Отеческая и господская власть

§ 275. Отеческая и господская власть не подверглись крупным переменам; второстепенные же перемены обнаруживают ту же наклонность к ослаблению этой власти, которую мы отметили в мужней власти. Эта наклонность проявляется, между прочим, в создании вышеописанных actiones institoria, exercitoria, de peculio (см. § 268). Благодаря этим искам за подвластными признается некоторая доля правоспособности: прежде в области гражданского права они не могли своими действиями обязывать домовладыку, а теперь получили эту возможность. Но в этой самой возможности уже заключается ослабление власти домовладыки, ибо прежде она совершенно поглощала личность подвластных, а теперь эта личность немножко выделилась, приобрела некоторую самостоятельность в области гражданского права*(964).

Благодаря преторскому эдикту увеличилось количество способов отпущения рабов на волю. В прежнее время отпущение, совершенное без соблюдения одной из трех раньше описанных форм (vindicta, testamento, censu; § 138), не имело никаких юридических последствий: отпущенный по-прежнему оставался рабом. В настоящее время претор стал охранять свободу таких вольноотпущенных: если господин в какой бы то ни было форме выразил желание даровать свободу своему рабу, то раб мог пользоваться этой свободой в личном отношении, т.е. претор, в силу своей административной власти, не позволил бы господину стеснять раба в пользовании этой свободой. Но она была чисто фактическая; юридически отпущенный считался рабом. Поэтому все его имущественные приобретения принадлежали господину*(965). Формы, в которых можно было даровать рабу такую свободу (in libertate esse, morari), не были предписаны; но наиболее употребительными были, вероятно, те, о которых упоминают наши источники*(966): manumissio inter amicos, когда господин среди друзей объявлял, что он дарует рабу свободу; per epistolam, когда это намерение он выражал в письме к рабу; per mensam, когда с той же целью сажал раба с собою за стол.

Родственный союз

§ 276. Перемена, происшедшая в родственном союзе, заключалась в том, что кровное родство, когнатство, начало приобретать большее юридическое значение, чем прежде, тогда как значение цивильного родства, агнатства, стало уменьшаться. Эту перемену можно объяснить влиянием того процесса индивидуализации, о котором было оговорено раньше (§ 167); личное чувство должно было относиться безразлично к чисто юридической связи между людьми, установленной агнатством; напротив, оно должно было отдавать предпочтение естественной, кровной, связи людей. Усиление юридического значения когнатства особенно ясно обнаружилось в наследственном праве. Поэтому там о нем и будет сказано подробнее.

Опека и попечительство

§ 277. Tutela impuberum: lex Atilia, lex Julia et Titia; actio tutelae. Cura minorum: lex Plaetoria; in integrum restitutio propter minorem aetatem. Важнейшая перемена в этой области заключается в том, что изменяется взгляд на самое положение опекунов. В древнем цивильном праве опекун имел власть (potestas) в своих собственных интересах*(967). В настоящем периоде начинает пробиваться взгляд на опеку как на обязанность (officium) и для опекуна, и для правительства*(968). В нравах этот взгляд, вероятно, существовал и раньше, по крайней мере, относительно опекуна. Но во второй половине республики он получает некоторое значение и в праве. Именно, он выражается в издании законов: Lex Atilia и Lex Julia et Titia, с одной стороны, и Lex Plaetoria, с другой. Lex Atilia, время издания которого точно не известно (в V или VI вв.), постановил, что если у малолетнего (или женщины) совсем не будет опекуна (ни legitimus, ни testamentarius), то в Риме городской претор, вместе с большинством плебейских трибунов, должен был сам назначить кого-нибудь в опекуны. Такой опекун назывался tutor Atilianus*(969). Та же обязанность в провинциях была возложена на начальников их в силу Lex Julia et Titia (время издания точно неизвестно)*(970). В этих законах ясно видна мысль, что общество в лице своего правительства должно заботиться об ограждении интересов лиц, неспособных собственными силами защищать их; а отсюда само собою вытекло, что опекун, назначаемый правительством, должен руководиться той же заботой, а не личными интересами.

