Сага о людях из Лососьей долины 24 страница

Он отвечает:
— Берет меня сомнение, нет ли у тебя кого-нибудь, кто был бы тебе милее меня.
— Не знаю, — говорит она, — откуда ты это взял. Но только думаю, что у тебя нет
для этого никаких оснований. Но нам не о чем с тобою разговаривать, если ты
возводишь на меня такую напраслину.
На этот раз он оставил этот разговор. Они же с Торстейном вели себя по-прежнему,
не остерегаясь пересудов злых людей, потому что она уповала на свой ум и на
друзей. Они часто проводили время за разговорами и развлечениями.
Как-то вечером они сидели в одной горнице, где хранились ее сокровища. Она
попросила Торстейна спеть, думая, что хозяин пьет с кем-нибудь по своему
обыкновению. Двери она заперла. Вот поет Торстейн сколько-то времени, как вдруг
кто-то заколотил в дверь, требуя, чтобы ее открыли. Это пришел муж, и с ним
много слуг. Хозяйка перед тем открыла ларь и показывала Торстейну свои
сокровища. И, узнав, кто пришел, она не захотела отворять двери. Она говорит
Торстейну:
— Времени нет раздумывать: прыгай сюда в ларь и сиди тихо.
Тот так и сделал. Она навесила на ларь замок и села сверху. Тут муж ворвался в
горницу, а двери взломали. Хозяйка сказала:
— Что это вы так разбушевались? Или враги за вами гонятся?
Хозяин отвечает:
— Ну что же, хорошо, что ты сама себя показала, какова ты есть. Где этот
человек, что тут заливался? Видно, что его голос тебе нравится больше моего.
Она сказала:
— Тот еще не совсем дурак, кто умеет молчать. Но о тебе этого не скажешь: ты
считаешь себя хитрецом и думаешь опорочить меня своей ложью. Но она выйдет
наружу. Если ты говоришь правду, хватай его, ведь не мог же он выпрыгнуть сквозь
стены или крышу.
Он обыскал дом, но никого не нашел.
Она сказала:
— Что же ты его не хватаешь, если так уверен в своей правоте?
Он промолчал, недоумевая, как это так его провели, и спросил у сопровождавших
его, разве они не слышали того же, что и он. Но они, увидев, что хозяйка
недовольна, не стали свидетельствовать, говоря, что, мол, случается и
ослышаться. Тогда хозяин ушел, уверенный, что правда ему известна, хоть он и не
нашел того человека. После этого он еще долгое время смотрел за хозяйкой и всеми
ее делами.
В другой раз — это гораздо позже — Торстейн и Спес сидели в клети, где у нее с
хозяином хранились шитое платье и ткани. Она показывала Торстейну много разных
тканей, и они все их расстилали. Они и ждать не ждали, как вдруг явился хозяин и
с ним много народу и взломали дверь. А она тем временем набросила на Торстейна
одежду и прислонилась к куче одежды, когда те вошли.
— Ты все еще станешь отрицать, — говорит хозяин, — что тут у тебя был человек?
Тут со мною люди, которые вас обоих видели.
Она просила их утихомириться:
— Уж теперь-то у вас ничего не сорвется. Только меня оставьте в покое и не
толкайтесь.
Они обыскали дом и ничего не нашли, так и остались ни с чем. Тогда хозяйка
сказала:
— Всегда хорошо выдержать испытание вопреки надежде многих. Следовало ждать, что
вы не найдете того, что нет. Не думаешь ли ты, муженек, признать свою глупость и
снять с меня этот навет?
Он сказал:
— Теперь, когда я окончательно уверился в том, что мои обвинения против тебя
справедливы, я и подавно этого не сделаю. Придется уж тебе самой об этом
позаботиться, если ты хочешь обелить себя.
Она сказала, что ничего не имеет против. На этом их разговор и кончился.
