О том, как люди пришли на запад 4 страница

Тогда понял Берен, что невозможно отделить Лутиэн от рока, что тяготеет над ними обоими, и более не переубеждал ее. По совету Хуана он магией Лутиэн облачился в шкуру Драуглуина, а она - в крылатую оболочку Тхурингвэтиль. Как две капли воды был Берен похож на волколака, только глаза его сияли сурово и ясно; и ужас метнулся в них, когда он увидел рядом с собой летучую мышь, закутанную в складчатые крылья. Затем, испустив вой, он прыгнул с холма, а летучая мышь, описав круг, взмыла над ним.

Избежав всех опасностей, покрытые пылью долгого и тяжкого пути, пришли они наконец в мрачную долину, что лежала пред Вратами Ангбанда. Черные бездны разверзались рядом с дорогой, и из них выползали призраки в виде извивающихся змей. По обе стороны ее возвышались скалы, подобные крепостным стенам, а на скалах сидели стервятники, испуская злобные вопли. Пред ними были неприступные Врата - громадная черная арка, опиравшаяся на подножия гор; над ней высились поднебесные скалы.

Смятение овладело ими, ибо был у Врат страж, о котором не слышали прежде. Слухи о неведомых замыслах эльфийских владык достигли Моргота, да и лай Хуана, громадного боевого пса, некогда спущенного с привязи валарами, эхом разносился в дебрях. Тогда Моргот вспомнил о жребии, предначертанном Хуану и избрал одного из детенышей племени Драуглуина. из рук своих кормил его сырым мясом и утвердил свою власть над ним. Волк рос быстро и вскоре уже не мог поместиться в логове, но лежал, громадный и вечно голодный, у ног Моргота. Там огонь и мука преисподней вошли в него, и родился в нем дух уничтожения, всепожирающий и мучимый, могучий и злобный. В преданиях тех дней он звался Кархарот, Красная Утроба и Анфауглир, Жадная Пасть. И велел ему Моргот лежать бессонно пред Вратами Ангбанда, пока не придет Хуан.

Кархарот издалека учуял путников, и сомнения охватили его, ибо в Ангбанд давно уже дошли вести о смерти Драуглуина. Потому, когда они приблизились, он не дал им войти, но грозно двинулся на них, чуя в этих двоих какую-то странность. И тут в Лутиэн пробудилась некая сила, унаследованная от Стихий, и, сбросив свою отвратительную оболочку, она выступила вперед, ничтожно малая пред мощью Кархарота, но сияющая и грозная. Подняв руку, она велела ему уснуть и молвила так: "О на горе рожденный дух, пади же в черное забытье и не вспоминай на время об ужасном своем жребии." И Кархарот рухнул, словно пораженный молнией.

Тогда Берен и Лутиэн прошли через Врата и спустились по бесконечным лестницам; и вдвоем совершили они величайшее деяние, на которое когда-либо решался человек или эльф. Ибо они явились пред троном Моргота, в наиподземнейший его чертог, что был возведен на ужасе, озарен пламенем и заполнен орудиями пыток и смерти. Там Берен в образе волка подполз к подножию трона; с Лутиэн же волей Моргота личина была сорвана, и он взглянул на нее. Этот взгляд не устрашил ее, и она назвала ему свое имя и вызвалась, подобно менестрелю, спеть пред ним. Тогда Моргот, видя ее красоту, возымел в мыслях недобрую страсть, и родился в сердце его замысел, чернее которого не бывало там с тех пор, как он бежал из Валинора. Так он был одурачен собственным же злом, ибо, глядя на нее, на миг упускал ее из виду и наслаждался тайно своими мыслями. Внезапно Лутиэн ускользнула от его взора и, сокрывшись от тьмы, запела песню такой исключительной красоты и слепящей силы, что Моргот невольно внимал; и слепота поразила его, и он напрасно вращал глазами, стремясь отыскать ее взглядом.

Все его прислужники погрузились в сон, сникли и погасли все огни; лишь Сильмарили в короне Моргота внезапно вспыхнули сияющим белым пламенем; и под тяжестью камней и короны голова его склонилась, словно была в них вся тяжесть мира, его волнений, страхов и желаний, превозмочь которую не в силах была даже воля Моргота. Тогда Лутиэн, подхватив свою крылатую оболочку, взмыла в воздух, и голос ее хлынул подобно дождю, изливающемуся в бездонные черные омуты. Она набросила свой плащ на глаза Моргота и навела на него сон, черный, как Внемировая Тьма, где он бродил когда-то. И вот он рухнул, подобно сорвавшейся с гор лавине, и, с грохотом скатившись со ступеней трона, распростерся на дне преисподней. Железная корона с фомким стуком скатилась с его головы. Все замерло.

