О том, как я за водкой ходил.
В старое доброе время, когда рубль был деньгами, самолёты не падали и мало кто знал стоимость барреля нефти, да и вообще этого самого барреля, а за слово «интерфейс» можно было получить в лицо, не было никого страшнее стрелков военизированной охраны, в простонародье вохрушек……Вохрушка представляла из себя женщину, вооружённую наганом или карабином, выполняющая миссию по охране важных, а других тогда просто не было, государственных объектов, которой была законодательно предоставлено право стрелять в различных шпионов, диверсантов и прочих нарушителей общественного порядка. Именно с ними мне и довелось столкнуться в феврале одна тысяча девятьсот девяносто первого года….
БПК «Адмирал Макаров» на полтора месяца встал в 35 завод. В Росте. Роста – это окраина Мурманска, бывший посёлок, на тот момент полностью милитаризованный, с кучей разнообразных управлений штаба флота и, естественно, судоремонтным заводом. Жизнь в заводе в условиях полярной ночи и жуткого холода способствовала самым различным нарушениям, в первую очередь связанных с употреблением горячительных напитков. Проблема заключалась в том, что проходить на территорию завода с сумками, чемоданами и дипломатами было запрещено, а если такое и случалось, то всё вносимое и выносимое подвергалось тщательному осмотру службой безопасности. Стоит ли говорить, что алкоголь не подпадал под разрешённые к проносу предметы? Через неделю в заводе североморские запасы подошли к концу. Шило надоело, ситуация зашла в пат и ехидно показывала нам свой язык сквозь прокуренные зубы. Попытка помощника командира по снабжению провести водку с партией продуктов была пресечена бдительными вохрушками. Скандал докатился до штаба флота, и взбешенный Доброскоченко, срочно прискакав на борт, устроил на корабле маленькую панораму мамаевого побоища. Ещё немного, и головы офицеров «Макарова» были бы сложены в тамерлановские пирамиды. Мало того, нам был объявлен оргпериод и запрещен сход на берег. А сразу после завода, без захода в базу, мы должны были становиться в док, в Росляково, где пропускной режим был на несколько порядков выше, чем в заводе. И вот, командиру БЧ-5 пришла в голову мысль взять меня «на слабо».
Капитан 2 ранга Сорокин был настоящим годком. Он любил манерно поправлять на носу очки в золотой оправе, да, могли тогда офицеры себе это позволить, щурить глаза и говорить: «Пятый курс». Да вообще, выносить мозг он был мастер. Отловив меня на послеобеденном построении, он затеял доверительный разговор, смысл которого сводился к тому, что из всех лейтенантов я один, который сможет выполнить важнейшую миссию, связанную с поддержанием боевой готовности офицерского состава корабля, а именно: выйти в посёлок, купить у таксистов водку (в магазинах она была по талонам, которые все отоварили ещё в Североморске), перемахнуть через забор и вернуться на корабль. Мол, все остальные сделаны не так и только офицеру- оружейнику, румыну, выпускнику училища Фрунзе, это под силу. Ну, само собой, такой подвиг будет вступительным билетом в «корабельный элитный клуб», о котором мы, лейтенанты, только мечтали. Естественно, я развесил уши, почувствовал свою незаменимость, повёлся и согласился…
Запросив «добро» у старпома на убытие с корабля с целью звонка родителям в Ленинград, в двадцать ноль-ноль был уже счастливым обладателем двух пакетов, в которых, по-братски прижавшись друг к другу, плотно были уложены «сабонисы» («сабонисом» в те годы называли водочные бутылки 0,75 литров по имени знаменитого баскетболиста). Мела пурга, ничего не было видно в двух шагах, ветер сбивал с ног, одиночные фонари сияли где-то далеко, напоминая млечный путь. Плотно спрессованные сугробы под забором завода облегчали задачу. Прожектора со сторожевых вышек с трудом продирались сквозь пелену снега и вряд ли представляли угрозу. Разобрав две картонные коробки, предусмотрительно захваченные у маленького продуктового магазинчика, сделал из них подобие покрывала, которое набросил на колючку, тянущуюся над забором. Заметив, что прожектор отвернули в другую сторону, начал подъём. Очень мешал ветер, который почему-то хотел меня сбросить. Ещё очень мешали два пакета, несмотря на то, что их содержимое было упаковано в остатки коробки, было бы очень обидно разбить хоть одну бутылку…
Наконец, спустя несколько тысячелетий, я оказался наверху забора, неоднократно успев проклясть себя за то, что повёлся, тех, кто придумал водку, ветер, заборы и колючую проволоку. Но всё шло на удивление тихо и спокойно. Метрах в восьмидесяти от забора, на котором я сидел, виднелась туша родного корабля. Он напоминал большого кита, лежащего на волне и выпускающего пар… Приготовившись спрыгнуть в сугроб, я вдруг с ужасом понял, что шинель зацепилась за проволоку. Взяв один из пакетов в зубы, начал судорожно отцепляться. В это время в мой лоб уткнулся остаток света прожектора, пробравшегося сквозь пургу, и женский голос, усиленный мегафоном, проорал в оба уха: «Стой! Стрелять буду!». Тут же прожектор второй вышки начал нащупывать меня. Было ощущение, что липкие щупальца чего-то ужасного пытаются загнать меня в угол, поймать и уничтожить. И над всем этим царила чернота, перемешанная со снегом. Деваться было некуда, я прыгнул. В момент моего прыжка с обеих вышек открыли стрельбу. Сломя голову, несся я к кораблю, перепрыгивая сугробы и уклоняясь от лучей прожекторов. Меня ловили уже четыре вышки… На корабле меня сразу, в несколько рук, раздели и отвели прятать и отогревать в машинное отделение. Охрана бегала по заводу около часа и искала диверсантов (слово «террорист» еще не было включено в словарь Ожегова). А через полчаса, за накрытой поляной меня чествовали, как национального героя. Правда, некоторые брюзжали, что три «сабониса» были разбиты, на что механик, поправляя очки, заявлял, что они могут прогуляться по Росте завтра…..
