданина в зависимости от его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии;

воспрепятствование осуществлению гражданами их избирательных прав и права на участие в референдуме или нарушение тайны голосования, соединенные с насилием либо угрозой его применения;

воспрепятствование законной деятельности государственных органов, органов местного самоуправления, избирательных комиссий, общественных и религиозных объединений или иных организаций, соединенное с насилием либо угрозой его применения;

совершение преступлений по мотивам, указанным в пункте "е" части первой статьи 63 Уголовного кодекса Российской Федерации;

пропаганда и публичное демонстрирование нацистской атрибутики или символики либо атрибутики или символики, сходных с нацистской атрибутикой или символикой до степени смешения;

публичные призывы к осуществлению указанных деяний либо массовое распространение заведомо экстремистских материалов, а равно их изготовление или хранение в целях массового распространения;

публичное заведомо ложное обвинение лица, замещающего государственную должность Российской Федерации или государственную должность субъекта Российской Федерации, в совершении им в период исполнения своих должностных обязанностей деяний, указанных в настоящей статье и являющихся преступлением;

организация и подготовка указанных деяний, а также подстрекательство к их осуществлению;

финансирование указанных деяний либо иное содействие в их организации, подготовке и осуществлении, в том числе путем предоставления учебной, полиграфической и материально-технической базы, телефонной и иных видов связи или оказания информационных услуг».

Таким образом, «публичные призывы к осуществлению указанных деяний», с одной стороны, являются самостоятельной разновидностью экстремистской деятельности, а с другой – «исходя из логики законодателя, с содержательной стороны эти призывы могут касаться осуществления любой из перечисленных в законе форм экстремистской деятельности»[272], то есть они тесно связаны с другими ее видами.

К сожалению, приходится констатировать, что в результате многократных доработок нормы законодатели явно запутались в грамматических конструкциях. Так, очевидным нонсенсом выглядят формулировки типа «публичные призывы к пропаганде исключительности … человека…» (тем более, «публичные призывы к осуществлению пропаганды…») или публичные призывы к возбуждению … розни». Буквально они должны были бы звучать примерно следующим образом: «Соратники! Давайте пропагандировать превосходство нашей нации и неполноценность всех остальных!».

Понятно, что в данных случаях под разновидностями экстремистской деятельности законодатели имели в виду «публичные призывы к социальной, расовой, … розни», «пропаганду исключительности… человека по признаку…, выраженную в форме призывов», и т.д. Однако они не сумели четко сформулировать свои мысли в норме закона.

В целом можно заключить, что содержание информации, которая передается в процессе деструктивного психологического воздействия, оказываемого при совершении данного преступления, весьма широко и не вполне ясно определено законодателем.

Второе психологическое различие между деяниями, предусмотренными ст.ст. 280 и 282 УК РФ, связано уже не с содержанием, а с формой проявления противоправной информации. В ст. 282 уголовный запрет налагается на любые действия, направленные на возбуждение ненависти и вражды, унижение человеческого достоинства. В ст. 280 этот запрет существенно ýже, он касается лишь такой формы распространения информации, оказывающей влияние на людей, как призывы.

В наиболее общем виде призывы можно рассматривать как «воздействие на сознание, волю и поведение людей с целью побудить их к совершению соответствующих действий или воздержанию от определенных действий»[273]. Правоведы, рассматривая данное понятие, отмечали такие существенные особенности призывов к экстремистской деятельности, как их целенаправленность (чем они «отличаются от различного рода высказываний, не имеющих побуждающей цели и, следовательно, уголовно не наказуемых»[274]), конкретность («виновный побуждает именно к насильственному захвату или удержанию власти, насильственному изменению конституционного строя»[275] и т.д.), понятность смысла призыва для адресатов[276]. Указывалось также на то, что призывы, будучи способом информационного воздействия на субъекта, могут иметь различную форму: устную письменную, изобразительную и т.п.

Вместе с тем авторы комментариев к норме отразили далеко не все сущностные характеристики призывов. Как справедливо отмечает В.А. Бурковская, возникает вопрос о форме выражения призывов, а именно о том, в каких грамматических конструкциях они могут заключаться, какие лексические средства используются для их выражения, наконец, как отличить призыв от просьбы, пожелания, напутствия[277].