После этого случая Торстейн был все больше с варягами. И, говорят, что он
прибегал к советам Харальда, сына Сигурда. И люди думают, что они не сумели бы
так выпутаться, если бы не поддержка Харальда и не его мудрость. Прошло
некоторое время, и Сигурд хозяин сказал, что ему нужно уехать по какому-то делу.
Хозяйка не стала его удерживать. И когда хозяин уехал, Торстейн пришел к Спес, и
теперь они все время были вместе. Усадьба ее была у самого моря, и море
подходило прямо к некоторым постройкам. Там и сидели обычно Спес с Торстейном. В
полу там была маленькая дверка, о которой никто, кроме них двоих, не знал. Она
оставалась открытой на случай, если вдруг понадобится.
Теперь надо сказать про хозяина, что он никуда и не думал уезжать, а спрятался,
чтобы следить за хозяйкой. И вот случилось однажды вечером, когда они, ничего не
подозревая, сидели в морской горнице и забавлялись, неожиданно подошел туда
хозяин с целой толпой людей, и, подведя некоторых к окну, что было в доме,
просил их взглянуть, не так ли все, как он говорил. Все говорили, что так оно и
есть и так, верно, было и раньше. Побежали они к горнице. И, услышав этот шум,
Спес сказала Торстейну:
— Ты должен во что бы то ни стало спуститься. Подай мне знак, как выберешься из
дому.
Он сказал, что, мол, ладно, и кинулся под пол, а хозяйка толкнула дверку ногой.
Дверка захлопнулась, и никаких следов на полу не осталось. Хозяин вбежал со
своими людьми в горницу. Принялись они все обыскивать, но ничего, как и
следовало ожидать, не нашли. Горница была вся пуста: ничего там не было, кроме
голого пола и лавок. Хозяйка сидела и играла пальцами. Она мало обращала на них
внимания и вела себя, как ни в чем не бывало. Хозяину показалось, что это уж
совсем странно, и он спросил у своих людей, не видали ли они тут человека. Те
сказали, что, конечно, видали.
Тогда хозяйка сказала:
— Вот и вышло прямо по поговорке: два раза было, третьего не миновать. Не так ли
и с тобою, Сигурд? Ты, кажется, трижды доставлял мне беспокойство. Не поумнел ли
ты теперь против прежнего?
— Теперь я не единственный, кто может против тебя показать, — говорит хозяин. —
За все это ты должна подвергнуться суду Божьему, потому что я не потерплю, чтобы
весь этот позор остался без возмездия.
— По-моему, — говорит хозяйка, — ты требуешь того, что я и сама хочу предложить,
потому что для меня нет ничего лучше, как снять с себя это обвинение. Оно уж и
так разнеслось по всему свету, и будет для меня великим бесчестием, если я от
него не избавлюсь.
— Ты заодно должна будешь показать, — говорит хозяин, — что никому не отдавала
моего добра и сокровищ.
Она отвечает:
— Очистившись судом Божиим, я избавлюсь заодно от всего, что ты на меня
наговариваешь. Но подумай, к чему это приведет. Завтра же утром я отправлюсь к
епископу, и он расскажет мне все, что я должна делать, дабы полностью снять с
себя обвинение.
Хозяин сказал, что он удовлетворен, и ушел со своими людьми.
Теперь нужно рассказать про Торстейна, что он выбрался вплавь из усадьбы и,
выйдя, где ему понравилось, на берег, поднял вверх зажженное полено, так чтобы
было видно из усадьбы Спес. Она же долго ходила вечером и ночью у дома, желая
узнать, добрался ли Торстейн до берега. А увидев огонь, она поняла, что он вышел
на берег, потому что у них был такой уговор.
Наутро Спес сказала мужу, что им надобно рассказать о своем деле епископу. Тот
охотно согласился. Вот предстают они перед епископом, и хозяин обвиняет ее все в
том же, что и прежде. Епископ спросил, замечалось ли за ней это прежде. Все
говорят, что ничего такого не слышали. Тогда епископ спросил, какие у того
основания для подобного обвинения. Хозяин вывел вперед людей, видавших, что она
сидела, запершись, с одним мужчиной. И хозяин высказал подозрение, что это ее
соблазнитель. Епископ сказал, что она вполне может очиститься от этого
обвинения, если пожелает. Она сказала, что этого она теперь и хочет.
