От кергеленов до острова принс-эдуард 6 страница

— Нет, ни их, ни островов Авроры, хотя Уильям Гай не покидал тех широт несколько недель, носясь с запада на восток и обратно и не позволяя наблюдателю спуститься с верхушки мачты!

— Надо полагать, ему просто не повезло. Если верить китобоям, — а почему бы им не верить? — эти острова существуют, их даже собирались назвать моим именем…

— Вполне справедливо, — вежливо заметил я.

— Так что если их не откроют, это будет весьма прискорбно, — добавил губернатор, не скрывая тщеславия.

— И вот тогда, — продолжил я свой рассказ, — капитан Уильям Гай решил осуществить свой давний план, тем более что его побуждал поступить так один пассажир…

— Артур Гордон Пим! — вскричал Гласс. — У него был товарищ — некто Дирк Петерс. Шхуна подобрала их обоих в открытом море.

— Вы знали их, мистер Гласс? — с живостью спросил я.

— Знал ли я их, мистер Джорлинг? О, этот Артур Пим был человеком воистину необыкновенным. Он искал приключений — отважный американец! Такой не отказался бы от полета на Луну. Он туда случайно не заглядывал?

— Нет, мистер Гласс, но, по всей вероятности, шхуне Уильяма Гая удалось пересечь Полярный круг, преодолеть вечные льды и оказаться там, где не бывал ни один корабль…

— Вот это чудеса! — воскликнул Гласс.

— Увы, «Джейн» не вернулась назад.

— Выходит, мистер Джорлинг, Артур Пим и Дирк Петерс сгинули?

— Нет, мистер Гласс, Артур Пим и Дирк Петерс не пали жертвами катастрофы, принесшей погибель большинству членов экипажа «Джейн». Им даже удалось вернуться в Америку — вот только не знаю как… Артур Пим умер много позднее при неведомых мне обстоятельствах, а метис жил в Иллинойсе, а потом куда-то уехал, никого не поставив в известность, и след его с тех пор затерялся.

— А Уильям Гай? — спросил Гласс.

Я рассказал ему, как мы нашли на льдине труп Паттерсона и свидетельства того, что капитан «Джейн» и пятеро его спутников до сих пор живут на каком-то южном острове всего в семи градусах от полюса.

— Ах, мистер Джорлинг, — не выдержал Гласс, — вот бы кто-нибудь спас Уильяма Гая и его моряков! Они показались мне такими славными людьми!

— Именно это «Халбрейн» и попытается сделать, лишь только будет готова для путешествия. Ведь ее капитан Лен Гай — родной брат Уильяма Гая!

— Не может быть, мистер Джорлинг! — вскричал Гласс. — Я, конечно, не имею чести знать капитана Лена Гая, но смею вас уверить, что братья совсем не похожи друг на друга — во всяком случае, если судить по их обхождению с губернатором Тристан-да-Кунья!

Я понял, что отставной капрал действительно оскорблен безразличием Лена Гая, не соизволившего нанести ему визит. Подумать только — ему, суверенному владыке независимого острова, власть которого распространяется и на два соседних острова — Недоступный и Соловьиный! Однако его, несомненно, утешала мысль, что он в отместку продаст свой товар процентов на восемьдесят дороже.

Капитан Лен Гай не обнаруживал желания покидать корабль, упуская тем самым возможность перекинуться словечком с последним европейцем, пожимавшим руку его брату.

На остров не сошел никто, кроме Джэма Уэста и меня. Разгрузка олова и меди, доставленных сюда шхуной, и пополнение запасов продовольствия и воды производились в великой спешке. Капитан Лен Гай ни разу не вышел даже на палубу, и я видел через иллюминатор, как он сидит, согнувшись, за столом. На столе были разложены географические карты и раскрытые книги. Не приходилось сомневаться, что капитан изучает карты южных морей и штудирует книги о путешествиях предшественников «Джейн», побывавших в загадочной Антарктиде.