Для защиты взаимных претензий опекаемого к опекуну и обратно в 3-м периоде вырабатывается новый иск, называвшийся actiotutelae*(971); для опекаемого это была actio tutelae directa, а для опекуна contraria. Этот иск во многом был удобнее старой actio rationibus distrahendis (см. § 141, с. 227, прим. 2). Этот последний иск давался только бывшему опекаемому, но не опекуну, и имел весьма ограниченную цель потребовать от опекуна отчета и взыскать с него двойную стоимость неправильно удержанных вещей. Actio tutelae, напротив, как actio bonae fidei, имел своим предметом удовлетворить всевозможные обоюдные притязания, которые по доброй совести можно было вывести из ведения опеки*(972).

Lex Plaetoria de cura minorum (в VI в., вероятно, в 550 г.) обратил свое внимание на т.н. minores, несовершеннолетних, т.е. лиц, перешедших 14 лет, но еще не достигших 25 лет (minores viginti quinque annis). До издания этого закона лица, достигшие 14 лет, считались совершеннолетними и вполне дееспособными, следовательно, могли самостоятельно совершать имущественные сделки, не исключая и таких, по которым они брали на себя обязанности и, следовательно, отчуждали свое имущество. В первой половине республики, при немногочисленности сделок, несложности экономических и юридических отношений и чистоте нравов, признание лиц вполне дееспособными с такого раннего возраста не имело вредных последствий для интересов этих последних. Но во второй половине республики, при многочисленности сделок, сложности отношений и испорченности нравов, дети 14, 15 и т.д. лет легко могли сделаться жертвой не только ловких профессиональных мошенников, но даже и просто не вполне добросовестных людей. Так как в то же время стало распространяться убеждение, что общественный интерес требует охраны лиц, которые по возрасту, болезни или иной причине не могут сами охранять себя, то надо было ожидать, что какой-нибудь из органов образования права выступит на защиту несовершеннолетних. Такими именно потребностями следует объяснять издание Плеториева закона.

Lex Plaetoria постановил, что если несовершеннолетний, minor, потерпит при совершении сделки ущерб вследствие обмана (circumscriptio adolescentium) контрагента, то, независимо от уголовного преследования, он может защищаться против иска своего контрагента посредством exceptio, которая поэтому и называлась exceptio legis Plaetoriae. Практически это значило, что контрагент не мог получить с несовершеннолетнего ничего, если последний не пожелал исполнить своего обязательства добровольно. Ввиду этого порядочные люди должны были совсем отказаться от сделок с несовершеннолетними. Чтобы избежать этого неудобства, несовершеннолетний должен был испросить себе у магистрата назначения попечителя, curator, если этот последний давал свое согласие на сделку, то она уже не подлежала оспариванию*(973). Таким образом, закон Плетория создал новый вид попечительства. По-видимому, во время республики попечители испрашивались отдельно для каждого случая, а не вообще на все время несовершеннолетия.

Закон Плетория не вполне оградил интересы несовершеннолетних, так как он не объявил ничтожными сделки, совершенные ими без попечителя. Этот недостаток восполнил претор, объявив в своем эдикте, что он даст несовершеннолетнему restitutioin in tegrum (§ 230), если найдет, что он понес ущерб от обмана; например, если несовершеннолетний принял наследство, обремененное долгами (damnosa hereditas), он будет считать его не принимавшим наследства; если он вступил в тяжбу и проиграл ее, он будет считать его совсем не вступавшим в процесс и т.п.*(974)

§ 278. Tutela mulieriim. Coemtio fiduciae causa. Опека над женщинами претерпела изменение в другом направлении. Стремление женщины освободиться от семейных властей отразилось и на опеке: римские юристы изобрели особого рода прием, с помощью которого женщина могла освободиться от опеки агната (tutor legitimus), заменив этого последнего опекуном по своему выбору, следовательно, более склонным одобрять все ее действия. Для этой цели юристы воспользовались старым институтом coemtio (§ 133). Прежде этот обряд употреблялся matrimoniicausa, т.е. для вступления в брак cum manu mariti; теперь юристы приспособили его для посторонних целей и стали называть его coemti ofiduciae causa. В числе этих посторонних целей одна была: tutelae evitandae causa. Женщина совершала обряд coemtio с каким-нибудь мужчиной, но не с тем, чтобы сделаться его женой, а с тем, чтобы он тотчас же реманципировал ее другому мужчине, которого она желала видеть своим опекуном. Вследствие remancipatio она становилась к этому последнему в отношение кабалы (in mancipium). Кабальный господин освобождал ее (манумиттировал, см. § 130), вследствие чего делался ее патроном и на основании этого ее законным опекуном (см. § 141)*(975). Разумеется, такое употребление coemtio для совершенно посторонней цели было возможно только потому, что настроение общества благоприятствовало этой цели.

