Формирование разведывательного батальона в Меце 4 страница
Выдававшиеся светлые участки становились видны все отчетливее; мы могли различить большой и маленький участки очень ясно. Я выпустил из рук бинокль, протер глаза и опять взял бинокль. Боже мой! Неужели такое возможно? Могло ли быть то, что я только что увидел, реальностью? Последнюю пару сотен метров мы преодолели быстро. Взвод передового охранения спешился и побежал вместе со мной к светлым участкам. Наши шаги замедлились. Мы замерли. Мы не осмеливались идти дальше. Стальные каски держали в руках так, как будто были на молитве. Ни единым словом не осквернялось это место. Даже птицы умолкли. Перед нами лежали голые тела безжалостно искромсанной роты немецких солдат. Их руки были связаны проволокой. На нас смотрели широко раскрытые глаза. Офицеры этой роты нашли еще более жестокую смерть. Они лежали в паре метров в стороне от своих товарищей. Мы нашли их разорванные на куски и растоптанные ногами тела.
Все еще не было произнесено ни слова. Тут говорила ее величество смерть. Медленно прошли мы мимо наших убитых товарищей.
Мои солдаты стояли лицом ко мне. Они ожидали, что я дам им объяснение или руководство о том, как в будущем вести себя в России. Мы посмотрели друг на друга. Я вглядывался в глаза каждого солдата. Не сказав ни слова, я повернулся, и мы двинулись навстречу неизвестности.
Вплоть до 7 июля мы снова и снова отражали атаки русских к северу от Ровно. Противник нес большие потери, наши же потери были минимальными. В 14.00 мы получили приказ прикрывать фланг 11-й танковой дивизии и провести разведку к северо-востоку от Мирополя (на Житомирском направлении). В полдень следующего дня мы завязали бои с крупными силами противника в лесном районе к северу от поселка Джержинск (бывший Романов. — Пер.). Артиллерия противника вела беспокоящий огонь. Из данных, полученных разведывательными подразделениями, и от перебежчиков мы распознали моторизованный батальон с несколькими танками и батареями. К вечеру в результате прямого попадания русского снаряда мы потеряли 20-мм зенитную установку. Получивший ранения орудийный расчет был эвакуирован.
Тем временем на автостраде «Север» ситуация стала критической. Танковые дивизии III моторизованного корпуса продвигались дальше вперед в направлении Житомира и Киева, а 25-я пехотная моторизованная дивизия, которая должна была обеспечивать прикрытие растянутого фланга корпуса, была атакована с севера крупными силами противника. Угроза нависла над автострадой «Север», жизненно важной артерией корпуса. Поэтому 9 июля мы получили приказ атаковать противника к северу от Джержинска, выдвинуться через лесистые районы на север и установить контакт с 25-м мотоциклетным батальоном вблизи Соколова.
После массированной артиллерийской подготовки я хотел провести атаку силами моторизованных подразделений с тем, чтобы сразу же вклиниться в глубь обороны русских и реализовать преимущество фактора неожиданности.1-я мотоциклетная рота 1-го разведывательного батальона СС заняла позицию для атаки за небольшим подъемом. Фриц Монтаг опять пошел в передовой дозор. Командир роты, мой старый и верный товарищ Герд Бремер, еще раз повторил боевой приказ и пошел к своей машине. Я запретил роте вступать в бой с противником или снижать скорость, прежде чем она достигнет кромки леса. Предполагалось помчаться на полной скорости через боевые порядки противника, а все остальное предоставить сделать следующему батальону. С каждой стороны дороги были установлены две 88-мм зенитные пушки. Им была поставлена задача открыть огонь, как только рота пойдет в атаку, обеспечивая огневую поддержку. Зенитки будут расчищать путь атакующей роте.
