Философско-позитивный способ исследования: главная заслуга его

употребления принадлежит англичанам; влияние их на француз­-

скую и немецкую науку • Труды и заслуги Миттермайера •

Неудачные попытки приписать заслугу разрешения этого

Вопроса философско-метафизическому способу ис-

следования • Недостаток исторических работ

по этому вопросу • Свойство и разде-

Ление этого исследования

I. Появление сочинения Беккариа о преступлениях и наказа­ниях (1764 г.) вызвало специальную разработку вопроса о смертной казни. «Эта бесполезная расточительность казней, которые до сих пор не сделали людей лучшими, побуждает меня, — говорил Беккариа, — исследовать, в самом ли деле смертная казнь полезна и справедлива в правительстве, хоро­шо организованном». Результатом своего исследования он вы­ставил следующие общие положения: а) смертная казнь не опирается ни на каком законном праве, потому что человек, вступая в общество, не уступал права на свою жизнь; б) она бесполезна и не нужна, за исключением тех случаев, когда жизнь гражданина и лишенного свободы может произвести революцию и нанести вред общественной безопасности или когда смертная казнь есть единственная узда, могущая вос­препятствовать новым преступлениям; в) она бесполезна пото­му, что никогда не останавливала злодеев, решившихся на преступление; г) она менее действительна, чем лишение сво­боды, соединенное с тяжкими работами, потому что и на пре­ступника, и на посторонних несравненно сильнее действует менее жестокое, но продолжительное наказание, каковы тяжкие работы, чем жестокое, но моментальное, какова смертная казнь; д) она даже пагубна для общества, потому что пред­ставляет гражданам пример жестокости тем более опасной, чем с большею аккуратностью и с большими формальностями ее совершают; безумно, для отвращения граждан от убийства, установлять публичное убийство; е) оправдывают смертную казнь тем, что ее, за известные преступления, назначали все народы и во все времена; но зачем же оправдывающие эту казнь не одобряют человеческих жертв, которые были в упо­треблении у всех народов. Такова сущность доводов против смертной казни писателя, вызвавшего последующую разработ­ку этого предмета. Прошло сто лет со времени появления со­чинения Беккариа, очень многие брались за разрешение этого вопроса с теоретической точки зрения, но в сущности мало сказали нового: с этой стороны, до сих пор спор вертится почти на тех же самых общих положениях, которые высказа­ны Беккариа; новое, принадлежащее последующим писателям, состоит в специальном развитии вышеизложенных положений, да иногда в темном и отвлеченно-схоластичном изложении того, что так ясно, сжато и конкретно высказано Беккариа.

II. Первое положение Беккариа: смертная казнь не опира­ется ни на каком законном праве, и, следовательно, она не­справедлива, — послужило темою для последующих писате­лей. Но то, что Беккариа высказал только вскользь и чему он не придавал первостепенной важности, принято было многими последующими писателями за весьма существенное; вследст­вие этого исследование вопроса о смертной казни вырождает­ся в метафизический спор: давал ли или не давал человек дру­гим право себя убивать; ненарушима или нарушима жизнь человеческая; справедлива или нет смертная казнь; полезно или бесполезно для человечества пролитие крови, в виде смертной казни? По какому направлению пошло исследование вопроса о смертной казни и какими способами хотели его раз» решить,— покажет нижеследующее изложение.

