Фундаментальные правовые ценности

Что же принадлежит к собственной ("чистой") ма­терии права, которой может быть придано столь высо­кое значение – значение "бытия Разума"? Ведь к по­зитивному праву относится множество "реалий" – норм, принципов, актов различных уровней и юридической зна­чимости, их документальное оформление, процедур, дей­ствий по применению и толкованию – вплоть до таких, которые близки к делопроизводству и действительно создают впечатление о юридической материи как о не-ком канцеляроподобном, формалистическом участке на­шей жизни. Неужели и впрямь все это и есть "бытие Разума", да притом в том высоком значении, о котором говорилось в предшествующем изложении?

И вот тут, при ответе на только что поставленные вопросы, должно быть обращено внимание на фунда­ментальные (непреходящие по своей значимости – веч­ные) правовые ценности, в которых концентрируется уникальная сила права и которые как раз и представля­ют собой, по мнению автора этих строк, нечто иное, как "объективированный Разум".

К таким фундаментальным правовым ценностям от­носится прежде всего характерное для права особое нормативно-юридическое построение социального ре­гулирования. То есть сам факт того, что право образу­ет институционное образование, состоящее из постоян­но действующих общеобязательных норм, создающих возможность строгой определенности поведения людей, его государственной гарантированности, а также – "все­общего" регулирования, реализацию в нем принципов равновесности, "равной меры".

Стоит только чуть внимательней приглядеться к этой привычной категории – юридические нормы (да еще взятые в систему, в виде институционного образо­вания), как открывается их поистине потрясающее ка­чество. Ведь они, юридические нормы, представляют собой своего рода "модели на вечность". С их помощью оказывается возможным и реальным создать в обществе на основе опыта и разумных решений надежную, непре­рывно действующую непротиворечивую систему по­веденческих моделей, способных (при надлежащей орга­низации и состоянии юридической системы) опреде­лять поведение людей на неопределенно длительное время вперед и в любых масштабах охватываемых этой сис­темой отношений, да притом с возможностью реализа­ции начал всеобщности, принципа равновесности, "рав­ной меры". И все это – так (при всех немалых издер­жках, связанных с возможностью произвольного исполь­зования юридического инструментария), что правовая материя остается неизменно настроенной на свободу людей, на их созидательную активность, творчество.

Разве все это не "сам объективированный Разум" в области практической жизни? И что еще, какой дру­гой "социальный механизм" сравним "по степени ра­зумности" в этом отношении с правом? А если к этому добавить, что уже на самых ранних стадиях цивилиза­ции (да и во многом и ныне), когда вся жизнь людей жестко скована непререкаемыми канонами и запрета­ми, право – единственная из форм социальной регуля­ции, "настроенное на дозволения, на субъективные пра­ва", то что еще, кроме Разума, может объяснить та­кое своеобразное нормативно-юридическое построение социального регулятора, недаром именуемого "правом"?

Наряду с нормативно-юридическим построением социального регулирования, определяющей фундамен­тальной ценностью являются специфические правовые идеи и принципы.

Важно сразу же заметить, что речь в данном слу­чае идет не о любых представлениях по юридическим вопросам, а о специфических идеях и принципах, кото­рые основаны на правовых понятиях, выражающих в обобщенном виде своеобразие правовой материи¹,

Главное же правовые идеи и принципы потому и могут быть признаны правовыми, что они являются неотъемлемыми атрибутами или элементами самой материи права, его "тела" (поскольку данная нацио­нальная юридическая система вышла из первичного, примитивного состояния и, усваивая правовые ценнос­ти, развивается по пути правового прогресса).

А теперь о том главном, что характерно для фун­даментальных правовых ценностях.

Отмечая принципиальное значение для права и нор­мативно-юридического построения, и специфических правовых принципов (идей), необходимо все же поста­вить на первое место среди фундаментальных право­вых ценностей юридические конструкции (во всех их многообразных разновидностях).

Ранее, при рассмотрении правовой материи, уже говорилось о том, что юридические конструкции – это не нечто внешнее в праве, не некое юридико-тех-ническое его "оформление", а сама особая, "собствен­ная" плоть права. Сейчас же, пожалуй, следует сказать еще определенней. Юридические конструкции, выра­жающие в каждом случае особые типовые соединения прав, обязанностей, ответственности, юридических фак­тов, это вообще – основное и решающее, что харак­теризует своеобразие и богатство права как особого социального феномена.

Понимание и постижение права – это во многом понимание и постижение выраженных в нем юридичес­ких конструкций, таких как "право собственности", "деликт", "обязательство", конструкции различных до­говорных типов, составы преступлений и т. д.