Среди груды книг выделялась одна, к которой капитан обращался чаще других. Почти все страницы в ней были загнуты, а на полях теснились бесчисленные карандашные пометки. Буквы названия, казалось, горели огнем: «ПОВЕСТЬ О ПРИКЛЮЧЕНИЯХ АРТУРА ГОРДОНА ПИМА».

Глава VIII

НА ФОЛКЛЕНДЫ

Вечером 8 сентября я простился с его превосходительством генерал-губернатором архипелага Тристан-да-Кунья — именно такой официальный титул присвоил себе бравый Гласс, отставной капрал британской артиллерии. На следующее утро, не дожидаясь рассвета, «Халбрейн» распустила паруса.

Я, разумеется, получил от Лена Гая согласие на то, чтобы оставаться пассажиром корабля до его прибытия на Фолкленды. Нам предстояло преодолеть еще две тысячи миль, на что уйдет недели две при условии, что погода будет благоприятствовать нашему плаванию не в меньшей степени, чем между Кергеленами и Тристан-да-Кунья. Капитан не удивился моей просьбе. Я ожидал, что он заведет разговор об Артуре Пиме; он же, как нарочно, не заговаривал о нем с тех пор, как находка в карманах Паттерсона доказала его правоту и мое заблуждение относительно книги Эдгара По.

Оставалось надеяться, что в подходящее время и в подходящем месте он не преминет это сделать. Хотя он молчал о своих дальнейших планах, он определенно намеревался направить «Халбрейн» туда, где исчезла «Джейн».

Обогнув мыс Гералд, мы потеряли из виду несколько домиков Ансидлунге, теснившихся на берегу гавани Фалмут, и взяли курс на юго-запад. Наступил день, и мы оставили позади залив Слонов, Скалистый уступ, Западный мыс, Хлопковую бухту и отрог Дели. Только вулкан Тристан-да-Кунья, взметнувшийся на восемь тысяч футов, оставался виден до самого вечера, пока сумерки окончательно не скрыли от нашего взора его заснеженную вершину.

Ветры благоприятствовали нашему плаванию целую неделю, и у меня крепла надежда, что еще до исхода сентября мы увидим Фолклендские острова.

Учитывая намерение Лена Гая штурмовать антарктические дали, я считаю полезным и даже необходимым напомнить вкратце о предшествующих попытках достичь Южного полюса или того бескрайнего континента, центральной точкой коего является полюс. Это не составит для меня большого труда, поскольку капитан предоставил в мое распоряжение книги, где излагаются перипетии этих путешествий, а также полное собрание сочинений Эдгара По с невероятными «Приключениями», на которые я набросился с жадностью под влиянием этих странных событий.

Артур Пим, как и я, считал своим долгом перечислить главные открытия первопроходцев вплоть до 1828 года. Я же, пишущий эти строки через двенадцать лет после него, обязан рассказать обо всех свершениях этих двенадцати лет.

Географическая зона, которой можно присвоить общее название «Антарктида», лежит в пределах 60° южной широты, служащего как бы ее окружностью.

В 1772 году корабль «Резольюшн» капитана Кука и «Адвенчур» капитана Фурно^[56] повстречались со льдами на пятьдесят восьмой параллели. Пробираясь в лабиринте из колоссальных ледяных глыб, оба корабля достигли к середине декабря шестьдесят четвертой широты, в январе пересекли Полярный круг, но были вынуждены остановиться перед массами льда толщиной от восьми до двадцати футов, встреченными под 67°15' южной широты, что с погрешностью в несколько минут равняется координатам Южного полярного круга^[57].

Капитан Кук возобновил попытки пробиться на юг в ноябре следующего года. На этот раз, воспользовавшись сильным течением, невзирая на туманы, ураганы и морозы, он пересек семидесятую параллель; дальше ему преградили путь паковые льды — соприкасавшиеся краями льдины от двухсот пятидесяти до трехсот пятидесяти футов толщиной, над которыми возвышались чудовищных размеров айсберги. Координаты достигнутой им точки составили 71°10' южной широты и 106°54' западной долготы. Дальше дерзкому английскому капитану не удалось продвинуться в антарктические моря ни на шаг.