— И уверена, — сказала Спес, — что найдется немало женщин, готовых клятвенно
подтвердить мою невиновность.
Сказали ей слова клятвы и назначили день, когда она должна была приносить эту
клятву. Потом она пошла домой и была как будто всем довольна. Встретились они с
Торстейном и держали совет.
LXXXIX
Вот прошло время, и наступил день, когда Спес должна была приносить клятву. Она
созывает всех друзей и родичей и наряжается в лучшие свои одежды. Ее
сопровождали многие дамы. Была очень дождливая погода. На дороге было мокро, и
перед входом в церковь надо было перейти большую лужу. И, когда Спес и ее
сопровождающие подошли к луже, там толпилось множество народу, и среди них много
нищих, просивших милостыню, потому что это было на улице. Все считали своим
долгом ее приветствовать, кто как умел, и все желали ей добра за то, что она так
много им помогала. Был там, между других бедняков, один нищий старик, большого
роста и длиннобородый. Женщины остановились перед лужей, потому что им казалось,
что никак не перейти через такую грязь. И высокий нищий, увидав хозяйку, самую
среди всех нарядную, сказал ей так:
— Добрая хозяйка, не погнушайся тем, что я перенесу тебя через эту лужу, потому
что мы, нищие, обязаны служить тебе в меру наших сил.
— Как это ты перенесешь меня, — сказала она, — если ты и себя носить не можешь?
— Зато ты показала бы свое смирение, — говорит он. — Я не могу предложить тебе
лучшего, чем сам имею. И это послужит к твоему же благу, что ты не погнушалась
бедным человеком.
— Так и знай, — говорит она, — если плохо меня перенесешь, будешь выпорот, если
не что-нибудь похуже.
— С радостью пойду на такой риск, — сказал он и вступил в самую лужу.
Она всячески выражала свое недовольство тем, что он ее понесет, но все-таки
устроилась у него на спине. Заковылял он еле-еле на двух костылях и, дойдя до
середины лужи, зашатался из стороны в сторону.
Она просила его поднатужиться:
— И если ты свалишь меня в лужу, тебе несдобровать.
Идет бедняга дальше, напрягая все силы. Лезет он вон из кожи и почти добрался,
наконец, до сухого места. И тут он споткнулся и растянулся: ее-то успел сбросить
на сухое место, а сам упал в лужу, только руки торчат. И тянет он, лежа, к
хозяйке руки, и все никак не уцепится ей за платье. Тогда он схватил ее колено и
выше, за голую ляжку. Она вскочила и стала ругать его, говоря, что, мол, не жди
ничего хорошего от этих скверных нищих:
— И тебя бы стоило как следует отколотить, если бы не твое убожество.
Тогда он сказал:
— Не всякому повезет. Я-то хотел сделать тебе добро и надеялся на подаяние, а
получил от тебя только брань и угрозы и ничего больше.
И он вел себя, как если бы опечалился всей душой. Многих он разжалобил, но она
говорила, что это пройдоха, каких мало. Но так как многие за него просили, она
взяла свой кошелек — а в нем было много золотых монет, — вытряхнула монеты и
сказала:
— На, держи, старик. Нехорошо будет, если ты не получишь сполна за то, что я
тебя обругала. Но теперь ты получил все, что заработал.
Он подобрал золото и поблагодарил ее за доброе дело. Спес пошла в церковь, и там
было множество народу. Сигурд повел дело с большим напором и потребовал, чтобы
она очистилась от обвинений, которые он ей предъявляет. Она отвечает:
— Меня нисколько не заботят твои обвинения. И какого это человека ты, по твоим
словам, у меня видел? Ведь у меня часто случается быть одному или другому
славному мужу, и я не стыжусь этого. Я готова поклясться в том, что ни одному
мужчине я не давала денег и ни один не касался моего тела, кроме моего мужа, да
еще этого нищего, который положил грязную руку мне на бедро, когда переносил
меня сегодня через лужу.