Мертвым зверем лежал на земле Берен; но Лутиэн, коснувшись его рукой, пробудила его, и он сбросил волчий облик. Затем он вынул из ножен кинжал Ангрист и вырезал из железных тисков Сильмариль.

Берен сжал камень в кулаке, и сияние заструилось сквозь живую плоть, и рука его стала подобна зажженному светильнику; Сильмариль же покорился его прикосновению и не ожег его. Тогда Берену пришло на ум, что он мог бы исполнить более, чем поклялся, и унести из Ангбанда все три Камня Феанора; но не таков был жребий Сильмарилей. Ангрист сломался, и осколок его, отлетев, задел щеку Моргота. Он застонал и шевельнулся, и все войска Ангбанда дрогнули во сне.

Страх охватил тогда Берена и Лутиэн, и они бежали, забыв об осторожности и не сменив облика, желая лишь только еще раз увидеть свет. Никто не пытался ни задержать, ни преследовать их, но Врата для них были закрыты, ибо Кархарот пробудился и в гневе стоял у порога Ангбанда. Прежде чем бегущие могли его заметить, он увидел их и прыгнул.

Лутиэн была обессилена и не успела усмирить волка. Но Берен метнулся вперед, заслонив ее, и в правой руке он держал Сильмариль. Кархарот замер, и страх на мгновение охватил его. "Беги, - вскричал Верен, - беги, сокройся, ибо вот огонь, что пожрет тебя и все творения зла!"

Но Кархарот взглянул на камень и не устрашился, и при виде пылающего огня в нем пробудился ненасытный дух; и вот, разинув пасть, он сжал в челюстях кулак Берена и откусил его. Мгновенно его внутренности наполнились мучительным пламенем, и Сильмариль опалил его мерзкую плоть. С воем он бросился прочь, и эхо вторило его воплям, мечась в горах, окружавших привратную долину. Так ужасен был он в безумье своем, что все твари Моргота, обитавшие в этой долине, или, находившиеся на дорогах, что вели в нее, бежали прочь, ибо он убивал все живое, что встречалось на его пути, и вырвался с Севера, неся разорение миру. Из всех бедствий, что когда-либо, до падения Ангбанда, выпадали Белерианду, ужаснейшим было безумие Кархарота, ибо вызвано оно было мощью Сильмариля.

Берен же лежал без чувств у грозных Врат, и смерть его была близка, ибо клыки волка источали яд. Лутиэн губами высосала яд и собрала слабеющие силы, чтобы остановить кровь, хлеставшую из ужасной раны. Но за спиной ее, в глубинах Ангбанда послышался грозный ропот. Пробуж­дались орды Моргота.

Казалось, что вот так, отчаянием и гибелью, закончится поход за Сильмарилями; но в этот час над краем долины показались три могучие птицы, что мчались на север, обгоняя ветер. Слух о скитаниях и нуждах Берена достиг всех зверей и птиц, да и Хуан просил всех, кто ни встретит его в нужде, прийти ему на помощь. Высоко над владениями Моргота парили Торондор и его витязи и, увидев безумие волка и близкую гибель Берена, они примчались именно тогда, когда мощь Ангбанда вырвалась из тенет сна.

Орлы подхватили Берена и Лутиэн и унесли высоко под облака. Под ними загрохотал гром, взметнулись молнии и содрогнулись горы. Огонь и дым исторглись из Тангородрима, и пылающие громы разлетелись далеко, неся гибель землям, и трепетали нолдоры в Хифлуме. Торондор же держал путь высоко над землей, по путям поднебесным, где всегда сияет обнаженное солнце, и бродит луна среди ясных звезд. Так пролетели они над Дор-ну-Фауглифом, и над Таур-ну-Фуином, и над сокрытой долиной Тумладэн. Не было ни облаков, ни тумана, и Лутиэн, взглянув вниз, увидела под собой подобное белому свету, исходящему из глубин зеленого камня, сиянье Гондолина Дивного, где правил Тургон. Но она рыдала, думая, что Берен обречен; он не открыл глаз, не произнес ни слова и ничего не знал об этом полете. Наконец орлы принесли их в Дориаф и спустились в ту самую лощину, откуда некогда в отчаянии ушел тайно Берен, покинув спящую Лутиэн.