Наследственное право

§ 279. Реформы, произведенные в настоящем периоде в наследственном праве, не менее, если не более, важны, чем реформы обязательственного права. Они произведены частью органами цивильного права, частью преторским эдиктом. Наиболее важная роль принадлежит последнему, ибо он положил основание целой новой наследственной системе (т н. bonoram possessio), которая сначала стояла рядом со старой, цивильной, наследственной системой, а потом постепенно или отодвигала ее на задний план, или прививала ей свои принципы.

§§ 280-283. Реформа в цивильном наследственном праве

§ 280. Потребность, вызвавшая нижеуказанные реформы цивильного права, была до известной степени общая всем им: желание ограничить свободу завещателя в интересах его ближайших родственников. По закону XII таблиц домовладыка формально пользовался безусловной свободой в распоряжении имуществом по завещанию (см. § 146); но нравы сдерживали его произвол, дозволяя ему отступать от нормального порядка наследования, указанного законом XII таблиц в случае смерти без завещания, лишь тогда, когда это требовалось интересами семьи. Во второй половине республики, по мере того, как нравственность падала, как чисто личные интересы овладевали душой римлянина, в завещаниях все чаще встречались распоряжения, сделанные в пользу посторонних лиц (друзей, любовниц и т.д.) и в ущерб интересам ближайших родственников завещателя. А между тем эти последние обыкновенно могли рассчитывать на обеспечение главным образом из имущества завещателя, ибо оно вполне или в некоторой своей части было семейным, т.е. получено было завещателем от своих предков, умножено или сохранено при содействии именно этих ближайших родственников. Эта надежда основывалась, кроме того, и на чувстве родственной привязанности, которое естественно предполагалось в завещателе. Лица, стоявшие во главе римского общества, следовательно - и большая часть выдающихся юристов (см. с. 295), не могли смотреть равнодушно на переход в чужие руки имущества, которое они продолжали считать семейным*(976). Эта реакция в обществе и послужила началом целого ряда мер, направленных против злоупотребления свободой завещаний.

§ 281. Формальные ограничения свободы завещаний по времени явились первыми. Домовладыка, не имея решимости открыто сказать в своем завещании, что лишает наследства своего подвластного (suus), нередко достигал той же цели окольным путем: наследником он назначал другое лицо, а подвластного обходил молчанием (praeteritio). Против этого обхода и выработаны были следующие правила. Домовладыка, составляющий завещание, должен был непременно своих непосредственно подвластных, sui, или назначить наследниками (instituere heredes), или открыто лишать наследства (exheredare); он не должен был обходить их молчанием (praeterire). При этом сыновей он мог лишить наследства только поименно (exheredare nominatim), например, таким образом: "Titius filius meus exheres esto"; а прочих подвластных, т.е. дочерей, внуков и т.д., мог лишать и "между прочими", "inter ceteros", т.е. не называя их поименно, "ceteri exheredes sunto". Те же правила требовалось соблюдать и относительно т.н. postumi, послерожденных; так назывались те лица, которые родятся после совершения завещания или после смерти завещателя и станут в положение его sui или должны бы стать, если бы завещатель был жив; например, если во время совершения завещания или смерти завещателя жена его была беременна, а потом родила, то новорожденный назывался postumus. Разница в форме заключалась только в том, что поименное назначение или лишение требовалось для всех постумов мужского пола, т.е. сыновей, внуков и т.д., а женские постумы могли быть помянуты и "inter ceteros". Несоблюдение этих правил влекло за собой одно из двух последствий: если обойден сын или постум, завещание становилось ipso jure ничтожным во всех частях (testamentum rampitur); если же обойден кто-нибудь их прочих sui (дочь, внук, внучка и т.д.), то завещание сохраняет силу, но обойденные прирастают (adcrescunt), т.е. присоединяются к назначенным в завещании наследникам таким образом: если назначенные были тоже из "своих наследников" (sui heredes), то обойденные получали равные части (partes viriles), т.е. такие, какие они получили бы при равном и поголовном делении наследства между всеми "своими наследниками"; если же назначенные были из посторонних (extranei heredes), то обойденные получали половину всего наследства*(977).