Многие согласились, что этого достаточно для полной клятвы и что пусть нищий и
обошелся с нею неподобающе, это никак не может ее запятнать. Она сказала, что ей
следовало упомянуть все, что было. После этого она дала клятву, слова которой
были только что приведены. Многие говорили, что она подтвердила пословицу:
клятва все покроет103. Она сказала, что всякий мудрый человек убедится, что тут
не было никакой задней мысли. Тогда ее родичи стали говорить, что было бы
большим унижением для родовитой женщины оставить без возмездия подобную клевету,
потому что жена, уличенная в прелюбодеянии, каралась там смертью. Спес попросила
тогда епископа развести их с Сигурдом, потому что она-де не желает терпеть его
наговоры. Родичи поддержали ее просьбу. И так, с их помощью и с помощью
приношений, их с Сигурдом развели, и ему мало что досталось из их имущества.
Заставили его покинуть страну. И все вышло так, как обычно и бывает: кто слабее,
тот и гнется. Так он ничего и не добился, хоть и говорил правду. Спес достались
теперь все их деньги, и она прослыла недюжинной женщиной. И когда люди
поразмыслили над ее клятвой, почудилось им, будто не все в ней ладно, и
подумали, что не иначе, как мудрые люди сочинили для нее слова той клятвы.
Дознались люди и до того, что нищий, который ее переносил, был Торстейн Дромунд.
Но Сигурд все же так и не отстоял своих прав, и о нем больше не рассказывается в
этой саге.
ХС
Пока был самый большой шум вокруг этого дела, Торстейн Дромунд был в походе с
варягами. Он там настолько прославился, что считали, второго такого героя и не
бывало. Он был в большой чести у Харальда, сына Сигурда, потому что тот ценил
свое родство с ним. И Торстейн, как думают люди, следовал его советам.
Вскоре после того, как Сигурда изгнали из страны, Торстейн посватался к Спес.
Она с достоинством приняла сватовство и направила его к своим родичам. Те
держали совет и решили единодушно, что ей самой и решать. Сочетались они браком
и стали жить в добром согласии и в богатстве. Торстейн прослыл очень удачливым
человеком: так он сумел выпутаться изо всех трудностей. Они прожили вместе два
года в Миклагарде. А потом Торстейн сказал своей жене, что хочет он возвратиться
в свои владения в Норвегии. Она сказала, что ему и решать. Тогда он продал свое
имущество, и они получили много денег. Они выехали с добрыми спутниками и
держали путь прямо в Норвегию. Родичи Торстейна встретили их обоих очень хорошо
и скоро увидели, что Спес и щедра, и благородна. Вскоре все очень ее полюбили. У
них были дети, и так они жили в своих владениях и радовались своему счастью.
Конунгом в Норвегии был тогда Магнус Добрый. Торстейн, не откладывая, к нему
поехал и был хорошо принят, потому что он снискал большую славу тем, как
отомстил за Греттира Силача. Люди больше и не знали тому примеров, чтобы за
какого-нибудь исландца, кроме Греттира, сына Асмунда, отомстили в Миклагарде.
Торстейн спокойно прожил десять лет с тех пор, как вернулся в Норвегию, и их с
женою считали обоих достойнейшими людьми. Тут возвратился из Миклагарда конунг
Харальд, сын Сигурда, и Магнус отдал ему пол-Норвегии. Некоторое время они оба
были конунгами в Норвегии. Следующим летом скончался конунг Магнус Добрый, и
конунг Харальд стал править Норвегией один. После кончины Магнуса конунга многие
были опечалены, те, кто были ему друзьями, потому что все его любили. А от
Харальда конунга всего можно было ждать, потому что он был суров и скор на
расправу. Торстейн Дромунд состарился, но был все еще очень крепок. Так минуло
шестнадцать зим со смерти Греттира, сына Асмунда.