Там орлы положили рядом Берена и Лутиэн и вернулись на вершины Криссаэгрима, в свои высокогорные гнезда; к Лутиэн же явился Хуан, и они вдвоем выхаживали Берена, как прежде, когда она излечивала его от раны, нанесенной Куруфином. Эта рана, однако, была тяжела, и в ней остался яд. Долго Берен был недвижен, и дух его блуждал у темных смертных рубежей, постоянно испытывая муку, которая гнала его от видения к видению. И вдруг, когда надежды Лутиэн почти иссякли, он очнулся и увидел над собой листья, заслонявшие небо, и услышал под листьями нежно и тихо певшую рядом с ним Лутиэн Тинувиэль. И снова была весна.

Впоследствии Берен был прозван Эрхамион, что означает Однорукий; страдание запечатлелось в его чертах. И все же он был возвращен к жизни любовью Лутиэн, и восстал, и вновь они вдвоем бродили в лесах. Не спешили они уходить из этих мест, что казались им дивно прекрасны. Лутиэн и вовсе желала вечно бродить и не возвращаться, забыв свой дом и род и все величие эльфийских владений; был вначале счастлив и Берен, но не мог он забыть о клятве вернуться в Менегрот, да и не хотел навеки разлучить Лутиэн с Тинголом. Ибо он верен был закону людей, считая опасным противиться воле отца, разве только в крайней нужде; казалось ему также неподходящим, чтобы Лутиэн, столь царственная и прекрасная, жила всегда в лесу, подобно грубым и невежественным людям-охотникам, чтобы она была лишена крова, почета и тех дивных вещей, что составляют наслаждение владычиц эльдаров. Потому он вскоре переубедил ее, и они покинули бесприютные земли, и Берен вошел в Дориаф, ведя Лутиэн домой. Того хотела их судьба.

Недобрые дни настали в Дориафе. С тех пор, как исчезла Лутиэн, скорбь и безмолвие завладели им. Долго разыскивали ее - и все напрасно. Говорят, что именно тогда пустился в скитания Даэрон Песнопевец, и больше никто его не видал. Это он, прежде чем Берен пришел в Дориаф, создавал для Лутиэн песни и музыку для танцев; он любил ее и все свои мысли о ней воплотил в своей музыке. Он стал величайшим певцом к востоку от Моря, и имя его называли даже прежде имени Маглора, сына Феанора. В бесплодных поисках Лутиэн он прошел страшными тропами и, перевалив через горы, пришел на восток Средиземья, и там много веков над темными водами слагал он плачи о Лутиэн, дочери Тингола, прекрасней которой не было в мире.

В то время Тингол обратился за советом к Мелиан, но она отказала ему, прибавив, что рок, разбуженный им, должен довершить свое дело, ему же остается ждать. Но вот прослышал Тингол, что Лутиэн оказалась далеко от Дориафа, ибо пришли к нему вестники от Целегорма и сообщили, что Фелагунд и Берен мертвы, а Лутиэн находится в Наргофронде, и Целегорм хочет взять ее в жены. Разгневался Тингол и выслал соглядатаев, замыш­ляя войну с Наргофрондом; и так узнал он, что Лутиэн вновь бежала и что Целегорм и Куруфин изгнаны из Наргофронда. Тогда он заколебался, ибо сил его было недостаточно, чтобы сражаться с семью сыновьями Феа­нора; но он послал в Химринг, дабы потребовать помощи в поисках Лутиэн, раз уж Целегорм ни отослал ее в дом ее отца, ни смог охранить ее.

Но на севере его владений посланцы встретились с внезапной и грозной опасностью - нападением Кархарота, Волка Ангбанда. В безумии своем примчался он с севера, рыская в поисках добычи, пересек Таур-ну-Фуин в восточной его части и ворвался в верховья Эсгалдуина, подобный всепожирающему огню. Ничто не могло удержать его, и мощь Мелиан на рубежах Дориафа не остановила его, ибо гнала его судьба, да еще Сильмариль, который нес он в себе себе же на муку. Так явился он в нетронутые леса Дориафа, и все бежали в страхе. Из всех посланцев уцелел лишь Маблунг, королевский военачальник; и он принес Тинголу страшные вести.