С этой точки зрения надо видеть, что юридичес­кие нормы со своей логической структурой, субъек­тивные юридические права и обязанности в их многооб­разных сочетаниях и многое другое, относящееся к юридической догме, представляеют собой (если, понят­но, вычесть из всего этого некоторые общие правила и приемы делопроизводства, оргтехники, ну и субъектив­ные недоработки, промахи, так сказать, "формалисти­ческие излишества") объективированные, отлитые в строгие логические формы юридические конструкции – итог практики, обобщения опыта, и в этом отноше­нии – достижения ума, свершения мысли.

Более того, достойно пристального внимания то обстоятельство, что и другие фундаментальные право­вые ценности также входят в "круг" юридических кон­струкций. Характерное для права нормативно-юриди­ческое построение социального регулирования это тоже "конструкция", притом именно "юридическая". Специ­фические же идеи и принципы вообще по большей ча­сти содержатся ("спрятаны") в юридических конструк­циях, выражают их суть, смысл, подчас вообще слива­ются, образуют нечто единое. Таковы, в частности, та­кие идеи и одновременно юридические конструкции, как "ответственность за вину", "презумпция невинов­ности", а так же принципы правосудия, содержащиеся в соответствующих юридических конструкциях органи­зации правосудного дела и т. д.

С этой точки зрения должно быть отмечено впе­чатляющее значение интеллектуального содержания юридических конструкций, содержащихся в одном из значительных достижений законодательной культуры Новейшей истории – Германского гражданского уло­жении (ГГУ, 1896—1900 гг.).

Этот правовой шедевр немецкой юриспруденции под­спудно, через свое юридико-конструктивное содержа­ние, правовые идеи и принципы отражал передовую иде­ологию конца XIX в. – взгляды либеральной буржуазии и выраженные в них общие демократические начала. В таком качестве он действует и до настоящего времени.

То обстоятельство, что в этом законодательном до­кументе передовая идеология оказалась "спрятанной" в юридических конструкциях, иных, нередко весьма фор­малистичных структурах и принципах, не всегда прини­мается в расчет. Отсюда, надо полагать, --то недоуме­ние, которое слышится в рассуждениях современных ис­следователей, спрашивающих: "как могло случиться, что ГГУ сумело пережить все политические, экономические и социальные кризисы новейшей германской истории, включая и полное извращение правовой жизни в период гитлеризма, и сохраниться почти в неизменном виде".

Между тем здесь все именно так "могло случить­ся", что правовые идеи ГГУ и тем более их мировоззрен­ческий "подтекст" - - либеральные воззрения, утвердив­шиеся в конце XIX в., оказались "растворенными", "спря­танными" в юридической технике, в, казалось бы, заско­рузлой "юридической схоластике", в правовых конструк­циях, специальных юридических идеях и принципах.

А то обстоятельство, что во всей этой догматичес­кой формалистике кроются взрывные идеи, принципы и ценности истинно демократического значения, по всем данным, не приходило и в голову не могло прийти партийным бонзам и идеологам нацистского рейха.

Но есть что-то от добрых начал нынешней эпохи и судьбы человечества в том факте, что эти идеи, прин­ципы и ценности либерализма, долгие годы "дремав­шие" в юридической схоластике, тотчас же сработали, как только Германия во второй половине 1940-х гг. освободилась от режима фашизма, прошла стадию покая­ния, и, сообразно продуманной реформаторской поли­тике, встала на путь формирования современного граж­данского общества с высокоразвитой постиндустриаль­ной экономикой и высокой правовой культурой.

Нечто похожее (до "эпохи реформ") произошло и в советской России. И тут коммунистические вожди и их идеологи, предав анафеме частное право и попытав­шись построить гражданское законодательство по боль­шевистским канонам, "проморгали" тот факт, что частно­правовые начала живут в самой материи и технике Гражданского кодекса (в особенности, в варианте 1922 г., построенного по материалам дореволюционного проек­та российского Гражданского уложения).

Жаль только, что у российских реформаторов при определении курса и механизмов начатых в 1990-х гг. "кар­динальных реформ" не оказалось нужной подготовки и соответствующей нацеленности на то, чтобы использо­вать чудом сохранившийся в условиях советского тота­литаризма потенциал гражданского права для проведе­ния последовательно демократических преобразований (тем более что этот потенциал с опорой на мировой опыт получил развитие и обогатился в принятом уже в ходе реформ современном Гражданском кодексе России).

Нужно – хотя бы в качестве урока не будущее •– видеть, что истоки неудач в российских реформах, по­мимо иных неблагоприятных факторов, кроются не толь­ко в преимущественной ориентировке при проведении реформ на силу власти, но в ограниченном и неквали­фицированном использовании потенциала права, по-мар­ксистски трактуемого в основном в качестве "оформи­тельского" инструментария, причем чуть ли не исклю­чительно направленного на восприятие зарубежных об­разцов, далеко не всегда, однако, адекватных и при­емлемых (таких как конструкция акционерного обще­ства, как способа приватизации, "доверительная соб­ственность" и др.).