Одна бутылка была разбита пулей. Как ни странно, я успел отцепить шинель от колючки, но её полы были прострелены в трёх местах. Героическая шинель была торжественно продемонстрировано обществу, на что командир БЧ-7 капитан 2 ранга Чумаков, самый старый из присутствующих, наверное, лет сорока, сказал:
- Румын, ты один сплошной залёт. Но везучий…
- Если не пристрелят или не посадят, - добавил командир БЧ-2, капитан 2 ранга Ходоковский.
На всё это, держа в руках рюмку, я гордо ответил:
- Сидел, расстреливали, жив!..
И на это уже никто ничего не смог ответить…
Тогда никто из нас ещё не знал, что через три месяца мы будем гореть в Баренцевом море и выдернутый по тревоге из каюты, среди ночи, в одних трусах, с двумя своими матросами, в носовом погребе я буду охлаждать переборки водой из пожарной магистрали, потому что откажет система орошения. А на переборках начнёт лопаться и пузыриться краска, а за спиной будут сто сорок четыре реактивные глубинные бомбы. А лейтенант Юрка Смирнов, весело пирующий сегодня, рискуя жизнью, полезет в котёл и спасёт нас всех… Мы не знали этого, как и сейчас, не знаем того, что ждёт нас завтра. Но стоит ли переживать об этом сегодня?
Лирика.
Поклонник ямба и хорея, средь книг проведший жизни век,
Не знавший женщин и Борея, внемли негромкий мой совет.
Послушай, друг, слезай с дивана. Забудь свой пыльный кабинет.
И, за усами паравана, пойдём со мной встречать рассвет.
Немного страшно с непривычки. Но это, право, ерунда,
Когда сквозь строчки и кавычки прорвётся вешняя гроза.
И хлынет дождь, который смоет нагроможденье лишних фраз.
С размаха двери приоткроет, в тот мир, где долго ждали нас.
Избави Бог от повторений, от подражания другим. Полночных вахт,
Дневных сомнений. И, преждевременных седин.
Чтоб не сидеть с пустою кружкой у не накрытого стола.
Пытаясь спрятать, под подушкой, осколки прожитого дня.
Август 1990 г. Североморск. Гарнизонная гауптвахта.
Отряд космонавтов.
31 марта 1991 года на БПК «Адмирал Макаров» отмечался двадцатипятилетний юбилей командира артиллерийской батареи старшего лейтенанта Андрея Хайдукова. Лейтенантская молодёжь веселилась вовсю. Ближе к полуночи изрядно нагрузившиеся алкоголем артиллеристы накинулись на меня, единственного минёра в компании. Утверждаю, что, несмотря на свой ракетный комплекс «Раструб-У», настоящим ракетчиком я никогда не стану и мой удел только торпеды, мины и бомбы. Я хохотал и говорил, что их смешные «Шторма» в подмётки не годятся моим восемьдесят пятым. Но, будучи выпускником училища Фрунзе, позволить взять над собой верх каким-то чмуповцам и калининградцам, конечно же, не мог.
«Салабоны вы, а не ракетчики, так, зелень подкильная. Только языком трепать можете. А я в космос полечу!»
В каюте воцарилась тишина, даже известный выпивоха, штурманёнок Костик Головков, перестал икать и подсел поближе.
«Куда полетишь?», - почему-то прошептал Серёга Авраменко.
«В космос», - уверенно ответил я.
«И когда?», - спросил единственный в компании капитан – лейтенант Юрченко, комдив ЗРД (зенитно-ракетного дивизиона).
«Скоро», - ответил я и потребовал бумагу, ручку и конверт.
Именинник был отодвинут на второй план и пацаны, затаив дыхание, смотрели, как лейтенант Сотник изображает из себя запорожца, пишущего письмо турецкому султану. Часы перевалили за полночь, воды Кольского залива ударяли в борт, что-то пронзительно кричали чайки, но я не слышал всего этого, мне мерещились чужие галактики и в глазах рябило от мириады звёзд. На лист бумаги ложились строки:
« Главкому ВВС СССР. Рапорт. Прошу Вас зачислить меня в отряд космонавтов и рассмотреть мою кандидатуру для полёта на Марс или на Луну». На конверте написал: «Москва. Главнокомандующему ВВС СССР».
Прекратив пьянку, мы дружно сошли с борта и пошли к ближайшему почтовому ящику……
Утром был разнос от старпома, капитана 3 ранга Поливцева, за наши «ночные бдения». Плюс ко всему, штаб бригады во главе с комбригом прибыл на контрольную проверку первой курсовой задачи…. Космос стремительно удалялся, и вселенная сжималась в неразличимую глазом точку. Целую неделю валил снег, потом был очередной оргпериод и всё возвращалось на свои места, как громом среди ясного неба на борт ворвался комбриг.