В тот черный час вернулись Берен и Лутиэн, и вести об их приходе, опережая их, вихрем ворвались в наполненные скорбью жилища. Они пришли к вратам Менегрота, и множество народа сопровождало их. Тогда Берен привел Лутиэн к трону Тингола, отца ее, и тот взглянул изумленно на Берена, коего почитал умершим; но не было в его сердце любви к Берену из-за несчастий, которые тот навлек на Дориаф. Берен же преклонил пред ним колена и молвил:

- Вот я вернулся, как и обещал. Я хочу получить то, что было обещано.

И ответил Тингол:

- Что же твой поход и твоя клятва?

- Все исполнено, - сказал Берен. - Сильмариль сейчас в моей руке.

- Покажи! - велел Тингол.

И Берен протянул к нему левую руку, медленно разжав пальцы - но была она пуста. Тогда вскинул он правую руку; и с тех пор называл себя Камлост, Пустая Рука.

Тогда Тингол смягчился, и Берен сел слева у подножия его трона, а Лутиэн справа; и они поведали с начала до конца всю историю Похода за Сильмарилем, а все слушали и дивились. И показалось тогда Тинголу, что человек этот непохож на прочих смертных и велик в Царстве Земном; любовь же Лутиэн - дело дивное и небывалое; и понял он, что ничья сила в мире не может противостоять их судьбе. И он сдался, и пред троном отца Лутиэн Берен взял ее в жены.

И все же радость в Дориафе, вызванная возвращением Лутиэн, была омрачена, ибо, узнав причину безумия Кархарота, все ужаснулись еще более, поняв, что эту опасность питает грозная мощь священного камня, и тяжко будет одолеть ее. Берен же, услышав о нападении Волка, узрел, что Цель его еще не достигнута.

И так как день ото дня Кархарот все более приближался к Менегроту, решено было готовить Охоту на Волка, опаснейшую из всех охот, о которых повествуют предания. На эту охоту вышли Хуан, Пес Валинора, Маблунг Тяжкая Рука, Белег Могучий Лук, а также Берен Однорукий и Тингол, Владыка Дориафа. Они выехали на рассвете и переправились через Эсгалдуин; Лутиэн же осталась позади, у врат Менегрота. Черная тень накрыла ее, и почудилось ей, что солнце угасло и потемнело.

Охотники повернули на север, потом на восток; и, следуя по течению реки, в сумрачной долине на северном ее берегу, где Эсгалдуин грохотал водопадом по каменным ступеням, отыскал Кархарота. Он лакал воду у подножия водопада, утоляя неистребимую жажду, и подвывал; и так они поняли, что он здесь. Он же, почуяв их приближение, не стал нападать сразу. Злобная хитрость пробудилась в его сердце, где боль на мгновенье была усыплена сладкой водой Эсгалдуина; и пока они приближались, он нырнул в густой кустарник и затаился там. Охотники же расставили вокруг стражу и выжидали, а тени в лесу росли.

Берен стоял рядом с Тинголом, и вдруг увидали они, что Хуана нет с ними. Затем из зарослей донесся громкий лай - Хуан, потеряв терпение и желая увидеть волка, один отправился поднять его из укрытия. Кархарот, однако, ускользнул от него и, пробравшись через колючие заросли, внезапно прыгнул на Тингола. Берен бросился на него с копьем, но Кархарот выбил копье и, повалив Берена, вонзил зубы в его грудь. В это мгновение Хуан прыгнул из зарослей на спину Волка, и они покатились в яростной схватке; и не бывало в мире подобного поединка пса с волком, ибо в лае Хуана слышны были голоса рогов Оромэ и гнев валаров; в вое же Кархарота были ненависть Моргота и злоба, что беспощаднее стальных клыков; и от шума схватки камни раскололись, обрушились и преградили путь водопаду. Они бились до смерти, но Тингол не видел этого, ибо стоял на коленях перед тяжко раненым Береном.

И убил Хуан Кархарота, но в сей час, в густых лесах Дориафа исполнилось давнее предначертание, и был он смертельно ранен, и яд Моргота проник в него. Тогда он пришел и, рухнув рядом с Береном, заговорил в третий раз и пред смертью простился с Береном. Тот ничего не сказал, лишь положил руку на голову пса, и так они расстались.