Относительно этих правил надо заметить, что они имеют в виду интересы только подвластных, именно sui heredes (см. § 139 и 144); они совсем не касались тех нисходящих (детей, внуков и пр.), которые вышли из-под власти завещателя вследствие эманципации, отдачи в усыновление и проч. Несмотря на всю близость этих лиц, их можно было обходить молчанием и, следовательно, совершенно исключать из участия в имуществе родителя. Этот недостаток, как мы увидим, был устранен в преторской наследственной системе (т.н. bonorum possessio contra tabulas scil. testamenti).

Изложенные ограничения не касались содержания завещательной воли. Завещатель мог ничего не оставить подвластному, но эту волю свою он должен был выразить в определенной форме - exheredatio. Он мог оставить ему самую ничтожную часть своего имущества, но непременно в определенной форме - institutio heredis. Если бы он, не лишив его наследства открыто, оставил ему большую часть своего имущества или даже все, но в форме легата, а не назначения наследником, завещание было бы ничтожно. Отсюда видно, что свобода завещателя была ограничена только со стороны формы; потому правила об exhereditatio и praeteritio в наше время называют формальными ограничениями свободы завещаний.

У нас нет сведений о том, когда возникли правила формальных ограничений. Во времена Цицерона они уже действовали, ибо он упоминает о них в одном из своих сочинений*(978). Но, вероятно, они возникли гораздо раньше, в самом начале 3-го периода. Эта догадка подкрепляется следующими соображениями. Во-первых, забота об обеспечении только подвластных нисходящих указывает на господство еще тех самых воззрений, которые создали старое цивильное право с его агнатской семьей. Такое ограничение было бы невозможно в конце республики, когда претор начинает создавать целую новую наследственную систему главным образом в интересах когнатов. Во-вторых, самая конструкция правил приводит нас в началу периода. С одной стороны, бросается в глаза крутая постановка вопроса о последствиях несоблюдения правил, по крайней мере тех, которые касаются сына и постума: все завещание уничтожается, несмотря на то, что неправильно составлена только одна статья его. Так могли мыслить только юристы, недалеко ушедшие по своему умственному развитию от юристов второго периода. Юристы конца республики умели делать более тонкие различия в последствиях нарушения правил. С другой стороны, на начало 3-го периода, с его еще чистыми нравами, указывает и суровый идеализм формальных ограничений: римлянин заботился в то время не только о материальном обеспечении, но и о чести быть назначенным наследником, хотя бы и в самой ничтожной части. В начале 3-го периода еще живо было представление о наследнике не только как о преемнике в имуществе умершего, но и вообще во всех нематериальных отношениях семьи, во главе которых стоял домовладыка: религии, отношениях к клиентам, славе предков и т.п.

У нас нет также сведений и о том, кем, т.е. каким органом правообразования, созданы формальные ограничения. Юрист классического периода Помпоний говорит, что ограничения свободы завещаний вообще (не указывая, какие именно) введены частью законами, частью толкованиями юристов*(979). Нам известны в 3-м периоде законы, ограничившие право легатов (см. ниже § 283), но ни одного, который бы говорил о формальных ограничениях. Поэтому вероятнее, что эти последние были созданы юристами.

Если всмотреться в характер правил, о которых идет речь, то можно заметить, что он неодинаков. Это заставляет думать, что они созданы были не сразу, а развивались постепенно*(980). Вероятно, прежде всего выработалось правило относительно сына семейства, ибо оно по строгости носит наиболее древний характер: лишение должно быть поименное, обход влечет за собой полное уничтожение завещания. Затем, вероятно, появились правила относительно постумов, и притом сначала только мужского пола, а затем уже женского, ибо строгость в них несколько ослаблена: женские постумы могли быть упомянуты "между прочим". Позже появились, вероятно, правила о прочих подвластных, так как они устанавливают менее резкие последствия обхода (приращение).

§ 282. Материальные ограничения свободы завещаний. По мере того, как нравы римлян к концу республики все больше падали, формальные ограничения оказывались недостаточными для обеспечения интересов членов семьи. Домовладыка, решившись устранить сына, дочь и т.д. от участия в наследстве, уже не затруднялся более перешагнуть через препятствие, поставленное ему наивными идеалистами старого времени в виде обязанности лишить наследства открыто. С другой стороны, и члены семьи завещателя были настроены менее идеально: их интересовало получение не столько имени наследника, сколько имущества наследодателя. Наконец, раз римляне стали преимущественно на точку зрения материального обеспечения, они должны были подумать не только об обязанности родителей заботиться об обеспечении своих нисходящих, но и наоборот, а также и о взаимных обязанностях этого рода между ближайшими боковыми родственниками, т.е. братьями и сестрами. Под влиянием этих трех обстоятельств в конце республики (начиная с VII в.), сложился ряд новых правил с целью еще более ограничить свободу завещателя. Но эти новые ограничения пошли дальше формы: они коснулись самого содержания завещательной воли, а потому в современной литературе их принято называть материальными ограничениями.