XCI
Многие склоняли Торстейна к тому, чтобы явиться к Харальду конунгу и сделаться
его приближенным, но он не соглашался.
Тогда Спес сказала:
— Не хочу я, Торстейн, чтобы ты шел к Харальду конунгу, ибо у нас больше долг
перед другим конунгом, и следует нам об этом подумать. Ведь мы уже на склоне лет
и далеко не молоды. Но мы больше следовали своим желаниям, нежели христианским
заповедям или требованиям справедливости. И я знаю, что ни родичи наши, ни
богатство не освободят нас от этого нашего долга, если мы сами его не заплатим.
Я хочу, чтобы мы изменили всю свою жизнь и, покинув страну, поехали к папскому
двору, ибо верю, что это облегчит от греха мою душу.
Торстейн отвечает:
— Мне тоже знакомо все это, о чем ты говоришь. И надобно, чтобы ты сама решала
те дела, которые послужат к нашему благу: ведь когда ты полагалась на мои
решения, это бывало нам больше на пагубу. Пусть же все будет так, как ты
захочешь.
Люди никак этого не ожидали. Было Торстейну уже шестьдесят семь зим, но он был
еще крепок и бодр. Он позвал к себе всех своих родственников и свойственников и
объявил им свои намерения. Мудрые люди их поддержали, но все-таки их отъезд
казался всем большой потерей. Торстейн сказал, что нельзя знать наверное,
вернутся ли они.
— Теперь я хочу поблагодарить вас всех, — говорит он, — за то, как вы управляли
моим имуществом, когда я последний раз уезжал из страны. Я хочу вас теперь
попросить, чтобы вы приняли имущество моих детей и их самих и воспитали их по
своим понятиям, ибо я уже в таком возрасте, что нельзя сказать, возвращусь ли я
или нет, даже если жив буду. И смотрите за всем, что я здесь оставляю, как если
бы я никогда не вернулся в Норвегию.
Люди отвечали, что хорошо бы хозяйка осталась за всем присматривать. Тогда она
сказала:
— Я уехала с Торстейном из своей земли и из Миклагарда и покинула родичей и
добро, ибо хотела, чтобы у нас с ним была одна судьба. Теперь я обвыклась здесь,
но не мила мне будет жизнь в Норвегии и в северных странах, если он уедет. Мы
всегда жили в добром согласии, и никогда не случалось между нами розни. Вместе
мы теперь и уедем, потому что многое мы с ним вместе изведали с той поры, как
встретились.
И когда они объявили так свои намерения, Торстейн попросил почтенных людей
разделить пополам все имущество. Родичи Торстейна взяли половину, оставленную
детям, и те выросли у своих родичей по отцу и стали впоследствии достойнейшими
людьми, и многие в Вике ведут от них свой род. А Торстейн и Спес разделили свою
долю и часть отдали церкви для спасения души, а часть взяли с собою. Вот
пустились они в путь в Рим, и многие желали им добра.
XCII
Ехали они так, ехали, пока не достигли города Рима. И, явившись к тому, кто был
поставлен исповедовать людей, они рассказали ему всю правду, как все у них было
и какою хитростью они заключили брак. Они покорно соглашались на любое
наказание, какое он собирается на них наложить. И поскольку они сами пришли к
решению искупить свой обман без всякого принуждения и насилия со стороны церкви,
на них наложили самое легкое наказание, какое только было возможно. И призвали
их с любовью, чтобы они, вооружась разумом, позаботились о своей душе и,
заслужив отпущение грехов, жили праведной жизнью. Им обоим казалось, что они
поступили хорошо и мудро. Тогда Спес сказала:
— Вот и кончилось все для нас хорошо: не одну только беду мы с тобой разделили.