Выше сказано, что Беккариа утверждал, что человек, всту­пая в общество, не уступал ему права на свою жизнь. Мабли и Фиданджиери доказывали противное, опираясь так же, как и Беккариа, на естественное право. Мабли говорил: «В ес­тественном состоянии я имею право смерти против того, кото­рый нападает на мою жизнь; вступая же в общество, я только передал это право судье». «В состоянии естественной независимости, — говорил другой,— я имею право убивать неспра­ведливого человека, на меня нападающего; а если я имею право его убить, то он потерял право жить; общество не создает нового права, а только пользуется старым, становясь, при употреблении смертных казней, на место частного лица». Позднее являются целые трактаты на подобную тему. В 1827 году французский адвокат Люкас издал большое сочи­нение о смертной казни, под заглавием «Об уголовно-карательной системе вообще и о смертной казни в частности». В первой части этого сочинения автор вслед за североамерикан­ским писателем и государственным человеком Ливингстоном, автором предварительных соображений к проекту уголовного кодекса для штата Луизианы, 1822 г., почти исключительно занимается защитою отвлеченного положения: жизнь челове­ческая священна, неприкосновенна, дар Божий; поэтому сам человек не может уступить другому право на свою жизнь, и никакой общественный закон не может распоряжаться ею. Го­рячим последователем Люкаса является Румье, автор сочине­ния «Долой эшафот, или немедленная и полная отмена смерт­ной казни» (1833 г.). Первая глава этого труда трактует о ненарушимости человеческой жизни и незаконности смертной казни; глава эта не представляет, впрочем, ничего самостоя­тельного и, состоит большею частью из заимствования у Лю­каса и его противников. К подражаниям Люкасу принадле­жат также сочинения Селлона: «Письма о смертной казни» (1833 г.) и «Диалог о смертной казни и об исправительной системе» (1834 г.). Против Люкаса вооружился Силвела, автор сочинения «О сохранении смертной казни» (1832 г.). Изложивши опровержения против Люкаса словами Броли, который написал критику на теорию ненарушимости жизни в пятом номере «Французского обозрения», и словами Уртиса, издавшего сочинение «Необходимость сохранения смертной казни» (1831 г.), Силвела построил новую теорию договора, на котором он основал справедливость смертной казни. «Со­хранять себя,— говорил Силвела,— и разрушать себя — два совершенно противоположные представления (images), если их рассматривать как абстрактные признаки (signes); но буду­чи рассматриваемы как такие факты, которые присущи всем органическим существам, как людям, так и животным, они не исключают друг друга и не абсолютно противоположны, потому что эти существа, напротив, сохраняют себя теми же самыми средствами, которыми они себя разрушают». «Чело­век, как существо разумное, не может ничего делать по бла­говолению, без причин и побуждений. Но когда его побужде­ния к действию справедливы и согласны с разумом, все ему позволительно, даже себя разрушать, т. е. согласиться поте­рять жизнь. Каким образом он может обойтись без этого, если жить для него есть не что иное, как употреблять свои жизненные силы, тратить их посредством употребления». По­добным же образом человек в обществе для сохранения своей жизни заключает договор разрушения, который можно выра­зить в следующих немногих словах: «Уважайте мою жизнь, защищайте ее, с своей стороны я буду точно так же дейст­вовать в отношении к вам. Согласимся взаимно быть уничто­женными, если мы несправедливо лишим жизни одного из себе подобных». К писателям, восстававшим против теории ненарушимости жизни человеческой, принадлежит также Комперио, автор сочинения «Будет ли убийство наказываемо смертной казнью?». Какой же результат всех этих изобрете­ний новых и новых договоров, всех споров и толкований есте­ственного права и какие полезные открытия для решения вопроса о смертной казни сделаны этим путем? Решительно никакого. И понятно: когда одни утверждают одно, а другие совершенно противоположное, выходя из одного и того же ос­нования, выходит, что это основание никуда не годно в науч­ном отношении, и что прежде, чем строить на нем какие-ни­будь выводы, необходимо исследовать свойство самого этого основания и определить, может ли оно в данном случае к чему-нибудь служить. Естественное право, или право челове­ка в безобщественном состоянии, не знает никаких договоров; для противников смертной казни оно крайне неблагоприятно как состояние полного произвола, грубости, жестокости и зве­роподобного пролития крови человеческой, оно меньше всего знакомо было с понятием ненарушимости жизни человеческой. Но и противники не могут на нем опереться и сколько-нибудь крепко стоять, иначе им пришлось бы отвергнуть все то, до чего человек достиг благодаря тому, что он не остался в ес­тественном состоянии, а перешел к созданию общественности.