Спустя тридцать лет, в 1803 году, русская экспедиция Крузенштерна^[58] и Лисянского, остановленная ураганным южным ветром, не смогла продвинуться южнее 59°58' южной широты и 70°15' западной долготы, хотя дело было в марте и им не препятствовала ни одна льдина.

В 1819 году Уильям Смит^[59], а после него Брэнсфилд^[60] открыли Южные Шетландские острова; в 1821 году Поуэлл открыл Южные Оркнейские острова^[61]; Палмер^[62] и другие охотники за тюленями видели Землю Тринити, но не посмели приблизиться к ней.

В 1819 году корабли русского флота «Восток» и «Мирный» под водительством капитана Беллинсгаузена и лейтенанта Лазарева, пройдя мимо острова Южная Георгия и обогнув Южные Сандвичевы острова, прошли шестьсот миль к югу, достигнув семидесятой параллели. Вторая подобная попытка, предпринятая на 160° восточной долготы, не позволила приблизиться к полюсу на меньшее расстояние. Однако им удалось нанести на карту остров Петра I и Землю Александра I^[63].

В 1822 году капитан английского флота Джеймс Уэдделл достиг, если верить его словам, 74°15' южной широты. Море там оказалось свободным ото льда, что позволило ему поставить под сомнение существование полярного континента. Замечу, что маршрут этого мореплавателя был повторен через шесть лет шхуной «Джейн» с Артуром Пимом на борту.

В марте 1823 года американец Бенджамин Моррелл дошел на шхуне «Оса» до 69°15' южной широты, в следующий сезон — до 70°14', и все это в свободном ото льда море, при температуре воздуха 47 градусов по Фаренгейту^[64] — наблюдения, замечательным образом совпадающие с теми, что были сделаны на борту «Джейн» у острова Тсалал. Если бы у него не вышли припасы, капитан Моррел мог бы, по его утверждению, достичь Южного полюса или хотя бы 85° южной широты. В 1829 и 1830 годах он отправился на судне «Антарктика» в следующую экспедицию, поднимаясь к югу по сто шестнадцатому меридиану, и не встретил никаких препятствий до 70°30' южной широты, где открыл Южную Гренландию.

Одновременно с Артуром Пимом и Уильямом Гаем на юг устремились англичане Фостер и Кендал, получившие от Адмиралтейства задание определить точные координаты южных земель, однако они не сумели пробиться дальше 64°45' южной широты. В 1830 году Джон Биско, командовавший судами «Туба» и «Лайвли», принадлежавшими братьям Эндерби, занялся изучением южных морей, охотясь попутно на китов и тюленей. В 1831 году он пересек шестидесятую параллель, дошел до 68°51' по десятому меридиану восточного полушария и, остановившись под 65°57' южной широты и 45° восточной долготы, открыл обширную землю, которой присвоил имя Эндерби, но к которой так и не сумел пристать. В 1832 году он вторично ринулся на штурм льдов, но достиг всего лишь 66°27' южной широты. Зато он открыл остров Аделейд, лежащий в стороне от высокого плато, нареченного им Землей Грейама. На основании результатов этого плавания лондонское Королевское географическое общество пришло к выводу, что между 47° и 69° восточной долготы лежит континент, берег которого проходит примерно по 66 — 67° южной широты. Тем не менее Артур Пим утверждал, что этот вывод является ложным, ибо уже Уэдделл плавал там, где должен был располагаться этот мифический континент, а «Джейн» продолжила его маршрут, зайдя гораздо дальше семьдесят четвертой параллели.

В 1835 году английский лейтенант Кемп заметил нечто напоминающее землю примерно на 70° восточной долготы, дошел до 66°, увидел берег, примыкающий, по всей видимости, к Земле Эндерби, но дальше к югу продвигаться не стал.