«Где ваш Гагарин! Откуда он навязался на мою голову?!», - орал Доброскоченко. - «Подать его сюда!»
Увидев мои честные глаза, комбриг немного смягчился и спросил: «Что тебя в космос то потянуло, сынок?….»
«Интересно, товарищ комбриг. С детства мечтал побывать на Луне. А море и космос - это……колыбельные человечества».
«Да, пусть лучше ВВС с тобой…….нянчится, а то нахлебаемся мы, чует моё сердце.. Читай, командир», -- и протянул капитану 2 ранга Карпову бумагу за подписью начальника штаба ВВС, согласованную с командованием ВМФ. В бумаге было написано, что лейтенант Сотник откомандировывается в распоряжение Главкомата ВВС для отбора в отряд космонавтов.
Потом была медкомиссия в Североморском госпитале, в том числе, три дня в психиатрическом отделении в период прохождения комиссии (весело было там, порой с грустью вспоминаю), два дня бесед с представителями КГБ в Мурманске и две недели в академии Жуковского. Такое не забывается. На корабль я вернулся с бумагой о зачислении в резерв отряда космонавтов и стал ждать вызова, который должен был прийти в начале сентября. Кстати, почти сразу после возвращения мы и станцевали свой тот самый танец «маленьких лебедей». А потом……
По флоту была объявлена боевая готовность № 1, мы вышли в море и только по возвращению узнали о ГКЧП и о том, что СССР, которому мы присягали, доживает последние дни. Что-то поменялось, и мир перевернулся. Вызов ко мне так и не пришёл и не то что на Луну, даже просто в космос мне слетать не удалось. Мне нравится смотреть на звёзды и представлять, как я вспарываю носом своего корабля просторы Вселенной и открываю новые миры. А когда очередной юбилей Хайдукова отмечали в моей каюте уже в Балтийском море на БПК «Адмирал Чабаненко» в 1996 году, я подумал, что, может и хорошо, что я не улетел. Иначе у меня не было бы той жизни, которая досталась. Не было бы таких друзей, поражений и побед. И, наверное, не было бы меня, а был бы кто-то другой. ……
Пушсало.
Старший помощник командира БПК «Адмирал Макаров», капитан 3 ранга Поливцев, не любил лейтенантов. Лучше, наверное, было бы сказать, что он их просто ненавидел. Складывалось такое ощущение, что после пяти лет обучения в Черноморском Высшем Военно-Морском Училище имени П.С. Нахимова, курсант Поливцев «вылупился» сразу в погонах капитана третьего ранга и был направлен в Заполярье с исторической миссией освобождения здорового флотского организма от лейтенантских инфекций. Нас, лейтенантов, на корабль пришло сразу семь…..
Старпом старался изо всех сил. Лично составил графики изучения должностных инструкций, функциональных обязанностей и сдачи зачётов. Так как сам, даже в сходную смену, не уходил с корабля раньше двадцати одного часа, не доверяя, очевидно, командиру, так как тот, судя по всему, тоже был когда-то лейтенантом, то есть нёс в себе потенциальную угрозу, устраивал нам опросы изученного за день за полчаса до схода. Мы матерились, но на берег сойти не могли. В течение дня он строил нас постоянно в тамбуре у своей каюты и начиналось такое шоу, которому могут позавидовать современные деятели шоубизнеса, о котором никто из нас тогда, естественно, не знал.
- Лейтенант Гордеев, почему у вас во второй половине дня рубашка даже не примята, чистая, как снег в Килиманджаро? Чем занимались полдня? В каюте проторчали? А матросы ваши что делали?
- Молчите, не пререкайтесь. Доложите мне. Нет, не надо, всё равно не сможете.
- А Вы, Авраменко, мы с Вами одно училище заканчивали. Сколько за месяц Вы сдали зачётов? Ведёте себя, как последний товмушник!
- Покровский, почему рубаха несвежая? Спали в ней? Посмотрите на Гордеева. Сразу видно – штурман, интеллигент, хоть и Фрунзе кончил…..
«Комсомольца» он как правило не трогал, опасаясь замполита. Севе Осипенко, нашему трюмному, все «половецкие пляски» были до лампочки, он всегда взирал на них со стоицизмом Командора, поэтому старпом обрушивался на него не экспромтом, а подготовившись… Оставался я.
-Сотник! Мало, очень мало Вы отсидели на гауптвахте! За курение на посту и хамство по отношению к начальству - всего трое суток! Вас надо в колонию, до присвоения звания старшего лейтенанта. Может быть, тогда толк и выйдет. Всё равно не вижу в Вас рвения к службе.
Поначалу мы пытались что-то доложить, объяснить или, даже, оправдаться. Но это было бесполезно. Закусив удила, старпом продолжал свою «священную войну», распаляясь ещё больше. Именно с его подачи по кораблю раздавались команды: «Офицерам и лейтенантам прибыть в кают-компанию!». Не помогало ничего. Самое ужасное заключалось в том, что выполнять свои обязанности было невозможно, все графики боевой и специальной подготовки, сдачи зачётов и допусков летели к чёрту.