В классическом праве сущность этих ограничений сводится к следующему. 1) Относительно лиц: восходящие (отец, мать, дед, бабка и т.д.) обязаны в своем завещании оставить известную часть имущества (т.н. portio legitima, обязательную долю) своим ближайшим нисходящим (детям, а за их отсутствием - внукам и т.д.). К тому же обязаны нисходящие по отношению к своим ближайшим восходящим, если первые умирают без прямого потомства. К тому же взаимно обязаны родные братья и сестры, если у них не остается ни нисходящих, ни восходящих*(981). При этом безразлично, связаны ли были эти лица отношением власти, т.е. был ли нисходящий под властью восходящего, были ли братья и сестры под одной властью или нет. Здесь имелась в виду, главным образом, близкая кровная связь, заставлявшая предполагать и сильное чувство привязанности*(982), хотя, конечно, иногда эти правила шли на пользу и усыновленным из посторонних лиц. 2) В какой форме оставлена будет обязательная доля, это безразлично: она может быть дана в виде наследственной доли, т.е. заинтересованное лицо будет назначено наследником, или в виде легата, donatio mortis causa и т.д. Важно было только то, чтобы родственнику досталась известная материальная часть наследственного имущества*(983). 3) Размер этой portio legitima, обязательной доли, должен был равняться одной четверти законной части, т.е. 1/4 той части, которую родственник получил бы при наследовании ab intestato*(984). Этот размер был определен применительно к закону Фальдиция, о котором речь будет ниже (§ 283), а потому он носил и в данном случае название Quarta Falcidia. 4) Если завещатель поступал вопреки изложенным правилам, т.е. или обходил родственника молчанием (praeteritio), или без уважительной причины лишал его наследства (exheredatio), завещание считалось inofficiosum testamentum, т.е. несогласным с родственной любовью, обидным, и на него могла быть принесена в суд жалоба, называвшаяся querela inofficiosi testamenti. Если суд признавал, что в поведении обойденного или лишенного не было ничего такого, что оправдывало бы лишение его наследственного имущества, то он уничтожал силу завещания настолько, чтобы жалобщик получил в полном размере свою законную (ab intestato) долю наследства*(985). 5) Если же завещатель оставил родственнику некоторую часть имущества, но меньше обязательной доли, то не дозволялось предъявлять querela inofficios testamenti. Можно было только предъявить к наследникам, назначенным в завещании, actio suppletoria или ad supplendam legitimam, т.е. требовать, чтобы они дополнили то, что недоставало до обязательной доли*(986).

Мы не можем с уверенностью сказать, что все вышеизложенные правила возникли в конце республики. Нам известно только, что в то время уже существовала возможность оспаривать обидное завещание, т.е., следовательно, существовала querela inofficiosi testamenti*(987). Нам известно также, что эта жалоба или иск рассматривался в центумвиральном суде, куда он переходил после производства legis actio sacramento (следовательно, не на основании formula petitoria)*(988). Вероятно, и возникла querela inofficiosi testamenti благодаря отдельным решениям этого суда, следовательно, путем судебного обычая (сравн. § 32 о специальном обычае). Мы можем даже указать прием, который употребили юристы, чтобы юридически оправдать уничтожение обидных завещаний: они выставили предположение, что завещатель был сумасшедший, non sanae mentis, ибо здоровый человек не мог бы обижать близкого родственника без уважительной причины; а завещание сумасшедшего не могло иметь силы. Этот мотив приводят классические юристы как основание для querela inofficiosi, сами, очевидно, не признавая его за серьезный*(989). Они его повторяют со слов республиканских юристов, которые сами, конечно, приводили его только как "конструктивное средство", т.е. как формальное оправдание мер, требовавшихся материальной справедливостью.