Известно, что в наиболее очевидных случаях призывы выражаются с помощью глаголов повелительного наклонения («Стой! Ни с места!», «Бей!» и пр.) Вместе с тем лингвисты в своих исследованиях выделяют большое число их не столь явных форм и разновидностей.

Так, М.А. Осадчий описывает две основные группы призывов: явные (отрытые) и скрытые. Первая, в свою очередь, разделяется на прямые и косвенные призывы.

Именно явные, прямые призывы представляют собой словесные конструкции, содержащие глаголы в форме повелительного наклонения или эквивалентные данному наклонению формы («Дадим отпор!», «Поборемся!» и пр.) Кроме того, обязательным компонентом явного призыва является образ адресата речи – субъекта, который должен выполнить требуемые действия. Адресат речи может быть либо открыто заявлен в виде обращения («Братья!», «Граждане!»), либо скрыт, замаскирован. В этом случае под адресатом речи подразумевается каждый потенциальный читатель.

Явный, косвенный призыв – это форма открытого побуждения без использования глагола с побудительным значением. Косвенный призыв может быть также лишен прямого указания на адресата речи (в этом случае используются только модальные глаголы без личных местоимений: «Надо спасать Россию!», «Следует избавляться от инородцев!»). К разряду косвенных призывов автор относит и побудительные предложения, оформленные как вопрос («Русский, ты и дальше будешь сидеть, сложа руки?»). Кроме того, к косвенным призывам М.А. Осадчий причисляет и случаи побуждения к действиям, опосредованно связанным с другими действиями, например, призыв вступить в партию, ставящую своей задачей насильственное изменение конституционного строя.

Скрытый призыв, как утверждает исследователь, отличается от явного отсутствием императивной формы глагола. Скрытым призывом является информация, подстрекающая к каким-либо действиям, подспудно формирующая у адресата желание действовать определенным образом. М.А. Осадчий полагает, что в этом случае автор (коммуникатор) фактически программирует поведение адресата речи, используя специальные приемы психологического воздействия.

Он отмечает, что скрытые призывы могут быть опаснее, чем явные. Последние являются в некотором смысле более «честным» способом воздействия на поведение адресата. Реципиент здесь понимает, что на него пытаются оказать влияние, поэтому он может своевременно принять меры по противодействию (например, выключить телевизор, уйти с митинга и т.д.). При скрытом же призыве адресат далеко не сразу понимает, что цель автора – призвать читателя к определенным действиям[278].

Строго говоря, понятие «скрытого призыва» не отвечает требованию понятности его для адресата. Как отмечалось выше, на данное требование указывали некоторые юристы, анализируя понятие призыва и выделяя его существенные особенности.

С психологической точки зрения это требование является избыточным, необязательным, поскольку криминальное психологическое воздействие в любой форме, в том числе и призыва, может оказываться не только на сознание, но и на бессознательную сферу субъекта, на что мы уже неоднократно указывали. В этом случае внешнее «программирование» поведения индивида им самим никак не осознается и не контролируется. Именно в этом заключается повышенная опасность подобного воздействия, в том числе и в форме призывов, особенно на психику молодежи.

Более детально понятие призыва проанализировано в работе А.Н. Баранова[279]. Автор рассматривает его с позиции теории речевых актов. В этом случае призыв, отражая определенное коммуникативное намерение автора, является особым видом побудительных речевых актов, отличающимся от других, например, таких как приказ, просьба, угроза, предложение, предупреждение и др.[280]

Исследователь выявляет основные характерологические особенности призыва, что позволяет сформулировать его определение: «речевой акт, обращенный к адресату с целью побудить его выполнить некоторое действие или совокупность действий, осмысляемых как важная часть общественно значимой деятельности, способствующей достижению некоторых идеалов, или побудить адресата учитывать в своем повседневном поведении эти идеалы, причем говорящий и адресат являются политическими субъектами или их представителями, а сам речевой акт рассматривается как часть общественно-политической коммуникации»[281].