Может быть, неразумным людям наша прежняя жизнь и послужит примером, но теперь
мы должны так завершить нашу жизнь, чтобы она послужила примером для добрых
людей. Теперь нам надо нанять искусных каменщиков, чтобы они сложили нам кельи,
каждому свою. Так мы искупим свой грех перед Богом.
Торстейн заплатил за кельи для них обоих и за все остальное, в чем они нуждались
и без чего не могли обойтись. И когда была завершена эта постройка и все было
готово, они выбрали время и по своей воле положили конец своему недолгому
общению на земле, с тем, чтобы вернее соединиться навечно в мире ином. Они
затворились каждый в своей келье и жили столько, сколько дал им Бог, и так
закончили свою жизнь. И большинство говорит, что Торстейн Дромунд и его жена
Спес была самыми удачливыми людьми, учитывая, сколько они нагрешили. Не
рассказывается, чтобы кто-нибудь из их детей или потомков приехал в Исландию.
XCIII
Лагман Стурла сказал, что он не знает никого из объявленных вне закона, кто был
бы так велик, как Греттир Силач. Он находит для этого три основания. И первое,
что он считает Греттира самым мудрым, потому что он дольше всех прожил в
изгнании и никто не мог победить его, покуда он был здоров. И, во-вторых, потому
что он был сильнее всех своих сверстников в Исландии и больше всех преуспел в
схватках со всякой нечистью да нежитью. И, в-третьих, потому что за него
отомстили в Миклагарде, как ни за какого другого исландца. И надо прибавить еще,
каким удачливым человеком был в конце жизни Торстейн Дромунд, тот, кто отомстил
за Греттира. Здесь кончается сага о Греттире, сыне Асмунда.

Примечания
В одном из северных фьордов Исландии, далеко от берега, возвышается скалистый
остров с отвесными берегами. Он называется Драунгей, что значит «Скала Остров».
Около тысячи лет назад на этом острове трагически погиб Греттир, самый любимый
герой исландского народа. Он был дважды объявлен вне закона и второй раз — за
то, что в самом деле было подвигом, а не преступлением. Ему было тридцать пять
лет, когда он погиб на Скале Острове. Из них девятнадцать лет он провел как
человек, отверженный обществом, как изгнанник, в одиночку обороняясь от своих
врагов и ютясь в самых неприютных и пустынных углах Исландии.
Проверить, в какой мере то, что рассказывается о Греттире и других персонажах
саги, — историческая правда, удается, конечно, только в редких случаях. Наиболее
редкий случай такой проверки — это археологические раскопки. Так, в пустынной
местности, где, судя по рассказу в главе XVI, Греттир убил Скегги, в 1924 г. под
камнем в пещере были найдены кости человека, жившего около тысячи лет тому
назад. Предполагается, что это кости Скегги, которого его спутники захоронили
там. В 1875 г. в долине, где происходила схватка, описанная в главе XXX, под
камнями были найдены древние человеческие кости и два черепа. Предполагается,
что там были захоронены два работника Кормака, убитые в схватке. Раскопками
подтверждается также, что в древности на Цаплином Мысу существовал тинг (см.
главу LXXII), а в Гусиной Бухте — торжище (см. главу XXXVII). В обоих этих
местах найдены остатки древних землянок.
Поскольку в «Саге о Греттире» упоминаются события, которые можно точно
датировать, или указываются точные сроки, то хронология саги поддастся
установлению. Так, установлено, что Энунд Деревянная Нога жил ок. 860 — ок. 930
г., поселился в Исландии ок. 900 г., Греттир родился в 996 г., был в изгнании в
Норвегии с 1011 по 1014 г., в 1015–1016 гг. снова был в Норвегии, в 1016 г.
снова был объявлен вне закона, с 1016 по 1028 г. скитался по Исландии, в 1028 г.
обосновался со своим братом Иллуги на Скале Острове и осенью 1031 г. был там
убит. В ряде случаев, однако, в саге обнаруживаются хронологические неувязки.