Наконец в начале текущего 1839 года капитан Баллени прошел 7 февраля дальше точки с координатами 67°7' южной широты и 164°25' восточной долготы и открыл горстку островов, получивших его имя; в марте того же года он открыл под 66°10' южной широты и 116°10' восточной долготы землю, которой дал имя Сабрины. Этот моряк, простой китобой, как я позднее узнал, сообщил очень точные сведения по крайней мере об этой части южного океана, доказывавшие существование полярного континента.

Я уже указывал в самом начале своего повествования, что когда командир «Халбрейн» вынашивал проект плавания, которое должно затмить все, что было достигнуто с 1772 по 1839 год, лейтенант флота Соединенных Штатов Чарлз Уилкс вывел в море сразу четыре корабля — «Ванкувер», «Морская свинья», «Фазан» и «Летучую рыбу», — намереваясь пробиться к полюсу восточнее сто двенадцатого меридиана. Короче говоря, в те времена оставалось еще открыть около пяти миллионов квадратных миль Антарктики.

Вот что предшествовало выходу в южные моря шхуны «Халбрейн» под командованием капитана Лена Гая. Даже самым отважным и самым удачливым мореходам не удалось зайти дальше неких рубежей: для Кемпа это была шестьдесят шестая параллель, для Баллени — шестьдесят седьмая, для Биско — шестьдесят восьмая, для Беллинсгаузена и Моррела — семидесятая, для Кука — семьдесят первая, для Уэдделла — семьдесят четвертая… Нам же для того, чтобы спасти людей с «Джейн», предстояло пересечь восемьдесят третью широту и пройти дальше еще почти на пятьсот пятьдесят миль!..

Должен сознаться, что с тех пор, как мы повстречали льдину, ставшую последним прибежищем несчастного Паттерсона, даже я, человек практический и не склонный к фантазиям, чувствовал непонятное возбуждение. Нервы мои были постоянно на взводе, я не находил себе места. Мысли об Артуре Пиме и его спутниках, затерявшихся в антарктической пустыне, преследовали меня. У меня стало созревать желание принять участие в экспедиции Лена Гая. Я думал об этом не переставая. В Америку меня не влекло. Мое отсутствие могло продолжаться и полгода, и год. Правда, оставалось добиться согласия капитана «Халбрейн». Но зачем бы ему мне отказывать? Разве возможность на деле доказать, что прав был он, а не я, доставить меня на место катастрофы, которую я считал вымышленной, показать обломки «Джейн», высадить меня на Тсалал, в существование которого я не верил, познакомить со своим братом Уильямом и вообще заставить признать истину — разве это не доставило бы ему ни с чем не сравнимое удовлетворение?..

Все же я решил дождаться случая переговорить с капитаном, а уж потом принимать окончательное решение. Торопиться было некуда. На протяжении десяти дней плаванья стояла чудесная погода, потом на сутки установился штиль, после чего задул южный ветер. «Халбрейн» должна была убрать часть парусов, поскольку ветер усиливался. Уже нельзя было рассчитывать, что мы сможем, как и прежде, делать по сто миль в сутки.

К счастью, я смог убедиться в замечательных мореходных качествах шхуны. За прочность ее мачт не приходилось опасаться. Лейтенант, при всей своей смелости и умении совершать рискованные маневры, приказывал брать рифы при первом же намеке на сильный порыв ветра. От Джэма Уэста не приходилось ждать ни неосторожности, ни промаха.

За двенадцать дней — с 22 сентября по 3 октября — мы почти не сдвинулись с места. Нас так сильно относило ветром к американскому берегу, что, если бы не течение, увлекавшее в противоположную сторону, мы бы, очевидно, оказались в Патагонии^[65].

Все время, что продолжался шторм, я напрасно искал случая встретиться с Леном Гаем. Он выходил из своей каюты только к столу, доверив управление судном помощнику, и показывался на палубе только для того, чтобы определить наше местонахождение, воспользовавшись просветом среди облаков.