Проведенный анализ позволяет А.Н. Баранову выделить основные содержательные виды призывов. К более простым из них он относит призывы-лозунги и призывы-апелляции. Более сложными по структуре являются призывы-обращения и призывы-воззвания. Кроме того, в зависимости от того, включает ли автор призыва самого себя в число тех адресатов, к кому обращен призыв, исследователь выделяет еще две формы. Призыв, не исключающий говорящего из будущей деятельности, он называет призывом инклюзивного действия, а призыв, исключающий говорящего из числа адресатов – призывом эксклюзивного действия[282].

Анализируя грамматические формы призывов, ученый приходит к выводу, что самые распространенные из них одновременно являются и формами побуждения других типов. Тем самым речевые акты призыва с грамматической точки зрения трудно дифференцировать от других побуждений.

Так, исследование формальных характеристик речевых актов, грамматических форм, по мнению А.Н. Баранова, позволяет сделать правдоподобные предположения о наличии в текстах призывов, однако лишь в отношении явных, эксплицитных призывов. В то же время многие типы речевых актов имеют косвенные формы выражения, которые невозможно определить по формальным грамматическим характеристикам слов. Дифференциация между призывами и другими побуждениями в этом случае требует в первую очередь анализа лексического состава предположительного призыва и изучения ситуации его употребления[283].

Мы специально довольно подробно привели фрагменты работ двух известных лингвистов для того, чтобы показать, что призывы – это далеко не только «лобовые» высказывания типа «Бей!», «Защитим!» и пр. Для того чтобы выявить в тексте наличие призыва, а также определить его направленность, требуется проведение специального, зачастую достаточно сложного исследования.

С психологической же точки зрения призыв является особой, специфической формой коммуникативного воздействия на субъекта, побуждающего его к определенной активности (в рассматриваемом случае – к «экстремистской деятельности»). При этом явные (прямые, эксплицитные) призывы используются коммуникатором, как правило, в рамках императивной стратегии психологического воздействия, а косвенные и скрытые – в рамках манипулятивной стратегии.

Несмотря на то, что данное преступление имеет формальный состав, следует кратко остановиться на возможных последствиях воздействия экстремистских призывов на аудиторию. Самым общественно опасным итогом подобного влияния является последующее реальное участие индивида-адресата призыва в экстремистской деятельности – выполнение действий, к которым его призывали, например, по насильственному изменению конституционного строя Российской Федерации. Другим негативным результатом может служить формирование у субъекта готовности действовать соответствующим образом. Указанные реакции наиболее характерны как ответ на воздействие прямых, явных призывов лозунгового типа.

Скрытые, косвенные призывы обычно способствуют появлению у аудитории своеобразной психологической «предготовности» к деструктивным действиям, проявляющейся в формировании негативного, эмоционально окрашенного отношения к объектам экстремистской деятельности, отрицательных стереотипов, предрассудков и других психических образований, обсуждавшихся в предыдущем параграфе.

Завершая анализ основных понятий нормы, отметим, что содержательно преступления, предусмотренные ст.ст. 280 и 282 УК РФ, в значительной степени пересекаются, поскольку понятие экстремистской деятельности включает такие ее виды как «возбуждение социальной, расовой, национальной или религиозной розни» и «пропаганда исключительности, превосходства либо неполноценности человека по признаку его социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности или отношения к религии». По сути, и то, и другое одновременно является способами «возбуждения ненависти либо вражды… по признакам пола, расы, национальности, языка, … отношения к религии, а равно принадлежности к какой-либо социальной группе».

Если действия субъекта содержательно направлены на возбуждение вражды и ненависти, а по форме выражения представляют собой призывы (а не, например, обвинения), то, как отмечают юристы, «в действии виновного имеется двойная направленность, а содеянное следует квалифицировать по совокупности преступлений»[284].

При расследовании преступлений о призывах к экстремистской деятельности правоприменители очень часто обращаются за помощью к специалистам. Их, как правило, интересует, имеются ли в спорных текстах призывы, а также, если таковые есть, то на что они направлены. Правда здесь, как и в случае со ст. 130 УК РФ («Оскорбление»), требуются специальные познания в области не психологии, а лингвистики, поскольку в исследовании анализируются использованные в тексте языковые средства, грамматические формы выражения призыва.

При производстве подобного рода экспертиз представляется целесообразным ставить перед специалистами указанные выше вопросы, а именно:

· Содержатся ли в тексте высказывания в форме призывов?