Тут явились Маблунг и Белег, спеша на помощь Тинголу, но когда увидели они, что случилось, то отбросили копья и зарыдали. Затем Маблунг взял нож и вспорол брюхо Волка; внутренности его были словно выжжены огнем, но рука Берена, сжимавшая Сильмариль, осталась нетленной. Когда, однако, Маблунг коснулся ее, рука рассыпалась в прах, и обнажился Сильмариль, и сиянье его наполнило окружавший их темный лес. С трепетом, не мешкая, взял Маблунг камень и вложил в ладонь Берена; и Берен, коснувшись Сильмариля, встал, и высоко поднял его, и просил Тингола принять его. "Достигнута Цель Похода, и жребий мой свершился", - молвил он и более не произнес ни слова.

На носилках несли они Берена Камлоста, сына Барахира, и рядом с ним лежал пес Хуан; и к ночи вернулись они в Менегрот. Они шли медленно, и у носилок пылали факелы; и у подножья бука Хирилорн встретила их Лутиэн. Она обняла и поцеловала Берена и велела ждать ее за Западным Морем; и Берен взглянул в ее глаза, прежде чем дух покинул его. Свет звезд померк, и в миг тот тьма снизошла на Лутиэн Тинувиэль. Так окончился Поход за Сильмарилем; но песнь Лэйтиан- Освобождение от Оков на этом не кончается.

Ибо волей Лутиэн дух Берена ожидал ее в чертогах Мандоса. не желая покинуть мир, пока Лутиэн не придет проститься с ним на мрачные берега Внешнего Моря, откуда смертные уходят, чтобы никогда не вернуться. Дух же Лутиэн погрузился во тьму и покинул ее тело; и оно подобно было цветку, что срезан внезапно и лежит на траве, еще не успев увянуть.

Поседел тогда Тингол, словно вступил в зимние годы старости Смертных. Лутиэн же явилась во владения Мандоса, где вдали от западных чертогов, на краю мира предназначено быть эльдарам; там ожидающие сидят в тени своих мыслей. Но красота ее превосходила их красоту, а печаль была глубже их печали; и она преклонила, колени пред Мандосом и запела.

И была эта песнь прекраснее всех, что когда-либо слагались в мире, и печальней всего, что когда-либо слышал мир. Неизменная и вечная, поныне звучит она в Валиноре, за пределами мира, и внимая ей, скорбят валары. Ибо Лутиэн сплела воедино две темы - печаль эльдаров и скорбь людей, Двух Племен, что были сотворены Илуватаром, чтобы обитать в Арде, Царстве Земном под бесчисленными звездами. Когда же она преклонила колени пред Мандосом, ее слезы пролились на стопы его, как дождь на камни, и дрогнул Мандос, чего не случалось с ним прежде и не случится никогда впредь.

Потому он призвал Берена, и, как предсказывала Лутиэн в час его смерти, они встретились вновь по ту сторону Моря. Но не властен был Мандос возвращать в пределы Мира умерших людей; не мог он также изменять судьбы Детей Илуватара. Потому он пришел к Манвэ, Владыке Валаров, что правит миром именем Илуватара; и Манвэ в поисках совета погрузился в сокровенные глубины своего разума, где открылась ему воля Илуватара.

Лутиэн дан был выбор. За труды свои и муки она могла быть освобождена из-под власти Мандоса, уйти в Валимар и жить там среди валаров до конца мира, забыв все печали, что были ею познаны в жизни. Туда Берен не мог прийти, ибо валарам не дано было лишить его Смерти - дара Илуватара людям. Либо же она могла вернуться в Средиземье, взяв с собою Берена, и снова жить там; но кратки были бы их жизнь и радость. Тогда она стала бы смертной и вместе с Береном умерла бы вторично; навсегда ушла бы она из мира, и память о ее красоте осталась бы только в песнях.

Эту судьбу она и избрала, покинув Благословенный Край и отрекшись от родства с теми, кто жил там; и какое бы горе ни подстерегало Берена и Лутиэн, судьбы их были соединены, и один путь увел их за пределы мира. И случилось так, что Лутиэн, единственная из эльдаров, действительно умерла и покинула мир. Однако выбор ее объединил Два Племени; и она стала родоначальницей многих, в ком эльдары даже сейчас, хоть мир изменился, видят подобье возлюбленной ими Лутиэн, которую они потеряли.

Глава 20