§ 283. Ограничение завещателя в свободе легатов: leges Furia testamentaria, Voconia, Falcidia. Завещатели нередко раздавали все свое имущество или весьма значительную часть его в виде легатов, так что наследнику (или наследникам) не оставалось ничего, кроме пустого имени наследника, или почти ничего. Вероятно, мотивом такого образа действий было желание обойти предписание о praeteritio и exheredatio: завещатель назначал своих подвластных наследниками, следовательно, соблюдал форму, но, чтобы им не досталось ничего из имущества, он исчерпывал его все легатами. Последствием этого было, во-первых, то, что формальные ограничения не достигали своей цели, а во-вторых, то, что наследники большей частью отказывались принимать наследство, и завещание со всеми распоряжениями теряло силу*(990). Против этого злоупотребления свободой легатов выступил Lex Furia testamentaria, изданный до 585 г. Он постановил, что никто, кроме близких родственников завещателя (до 6-й степени включительно, а из 7-й только sobrino, sobrina natus), не может получать в виде легата более 1000 ассов. Если бы завещатель назначил ему больше и он получил бы, то наследники имели право взыскать с него посредством manus injectio четверную стоимость излишне полученного*(991). Однако этот закон оказался недостаточным. Завещатели стали назначать столько легатов, каждый не более 1000 ассов, сколько было нужно, чтобы исчерпать все наследственное имущество и не оставить наследникам ничего.

Тогда в 585 г. издан был Lex Voconia, который постановил, что никто не может получить в виде легата (или вообще в виде mortis causa capio) больше, чем получит каждый из наследников. Но завещатели стали обходить и этот закон: они разделяли все имущество на множество мелких легатов, из которых каждый действительно не превышал части, назначенной наследнику; но эта часть оказывалась столь ничтожной, что наследнику не было интереса принимать наследство*(992).

Ввиду того, что оба закона оказались паллиативами, в 714 году введена была законом Фальцидия (Lex Falcidia) радикальная мера*(993): завещатель не мог отказать легатариям более трех четвертей всего наследственного имущества, т.е. одна четверть этого последнего (quarta Falcidia) непременно должна была достаться наследникам и распределяться между ними пропорционально тем частям, в которых они были назначены*(994). Если бы завещатель, несмотря на запрещение, назначил легатариям больше трех четвертей, то излишне назначенное не имело силы: наследник, выдавая легат, мог сам вычесть из него весь излишек*(995). Против этой меры даже и римский ум не нашел средства обхода.

§§ 284-289. Преторское наследственное право (Bonorum possessio)

§ 284. Недостатки цивильного наследственного права. Из всех реформ, произведенных преторским эдиктом, реформа наследственного права была самая важная по обширности области, которую она захватила: претор создал целую новую систему наследственных правил, которая в течение веков действовала рядом со старой цивильной системой. Мы должны прежде всего рассмотреть, почему понадобилось создавать целую новую систему, когда уже была разработана старая.

Главные недостатки старого цивильного наследственного права заключались в следующем. Во-первых, оно не допускало к наследованию когнатов, как бы они близки ни были, если они в то же время не были агнатами. Поэтому легко могло случиться, что наследство доставалось совершенно чужому человеку, попавшему под власть умершего вследствие усыновления, и в то же время родные дети умершего исключались из участия в наследстве вследствие того, что они были эманципированы. Во-вторых, самая распространенная форма завещаний, testamentum per aes et libram, была обставлена такими строгими формальностями, что грозила обратить в ничто все заботы наследодателя о распоряжениях на случай смерти: ошибка в какой-нибудь подробности обряда делала все завещание ничтожным, и вскрывалась эта ошибка обыкновенно после смерти завещателя, когда поправить ее не было возможности. В-третьих, в древнем праве не было установлено сроков для принятия наследства, так что наследник, которому наследство открылось, мог оттягивать принятие его на бесконечное время, в течение которого наследственное имущество как бы замирало: легатарии не могли получить своих легатов, кредиторы не могли взыскивать долгов, религиозные учреждения не могли требовать взносов, которые лежали на наследственном имуществе. В-четвертых, при наследовании не допускалось преемство классов и степеней (см. § 144), так что, несмотря на существование близких умершему агнатов, наследство могло попасть в руки совершенно постороннему человеку, захватившему его после смерти наследодателя, и если он успевал провладеть им год (usucapio hereditatis), то становился наследником лица, с которым он не имел ничего общего*(996).