· На что направлены данные призывы, к каким действиям они побуждают?

Нельзя согласиться с авторами, которые предлагают эксперту-лингвисту самостоятельно определять, направлены ли имеющиеся в анализируемом тексте призывы на экстремистскую деятельность во всех ее разновидностях[285]. Понятие экстремистской деятельности, ее видов (форм) является правовым, оно определено в Федеральном законе «О противодействии экстремистской деятельности». Эксперт, обладая необходимыми специальными познаниями в своей профессиональной области, может не знать, какое содержание правоведы вкладывают в это понятие. Строго говоря, он и не должен знать это. Соотнося содержательную направленность призыва с формулировкой нормы закона, эксперт выходит за рамки своей компетенции, начинает решать правовые вопросы, что недопустимо[286].

Более правильной представляется ситуация, когда эксперт-лингвист в своем заключении описывает, к чему содержательно призывает спорный текст. Далее уже правоприменитель (следователь, прокурор, судья) должен соотнести содержание призывов с правовыми формулами и определить, направлены ли данные призывы на осуществление экстремистской деятельности, а если да, то какой именно ее разновидности из числа указанных в законе.

К сожалению, многим правоприменителям представляется удобным и комфортным перекладывать часть своих обязанностей по доказыванию по делу на экспертов. Поэтому неверные формулировки вопросов, подталкивающие, провоцирующие экспертов на решение сугубо правовых проблем, часто встречаются и на практике. Так, например, весной 2004 г. в газете «Право-защита» – издании общественной организации «Общество российско-чеченской дружбы» были опубликованы материалы «Обращение вице-премьера правительства Чеченской республики Ичкерия Ахмеда Закаева к российскому народу» (№ 1 (58) за март 2004 года) и «Обращение Президента Масхадова к Европарламенту» (№ 2 (59) за апрель-май 2004 года). По факту данных публикаций органами федеральной безопасности в январе 2005 г. было возбуждено уголовное дело в отношении главного редактора газеты «Право-защита» С.М. Дмитриевского.

В рамках предварительного расследования в Приволжском региональном центре судебной экспертизы были проведены лингвистические экспертизы указанных материалов. Хотя обвиняемому инкриминировалась ст. 282, а не 280 УК РФ, среди вопросов, поставленных следствием, в обоих случаях фигурировал следующий: ««Имеются ли в тексте статьи … высказывания, содержащие призывы к осуществлению экстремистской деятельности, если имеются, то какой именно: … ». Далее в каждом вопросе дословно воспроизводилась ч. 1 ст. 1 Федерального закона «О противодействии экстремистской деятельности» в действовавшей в то время редакции.

Подобного рода вопросы, как уже отмечалось, являются крайне некорректными, провоцирующими эксперта на решение сугубо правовых проблем. Представляется, что указанные экспертизы лишь на этом основании должны были быть отвергнуты судом безотносительно содержания заключения эксперта и выводов, к которым он пришел[287].

Хотелось бы надеяться, что со становлением практики расследования уголовных дел, возбужденных по ст. 280 УК РФ, будет складываться и опыт проведения экспертных исследований, правоприменители же научатся корректно ставить вопросы экспертам, не провоцируя их к выходу за рамки своей профессиональной компетенции.

Помимо определения в тексте наличия призывов и их направленности, юристов-практиков могут интересовать также коммуникативные намерения автора текста и особенности восприятия призывов аудиторией. Такого рода вопросы обычно могут возникать, когда в тексте содержатся не явные, а косвенные и скрытые призывы, то есть, когда автор стремится замаскировать свой замысел.

В этом случае, как и при расследовании преступлений о возбуждении вражды и ненависти, правоприменители должны привлекать к участию в экспертизе не только лингвистов, но и психологов. Правда следует отметить, что такого рода запросы возникают у юристов реже, чем поручения специалистам, связанные с анализом содержания спорных текстов. Да и психологические методики экспертного анализа авторской интенции и особенностей восприятия призывов и реагирования на них аудиторией к настоящему времени не вполне отработаны. В то же время при актуализации соответствующих запросов со стороны практики – правоохранительных и судебных органов существующие исследовательские методики могут быть достаточно оперативно модернизированы под задачи судебной экспертизы.