Утром 4 октября и небеса, и море как будто подменили: ветер утих, волны постепенно улеглись. На следующий день задул северо-западный ветер. Ни о чем лучшем мы не могли и мечтать. Сейчас же были отданы рифы и поставлены верхние паруса, марсель, брамсель и топсель, хотя ветер крепчал с каждой минутой. При столь благоприятном ветре можно было дней через десять заметить вершины Фолклендских гор.

С 5 по 10 октября бриз дул с постоянством, свойственным разве что пассатам^[66]. Матросам не пришлось ни ослабить, ни подтянуть ни одного шкота. Сила ветра постепенно уменьшалась, однако направление оставалось прежним.

Давно предвкушаемый мною случай выведать намерения капитана представился 11 октября. Собственно, разговор начал он сам. Произошло это так. Я сидел с подветренной стороны рубки. Лен Гай вышел из своей каюты, огляделся и присел со мною рядом. Не было сомнений, что ему хочется поговорить, темой же разговора могло стать только то, что поглощало все его мысли. Его голос звучал громче обычного.

— Я ни разу не имел удовольствия говорить с вами, мистер Джорлинг, с тех пор, как мы оставили Тристан-да-Кунья…

— О чем я весьма сожалею, капитан, — сдержанно отвечал я, решив понять сперва, к чему он клонит.

— Прошу вас меня извинить. У меня столько забот! Составить план экспедиции, предусмотреть любую мелочь… Прошу вас, не сердитесь на меня!

— Я не сержусь, поверьте.

— Спасибо, мистер Джорлинг. Теперь, когда я узнал вас лучше, я ценю ваше присутствие и рад, что вы остаетесь нашим пассажиром до Фолклендов.

— Я так признателен вам, капитан, за то, что вы сделали для меня, что это придает мне храбрости…

Я решил, что наступил момент обратиться со своей просьбой, однако капитан Лен Гай перебил меня.

— Что ж, мистер Джорлинг, теперь вы убедились, что плавание «Джейн» — не фантазия, или вы по-прежнему считаете книгу Эдгара По чистым вымыслом?

— Не считаю, капитан.

— Вы больше не сомневаетесь в существовании Артура Пима с Дирком Петерсом и в том, что Уильям Гай, мой брат, и пятеро его спутников остались в живых?

— Чтобы усомниться в этом, надо быть самым недоверчивым человеком на свете. Остается желать одного: чтобы небо оказалось к вам благосклонным и помогло спасению несчастных с «Джейн»!

— Я приложу к этому все силы, мистер Джорлинг, и, видит Бог, добьюсь успеха!

— Надеюсь, капитан, и даже уверен в вашей удаче. Если бы вы согласились…

— Вам не представилось возможности обсудить все это с неким Глассом, отставным английским капралом, который выдает себя за губернатора острова Тристан-да-Кунья? — осведомился капитан, снова перебивая меня.

— Еще бы! — отвечал я. — И речи его способствовали тому, чтобы мои сомнения сменились уверенностью.

— Ага! Значит, он все подтвердил?

— Да. Он прекрасно помнит, как «Джейн» стояла в его бухте одиннадцать лет тому назад…

— «Джейн»? Мой брат?

— По его словам, он был лично знаком с капитаном Уильямом Гаем.

— Так он вел с «Джейн» торговлю?

— Да, точно так же, как с «Халбрейн».

— И она бросала якорь в той бухте?

— На том же самом месте, что и ваша шхуна, капитан!

— А Артур Пим?.. Дирк Петерс?..

— Он виделся с ними.

— Спрашивал ли он, что с ними стало?

— А как же! Я сообщил ему о смерти Артура Пима, которого он назвал безрассудным смельчаком, способным на безумнейшие предприятия.

— Скажите лучше — безумцем, опасным безумцем, мистер Джорлинг! Разве не он увлек моего несчастного брата в эту гибельную экспедицию?

