Кто, если не репрессированные?
— Ну, а кто же там похоронен, если не репрессированные? — искренне недоумевала Л.А. Иванова.
А действительно, кто? Вопрос этот становится, пожалуй, последним аргументом защитников версии о репрессированных на Золотой горе.
Действительно, откуда столько трупов?
Вот почему мы не можем уйти от ответа на вопрос, хотя это уже и не наша задача. Цель—то у меня была другая: показать, что версия о репрессированных не опирается ни на один достоверный факт. И как мне кажется, я это показал. А кто уж там похоронен, если не репрессированные, пусть узнает кому это положено. Вообще—то следовало бы это узнать до принятия решения горисполкома по мемориалу.
Тем не менее поговорим и об этом.
Моя версия такова: здесь похоронены неизвестные и безродные (то есть не имеющие родственников) люди, умершие военными зимами 1942, 1943, 1944 и 1945 годов.
— Да какие там неизвестные! — рассмеялась Л.А. Иванова, узнав о моем предположении. — На любом кладбище одна могила неизвестного на тысячу известных. Откуда взялось столько неизвестных?
Тем не менее, если бы комиссия под председательством Л.А. Ивановой попыталась быть объективной, а не стала сразу на позиции «Мемориала», она бы без труда нашла столько неизвестных, что заставило бы ее призадуматься.
В годы войны в Челябинске, население которого увеличилось мгновенно в пять—семь раз, многие люди оказались без родственников, друзей, в непривычном для себя суровом климате. Жили здесь и умирали здесь. Умирали тысячами от голода, холода, лишений, непосильного труда.
Представьте суровую уральскую зиму, полуголодных изможденных работой людей и ... трупы неизвестных — каждый день, каждый день. Думаете, для них копалась отдельная могила, делался гроб? Это было невозможно.
Рассказывает Е.А. Корнева, работавшая в отделе ЗАГС облисполкома с 1947 года.
— Еще в 1948 г. в отделе ЗАГС лежали пачки пожелтевших документов о захоронениях неизвестных. Они датировались 1943—1946 годами. В годы войны было очень много, тысячи таких покойников. Помню, как сейчас, возили их на телегах хоронить, завернутых в тряпье, укрытых рогожей. На телеге сразу несколько трупов везли. Где хоронили — не знаю.
Рассказывает А.Д. Мохова, работавшая с 1940 г. на Челябинском вокзале кассиром:
— Как смену сдаешь, так видишь в кассовом зале два—три трупа. На лавках умирали, под лавками. Заходили погреться и умирали. Много было азиатов, особенно в 1942—1943 годах. Все куда—то ехали, а умирали в Челябинске. Хоронило вокзальное хозяйство и умерших в санитарных поездах.
Т.М. Марголина, работала на вокзале с 1933 года:
— Зимой в войну тюрьма открывала ворота и выпускала заключенных, чтобы они могли подкормиться. Они приходили на вокзал и тут многие умирали. Мы трупы собирали в вагон—ледник, чтобы потом похоронить в братской могиле. В вагон помещалось до ста трупов. Однажды подростка в обмороке забросили в вагон, подумали умер. А он очнулся и стал кричать. Никогда не забуду этого крика ...
Если бы члены комиссии горисполкома под председательством Л.А. Ивановой заглянули хотя бы в уцелевшие кладбищенские книги, они бы увидели десятки неизвестных и безродных, которых хоронили на кладбищах ежедневно. Их привозили с вокзала, из моргов, больниц, госпиталей. Так, только в один день 16 июня 1943 года на Новом (Митрофановском) кладбище было захоронено 44 неизвестных и безродных. Это летом. А зимой?
Как хоронили таких людей?
«Летом копали яму и всех туда складывали, — свидетельствует А.Д. Мохова. — А зимой не знаю. Зимой чаще мужчин посылали хоронить».