Как всегда, решение пришло неожиданно и само собой. Вырвавшись наконец-то на берег, мы прошли по большому кругу, начав в «Чайке» и закончив в «Океане». На подъёме флага я крепился из последних сил, а потом, надев рабочий комбез, рухнул в агрегатке левого гидроблока восемьдесят пятых ракет. Не успел сомкнуть глаз, как из динамика, расположенного, казалось, в самом центре головы, взорвалось: «Лейтенантам выпуска 1990 года построиться у каюты старшего помощника!» Глянув в осколок зеркала, непонятно зачем висевшего на переборке, понял, что помятость лица надо немедленно скрыть. Голова не думала, руки работали автоматом. Они взяли большую банку со смазкой, именуемой на эскадре пушсалом, и провели жирные полосы на лице. После этого включилась голова. Я закатал рукава по локти и намазал их тоже. После этого, надев на лицо озабоченное выражение, поспешил на построение.
Эту картину надо было видеть. В строю стояло шесть лейтенантов, одетых в чистенькие кремовые рубашки, и среди них, подобно кочегару, затесавшемуся в группу офисного планктона, командир ракетной противолодочной группы лейтенант Сотник, одетый в рабочий комбинезон и перемазанный с головы до ног.
-Ээээээ, товарищ лейтенант, Вы чем занимались?
-Изучаю материальную часть, товарищ капитан 3 ранга. Заодно провожу регламент вместе с подчинённым личным составом в соответствии с распорядком дня!
Старпом лишился дара речи, «братья по разуму» смотрели на меня с некоторым недоумением, просчитывая в головах различные варианты. Заглянувший на построение замполит в раздумье качал головой.
- Вот, придя в себя, произнёс старпом.
- Пока вы по каютам теорией занимаетесь, румын служит. Молодец. Так, и только так, лейтенант должен становиться офицером.
Набравшись наглости, я попросил разрешения вернуться к прерванной работе и получил его.
Конечно, то, что прокатило один раз, в другой раз бы уже не сработало. Да в этом и не было необходимости. Мы все, в конце концов, сдали зачёты, стали, наконец, офицерами, не только по имеемым званиям, а и по существу. Это была хорошая школа, что до сих пор подтверждается постоянно действующей приёмной комиссией – самой жизнью. А у нас на корабле появилось новое выражение – «пушсало»…..
Танец маленьких лебедей.
30 июня 1991 года, флотские лейтенанты от Балтийска и Гремихи до Петропавловска и «Техаса» отметили первую годовщину выпуска из родных «систем» и с нетерпением стали ожидать прибавления к двум своим звездочкам третьей. На большом противолодочном корабле «Адмирал Макаров» нас таких было шесть человек, больше, чем на любом из кораблей 7 оперативной эскадры и не отметить такое событие мы не могли. Командование не спускало с нас глаз, справедливо предполагая, что всё может закончиться большой пьянкой и прочими сопутствующими неприятностями. Не смотря на трещавший по швам Советский Союз, порядок на Северном Флоте был жесткий, порой даже жестокий, и адмирал Громов спуску не давал никому. Поэтому вопрос празднования требовал тщательного планирования и подготовки.
Задача усложнялась тем, что наш замполит, капитан 2 ранга Дробаха Сергей Николаевич, служил на «Макарове» с лейтенантов и знал корабль как облупленный. Найти «шхеру», о которой он не знал, было практически невозможно, хотя поиски укромного места начались ещё весной. Что мы только не пробовали. Бутылки прятались в контейнеры 85-ых ракет, барабаны «Шторма» и в корабельный арсенал.
Корабль благополучно встал на бочку. На подъёме флага старпом зачитал приказ Командующего Флотом и Командир с замом торжественно вручили нам погоны старших лейтенантов. Несмотря на все требования дисциплины, в их глазах были вопросы и сомнения, достойны мы или нет? Смогли или не справились? Ведь, в конце концов, дело не в банальном обмывании, а в поддержании традиций и тесте на наш первый корабельный год. Потом нам рассказали, что командиры боевых частей даже делали ставки. Каково же было удивление командира, когда за 20 минут до обеда мы вшестером пришли к нему в каюту с бутылкой коньяка. От удивления у капитана 2 ранга Карпова глаза стали квадратными. «Смогли!», - только и смог сказать он. Делать нечего. Разлили и выпили. Серёга Авраменко, как и положено одесситу, тут же сказал, что, согласно флотских традиций, мы планируем в 23 часа небольшой банкет и приглашаем его. Подвигав челюстью взад и вперёд, Командир конечно разрешил и, как и положено, сказал, что присутствовать не сможет. Замполит был в полном ауте, но, как оказалось, он был одним из немногих, кто в нас верил.
На фоне всеобщего удивления и попыток разгадать место нашего тайника, командование корабля забыло проконтролировать наш лейтенантский банкет. Даже опытный замполит и тот осознал свою ошибку только в последний момент. Про пианино в кают – компании, которое стало нашим складом, он не мог даже подумать. Чувствуя себя героями, мы немного утратили чувство реальности и где-то в третьем часу ночи решили продемонстрировать нашу радость всему Североморску. Не помню, кому пришла в голову эта мысль, но все дружно заорали «ура» и побежали перевоплощаться в «маленьких лебедей». По корабельной громкоговорящей связи на верхнюю палубу был выведена трансляция знаменитого балета и шесть старших лейтенантов, закутавшись в простыни, отплясывали танец лебедей на вертолётной площадке бпк. Стоял полярный день, весь город был как на ладони, мы были молоды и счастливы.