Тем же метафизическим способом хотели решить вопрос о смертной казни многие ученые Германии, бравшиеся за его исследование. Они хотели доказать состоятельность или не­состоятельность смертной казни, выходя из абстрактных положений, и преимущественно из идеи справедливости. Так, Титман, задавши себе вопрос, справедлива ли смертная казнь, решает его следующими метафизическими соображениями: справедливость смертной казни самой в себе (an sich) не может разумным образом быть подвергнута сомнению. Ибо, если правовой закон (Rechtsgesetze) дозволяет вообще нака­зание для безопасности области права, то неоспоримо должно быть дозволено также и уничтожение оскорбителя. Потому в государстве смертная казнь, рассматриваемая сама в себе, со­вершенно справедлива. Рассмотрению этого вопроса с мета­физической точки зрения особенно способствовал гамбургский профессор Громан, издавший сочинение «Об уголовно-правовом принципе — государство не имеет никакого права нака­зывать смертью» (1832 г.). Смертная казнь, говорит он, не­справедлива, потому что она поражает жизнь, этот посредст­вующий принцип между сверхчувственным и чувственным бытием, принцип, при помощи которого человек должен обра­зоваться для высшей жизни; она несправедлива, потому что впечатление, производимое исполнением казни на зрителей, вредно для справедливости. Жизнь человеческая есть сама в себе (an sich) бесконечная величина, которая простирается в вечность, и никакой человек, никакое государство не имеет права сокращать или перерезывать эту линию. На жизни че­ловека лежит высокое призвание образоваться для вечности. Никакое наказание не должно быть противно принципу улуч­шения. Смертная казнь несправедлива с точки зрения христи­анской философии и религии. В своем предисловии к сборнику статей о смертной казни «Христианство и разум как защит­ники отмены смертной казни» (1835 г.) и в своей антикритике на Абегга, помещенной в том же сборнике, он тоже почерпает доказательства главным образом из разума. Против Громана восстал Абегг, защищавший справедливость смертной казни следующими доводами: «Придают жизни тела бесконечную цену для самой себя (fur sich) и вместе с тем смерть считают бесконечным злом. Без сомнения, смерть есть тягчайшее на­казание, и немногие преступления могут вызвать необходи­мость примирения с справедливостью посредством смерти, в этом случае смертная казнь, будучи истинным освобождени­ем, разрешает страшное противоречие, которое виновный чув­ствует в самом себе и которое он, как только пробудится и придет в полное сознание своей вины, не может сносить, — в этом случае она, как вообще наказание, есть благодеяние». «Смертная казнь не может быть оправдываема особенными целями; скорее значение ее состоит в том, что она есть унич­тожение земного бытия, спасение духовного посредством по­гибели телесного; она поражает не жизнь как жизнь, но вре­менное, преходящее тело в чувственном мире». Если это так, то в вопросе о смертной казни дело касается не цели и средств, а существования необходимости, вследствие которой высшему должно быть принесено низшее, временному — пре­ходящее, идее, которая есть жизнь справедливости,— то, что уже умерло и без дальнейшего правомочия не может существовать. Это не месть, не внешнее возмездие, не несправедли­вость за несправедливость, не насилие за преступление,— нет, это есть уничтожение несправедливости, которая олице­творялась в своей высшей потенции, так что без противоречия не может далее существовать. Весьма близко по взглядам к Абеггу подходит Дауб. По его учению, источник закона есть любовь, а наказание, будучи средством уничтожения вины и способом примирения с законом, является благодеянием. Смертная казнь справедлива; ибо кто совершил убийство, тот впал в тяжкую вину; а так как только одна смертная казнь уничтожает вину, то она есть дело любви и справедливости, есть благодеяние. В свою очередь, Абеггу возражал Меринг; идя тем же путем и руководствуясь тем же способом иссле­дования, он пришел к совершенно противоположному резуль­тату. Смертная казнь, по его мнению, есть признак еще несло­жившегося в целом объема своей области, не осуществив­шегося государства, есть отрицание государства в самом государстве, отношение сил природы, из коих одни силятся обеспечить свое существование уничтожением других. Госу­дарство в смертной казни употребляет свою силу, но не свое право, в смертной казни оно простирает свою власть так да­леко, как может. Кант и Гегель защищали смертную казнь во имя справедливости принципа материального возмездия: рав­ное за равное. Кёстлин старался опровергнуть их, доказывая, что если этот принцип принят, то во имя его следовало бы признать сообразным с справедливостью назначение изувечи­вающих наказаний за телесные повреждения. С своей сторо­ны, он построил свою теорию, на основании которой смертная казнь должна быть вычеркнута из ряда наказаний. В преступ­лении, он говорит, нарушение имеет свое бытие (ihre Existenz) не в объективном происшествии, но только в воле нарушителя. Мера наказания ни в каком случае не должна быть опреде­ляема только по объекту нарушения, который может быть принят при этом только как второстепенный, соопределяющий момент. Поэтому, если хотят остаться верными понятию о на­казании как стеснении воли нарушителя и другому основному понятию, что для государства жизнь совпадает с личностью, то должны вычеркнуть смертную казнь из ряда уголовных Мер. Всецелое уничтожение личности было бы справедливо, если бы в преступлении вся субъективность являлась неизле­чимо злою. Но так как это невозможно, то государство долж­но оставить существовать личность, в которой всегда лежит возможность нравственного восстановления (1855 г.). Глюнек доказывал, что смертная казнь нисколько не противоречит идее справедливости (1855 Т.). Выходя из принципа справед­ливости, также оправдывали право государства назначать смертную казнь такие писатели как Рихтер (1829 г.), Цум-Бах (1828 г.) и Россгирт (1828 г.). Напротив, Геффтер находит, что справедливость смертной казни не есть истина абсолютная, а только гипотетическая (1854 г.). Наконец, Бернер уже решительно утверждает, что справедливость не тре­бует смертной казни ни за одно преступление, ни даже за убийство (1852 г.).