Например, в главе IX рассказывается о том, как Энунд Деревянная Нога, приехав в
Исландию, встретился с работниками Торвальда со Столбов. Известно, однако, что
Торвальд и его сын Эйрик Рыжий (см. сагу о нем) приехали в Исландию только в
середине Х в. Возможно, что в саге есть также многие отклонения от исторической
правды, которые не поддаются установлению.
Вымысел, конечно, все неправдоподобное в саге. С самого того времени, когда
произошло событие, рассказ о нем мог быть и неправдоподобен, и противоречив, и
укладываться в ту или иную литературную схему. Было сделано много попыток
обнаружить такие схемы в «Саге о Греттире».
Так, детство Греттира (глава XIV) во многом похоже на детство героя волшебной
сказки. То, что он был один из двух противоположных по характеру братьев, что
отец его недолюбливал, а мать очень любила, его отставание в развитии, его
строптивость и нежелание работать, его озорные выходки — все это черты,
характерные для героя многих волшебных сказок. Однако в то время как в волшебных
сказках эти мотивы обычно оторваны от какого-либо конкретного быта, в «Саге о
Греттире» эта оторванность от конкретного быта совершенно чужда. Рассказ об
отроческих озорствах Греттира — это вместе с тем очень реалистические картины
быта исландского хуторянина (пастьба гусей, чесание шерсти, уход за лошадьми).
У рассказа о том, как Греттир добыл клад из кургана, в котором был похоронен Кар
Старый (глава XVIII), есть ряд параллелей в древнеисландских сагах, особенно в
так называемых «Сагах о древних временах», т. е. сагах, изобилующих
авантюрно-сказочными мотивами. К рассказу в «Саге о Греттире» всего ближе
рассказ о кургане Соти в «Саге о Хёрде». Во всех таких рассказах повторяются те
же черты: долгое раскапывание кургана; спуск в него на веревке; страшное
зловоние в нем; схватка с могильным жителем, охраняющим клад; бегство того, кому
было поручено охранять веревку. Таким образом, рассказ о добывании клада из
кургана — это, конечно, литературная схема, своего рода волшебная сказка. Однако
в основе этой сказки, несомненно, лежат вполне реальные факты. В Скандинавии
много курганов, в которых были когда-то зарыты сокровища, и, как правило, эти
курганы были разграблены еще в древности. Так что добывание кладов из курганов в
самом деле имело место в древности.
Очевидно также, что литературная схема, использованная в рассказе о Гламе (главы
XXXII—XXXV), — это сказка-бывальщина о привидении, или, вернее, о живом
мертвеце. Жанр этот широко представлен в «Сагах об исландцах», и он до сих пор
чрезвычайно популярен в Исландии. Рассказ о Гламе — самый знаменитый
представитель этого жанра. В «Саге о Греттире» прощупывается как основа и другой
вид сказок-бывальщин, а именно сказки об утилегуманнах, жанр, специфически
исландский (утилегуманны — это люди, которые якобы живут в необитаемой части
Исландии). Жанр этот был широко распространен в Исландии уже в новое время. Но
судя по «Саге о Греттире», он существовал и в древности. Реальная основа сказок
об утилегуманнах — люди, которые, подобно Греттиру, будучи объявлены вне закона,
были вынуждены скрываться от преследования врагов в необитаемых местностях.
Но всего больше ученые интересовались сходством «Саги о Греттире» с
древнеанглийской «Поэмой о Беовульфе», особенно схваток Греттира с великаном и
великаншей в Песчаных Холмах (главы LXIV— LXVI) и схваток Беовульфа с Гренделем
и его матерью. По-видимому, однако, сходство это не означает никакой связи. Дело
в том, что сказочные схемы, лежащие в основе этого сходства (освобождение
человеческого жилья от повадившегося в него демонического существа и поход в
жилье этого существа), распространены по всему свету, и, следовательно, ни одну
из них нельзя возводить к какому-то одному источнику. Однако сравнение саги с
поэмой не было совсем бесплодным. Оно подчеркнуло одну очень характерную
особенность саги — то, что сказочные мотивы трактуются в ней чисто
реалистически. Для «Саги о Гретгире», как и для всех «саг об исландцах», вообще
характерно, что, хотя в ней часто проявляется вера в сверхъестественное,
рассказ, в котором проявляется эта вера, как правило, не покидает почвы реальной
действительности.