— Похоже на то…

— Разве можно это забыть! — в сердцах воскликнул Лен Гай.

— Этот Гласс, — снова заговорил я, — знал также Паттерсона…

— Это был прекрасный моряк, мистер Джорлинг, с горячим сердцем, не ведающий страха. У Паттерсона не было врагов — одни друзья. Он был предан моему брату душой и телом…

— Джэм Уэст предан вам не меньше, капитан!

— Ну почему же мы нашли несчастного Паттерсона на льдине уже мертвым!..

— Хуже было бы, не найди мы его совсем, — заметил я.

— Да, мистер Джорлинг, — согласился капитан. — Знает ли Гласс, где находятся сейчас люди со злополучной «Джейн»?

— Знает от меня, капитан. Я рассказал ему также о вашем намерении идти на их поиски.

Я счел излишним рассказывать ему об удивлении, которое вызвал у Гласса отказ капитана нанести ему визит.

Направляя разговор в новое русло, Лен Гай спросил меня:

— Мистер Джорлинг, верите ли вы теперь в абсолютную точность дневника Артура Пима?

— Думаю, — отвечал я, — что верить ему можно лишь с оговорками, учитывая, каким необычным человеком он был — по крайней мере с осторожностью подходить к описанию явлений, замеченных в море за островом Тсалал. Кроме того, Артур Пим определенно ошибся, похоронив Уильяма Гая и его спутников под рухнувшим холмом близ деревни Клок-Клок!

— Но он не утверждает этого, мистер Джорлинг! — возразил капитан. — Он лишь пишет, что Дирк Петерс и он разгадали тайну землетрясения. А так как холм целиком сполз в пропасть, ему и в голову не пришло усомниться в судьбе моего брага и его людей. Поэтому он решил, что они с Дирком Петерсом — единственные оставшиеся в живых белые люди на острове Тсалал… Он говорит только это и ничего больше. Это лишь предположение — согласитесь, весьма близкое к действительности, но только предположение…

— Согласен, капитан.

— Теперь же благодаря блокноту Паттерсона в наши руки попало подтверждение того, что мой брат и пятеро его спутников избежали гибели…

— Конечно, капитан. Но их дальнейшая судьба — захвачены ли они туземцами Тсалала, превратившими их в невольников, или живут на свободе, — записки Паттерсона не говорят ничего ни об этом, ни о том, как сам он оказался столь далеко от них…

— Мы узнаем все это, мистер Джорлинг! Да, узнаем! Главное — мы теперь уверены, что мой брат и шестеро его моряков были живы по крайней мере четыре месяца назад и находились где-то на острове Тсалал. Речь идет уже не о романе Эдгара По, а о записках Паттерсона…

— Капитан, — решился я наконец. — Разрешите мне остаться с вами до конца экспедиции «Халбрейн» в антарктические моря!

Капитан Лен Гай пронзил меня взглядом, острым, как заточенный клинок. Мое предложение не удивило его. В ответ я услыхал:

— С радостью!

Глава IX

СНАРЯЖЕНИЕ «ХАЛБРЕЙН»

Начертите прямоугольник, протянувшийся с востока на запад на шестьдесят пять лье и на сорок — с севера на юг, поместите в него два крупных острова и сотню крохотных, располагающихся между 60°51' и 64°36' западной долготы и между 51° и 52°45' южной широты — и вы получите архипелаг, носящий название Фолклендских, или Мальвинских, островов, расположенный в трехстах милях от Магелланова пролива, образуя как бы аванпост двух великих океанов — Атлантического и Тихого.

Архипелаг был открыт в 1592 году Джоном Дэвисом^[67], уже в 1593 году сюда заплывал пират Хокинс^[68], имя же дал ему в 1689 году Стронг — все они были англичанами.