Итак, каждый из приведенных писателей ссылается на справедливость, но одни доказывают, что смертная казнь со­гласна с справедливостью, другие — что она не согласна, — и даже более: Меринг находит, что она есть проявление силы, а не справедливости, а Громан почти не видит различия между убийством и смертною казнью и готов поставить судей наряду с убийцами вроде Равальяка. Каждый из этих писателей за­являет, что решение этого вопроса только и возможно с точки зрения отвлеченной справедливости, и каждый старается опровергнуть других, выходящих из этой же точки зрения. Гегель критикует Канта; Кёстлин — их обоих, а кроме того, Абегга и Рихтера; Абегг опровергает мнения Громана, Ме­ринг — Абегга, и т. д. Что же это за общая справедливость, которая приводит к двум противоположным выводам и одним говорит: смертная казнь есть святое учреждение, она соот­ветствует моим требованиям; другим — смертная казнь мне противна, она основывается на силе, а не на правде. Если эта справедливость, как утверждают те, которые на нее ссылаются при решении вопроса о смертной казни, есть нача­ло неизменное, истина, всеми признанная, аксиома, подобная той, которая говорит, что дважды два — четыре, а не больше; то откуда происходит между опирающимися на нее такое раз­ногласие,которое похоже на то, если бы одни утверждали, что дважды два — пять, а другие — дважды два — шесть. Не есть ли это только субъективный взгляд на справедливость тех, которые на нее ссылаются.

Дело в том, что у человечества нет другой справедливости, кроме той, которая выразилась в его законах; а эта справед­ливость не есть нечто целиком данное и неизменное, а есть явление постоянно, хотя и крайне медленно, развивающееся и усовершенствующееся тысячелетнею жизнью народов. Человек постоянно стремится к водворению более справедливых отношений: то, до чего он добился теперь в области права, было никогда ему неизвестно и совершенно чуждо его поня­тиям; то, до чего он достигнет будущими тысячелетними усилиями, в настоящее время или гадательно, или неизвестно. Ес­ли бы человек обладал неизменяющимся понятием справедли­вости, то он бы давно и всецело его осуществил, и не было бы права диких племен, права варварских народов, права средне­векового, а было бы одно право, которое бы во все времена одинаково решало частные вопросы, и в том числе вопрос о смертной казни; тогда бы и криминалисты, ссылаясь на поня­тие справедливости, не высказывали бы двух противополож­ных взглядов, не спорили бы друг с другом. Криминалисты и философы, решавшие рассматриваемый нами вопрос с точки зрения справедливости, совершенно выпустили из виду дейст­вительную, человеческую справедливость, изменяющуюся и усовершенствующуюся, а соображались с субъективною, со­ставленною каждым из них, на основании логических сообра­жений; оттого справедливость, по понятию одних, говорила в пользу смертной казни, справедливость, по понятию дру­гих, — против. Оттого, сколько ни усиливались разрешить во­прос о смертной казни, выходя из произвольно составленного понятия справедливости, в результате пришли только к совер­шенно противоположным выводам; оттого исследование этого вопроса превратилось в личный спор, в составление туманных трактатов, не подвигающих ни на волос уяснение дела. Одна­ко ж подобный ненадежный способ исследования смертной казни до того был ходячим в Германии, что в 1833 г. прения в саксонском сейме в значительной степени состояли из по­добных метафизических тонкостей. Депутат Аммон, первый говоривший по поводу сделанного профессором Громаном предложения о необходимости отмены смертной казни, занял внимание собрания: а) рассмотрением уголовных теорий о Праве наказания; б) опровержением положения Громана: пра­вовое наказание не должно нарушать ни одного права челове­ка, а так как человек имеет право жить, следовательно, нака­зывать человека смертью есть несправедливость и даже преступление; в) защитою положения: несправедливость пре­ступника может быть так велика и тяжка, что его право — долее жить в человеческом обществе — совершенно прекра­щается, и смертная казнь в этом случае есть не преступление, а необходимое восстановление нарушенного права, и потому не может быть поставлена на одну линию с убийством, как то утверждает Громан. Во второй камере[1] Эйзенштюк объявил, что смертная казнь несправедлива, противорелигиозна, без­нравственна и бесполезна.