§ 285. Сущность преторской реформы. Описанные крупные недостатки и побудили преторов к реформе. Прием, употребленный ими для реформы, состоял в следующем. Претор не мог прямо заменить старые цивильные правила новыми, не мог, например, признать наследственные права за лицами, которым не давало их цивильное право, ибо для этого у него не хватало власти: praetor heredem facere non potest (Gai. 3, 32, сравн. § 178). Но у него было достаточно власти для того, чтобы дать лицу владение наследственным имуществом (possessio bonorum) и защищать это владение против посягательства посторонних лиц до тех пор, пока владелец наследства (bonorum possessor) не совершит usucapio hereditatis и сделается таким образом цивильным наследником, heres. Так преторы именно и поступали: они объявляли в своем эдикте, что при таких-то условиях будут давать владение наследством таким-то лицам и защищать это владение особым интердиктом, который, по начальным словам эдикта, назывался interdictum Quorum bonorum. В течение веков из этих объявлений сложилась целая новая система наследственного права.

Основные принципы этой системы соответствуют вышеизложенным недостаткам цивильной системы и требованиям жизни второй половины республики: 1) претор дает владение наследством не только цивильным родственникам, но и когнатам; 2) он упрощает форму завещаний; 3) назначает сроки для испрошения у него bonoram possessio и 4) устанавливает преемство между классами и степенями.

Чтобы дать более яркое представление о том, как эти принципы выразились в отдельных правилах, мы сначала дадим краткий очерк системы преторского наследственного права (bonoram possessio) в ее развитом состоянии, а потом уже перейдем к вопросу о том, как она зародилась, и какие у нас есть сведения о промежуточных стадиях ее развития.

Нам неизвестно точно, когда система bonorum possessio сложилась окончательно. Мы можем только сказать, что это случилось или в самом конце республики, или в начале империи. Наш очерк будет основан на сведениях, взятых из сочинений классических юристов.

§ 286. Краткий очерк преторского наследственного права (bonorum possessio) в его окончательном развитии. Во время империи и, вероятно, в самом конце республики, претор давал владение наследством в трех случаях: прежде всего тому, кто был обойден в завещании, bonoram possessio contra tabulas; если таковых не было, то тому, кто был назначен в завещании наследником, bonoram possessio secundum tabulas, и, наконец, если не было завещания, он давал владение целому ряду лиц, которых делил на классы, bonoram possessio intestati (J. 3, 9 de bon. poss. § 3).

Bonorum possessio contra tabulas было дополнением к цивильным формальным ограничениям свободы завещаний. В этих последних запрещался обход только т.н. "своих наследников", "sui heredes"; преторы же, согласно изменившимся взглядам конца республики, признали, что нельзя обходить молчанием liberi, т.е. вообще нисходящих, без различия подвластных или стоящих вне власти завещателя. Поэтому обойденный нисходящий мог просить у претора владения наследством, которое вследствие того и называлось bonorum possessio contra tabulas*(997).

Преторский эдикт внес еще и другую поправку к цивильному праву, относительно последствий обхода: по цивильному праву обход сына или постума влек за собой ничтожность самого завещания, т.е. уничтожались не только назначения наследников (institutiones), но и легаты, и другие распоряжения. Преторы не объявляли завещания ничтожным во всех частях. Если наследниками по завещанию были назначены прочие дети или родители, то они не лишаются наследства: обойденный только присоединяется к ним, и все они получают по равной части*(998). Если же наследниками были назначены посторонние лица, т.е. не дети и не родители, то претор не дает им владения наследством, хотя они и сохраняют название heredes, т.е. цивильных наследников. Он дает b. р. только обойденным нисходящим. Из других распоряжений завещателя, каковы, например, легаты, сохраняли силу только те, которые были сделаны в пользу родителей и детей, жены и невестки*(999).

Если bonorum possessio contra tabulas испрашивается эманципированным сыном, а в завещании наследниками будут назначены дети подвластные, то первый обязан внести (conferre) в общее наследственное имущество и свое собственное имущество, чтобы оно пошло в общий раздел. Это внесение, или складчина называлась collatio. Мотив этого распоряжения претора очевиден: эманципированный, может быть, уже получил от домовладыки свою долю и во всяком случае после эманципации приобретал для себя, а подвластные приобретали для домовладыки. Если он желал из имущества последнего получить равную часть, то он должен был вернуть то, что получил и приобрел вновь*(1000).

Bonorum possessio secundum tabulas. Если никто не будет просить bonoram possessio contra tabulas, то претор в своем эдикте обещал дать владение наследством тому, кто назначен наследником в завещании. При этом относительно формы завещания претор требовал только самого необходимого: на досках (tabulae), т.е. на завещательном документе, должно было находиться не менее семи печатей свидетелей*(1001). Нетрудно заметить, что такая простота формы представляла значительное облегчение сравнительно с цивильной формой манципационного завещания (testamentum per aes et libram, § 146).