Ровно в 17.30 заговорили наши орудия, круша лес по обеим сторонам дороги. Взревели моторы мотоциклов; мотоциклы с колясками и сидевшие на них солдаты были похожи на хищников. Прильнув к своим БМВ, мои товарищи рванули вниз с подъема и гнали в направлении разрывов снарядов и стука пулеметов противника. За несколько секунд рота достигла края леса и пропала из вида. Мой водитель Петер нажал на педаль акселератора, и мы помчались вслед за ротой. Огонь нашей артиллерии все еще велся по опушке леса. Однако нам в ответ не было сделано ни выстрела. Маленькие грязные лошади жевали удила. Русские бежали на север по обе стороны дороги. Но что произошло потом? Рота остановилась. Она открыла огонь по бегущим русским и отдельным очагам сопротивления.
Рота стала наступать в пешем строю и теряла драгоценное время. Этого нельзя допускать! Мы должны были достичь перекрестка дорог в нескольких километрах дальше к северу и помешать организованному отходу русских из леса к левому краю нашего фронта наступления. Разозлившись, я двинулся вперед, чтобы возобновить продвижение. Бронемашины и штурмовые (самоходные) орудия расчищали путь мотоциклистам. За считаные минуты нами были захвачены русские орудия, тягачи и грузовики. Одного нельзя было делать — это останавливаться. Нужно было продолжать движение и использовать замешательство противника!
Измотанные безоружные русские приблизились к нам что-то крича. Сначала я не понимал, что они кричали, но потом услышал: «Украинские, украинские!» Они радовались как дети и без конца обнимали друг друга. Война для них была окончена.
Перекрестка дорог достигли в 18.15. Мы опередили колонны Красной армии, отступавшие на восток, и разоружили их. Теперь русские оказывали сопротивление лишь время от времени. Они совершенно потеряли присутствие духа от молниеносного наступления батальона. Сотни пленных были собраны на дороге, захвачено много стрелкового и прочего оружия. Противник оказался в ситуации, которая была нам на руку. Их части только начали отход. К сожалению, мы потеряли легкий бронеавтомобиль, который был подбит огнем противотанковой пушки во время боя, но, слава богу, мы могли пожаловаться лишь на то, что за время всей операции только один наш товарищ получил ранения. Хотя мы приспособились к русской манере ведения боевых действий и чувствовали свое полное превосходство, я посчитал разумным отойти и провести ночь в освобожденном районе в лесу. Основные силы нашей дивизии все еще вели где-то бои и могли догнать нас только к утру.
Лес был «живым». Мы слышали, как русские колонны отступали в восточном направлении. Это были последние части, отходившие с «линии Сталина» (линия укрепрайонов вдоль старой (до 17 сентября 1939 года) государственной границы с Польшей. — Ред.). Они искали путь на восток между наступающими германскими войсками — по лесам, болотам, относительно скрытым для наблюдения местам. Мы прилегли с готовым к бою оружием под рукой и ожидали нового утра. Шелест ветвей высоких деревьев смешивался с отдаленным грохотом выстрелов нескольких наших пушек где-то на востоке.
Утреннее солнце было поистине благодатным, и Господь подарил нам чудесный летний день. Я неохотно отдал приказ двигаться на север. 1-я рота 1-го разведывательного батальона CC опять ушла вперед и ожидала на дороге, готовая к движению, когда я велел Бремеру прорываться к автостраде. Обгоняя мой бронеавтомобиль, солдаты махали руками, улыбаясь мне и доедая остатки завтрака. Что-то принесет новый день?
Я быстро и кратко проинструктировал командира 2-й роты 1-го разведывательного батальона СС Крааса и последовал за ротой боевого походного охранения. Около пяти минут я следовал впереди. Помимо моей командирской машины (переделанной из средней бронемашины связи) компанию мне составили двое посыльных на мотоциклах. Гейнц Дрешер, мой блестящий переводчик, и я сидели на бронемашине, когда преодолевали небольшой подъем, и смогли разведать маршрут на несколько километров. Издали нам было видно, как исчезают за поворотом последние мотоциклисты. Основные силы батальона последуют за нами через несколько минут; они ждали, когда к колонне присоединится артиллерия. Мы молча смотрели вперед и наслаждались прекрасным солнечным днем. Поразительно, как в ходе боевой операции быстро забываешь кровопролитные сражения и считаешь даже несколько минут покоя даром Божьим. Глубокая тишина была нарушена событием, которое, пожалуй, было самым интересным из всего случившегося со мной за годы фронтовой жизни.