Заключение

В работе рассмотрены основные проблемы, связанные с оказанием психологического воздействия правонарушителем на потерпевшего при совершении преступлений против личности. Проанализированы и соотнесены друг с другом психологическая традиция исследования психологического воздействия на субъекта, стратегии, виды, методы и средства подобного влияния, а также правовая традиция изучения психического насилия как противозаконного способа воздействия на психику индивида. На основе проведенного анализа предложено понятие «криминального психологического воздействия», дано его определение.

Особенности подобного негативного воздействия на психическую сферу и поведение потерпевшего рассмотрены на примерах конкретных составов преступлений против личности (доведение до самоубийства, оскорбление и понуждение к действиям сексуального характера), против государственной власти (возбуждение ненависти и вражды, унижение человеческого достоинства, публичные призывы к экстремистской деятельности) и в сфере экономики (мошенничество).

Представляется, что приведенный анализ психологического воздействия на потерпевшего, осуществляемого правонарушителем при совершении преступлений данных видов, а также психологический анализ самих соответствующих норм уголовного закона позволит правоприменителям лучше понять механизмы, лежащие в основе действий преступников, осознать необходимость использования специальных познаний при раскрытии и расследовании такого рода преступлений.

Кроме того, включение в научный оборот в области права категории «психологическое воздействие» позволяет существенно расширить возможности анализа многих преступных деяний, особенно их субъективной стороны; привлекать для этого большое количество наработок из области общей, социальной психологии, психологии труда и личности, других областей науки, в рамках которых изучалась проблематика психологии воздействия.

Привлечение указанной информации важно не только в теоретическом плане – для обогащения и уточнения знаний юристов о некоторых «тонких местах» субъективной, а иногда и объективной стороны ряда преступлений. Наряду с этим использование психологических познаний при расследовании, доказывании и квалификации преступлений, совершенных с использованием психологического воздействия, повысит обоснованность, доказательность и справедливость выносимых судебных решений.

Содержание

Введение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 3

Глава 1. Психологическое воздействие: основные характеристики. . 7

§ 1. Понятие . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 7

§ 2. Стратегии и виды . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 10

§ 3. Методы и средства . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 20

Глава 2. Криминальное психологическое воздействие . . . . . . . . . . . 35

§ 1. Общая характеристика и виды . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 35

§ 2. Криминальное психологическое воздействие и психическое

насилие. Соотношение понятий . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 38

§ 3. Принуждение, понуждение и криминальное

психологическое воздействие . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 47

Глава 3. Криминальное психологическое воздействие в

преступлениях против личности . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 51

§ 1. Доведение до самоубийства (ст. 110 УК РФ) . . . . . . . . . . . . . . . . 52

§ 2. Оскорбление (ст. 130 УК РФ) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 71

§ 3. Понуждение к действиям сексуального характера (ст. 133 УК РФ) 86

Глава 4.Криминальное психологическое воздействие в

преступлениях в сфере экономики (на примере мошенничества

– ст. 159 УК РФ) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 96

Глава 5. Криминальное психологическое воздействие в

преступлениях против государственной власти . . . . . . . . . . . . . . . . . 130

§ 1. Возбуждение ненависти и вражды, унижение

человеческого достоинства (ст. 282 УК РФ) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 130

§ 2. Публичные призывы к экстремистской деятельности (ст. 280

УК РФ) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 154

Заключение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 165

[1] Кабаченко Т.С. Методы психологического воздействия. М., 2000. С. 16-17.

[2] Там же. С. 23.

[3] Ковалев Г.А. Три парадигмы в психологии – три стратегии психологического воздействия // Вопросы психологии. 1987 № 3. С. 41.

[4] Папкин А.И. Психологическое воздействие в правоохранительной деятельности // Прикладная юридическая психология / Под ред. А.М. Столяренко. М., 2001. С 378-379.

[5] Чалдини Р. Психология влияния. СПб., 1997.

[6] См., например: Зимбардо Ф., Ляйппе М. Социальное влияние. СПб., 2001.

[7] Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1983. С. 78.

[8] Словарь современного русского литературного языка. М., 1951. Т.2. С. 453, 351.