Спустя столетие французы, лишившиеся своих поселений в Канаде, попытались основать на архипелаге колонию, которая снабжала бы всем необходимым их корабли, бороздящие Тихий океан. А так как большинство из них были морскими разбойниками родом из Сен-Мало, то они дали островам имя Мальвинских, которое прижилось вместе с названием «Фолкленды». Колонию заложил их соотечественник Бугенвиль^[69], доставивший сюда в 1763 году двадцать семь человек, в том числе пять женщин; уже через десять месяцев число колонистов достигло ста пятидесяти. Процветание колонии немедленно вызвало притязания со стороны Великобритании. Адмиралтейство поспешило направить сюда корабли «Тамар» и «Дофин» под водительством майора Байрона^[70]. В 1766 году англичане взяли было курс на Фолкленды, но ограничились обследованием острова на западе, где расположен теперь Порт-Эгмонт, после чего проследовали дальше, в южные моря.

Французская колония просуществовала недолго. На острова поспешили предъявить права испанцы, которым их еще раньше обещал папа римский. Правительство Людовика XV^[71] решило уступить острова, удовлетворившись денежным возмещением, и уже в 1767 году Бугенвиль передал Фолклендские острова посланникам испанского короля. Испанцы, в свою очередь, в 1833 году были изгнаны англичанами. К тому моменту, когда наша шхуна 16 октября приблизилась к Порт-Эгмонту, острова уже шесть лет составляли часть британских владений в Южной Атлантике.

Два крупных острова названы по их взаимному расположению Восточным Фолклендом, или Соледад, и Западным Фолклендом. На северной оконечности последнего и расположен Порт-Эгмонт. «Халбрейн» бросила якорь в этом порту.

Капитан предоставил экипажу двенадцатичасовой отдых: со следующего дня предстояло заняться тщательным осмотром корпуса и оснастки, ведь судно ожидало длительное плавание в антарктических водах. Капитан Лен Гай сошел на берег, чтобы встретиться с губернатором островов, назначаемым королевой, и обсудить с ним спешное снабжение судна необходимыми припасами. Капитан был готов понести немалые расходы, ибо излишняя экономия могла привести экспедицию к провалу. Я был готов помочь ему содержимым своего кошелька и считал своим долгом принять участие в расходах на подготовку экспедиции.

Я по-настоящему увлекся, предвкушая необыкновенные приключения. Я перестал удивляться замысловатому сплетению обстоятельств. Мне казалось, подобно герою «Domaine d'Arnheim»^[72], что «путешествие в южные моря годится каждому, для кого высшим наслаждением является полнейшее одиночество, куда нет хода и откуда нет выхода». Вот до чего я дошел, начитавшись Эдгара По!.. Вдобавок речь шла о спасении людей.

Если Лен Гай сошел на берег в тот же день, то Джэм Уэст не изменил своей привычке и остался на корабле. Экипажу позволили отдохнуть, но лейтенант не давал себе отдыха и до позднего вечера осматривал трюм.

Я оказался на берегу только на следующий день. Стоянка обещала затянуться, так что я собирался обойти окрестности Порт-Эгмонта и заняться изучением геологии острова и его минералов. Пока же разговорчивому Харлигерли представилась блестящая возможность втянуть меня в беседу.

— Примите мои искренние поздравления, мистер Джорлинг! — провозгласил он, едва завидев меня.

— С чем же, боцман?

— Я узнал, что вы собираетесь отправиться с нами на край антарктического океана!

— О, мы не станем забираться в такую даль; кажется, мы дойдем всего до восемьдесят четвертой широты…

— Кто знает! — отвечал боцман. — Во всяком случае, «Халбрейн» оставит за кормой больше широт, чем наберется леньков на ее бизани или выбленок^[73] на вантах!..

— Поживем — увидим.

— Вас это не пугает, мистер Джорлинг?

— Нисколько.