Танец продолжался недолго. С флагманского корабля бригады «Адмирал Исаченков» примчался командирский катер с комбригом, капитаном первого ранга Доброскоченко, и «лебеди» были немедленно ощипаны и изжарены. Разговоры долго ходили по флоту. Рассказы об истории нашего танца слышал на и на Классах в 1998 и, в совсем уж фантастической версии, в Академии, в 2003. А нас, лейтенантов с «Макарова», стали звать лебедями. Так мы зовем друг друга до сих пор, когда изредка, в основном в интернете, пересекаемся. Один из «лебедей», к сожалению, уже мертв. С тех пор я ни раз получал очередные звания, но такого уже не было. Не было спящего Североморска, и музыки Чайковского, и шести влюблённых в жизнь и Флот старших лейтенантов, пляшущих на вертолётке. Иногда мне кажется, что это было не со мной и совсем в другой жизни. Спасибо вам, всем, с кем довелось и доведётся ещё идти по жизни и по морю, тем, с кем я танцевал и ещё станцую!
Хлорпикрин.
Хлорпикрин – трихлорнитрометан, CCI3NO2, бесцветная маслянистая жидкость с резким запахом. Обладает сильным слезоточивым действием. Применялся как отравляющее вещество в I-ю мировую войну 1914—18. Употребляется для проверки противогазов и как учебное ОВ.
Начальником химической службы на БПК «Адмирал Макаров» был старший лейтенант Виктор Чертов. Офицеры звали его Чёртов, а матросы, между собой, просто Чёртом. Это был эстет и флотский денди. Всегда безукоризненно выглаженный, начищенный и блестящий. Никто не слышал от него грубых слов, тем более мата. О чём говорить, он даже голоса никогда не повышал. Как-то, на неопытный лейтенантский взгляд, он совсем не вписывался в корабельную жизнь, казался чужеродным элементом и, вообще, каким-то пижоном. Успев за три недели службы отсидеть на гауптвахте, пропитавшись ароматом пушного сала и даже успев поучаствовать в стрельбах, я посматривал на рафинированного интеллигента с некоторым презрением. На флоте удивительно переплетается высокая культура отношений и в то же время приземленность, связанная с бытом и выполнением служебных обязанностей. Всё, что не соответствует устоявшимся нормам, вызывает по меньшей мере недоумение. Поэтому мы, лейтенанты, с пренебрежением относились к старшему лейтенанту Чёртову. Да и действительно, кто такой начдым? В службе три матроса, ничем особо не занимается и сам вышагивает, словно цапля. Мы были молоды и бесшабашны. Уже успели полной грудью вдохнуть морской воздух и примерялись к океану. Научились руководить швартовыми командами, и Сальный начинал становиться родным. Огромное солнце царило в полярном небе и не уходило ночевать, впереди была боевая служба – без нас СССР был бы беззащитен. А начхим? Ну ладно, интеллигенты на корабле тоже нужны, куда же без них…
В начале сентября 1990 года мне предстояло первый раз заступить дублёром дежурного по кораблю. Такую честь оказал мне лично комбриг, капитан 1 ранга Доброскоченко, заявив, что, раз Сотник уже отсидел, то он самый умный из всей этой лейтенантской своры, которую навязали на его голову идиоты из штаба эскадры. Не буду скрывать, мне это льстило. Каково же было моё разочарование, когда узнал, что дублёром мне предстоит быть у старшего лейтенанта Чёртова. «Иваныч, сходи к старпому, может, удастся поменять», - просил я командира боевой части старшего лейтенанта Валеру Донченко. Тот, хитро улыбаясь, сказал, что мне несказанно повезло и что получу урок на всю жизнь. Унылый и разочарованный, я впервые надел на рукав кителя повязку «рцы» и пошёл на вертолётку участвовать в разводе нового суточного наряда.
Неожиданности начались практически сразу. После появления на разводе заступающего дежурного строй застыл. Никогда на корабле мне ещё не доводилось слышать такой тишины. А потом выдох, в котором было бессилие и, одновременно, ожесточение. Становилось интересно. Вечер прошёл обычно. Витя очень культурно и методично, не повышая голоса и исключительно на «Вы», «выносил мозг» дежурно-вахтенной службе и я начал понимать, что вежливость, помноженная на педантичность, может просто убивать. Это было хорошим уроком. Такому не учили в училище, да и в Академии никаких подобных курсов прослушать не удалось. Это была школа Чертова. Впоследствии у меня здорово получалось, жена говорит, что не разучился до сих пор. Но тогда, это было впервые……А потом….было утро.
В пять часов пятьдесят минут дежурный по кораблю появился в рубке и сказал, что пора идти контролировать подъём экипажа, до которого осталось десять минут. На кораблях проекта 1134А кубрики личного состава, за исключением кормовых, расположены ниже верхней палубы с входом в виде люка с трапом вниз. Подойдя к первому кубрику со стороны бака, Витя достал из кармана пипетку и несколько раз капнул вниз.
- Пойдём, а то с ног собьют.
Примерно так и получилось, по всем тамбурам и коридорам корабля неслось цунами. Матросы неслись на причал, сокрушая всё на своём пути.
- Господам мичманам то же покапаем, а то уж больно они ленивые стали. И снова рука в карман…..
Когда строили экипаж на физзарядку, не поверил своим глазам. За всё время службы даже не предполагал, что на «Макарове» служит так много народа. Ни один большой сбор не мог собрать такое количество «военморов», как это сделал интеллигентный старший лейтенант вооружённый пипеткой.