[9] См., например: Хассен С. Освобождение от психологического насилия. Деструктивные культы, контроль сознания, методы помощи. СПб., 2002; Лифтон С. Технология промывки мозгов. СПб., 2005.

[10] Волков Е.Н. Критерии, признаки, определения и классификации вредящего психологического воздействия: психологическое травмирование, психологическая агрессия и психологическое насилие // Журнал практического психолога. 2002. № 6. С. 191.

[11] См., например: Грачев Г.В. Мельник И.К. Манипулирование личностью. Организация, способы и технологии информационно-психологического воздействия. М., 2002.

[12] Кабаченко Т.С. Указ. соч. С. 62.

[13] Ковалев Г.А. Указ. соч. С. 44.

[14] Там же. С. 46.

[15] Там же. С. 42-43.

[16] Хекхаузен Х. Мотивация и деятельность. Т.1 М., 1986. С. 309-310.

[17] Кабаченко Т.С. Указ. соч. С. 77-78.

[18] Большой англо-русский словарь / Под ред. Ю.Д. Апресяна. М., 1999. С. 407.

[19] Шостром Э. Анти-Карнеги, или человек-манипулятор. Минск, 1992. С. 11.

[20] Куницына В.Н., Казаринова Н.В., Погольша В.М. Межличностное общение. СПб., 2001. С. 178.

[21] Сидоренко Е.В. Тренинг влияния и противостояния влиянию. СПб., 2002. С. 49.

[22] Таранов П.С. Приемы влияния на людей. Симферополь, 1995. С. 478.

[23] Кабаченко Т.С. Указ. соч. С. 80.

[24] Доценко Е.Л. Психология манипуляции: феномены, механизмы, защита. М., 2000. С. 292.

[25] Там же. С. 58-59.

[26] Грачев Г.В. Мельник И.К. Указ. соч. Следует отметить, что проблемы манипулирования общественным сознанием через СМИ рассматривались и в других работах. См., например: Шерковин Ю.Я. Психологические проблемы массовых информационных процессов. М., 1973; Шиллер Г. Манипуляторы сознанием. М., 1980.

[27] Кабаченко Т.С. Указ. соч. С. 84.

[28] Кабаченко Т.С. Указ. соч. С. 65.

[29] Ломов Б.Ф. Методологические и теоретические проблемы психологии. М., 1984. С. 249.

[30] Папкин А.И. Указ. соч. С. 379.

[31] Кабаченко Т.С. Указ. соч. С. 166-167.

[32] Ратинов А.Р. Феноменология лжи. Судебно-психологический взгляд // Юридическая психология. Сборник научных трудов / Под ред. А.Р. Ратинова, Г.Х. Ефремовой. М., 1998. С. 103-104.

[33] Андреева Г.М. Социальная психология. Учебник для высших учебных заведений. М., 1994. С. 155-156; Социальная психология. Краткий очерк. / Под ред. Г.П. Предвечного, Ю.А. Шерковина. М., 1975. С. 166-167; Психологический словарь / Под ред. В.В. Давыдова, А.В. Запорожца, Б.Ф. Ломова и др. М., 1983. С. 51; Шерковин Ю.А. Психологические проблемы массовых информационных процессов. М., 1973. С. 184.

[34] Словарь практического психолога / Сост. С.Ю. Головин. Минск, 1997. С. 75.

[35] Там же. С.75-76.

[36] Психология. Словарь / Под ред. А.В. Петровского, Г.М. Ярошевского. М., 1990. С. 80.

[37] Степанов С. Популярная психологическая энциклопедия. М., 2003. С. 165-166.

[38] Андреева Г.М. Указ. соч. С. 156; Социальная психология… С. 164-165.

[39] Шерковин Ю.А. Указ. соч., С. 161.

[40] Папкин А.И. Указ. соч. С. 380.

[41] Дерюгин В.И. Теневая психология. Методы психологического воздействия и способы психологической защиты: Периодическая система элементов психологии. М., 2003; http://psychology.net.ru/articles/content/1105305530.html

[42] Московичи С. Век толп. Исторический трактат по психологии масс. М., 1996. С. 28.

[43] Андреева Г.М. Указ. соч. С. 152-153; Парыгин Б.Д. Основы социально-психологической теории. М., 1971. С. 10; Краткий психологический словарь / Под ред. А.В. Петровского, М.Г. Ярошевского. М., 1985. С. 101.