К своему великому удивлению, я увидел русскую противотанковую пушку на огневой позиции, уже проезжая мимо нее. За щитом пушки были видны напряженные лица нескольких русских солдат. Я хотел крикнуть, но подавил крик и дал своей бронемашине проехать вперед еще метров двести, прежде чем остановил ее. Посыльные на мотоциклах были кратко проинформированы о пушке, а я направился с двумя офицерами и четырьмя солдатами в лес, чтобы нейтрализовать «забытую» противотанковую пушку с тыла. Словно краснокожие на тропе войны, мы пробирались через высокие заросли вереска и черники, от дерева к дереву. Я рассматривал пушку сквозь деревья. Орудийного расчета уже не было видно. Может быть, русские артиллеристы убежали? Неужели они бросили свое орудие? Я крепко сжимал в руках, держа палец на спусковом крючке, свой автомат МР.38. Мои глаза все еще были прикованы к артиллерийской позиции. Я слышал дыхание Дрешера за своей спиной и не осмеливался обернуться. Шаг за шагом мы приближались к пушке.
«Стой! Стой! Руки вверх!»
На меня смотрели, смешно гримасничая, русские. Я стоял, окруженный русской ротой. Все это время мои товарищи и я пробирались в проходе между двумя русскими взводами. У меня кровь застыла в жилах. На нас было наведено множество винтовок. Ошеломленно смотрел я на окруживших меня людей. Сила тут уже ничего не решала. Приглушенным голосом я скомандовал своим товарищам: «Не стрелять». Стволы опустились. Атлетического сложения, симпатичный офицер стоял в 10 метрах от меня. Я пошел к нему. Он тоже отделился от своих товарищей и направился ко мне. Стало тихо. Русские солдаты и мои товарищи наблюдали за этой встречей. Мы остановились в двух метрах друг от друга, каждый взял свое оружие в левую руку и почти одновременно приветствовал противника. Затем мы сделали последний шаг и пожали друг другу руки.
Все это время я не испытывал никаких эмоций. Я не чувствовал себя ни побитым, ни победителем. Когда мы выпрямились после легкого наклона, то каждый объявил другого своим пленником. Русский смеялся, как будто я выдал лучшую шутку года. Его большие голубые глаза задорно сверкали, глядя на меня, в то время как я сунул руку в карман и вытащил для него пачку сигарет. Он вежливо подождал, пока я зажму сигарету между губ, затем спичкой зажег огонь. Мы оба вели себя так, будто были одни на широкой равнине и будто война уже давно забыта. Русский говорил только на ломаном немецком, а я не говорил по-русски. Я подозвал Дрешера и успел шепнуть ему: «Нам нужно выиграть время!» Дрешер и русский пустились в длительные переговоры о том, чья сторона должна сложить оружие.
Пока все это происходило, я ходил от одного русского к другому и предлагал сигареты. С усмешкой молодые русские солдаты брали сигареты и нюхали, прежде чем вставить конец сигареты между губ. Они наслаждались ароматом сигарет. Я дружески похлопал по плечу каждого русского, показывая, что им следует положить оружие на землю. Но в мгновение ока пачка опустела. Только тогда я осознал, что несколько удалился от Дрешера и стоял среди русских один. Я был несказанно рад, как только воссоединился с группой своих вокруг Дрешера. По интонации офицера я понял, что его терпению скоро придет конец. Очень медленно я придвинулся поближе к краю леса, чтобы заставить Дрешера и русского продолжить свои переговоры вне леса. Я ждал подхода батальона. Он мог появиться в любой момент и прекратить этот кошмар.