- Что это было? – только и смог спросить я.
- Ерунда. Хлорпикрин.
Эскадренный развод.
Первая зима девяностых. Сумерки империи. Никто ещё не знает, что пройдёт чуть более полугода и жизнь великой страны окончательно пойдёт вразнос, и то, что вместе с великой державой будет уничтожен её океанский флот. Традиции крепко цепляются за скалистые берега Кольского Залива. Не смотря на полярную ночь, холод и ветер, никто не отменяет ежемесячный ритуал развода нового суточного наряда в масштабах всей седьмой оперативной эскадры. Боже, как красиво это выглядело в сентябре, когда я попал на него в первый раз. Над головой возвышается Североморск, стоящий на сопках, перед глазами рейд, уставленный кораблями, медленно поворачивающихся вокруг бочек. Суточные наряды всех трёх бригад выстраиваются в порядке тактических номеров. Строй растягивается практически на весь военный городок. Играет оркестр, командир эскадры обходит строй. Парад. Сила и мощь. Красиво так, что аж дух захватывает.
Совсем по другому разворачиваливались события в январе тысяча девятьсот девяносто первого. Небо и море окончательно слились и поглотили линию горизонта. Тусклое солнце пыталось подтянуться на небе и поглядеть, что же такое затевают люди, копошащиеся на самом крае Земли, которых с неё пытается сдуть ветер. Раньше я даже не предполагал, что может быть так холодно. Холодно первые полчаса, потом приходит боль, медленно растекающаяся по телу и вспыхивающая ядерными грибами то здесь, то там. Странно, очень холодно зубам, они начинают мучительно болеть. Слёзы, текущие из глаз замерзают и покрывают щёки ледяной корочкой. А потом, неожиданно, приходит тепло. Наступает полная апатия и равнодушие. Всё происходящее во вселенной кажется таким незначительным и нестоящим внимания. Вот где-то в другой галактике размахивает руками комбриг Доброскоченко и так смешно открывает рот. Странно, зачем? Тишина в ушах стоит такая, что в них начинает слышаться звон. Или, это что-то невиданное нам, открывающие дорогу в чужие миры? Кто я, зачем я здесь? Этих вопросов уже нет……Ты растворяешься в мире и становишься частичкой советского Заполярья. Возможно, это и есть нирвана, кто знает…..
Развод начинается в семнадцать часов по Москве. В это время комэск принимает доклад от начальника штаба эскадры о готовности нового суточного наряда к разводу. Но начштаба должен же удостовериться, что наряд действительно готов, какой же он начальник и будущий командир эскадры и командующий флотом, если не сделает ни одного замечания и не устроит ни одного разноса? Поэтому с шестнадцати до шестнадцати тридцати он, вместе с комбригами обходит строй и успешно ищет недостатки. Счастливчик бегут на корабли их устранять и, заодно, согреться. Неудачники, чьи корабли стоят на внешнем рейде и которым бежать некуда, умирают стоя, подобно спартанцам царя Леонида. Вы уже догадались, что будет дальше? Правильно, с пятнадцати тридцати до шестнадцати свои наряды проверяют комбриги, а за полчаса до них – начальники их штабов. Ну а начинаются танцы в четырнадцать, если повезёт, в четырнадцать тридцать, когда сначала старшие помощники командиров, а потом командиры начинают проверку готовности. В среднем три- три с половиной часа из дискретных величин складывается единое целое….
Как это не странно, но растянувшийся километра на полтора строй ещё способен воспринимать команды и даже выполняет их с заметной, правда, асинхронностью. Ритуал доводится до конца. Каким образом я дошёл до корабля не помню. Сознание медленно и осторожно возвращалось из далёких миров в промороженную черепную коробку и пыталось реанимировать тело, в которое чьи то заботливые руки вливали чай и шило. Покалывание в руках и резкая боль в поясница возвращала в железо из горних высей. Жизнь продолжалась и предлагала в следующем месяце сыграть в новую лотерею «попадёшь ли ты на эскадренный развод?».
Зелёные холмы Земли.
Дай нам Бог счастливой посадки, чтобы снова увидеть смогли,
Как умеют смеяться дети. И зелёные холмы Земли…..
И пусть штурман с пути не собьётся и проложит правильный путь.
Что бы те, кто остался нам верен, нас дождались, когда-нибудь…..
Пусть мы будем немного другими, меньше смеха и больше морщин.
Запомните нас молодыми, на фоне серых седин.
Дай нам Бог, не проехать мимо, как уже бывало не раз.
Чтоб любимая не разлюбила, и не бросила, в этот раз.
Дай нам Бог, снова к вам возвратиться и в глаза ваши заглянуть.
А увидев вас, попрощаться, умчавшись в неведомый путь.
Пусть нам светят чужие звёзды, пусть встречают другие миры.
Мы увидели ваши лица. И зелёные холмы Земли.
А увидев, зачем оставаться, превращаясь в ваших рабов.
И поэтому, попрощавшись, мы уйдём в лабиринты снов.
Вы не ждите нас, мы не вернёмся.
Больше видеть мы не должны, тех, кто любил нас когда-то.
И зелёные холмы Земли…....