[44] Леонтьев А.А. Психология общения. М., 1997. С. 265.

[45] Андреева Г.М. Указ. соч. С. 76.

[46] Подробнее об этих исследованиях см.: Богомолова Н.Н. Социальная психология печати, радио и телевидения. М., 1991; Богомолова Н.Н. Эффективность массовой коммуникации: смена подходов // Социальная психология в современном мире: Учебное пособие для вузов / Под ред. Г.М. Андреевой, А.И. Донцова. М., 2002. С. 220-237; Основы теории коммуникации: Учебник / Под ред. М.А. Василика. М., 2003. С. 63-162.

[47] Андрианов М.С. Невербальная коммуникация: психология и право. М., 2007. С. 14.

[48] Кабаченко Т.С. Указ. соч. С. 172.

[49] Андреева Г.М. Указ. соч. С. 80-83.

[50] См., например: Лабунская В.А. О семантике выразительных движений в общении // Вопросы психологии познания людьми друг друга в общении: Сборник статей. Краснодар. 1981. Вып. 4. С. 129-138.

[51] Кабаченко Т.С. Указ. соч. С. 109-141.

[52] Там же. С. 97.

[53] Отметим, что при назначении наказания одним из обстоятельств, смягчающих его, является «противоправность или аморальность поведения потерпевшего, явившегося поводом для преступления» (п. «з» ч. 1 ст. 61 УК РФ). С психологической точки зрения здесь как раз идет речь о негативном воздействии, оказываемом потерпевшим на преступника и подтолкнувшем последнего к совершению преступления.

[54] В некоторых случаях преступникам удается добиться достижения таких целей. Так, например, серия известных террористических актов в Испании в марте 2004 г. (взрывы в пригородных электропоездах около Мадрида), произошедшая накануне парламентских выборов, по мнению многих аналитиков, оказала существенное влияние на их результаты. В результате победы добилась ранее оппозиционная Социалистическая партия. Новое правительство, сформированное победившими на выборах политическими силами, вскоре вывело из Ирака испанский контингент, находившийся в составе межнациональных оккупационных сил, что и являлось одной из заявленных целей террористов.

[55] См., например: Ратинов А.Р. Судебная психология для следователей. М., 2001. С. 195-206; Папкин А.И. Указ. соч. С. 378-384; Черненилов В.И., Юстицкий В.В. Применение методов психолого-педагогического воздействия при решении оперативно-служебных задач. Минск, 1984.

[56] См., например: Хайдуков Н.П. Тактико-психологические основы воздействия следователя на участвующих в деле лиц. / Под ред. В.В. Козлова. Саратов, 1984; Пушков В.Г. Специфика психологического воздействия в следственной практике // Психологический журнал. Т. 18. 1977. № 1. С. 146-156; Гончаренко В.И., Сокиран Ф.М. Психологическое воздействие в целях получения объективной информации при допросе // Криминалистика и судебная экспертиза. М., 1990. Вып. 41. С. 24-28.

[57] Гаухман Л.Д. Насилие как средство совершения преступления. М., 1974. С. 3.

[58] Левертова Р.А. Ответственность за психическое насилие по советскому уголовному праву. Омск, 1978. С. 10-11.

[59] Левертова Р.А. Указ. соч. С. 15-16, 17-18.

[60] Осадчий М.А. Правовой самоконтроль оратора. М., 2007. С. 45-47.

[61] Гертель Е.В. Уголовная ответственность за угрозу. Автореф. дисс. … канд. юрид. наук. Омск, 2006. С. 10.

[62] Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации. Особенная часть / Под ред. Ю.И. Скуратова и В.М. Лебедева. М., 1996. С. 50.

[63] Никитин Е.В. Корыстно-насильственные преступления против собственности. Автореф. дисс. …канд. юрид. наук. Омск, 2002. С. 10.

[64] Антонян Ю.М. Преступная жестокость. М., 1994. С. 54.

[65] См., например: Симонов В.И., Щукин В.Г. Преступное насилие: понятие, характеристика, квалификация насильственных посягательств на собственность. Пермь, 1992. С. 45-47.<