Мы все трое стояли на опушке леса и пытались еще раз объяснить русскому, что его подразделение окружено, а авангард нашей 1-й танковой группы уже почти достиг Киева. Тогда русский энергично покачал головой и велел Дрешеру сказать мне, что он офицер, а не тупица. В этот момент на дороге прогремел взрыв, и я увидел объятый пламенем легкий бронеавтомобиль. Русская противотанковая пушка подбила его с расстояния примерно в двадцать метров. Клубы густого дыма поднимались в небо. Поскольку я знал, что все мои машины всегда двигались довольно рассредоточенно, чтобы иметь достаточный сектор обстрела, следующая машина могла появиться в любой момент. Ее башня появится из-за подъема в любую секунду. Русский настойчиво требовал, чтобы я положил на землю автомат. Я попросил Дрешера объяснить русскому офицеру, что я не понял последнего предложения и что он должен показать мне, что имеет в виду.
Русский посмотрел на меня недоверчиво и положил свой прекрасный автомат (видимо, автоматическая винтовка Симонова образца 1936 года — Ред.) с оптическим прицелом на дорогу. Ему не следовало этого делать. С быстротою молнии я оказался возле оружия, наступив на него, и встал, напирая своим плечом на плечо соперника. И мы оба стояли, как статуи, между русскими с одной стороны дороги и моими товарищами с другой.
Все мои солдаты перебрались на нашу сторону дороги. Из глубины леса голос комиссара фанатично призывал к действию. Все больше русских винтовок было наведено на меня, и я даже еще теснее прижался к офицеру. Даже Дрешер спрятался в кювете. В этот момент мимо меня пробежала тень. Я не смел оглянуться, но тем не менее я понял, что это были мои бронемашины. Все произошло молниеносно. Команды комиссара не оставляли сомнений в том, что огонь может быть открыт в любой момент. Я последний раз посмотрел в глаза своему противнику. Он чувствовал, что надвигалось. Спокойно он посмотрел в ответ. Затем я прокричал: «Огонь!»
Взрывы осколочных снарядов 20-мм автоматических орудий бронемашин сотрясли лес. Мои товарищи бросили гранаты через дорогу, а я мгновенно прыгнул в кювет. Русский командир лежал на дороге. Война для него была окончена.
Мы попытались ретироваться, но это было невозможно. Впереди был небольшой мост. Бронемашине оставалось пройти вперед пару сотен метров, когда русская противотанковая пушка перенесла туда огонь. Становилось неуютно. Мы ожидали, что русские атакуют через дорогу в любой момент. В этот момент произошло то, чего я никогда не забуду. Наш самый юный посыльный на мотоцикле Гейнц Шлунд (впоследствии ставший чемпионом Германии в беге на 1500 метров) вскочил, побежал к своему мотоциклу с коляской, прыгнул на сиденье и исчез. Я видел, как он ехал к бронемашине, крикнул что-то ее командиру, а потом вернулся к нам. Он помахал мне. Я вскочил и опустился поперек между сиденьем и коляской. И мы помчались назад к своему батальону.
2-я рота 1-го разведбатальона СС спешивалась, а руководил атакой Хуго Краас. Тяжелые орудия, минометы и пехотинцы со стрелковым оружием быстро заняли позиции. Бой был тяжелым. Русские сражались за каждым деревом. Но это было бесполезно. Через пятнадцать минут все было кончено.
Я поискал русского командира и нашел его с пробитой пулями грудью. Он был похоронен в той же могиле, что и мои павшие в этом бою товарищи.
После боя у Маршилиевска мы достигли автострады «Север», по которой двигались части 25-й пехотной моторизованной дивизии и части обеспечения 13-й и 14-й танковых дивизий. В числе убитых в Маршилиевске русских был комиссар Нойман. Нам было любопытно, не немец ли он. 25-й мотоциклетный батальон завязал ожесточенный бой к северу от Соколова и запросил нашей помощи. Я предоставил в их распоряжение пару штурмовых (самоходных) орудий, которые в скором времени оказали поддержку батальону.