Средство от тараканов
Цивилизация упростила нашу жизнь. Мужчине уже не надо бегать по тундре в поисках мамонта и драться с пещерным медведем за жилплощадь, а женщине поддерживать огонь и выковыривать из земли съедобные корешки. Даже с насекомыми бороться уже не надо, достаточно пойти в ближайший супермаркет, где к твоим услугам будет столько разнообразных средств массового поражения, что можно вообразить себя завоевателем или, спасителем, мира, по усмотрению. Мало того, развитие технологий, изменение геомагнитных и прочих составляющих привело к тому, что в Питере тараканов уже днём с огнем не сыщешь, да и любую другую живность то же. Мир становится стерильным и благополучным. А ведь совсем недавно…
Мы жили в другой стране, другом тысячелетии и при других богах. Прогресс, конечно, шел, но как-то очень размеренно и не торопясь, а кое-где, он вообще, появлялся лишь эпизодически. Одним из мало посещаемых им мест, был прекрасный город Палермо, раскинувшийся на самом входе в Кольский залив и обозначенный на всех картах как город Полярный. Он уже давно утратил статус флотской столицы и был среднеобычным советским городом, все отличие которого от других заключалось в высочайшей степени милитаризации на единицу площади. Практически и по факту, это был закрытый военный гарнизон. И главной проблемой его жителей были тараканы…. Как с ними только не боролись и какие методы не пробовали. Ограниченный контингент химического оружия, предлагаемый немногочисленными магазинами города, не помогал. Народная смекалка и подручные средства, используемые в карательных операциях, были малоэффективны, полчища тараканов побеждали по всем направлениями перехватывали стратегическую инициативу. Человечество отступало…
Летом, как всегда было, есть и будет на Северах, женское и детское население, в основной своей массе потянулось на Юг. Юг – это совсем не обязательно Египет или Анапа, по отношению к Заполярью, югом являлось все, что находилось ниже Полярного Круга. Город пустел. Корабли и лодки не вылезали из моря, было в истории нашей Родины такое время, как это не покажется странным, а тараканы, пользуясь сокращением противостоящего контингента, продолжали расширять свои сферы влияния.
Жена штурмана одного из малых противолододочных кораблей семьдесят седьмой гвардейской бригады Паши Иванова, которого, несмотря на молодость, в силу лингвистических особенностей имени – отчества (Павел Александрович), называли Палсекамычем, вместе с трехлетней дочкой улетала в Ленинград, к маме. В Мурмашах, перед посадкой в самолет, она объявила Паше ультиматум:
- Приеду, не выведешь тараканов, развернусь и вернусь к маме.
Паша, конечно, пообещал все исполнить и, разумеется, сразу же об этом забыл. Он уже привык к тараканам и иногда, будучи в состоянии определенной фазы опьянения, подкармливал их прямо с ладони. Время шло, до приезда жены осталось меньше месяца…. Паша очнулся.
Ни какая химия не помогала. Окуривание можжевельником и прочие народные средства не спасли. Сидя в «Пале» (местный, довольно известный в определённых кругах ресторан), Паша изливал душу друзьям и оплакивал свою пропащую семейную жизнь….
- Не дрейфь, Секамыч. Мы это того, технически…
- Это как?
- Тьфу, не технически, а химически, слушай сюда…
Идея была гениальной. После некоторой модернизации, о которой даже не догадывались многочисленные НИИ военно-морского Флота, а также всесильные КГБ и ЦРУ, обычная МДШ-1, морская дымовая шашка была превращена в страшное оружие. Вместо трех минут горения, усовершенствованная модель должна была испускать дым в течении минимум часа (по факту оказалось, что почти три), а срабатывать с задержкой в десять-пятнадцать минут.
Корабль на неделю уходил в море и Павел, уходя, запустил свою адскую машинку, открыв предварительно форточки. Процесс пошел…
Как правило, корабль, возвращающийся с моря, встречает кто-то из командования или должностных лиц, а не только швартовая команда соседнего борта. В этот раз, прибытие «Альбатроса» ожидало почти все население панельной пятиэтажки, в которой проживала семья Иванова. Все, кто был в городе и не был в море и смог, по такому поводу удрать со службы. Встреча была бурной и очень теплой. Дверь в Пашину квартиру была выбита и на кухонном столе стояла злополучная прокопченная шашка, Которую все наперебой предлагали засунуть Паше…. В качестве клизмы или, как-то иначе, но исключительно с медицинскими и воспитательными целями…
Неделю Паша, с разрешения командования бригады и корабля отлеживался дома, приходя в себя от безумной радости соседей, обрадованных его возвращением. Потом, они, конечно, помирились, и жизнь потекла как прежде. Вот только….. Тараканов в этом доме больше никто не видел.
Торпедная атака
- Лево руля, на курс триста сорок.
- Есть, лево руля, на курс триста сорок.
- Ложусь на боевой курс, Командир БЧ-3, выполнить наведение!
- Есть, выполнить наведение.
- Проходим 10.
- Проходим ноль, проходим триста пятьдесят.
- Наведение выполнено!
- На румбе триста сорок!
- Так держать, обе машины вперёд средний.
- Есть, так держать, обе машины вперед средний.
- Лежу на боевом курсе, торпедный аппарат, Товсь!
- Товсь выполнено!
- Залп!
- Торпеды вышли, замечаний нет!
- … «Смышленый», мать вашу…, вы что с ума посходили?! Что у вас происходит? - Эфир в полигонах боевой подготовки взорвался живыми и образными русскими выражениями в исполнении Командующего Северным Флотом адмирала Громова, находящегося на крейсере «Киров» и руководящего ходом учений.