И.И. Чураков, заведовал Успенским кладбищем с 1952 по 1983 год:
— Гроба были у родственников, а неизвестных и безродных хоронили без гробов. Зимой привозили трупов 10—20 ежедневно. Их складывали на месте захоронения, на другой день копали могилу и хоронили. С лета заготавливали и ямы для братских могил.
Михаил Никитич Белоусов, ныне покойный, работавший на Митрофановском кладбище в годы войны, рассказывал мне, что хоронили и в естественные ямы. Там были такие ямы, в которых до войны варили смолу, вот в них и складывали.
В войну на кладбищах работников было мало, с вокзального хозяйства и других хозяйств хоронили сами, своими силами. И сейчас—то похоронить человека как следует не можем, а в то время ...
Справка—выписка из кладбищенских книг: в феврале—марте 1943 года на Митрофановском кладбище было похоронено 210 неизвестных и безродных. В декабре 1943 — январе 1944 гг. на Лесном кладбище похоронено 389 неизвестных и безродных. В эти же два месяца на кладбище ЧТЗ похоронено 229 неизвестных и безродных, на Успенском кладбище — 116 человек. Итого только за два зимних месяца только на четырех кладбищах Челябинска похоронено 944 неизвестных и безродных.
Среди них вполне могли быть люди с огнестрельными ранениями, скончавшиеся в госпиталях и санитарных поездах.
По самым скромным подсчетам, ибо многие кладбищенские книги сгорели во время пожара, выходит, что только на этих четырех кладбищах за четыре военные зимы было похоронено около 10 тысяч неизвестных и безродных. Причем даже не похоронено, а зарегистрировано в кладбищенских книгах. Вполне возможно, что их и не хоронили на территории кладбищ. Никто не знает, сколько похоронено было в первой попавшейся подходящей яме, сколько было похоронено вообще без какой—либо регистрации.
Такое происходило с простыми людьми, тружениками и жителями тыла. А как хоронили тех, к кому народ относился враждебно?
Нет никаких данных — по крайней мере, мне не удалось их обнаружить — о том, где похоронены умершие военнопленные, власовцы, уголовники. Или, может быть, они в годы войны не умирали? А ведь в Челябинске тогда этих незваных жителей были многие тысячи человек.
Почему комиссию Л.А. Ивановой не заинтересовало: а где похоронены военнопленные или солдаты из формирующихся частей (тоже умиравшие и погибавшие от огнестрельных ранений), или жертвы массовых эпидемий (есть свидетельские показания, что на Золотой горе могли быть похоронены жертвы эпидемий — отсюда и обнаруженная там известь — чтобы заразу убивать).
Перечисленное — далеко не все версии, которые добросовестная комиссия должна была бы проверить, прежде чем решать положительно о мемориале репрессированным.
Старые шахтные стволы на Золотой горе представляли собой уже готовое место погребения военнопленных, уголовников, власовцев, неизвестных и т.п. И очень удобное место: могли принять неограниченное количество трупов — все, сколько ни привезешь, хоть сто, хоть двести. К тому же — близость к городу: только в районе Шершней можно было переехать зимой реку по льду, в других местах берега реки обрывистые, а мостов через реку было только два.
В пользу моей версии говорит и то, что трупы, извлеченные на горе, были похоронены в зимней одежде. Именно зимой использовали шахты Золотой горы как могильник, летом все—таки старались похоронить по—человечески, рыли могилы.
Если моя версия верна, то и в дальнейшем раскопки должны показать преимущественно зимние захоронения.
Жители Шершней говорят, что зимой через шершневский мост не ездили, ездили прямо по льду реки. А на городском берегу реки возле нынешнего радиозавода была барачная колония спецпереселенцев (которые неизвестно где похоронены). И мимо этой колонии шла накатанная санная дорога через реку на Кременкуль.
Золотая гора была отсюда в двух километрах ...
15.
МОЖЕТ ЛИ БЫТЬ ПАМЯТНИК