Литературные прообразы всего очевиднее в последней части саги — в рассказе о
приключениях Торстейна Дромунда, брата Греттира, в Византии (главы
LXXXVI—LXXXIX), причем это прообразы — письменные. Вся история знакомства
Торстейна со знатной византиянкой Спес очень похожа на то, что рассказывается о
короле Харальде Суровом в так называемой «Гнилой Коже», одной из саг о
норвежских королях. Точная аналогия ложной клятвы Спес есть в романе о Тристане
и Изольде. В силу своего авантюрно-романического характера вся эта часть саги не
похожа на «сагу об исландцах». Поэтому многие считали ее «поздним добавлением»
или «интерполяцией». Однако в «сагах об исландцах» рассказ обычно теряет
историческую почву, как только он переходит на события в отдаленных странах, т.
е. события, о которых в исландской устной традиции не сохранилось точных
сведений. Возможность того, что вся эта часть — «позднее добавление» или
«интерполяция», исключается также и тем, что месть Торстейна за Греттира
предусматривается в самой саге (например, в главе XLI).
Скальдические висы, которых много в «Саге о Греттире», обычно просто повторяют
те факты, которые сообщаются и в прозе. О каждой висе сообщается, что она
сочинена (или «сказана», как обычно говорится в саге) каким-то определенным
человеком, большей частью — самим Греттиром. Однако, как удается установить по
данным языка, в действительности большинство вис в саге сочинено не тем, кому
они приписываются, т. е. не в IX или Х в., а позднее. Не исключено, впрочем, что
некоторые из вис, которые приписываются Греттиру, были действительно сочинены
им.
Перевод «Саги о Греттире» сделан по изданиям: Grettis saga Бsmundarsonar, Guрni
Jуnsson gaf ъt. Reykjavнk, 1936 («Нslenzk fomrit». 7); Grettis saga
Бsmundarsonar, herausgegeben von R. C. Boer. Halle a. S., 1900 («Altnordische
Saga-Bibliothek». 8).
Библиография «Саги о Греттире» есть в ряде выпусков серии «Islandica», а именно:

Hermannson H. Bibliography of the Icelandic sagas. Ithaca (N. Y.), 1908
(«Islandica». 1);
The sagas of Icelanders. Ithaca (N. Y.), 1935 («Islandica». 24);
Hannesson J. S. The sagas of Icelanders. Ithaca (N. Y.), 1957 («Islandica».
38).
Некоторые работы о «Саге о Греттире»:
Boer R. S. Zur Grettisaga // Zeitschrift fьr deutsche Philologie. 30. 1898. S.
1–71 (попытка восстановить первоначальную форму саги, исключив из неё
«интерполяции»);
Boer R. S. Einleitung // Grettir saga Бsmundarsonar, herausgegeben von R. S.
Boer. Halle a. S., 1900 («Altnordische Saga-Bibliothek». 8). S. IX-L;
Hermann P. Einleitung // Die Geschichte von dem Starken Grettir, Geдchtcten.
Jena, 1922 («Thule». 5). S. I-XXVIII;
Laxness H. K. Litil samantekt um ъtilegumenn // Tнmarit mбls og menningar.
1949. 2. Bis. 86— 130 (полное отрицание исторической основы в «Саге о
Греттире»);
Foote P. Introduction // The Saga of Grettir the Strong. London, 1965. P.
V—XV;
Arent A. M. The heroic pattern: Old Germanic helmets, Beowulf, and Grettis
saga // Old Norse literature and mythology. Austin, 1969. P. 130–199 (анализ
героического «архетипа» в «Саге о Греттире»).