БПК «Смышлёный», вооружённый четырьмя практическими кислородными торпедами, должен был произвести стрельбу по эскадренному миноносцу «Расторопный», который, по замыслу командования, произведя манёвр уклонения, поразил бы выпущенные торпеды реактивными глубинными бомбами. Но что-то пошло не так. Эсминец был по левому борту от стреляющего корабля, а крейсер с Командующим – справа и впереди. На шестьдесят первом проекте торпедный аппарат расположен на площадке между мачтами и вращается вокруг своей оси на триста шестьдесят градусов. По какой-то роковой случайности, вместо того, чтобы развернуться влево, аппарат вывернул на правый борт, и торпеды прошли по корме флагмана Северного Флота, оказавшегося абсолютно неготовым к атаке и нагло всплыли в нескольких кабельтовых от его правого борта. Учения были остановлены, комиссия штаба Флота погрузилась в плавсредства для «разбора полётов» и «оказания практической помощи» бестолковому экипажу «Смышлёного».
А в это самое время командование бригады «насиловало» командира минно-торпедной боевой части лейтенанта Малинина.… Когда на борт поднялся Флот, Слава уже практически ничего не соображал. Поэтому он, как в тумане, смотрел на бесновавшегося и крушившего всё на своем пути капитана 1 ранга Баранова, флагманского минёра седьмой эскадры, и пребывал в одной, известной только ему нирване.
Наконец, Командующему доложили, что все неисправности устранены, и корабль готов к повторной стрельбе. Никому и в голову не пришло отменить выполнение боевого упражнения. Корабли вышли в точку рандеву, и раздалась повторная команда: «Залп!». Две торпеды, хищно оскалившись, выпрыгнули из торпедного аппарата и устремились… к БПК «Адмирал Исаченков», находящемуся на противоположном от «Расторопного» борте «Смышленого». Не знаю, какой Армагеддон имели в виду майя, промахнувшиеся с концом света, но, если бы они были в районе стрельб, они покраснели бы от стыда и стыдливо разбили бы свои каменные календари. То, что запланировали они, было бы всего лишь жалкой и неумело сделанной подделкой…
А дело было так.… Накануне выхода в море Слава Малинин обнаружил, что сбит электрический ноль на сельсине командирского прибора. Рассогласование достигло почти ста восьмидесяти градусов, что, в общем-то, было не удивительно, исходя из возраста корабля и изношенности техники. Слава всё подкорректировал, но в суматохе подготовки не успел никому об этом сказать. А мичман, старшина команды электриков БЧ-3, у него был очень ответственный, который, зная о неисправности, решил её устранить. Слава, сказал ему, что электрический ноль в порядке. Ну, а раз электрический ноль в порядке, значит, сбит механический. По-другому не бывает. Механический ноль выставляется очень просто: с вращающегося трансформатора снимается круглая, проградуированная крышка, и выставляется так, как надо. Крепится - и вопрос решен. Таким образом, ошибка на сто восемьдесят градусов появилась снова и торпеды во время первого залпа устремились к «Кирову».
Сразу после стрельбы под вопли флагманского минёра бригады, капитана третьего ранга Лукьянова, Малинин снова проверил электрический ноль и обнаружил ошибку в механическом, о причинах появлении которой узнал только по возвращению в базу. Но дело на этом не закончилось. Появившись на борту, капитан первого ранга Баранов, наоравшись и разгромив лейтенантскую каюту, лично пошёл на командный пункт и начал проверять командирский прибор! В это время командира БЧ-3 фельдшер пытался привести в чувства, а флагманский минер бригады получал разнос от комбрига. Уже догадались, что было дальше? Всё правильно. Убедившись, что электрический ноль выставлен, флагманский минер эскадры переустановил шкалу, считая, что исправил ошибку в механическом ноле.
Самое интересное, что, увлекшись любимой игрой военных в назначение крайних, запугивание и запутывание, никто не удосужился проверить, как аппарат отрабатывает фактически.
Надо отдать Славке должное, придя в себя к повторной стрельбе и преодолевая препятствия в лице бригадного минера, не отходящего ни на шаг и ежеминутно запугивающего его всеми земными и небесными карами, он попытался проверить фактическое положение аппарата. В момент выполнения наведения он запросил командира отделения торпедистов, старшину второй статьи Малдабекова:
- Аппарат вправо?!
- Вправа, командыр.
- Точно? Где правая рука твоя?!
- Так точно, командыр.
Только после этого, Славка доложил командиру:
- К стрельбе готов, - и выстрелил … по «Исаченкову».
Во время разборов и «оказания помощи» никто не обратил внимания на то, как «смотрит» аппарат. А он после всевозможных разворотов был развёрнут не в нос, а корму корабля. Поэтому Малдабеков был абсолютно прав, утверждая, что аппарат «смотрит» вправо, потому что сидел на нем по направлению к передней крышке (по ходу движения торпед).
И такое бывает в жизни, в которой всегда есть место подвигу. После этой истории все остались живы и на Флоте. А вся минно-торпедная служба заново учила сельсины и вращающиеся трансформаторы и сдавала зачеты, даже те, у кого на кораблях уже были цифровые комплексы. Потому что на флоте виноватых не ищут, их назначают, и в этот раз назначили нас…