— Мы тоже ничего не боимся! — заверил меня Харлигерли. — Хе-хе! Сами видите: наш капитан, хоть и не горазд болтать, человек добрый. Надо просто нащупать к нему подход!.. Ведь он доставил вас на Тристан-да-Кунья, хоть сперва и отказывался, а теперь готов довезти аж до самого полюса…

— О полюсе нет и речи, боцман!

— Ну, в конце концов доберемся и туда.

— Я вовсе не стремлюсь покорить полюс. Во всяком случае, пока наша цель — остров Тсалал.

— Согласен, остров Тсалал… — откликнулся Харлигерли. — А все-таки сознайтесь, что наш капитан проявил к вам немалое расположение…

— За что я весьма ему признателен, боцман. И вам тоже! — поспешил добавить я, — ибо мне удалось переплыть океаны только благодаря вашему влиянию.

— Это еще не все океаны…

— Нисколько в этом не сомневаюсь, боцман.

Не исключено, что Харлигерли — славный по сути человек, в чем мне еще предстояло убедиться, — почувствовал в моем ответе иронию, однако не показал этого, продолжая разыгрывать из себя благодетеля. Впрочем, беседа с ним пошла мне на пользу, ибо он отлично знал Фолкленды.

В те времена острова еще не приобрели своего сегодняшнего значения. Позднее на острове Соледад был основан Порт-Стенли, названный французским географом Элизе Реклю^[74] «идеальным»: его гавань, закрытая от ветров со всех сторон, смогла бы вместить все корабли британского флота. На севере острова Западный Фолкленд располагался Порт-Эгмонт.

Если бы после двухмесячного плавания по морям с завязанными глазами меня спросили, едва сняв повязку, где я нахожусь — на Фолклендах или в Норвегии, то я бы не спешил с ответом. И действительно, глядя на эти берега, изрезанные глубокими заливами, на эти горы с округлыми вершинами и отвесными склонами, на серые скалистые утесы, позволительно было испытать сильные сомнения. Даже морской климат, которому не свойственны ни морозы, ни жара, одинаков в обеих странах. Дожди, на которые так щедро небо Скандинавии, столь же обильно проливаются из туч, приносимых ветром из Магелланова пролива. Весной и осенью здесь клубятся туманы и дуют такие ветры, что овощи на огородах выворачивает из земли с корнями. Однако мне хватило всего нескольких прогулок, чтобы убедиться, что Северная Европа расположена все же по другую сторону экватора.

Что же предстало моему взору в окрестностях Порт-Эгмонта в первые дни? Всего лишь чахлая, болезненная растительность и ни единого деревца. Кое-где виднелся редкий кустарник, заменявший здесь роскошные хвойные леса норвежских гор, — шпажник, тонкий, как тростник, но достигающий шести-семи футов в высоту и выделяющий ароматическую смолу, валериана, уснеи, овсяница, ракитник, клочки альфы, кальцеолярия, печеночные мхи, фиалки, красный и белый сельдерей, отлично спасающий от цинги. Дальше, на торфяниках, опасно прогибающихся под ногами, расстилался разноцветный ковер из мхов, сфагнумов и лишайников. Нет, то была не волшебная страна, где чудятся отзвуки древних саг и где раскинулось поэтичное царство Одина^[75] и валькирий^[76].

По поверхности глубокого Фолклендского пролива, разделяющего два главных острова, тянулись невиданные водоросли, удерживающиеся на воде благодаря мелким пузырькам воздуха, какие можно встретить только на Фолклендах.

Нельзя также забывать, что многочисленные бухты архипелага, где уже тогда киты встречались не часто, изобиловали другими крупными морскими млекопитающими — гривастыми морскими котиками, достигающими двадцати пяти футов в длину и двадцати в высоту, а также стадами морских львов и морских слонов — созданий не менее внушительных размеров. Все эти ластоногие, особенно самки и детеныши, оглашали окрестности оглушительным ревом, так что можно было подумать, что к берегу вышло стадо быков. Поймать или забить такого зверя не представляет ни опасности, ни большого груда. Рыбаки убивают их палками, когда они дремлют на песочке.