Примечание. В Германии особенно много написано сочи­нений в таком духе, сюда принадлежат:

1) Райдель «Справедливость смертной казни» (1839 г.). Это — критика на сочинение Цепфля, противника смертной казни. Автор в первой части своего сочинения доказывает, что только смертная казнь есть справедливое восстановление принципа права, что всякое другое наказание за убийство не соразмерно; поэтому убийца должен умереть на службу разу­ма, идеи, нравственности, религии, так как нет для него дру­гого средства примириться с Богом, с людьми и самим собою; пока люди веруют, что сам Бог должен был умереть за грехи мира, до тех пор, по убеждению народа, великий грешник должен умереть посредством смертной казни.

2) Мессершмидт «О справедливости смертной казни по­средством обезглавления» (1840 г.). Автор этого сочине­ния — врач — излагает теорию наказаний, философию спра­ведливости смертной казни, и притом, в частности, только посредством отсечения головы, и, наконец, предлагает им изо­бретенную машину, считая меч, топор и гильотину неудовле­творительными.

3) Петэч «Безнравственность смертной казни» (1841 г.). Большая часть этого сочинения состоит из предварительных рассуждений — philosophische Vorkenntnisse,— не вяжущихся с вопросом о смертной казни; в остальной — автор доказыва­ет весьма неубедительными метафизическими соображениями безнравственность смертной казни; по его мнению, Спаситель своею смертью избавил человечество от смертной казни, таким образом, он утверждает совершенно противоположное мнение Райделю, хотя оба они опираются на одно и то же основание.

4) Нейбиг «Неправомерность смертной казни и справедли­вое наказание» (1833 и 1850 г.). Автор — противник смертной казни; по его мнению, справедливое наказание должно пробуж­дать сознание вины, которое бы вело к исправлению; никакая вина не может быть наказываема внешним чувственным спо­собом; смертною казнью, которая уничтожает всякую воз­можность исправления, менее чем всяким другим наказанием искупается вина.

5) Дистель «Попытка научно разрешить вопрос о смерт­ной казни» (1848 г.). Сочинение это, состоящее из 195 стра­ниц, с великими претензиями на ученость, трактует о многих философских отвлеченностях и меньше всего о смертной казни; автор думает разрешить вопрос о смертной казни по­средством цитат из Фихте, Шеллинга, Гегеля, Гербардта, Тренделенбурга и других о предметах, не вяжущихся с смерт­ною казнью. Справедливость смертной казни он доказывает следующим образом: прощение достигается только смертью. Принесение в жертву естественной жизни на алтарь духа, на алтарь Божий, есть единственное средство для излечения смертельной раны в груди человека (т. е. преступления). В го­сударстве алтарь этот есть эшафот. Преступник чрез свое преступление делается животным; будучи принесено в жертву, это животное опять делается человеком.

6) Шлатгер «Несправедливость смертной казни» (1857 г.). Это сочинение одно из лучших и наиболее ясных в ряду философско-метафизических.

7) Христианзен «Вопрос о количестве и качестве наказа­ния, особенно по отношению к смертной казни» (1865 г.). Автор находит, что смертная казнь удовлетворяет абсолют­ным требованиям справедливости, и вместе с тем, что ее легко заменить другим наказанием.