Bonorum possessio intestati. Наконец, если претору не будет представлено завещания, то он обещал дать владение наследством известным разрядам или классам лиц. Этих классов было четыре.

1. Unde liberi. Преторский эдикт обещается дать bonoram possessio лица, умершего без завещания (intestati), прежде всего его liberis, нисходящим вообще, т.е. не только suis (подвластным детям и жене inmanu), но и эманципированным детям*(1002). Если эти последние получают bonorum possessio вместе с sui, то они обязаны к collatio, к складчине своего собственного имущества в наследственную массу*(1003).

2. Unde legitimi. Если в первом классе никто не получал bonorum possessio, то его могли испрашивать legitimi heredes, т.е. все те, кого допускали к наследованию ab intestato законы XII таблиц, и в том же самом порядке, следовательно, сначала sui heredes, потом agnati и наконец gentiles*(1004). Но здесь претор ввел небольшую поправку к цивильному праву: он допустил преемство между вторым и третьим классами (successio ordinum), т.е., если ближайший агнат не испрашивал владения наследством, оно не делалось выморочным, как прежде, а открывалось родичам. По непонятной причине преторы не ввели в классе агнатов successio graduum, преемство между степенями, т.е. в случае непринятия ближайшим агнатом не обещались дать bonoram possessio следующим степеням агнатов*(1005).

3. Unde cognati. В третьем классе призывались кровные родственники до шестой степени включительно, а из седьмой только sobrino, sorbinave natus. При этом не делается различия, устанавливается ли родство через мужчину или женщину, через законный или незаконный брак, усыновлен ли родственник в другой семье или он свободен от власти. Таким образом, претор открыл доступ к наследству и таким родственникам, которые, несмотря на близость родства, по цивильному праву совсем не имели наследственных прав. Здесь признавалась successio graduum: сначала владение наследством мог испрашивать родственник, самый близкий по степени; если он не воспользовался в срок своим правом, то право переходило к следующей степени, и т.д. до шестой степени*(1006).

4. Unde vir et uxor. За отсутствием просящих bonoram possessio из трех предыдущих классов претор обещает владение наследством пережившему супругу, если он в момент смерти супруга состоял с ним в настоящем квиритском браке (justum matrimonium)*(1007). И этот класс представляет нововведение сравнительно с цивильным правом, в котором только жена in manu наследовала мужу в первом классе, наравне со своими детьми.

§ 287. Сроки для испрошения bonorum possessio. Иски. Для испрошения bonoram possessio преторский эдикт назначил два срока: нисходящие и восходящие (liberi et parentes) могли испрашивать в течение года, а все прочие вышеперечисленные лица - в течение 100 дней*(1008).

Для защиты претензий тех лиц, которым претор давал bonorum possessio, существовали следующие средства. 1) Interdictum Quorum Bonorum, названный так по словам, которыми он начинался в эдикте*(1009). Цель его - дать Bonorum possessori, т.е. лицу, получившему от претора bonoram possessio, возможность действительно приобрести владение, ибо испросить у претора bonorum possessio еще не значило получить фактическое господство над имуществом. Впрочем, interdictum Quorum Bonorum давал возможность вытребовать у посторонних владельцев только вещи физические, corpora hereditaria.

Им нельзя было пользоваться для взыскания долгов с наследственных должников*(1010).

2) Fictitiaeactiones. Если bonoram possessor'y нужно было защитить какое-нибудь отдельное наследственное право, например, предъявить иск о собственности на какую-нибудь вещь, взыскать по обязательству и т.п., то ему давались те же самые иски, как и цивильному наследнику (heres). Но так как он не был heres, то в формулу вставлялась фикция, предписывавшая судье поступать так, как будто истец был heres*(1011).

Во времена империи, по-видимому, со времен императора Диоклетиана, владельцу наследством (bonoram possessori) стали давать и hereditatis petitio (т.н. h. p. possessoria), т.е. тот иск, которым наследник защищал не отдельные свои права, а вообще свое наследственное право, если кто-нибудь не хотел признавать его наследником*(1012).

§ 288. Промежуточная стадия: bonorum possessio во времена Цицерона. Мы начали изложение истории bonoram possessio с конца, то есть п<