Вследствие того, что целое столетие длится чрезвычайно однообразный, останавливающийся на одних и тех же неиз­менных пунктах теоретический спор, без открытия новых сторон и новых оснований, самый вопрос о смертной казни может с первого раза показаться избитым полем для беспо­лезных метафизических, не ведущих ни к каким плодотворным результатам словопрений, а не предметом серьезного научного исследования. Действительно, это было бы так, если бы раз­работка этого предмета ограничилась одними метафизически­ми соображениями, если бы до сих пор продолжали спорить только о том, давал ли человек другим право на свою жизнь или не давал, полезно ли для человечества пролитие челове­ческой крови или бесполезно, или если бы до сих пор сили­лись разрешить, на основании одних логических соображений, без пособия опыта, задачу: устрашает или нет смертная казнь. Но этого не случилось: научная разработка вопроса о смерт­ной казни приняла более плодотворное философско-позитивное направление, которое, независимо от высоконаучного ин­тереса, с каждым годом дает прочные основы для разрешения задачи нашего времени: быть или не быть смертной казни.

III. Уже Беккариа, как писатель, не любивший абстракт­ных теорий, не подтверждаемых опытом, старался, в основа­ние своих возражений против смертной казни, приводить до­казательства опытные, почерпнутые из жизни народов: так, в доказательство бесполезности смертной казни, он указывал на то, что она не делает людей лучшими и не устрашает злодеев; в подтверждение того, что государства стоят и развиваются и без смертной казни, он приводил пример Рима и России в царствование Елизаветы. Впоследствии, когда монах Фашинеи в своих замечаниях на его книгу обвинил его в том, что он оспаривает у государей право наказывать смертью, Беккариа ссылался на старание современных ему государей ограничить и уменьшить употребление смертных казней, указывал на гре­ческих императоров: Маврикия, Анастасия и Исаака Ангела, которые отказывались делать употребление из своей власти, когда дело шло об осуждении на смерть, а также на деятель­ность христиан первых веков, которые гнушались смертной казни. Принятые с энтузиазмом мысли Беккариа о смертной казни дали возможность, решимость и теоретическое основа­ние современным ему законодателям приступить к отмене смертной казни на самом деле. Хотя отмена эта в Тоскане,

Австрии, Бадене не устояла, но тем не менее еюблистательно были подтверждены на опыте теоретические доводы Беккариа: никто даже из самых горячих сторонников смертной казни не мог, в защиту необходимости ее, привести хотя малейший факт, который бы доказывал, что отмена ее в упо­мянутых государствах повлекла за собою увеличение преступ­лений, что она сделала менее безопасными общественный порядок, жизнь и имущество граждан. Упомянутая отмена ес­тественно низводила исследование о смертной казни из заоб­лачных сфер теории на почву здравого и нелживого опыта. Со времени этого события в истории уголовного права, противни­ки смертной казни получили точку опоры в виду защитников, которые имели за себя тысячелетнюю жизнь человечества. В 1789 г. и в следующих, во время великого переворота во Франции, вопрос о смертной казни сделался предметом живых прений в национальном и законодательных собраниях. Прения эти были большею частью повторением того, что вы­сказал Беккариа и другие писатели XVIII века, как то: Мон­тескье, Руссо, Мабли; в них нельзя не заметить большой доли риторики и толкований о правах человека. Тем не менее мно­гие ораторы старались поставить вопрос на почву здравого опыта, как ни бедны были на самом деле их попытки. Лепеллетье Сен-Фаржо указывал, в доказательство бесполезности смертной казни, на следующие факты: а) смертная казнь су­ществует во Франции за домашнее воровство, и однако ж кто в свою жизнь по крайней мере раз не был обворован невер­ным слугою; б) в Англии закон грозит смертною казнью почти за всякое воровство, и нигде воровство не совершается так часто, как в Англии; в) в Риме преступления никогда не были так редки, как в то время, когда смертная казнь была изгнана из Кодекса свободных римлян, и стали умножаться по мере введения смертной казни; г) в Тоскане с отменою смерт­ной казни последовало уменьшение преступлений. Робеспьер требовал уничтожения смертной казни на том основании, что где казни расточаются, там преступления часты и жестоки, как, например, в Японии и в Риме при императорах, и, напро­тив, умеренные наказания и смягчение казней влекут за собою уменьшение преступлений, чему служат доказательством рес­публики Греции, республиканский Рим и Россия; смертная казнь должна быть уничтожена, потому что при сохранении ее неизбежны судебные ошибки и казни невинных; идея убийства внушает менее ужаса, если сам закон дает пример обще­ству, казня преступников. Дюпор, один из самых благоразум­ных противников смертной казни законодательного собрания, прямо сказал, что не намерен входить в решение метафизичес­кого вопроса: имеет или нет общество право жизни и смерти над своими членами, а занялся защитою двух положений: а) смертная казнь не способна подавить преступления, за ко­торые она назначается: б) будучи далека от того, чтобы пода­вить, она, напротив, способствует их увеличению.

Дальнейшей опытной разработке вопроса о смертной казни наиболее способствовали англичане. С 1807 по 1812 г. сэр Ромильи, один из знаменитейших адвокатов своего времени, внес в Палату депутатов несколько биллей об отмене смерт­ной казни за разные виды воровства. Вместе с другим депу­татом, Аберкромби, он в доказательство необходимости этой отмены приводил целый ряд опытных доводов, как то: поло­жительное отвращение от назначения смертной казни за эти преступления - обвинителей, свидетелей, присяжных; ненаказанность, отсюда происходящую; увеличение количества осуждений после отмены смертной казни за некоторые пре­ступления,— и в подкрепление всего этого он представил статистические данные. Тем же самым методом пользовался Макинтош, внесший в 1822 году билль в парламент о необ­ходимости исправления жестоких уголовных законов своего отечества: для доказательства того, что смертная казнь не способствует безопасности и уменьшению преступлений, он ссылался на статистику преступлений в Англии и Франции — и находил, что в Англии, где смертная казнь расточается с средневековым обилием, количество тяжких преступлений при меньшем народонаселении несравненно больше, чем при не­сравненно большем народонаселении во Франции, где зако­ны гораздо менее расточительны на смертную казнь. Еще в 1819 г. в Англии учреждена была комиссия, которой поручено было пересмотреть все постановления относительно преступ­лений, угрожаемых смертною казнью, и определить, насколь­ко это наказание соответствует важности того или другого преступления. Вследствие предложения Макинтоша образова­на была вторая комиссия для той же цели. Вместо того, чтобы пускаться в отвлеченные споры, что смертная казнь не есть преступление, а судья — не Равальяк, или наоборот, обе эти комиссии исследовали этот вопрос при помощи позитивного метода. Во-первых, они привели в известность современное состояние уголовного законодательства в Англии вообще и в частности законы о смертной казни. Во-вторых, они призыва­ли в свои заседания и выслушивали мнения экспертов, как то: директоров тюрем, врачей, тюремных священников, которые наблюдали осужденных в последние минуты, а также судей, государственных прокуроров и адвокатов, имевших сношения с осужденными на смерть, наконец, граждан из различных классов общества. В-третьих, они пересмотрели реестры, ис­требовали отчеты, собрали статистические сведения. Опираясь на все эти материалы, они сделали выводы о необходимости отмены смертной казни за разные преступления. Труды этих и затем следующих комиссий 1829, 1836 и 1847 г. были обнародованы. Главнейшие законы, коими отменена была смертная казнь за многие преступления, как то: законы 1832 и 1837 г., были изданы согласно изысканиям этих комиссий. Рядом с этими трудами, предпринятыми с чисто законода­тельными целями, являются в Англии подобного же рода и направления работы о смертной казни, предпринятые частны­ми лицами. Сюда принадлежат:

1) Собрание сочинений, изданное обществом, составив­шимся в Дублине с целью содействия уничтожению смертной казни, под заглавием «Общество Гоуарда» (1832 г.).

2) Такое же собрание, изданное другим подобным же об­ществом, носящим название «Общество для распространения сведении, касающихся смертной казни». В изданных этими обществами сочинениях, большею частью речах, много, по уверению Миттермайера, декламации, но много и дела: таково сравнение наказаний, налагаемых за важнейшие преступления в Англии и Америке; таковы история английского законода­тельства о подлогах, сведения о действии смертной казни.

3) «Анти-Дракон, или основания для отмены смертной казни за подлоги» (1830 г.), сочинение, доказывающее не­уместность смертной казни за подлог.

4) Отчеты (Raport) (1830 и 1832 г.) собраний, сходив­шихся по поводу петиции о смягчении наказаний; во втором рапорте изложено 12 оснований против смертной казни.

5) Замечательна, по уверению Миттермайера, статья про­тив смертной казни, помещенная в «Юристе» — журнале правоведения и законодательства. Автор этой статьи приво­дит четыре довода против смертной казни: а) народ в виде присяжных, свидетелей и т. д. более и более отвращается от смертной казни; б) она не устрашает; в) она поддерживает в народе грубые и жестокие инстинкты; г) она уничтожает воз­можность исправления.

6) Андрюс «Уголовный закон, комментированный Бентамом по отношению к вопросу о смертной казни» (1833 г.). Смертная казнь не уменьшает числа преступлений, казни не­винных, произвол в помиловании — вот главнейшие доводы автора против этой казни.

7) Векфильд «Факты, касающиеся применения смертной казни в столице» (1831 г.). Автор, сидя в тюрьме, имел слу­чай наблюдать приговоренных к смертной казни. Доводы его: смертная казнь не только не достигает цели, но и ведет к без­наказанности тяжких преступлений и их увеличению; смерт­ный приговор на большинство осужденных не производит ни­какого благодетельного действия, чаще же служит поводом к обнаружению грубости и цинизма.

8) Ольд Бейлея «Опыты уголовного правосудия и нынеш­нее действие нашего уголовного кодекса» (1833 г.). Автор этого сочинения, имевший случай в качестве защитника на­блюдать способ осуждения на смерть и самих осужденных, сообщает множество фактов, доказывающих бессилие смерт­ной казни уменьшить преступления, содействие ее увеличению их, невознаградимость ошибки, произвол помилований.

9) Райтсон «О смертной казни» (1834 г.). Автор восстает против смертной казни как наказания, не достигающего цели; в доказательство чего приводит судебно-практические и исто­рические факты и статистические данные.

10) «Сборник статей о смертной казни», 2 т. (1837 г.). Это — собрание статей, которые помещаемы были в Morning Herald выше упомянутым вторым обществом отмены смертной казни; этот сборник содержит богатое собрание статистичес­ких данных по разным вопросам, относящимся к смертной казни, а также петиций, речей, случаев, доказывающих не­справедливость приговоров, вредное действие казней, произ­вол помилований и т. п.

11) Вульрих «История и современное положение смертной казни в Англии с приложением полных таблиц приговоров и исполнения их» (1832 г.). Сочинение, сколько можно судить по отчету Миттермайера, очень замечательное по богатству исторических и статистических данных; автор излагает законы с древнейших времен относительно отдельных преступлении и статистические данные, доказывающие несостоятельность и даже вред существования смертной казни за разные преступ­ления, как то: контрабанду, изнасилование, содомию, воровст­во, разбои, поджог и подделку монеты.

Из новейших, явившихся в Англии сочинений о смертной казни особенно замечательно:

12) Альфреда Даймонда «Закон на опыте, или личные вос­поминания о смертной казни и о ее противниках» (1865 г.). Это богатейшее собрание фактов и опытов, доказывающих беспо­лезность и несправедливость смертной казни.

Философско-позитивное направление, данное англичанами исследованию рассматриваемого нами вопроса, имело реши­тельное влияние на работы французских и немецких ученых. Вторая и третья часть вышеприведенного нами сочинения Люкаса, видимо, составлена под этим влиянием: ссылка на Ромильи, Аберкромби, Макинтоша, статистические цифры, у них заимствованные, цитаты, касающиеся английской и аме­риканской жизни — все это подтверждает высказанное поло­жение. Еще сильнее упомянутое влияние и опытный метод исследования проявился у Дюкпетье в его сочинении «О за­даче человеческого правосудия и несправедливости смертной казни» (1827 г.). Дюкпетье в первой части этого сочинения повторяет теорию Аивингстона и Люкаса о ненарушимости и неотчуждаемости жизни человеческой, хотя он не претендует на не совсем надежную глубину философствования; он проще и яснее. Вторая половина его сочинения чрезвычайно бога­та — несравненно богаче, чем у Люкаса,— статистическими соображениями, приведенными в доказательство «о бесполез­ности и пагубных последствиях смертной казни» (de 1'inutilitẻ et des effete pernicieux de la peine de mort). Оба эти писателя расширили объем опытных доказательств тем, что кроме ста­тистических данных, касающихся английской юстиции, они со­брали такие же и относительно Франции, что было им легко сделать, так как во Франции с 1825 г. стали ежегодно выхо­дить официальные отчеты о ходе юстиции, чрезвычайно бога­тые статистическими цифрами. В подобном же духе написаны и другие труды Дюкпетье. Несмотря на большую склонность к фразе, Румье, подражатель Люкаса, преимущественно в двух главах, III и IV своего «Долой эшафот», употребляет тот же метод