Наш батальон в качестве сил прикрытия занял участок восточнее Соколова, примерно 20 километров по фронту. Примерно в 14.55 движение по автостраде было прервано. Силы противника пересекли ее западнее Соколова и перерезали, таким образом, все пути снабжения III моторизованного корпуса. Участок нашего батальона подвергся ураганному огню. Наш штаб разместился под чудесным дубом в 100 метрах к югу от автострады. Пулеметный огонь пробивал густую листву дерева так, что зеленые листья, кружась, опускались на землю. Петер раздобыл для меня тарелку рисового пудинга, который я съел с большим аппетитом под защитой толстого ствола. Только теперь, спустя много часов после случая с русским командиром, я нашел время подумать о еде. Неожиданно рис сделался безвкусным, а у меня мурашки побежали по всему телу.
На рассвете штаб оказался в пределах досягаемости тяжелой артиллерии. Роты докладывали о концентрации противника в лесистых районах к северу от автострады. Мы при помощи артиллерии и других тяжелых видов оружия пытались ликвидировать обнаруженные скопления противника. Но русские не собирались терять присутствия духа. Я волновался за своих мотоциклистов, поскольку участок был необыкновенно большим, а под рукой не было резервов. Бронемашины роты сновали взад-вперед по автостраде, чтобы прикрывать бреши в нашей обороне. Похоже, ночь обещала быть жаркой. Я опять поехал к правому флангу сектора, чтобы побывать в двух мотоциклетных ротах. 1-я рота 1-го разведывательного батальона СС со своим правым флангом на мосту Тения подверглась особенно жестоким атакам. Обе роты хорошо окопались. Мои мотоциклисты впервые в этой войне зарылись в землю.
На всем отрезке пути по моей бронемашине велся огонь из пулеметов и стрелкового оружия. Русские пули стучали по броне и рикошетили, издавая «поющий» звук, заполняющий все вокруг. Личный состав батальона окопался, и все, от поваров до писарей и последнего водителя, были на огневых позициях и ждали ночи.
В 23.30 ожидавшаяся атака русских началась. Ужасный град металла обрушился на наш участок. От отвратительных криков «Ур-ра, ур-ра!» кровь стыла в наших жилах. Эти нервирующие крики были для нас чем-то новым. Вспышки осветили темноту. Трассирующие пули создавали цветную дорожку в ночи. Русские прорвались к автостраде, и атака захлебнулась только в результате фланкирующего огня нескольких бронемашин.
Еще одна атака последовала около полуночи. Ее основные усилия были направлены на 1-ю роту 1-го разведбатальона СС. Русские прорвались на ее позиции и уничтожили два пулеметных гнезда, но были отброшены саперными лопатками и штыками в ходе рукопашного боя. Прежние позиции были отбиты. Огонь артиллерии противника впервые стал более интенсивным. Батарея тяжелых «рельсовых пушек» обстреливала интенсивным огнем перекресток дорог к югу от Соколова и штаб батальона к востоку от перекрестка.
У мотоциклетных рот кончались боеприпасы, и мотоциклисты просили срочного их пополнения, но как нам доставить боеприпасы на правый фланг? Путей подхода к правому флангу не было, а автострада являлась разграничительной линией между русскими и нами. Только дорога отделяла ведущие боевые действия подразделения противников друг от друга. Я снова услышал голос Крааса в своих головных телефонах и видел страшный «фейерверк» на его участке справа от меня. 1-й роте 1-го разведывательного батальона СС и минометам позарез нужны были боеприпасы. Крики «Ураа! ураа!» послышались справа от меня — это русские атаковали наш штаб. По атакующим открыл огонь взвод 20-мм зениток — он стрелял зенитными снарядами, дающими при разрыве массу осколков. Зенитные установки сосредоточили огонь прежде всего на зарослях кустов в дальнем конце дороги. Тогда Петер снял маскировочное покрытие с левой фары и поехал, освещая себе путь вниз по дороге. Во время движения в бронемашину несколько раз попадали пули, но боеприпасы ротам были доставлены.
Напрасно я просил подкреплений. Прибытия других батальонов можно было ожидать самое раннее к полудню. Они еще только снимались с укрепленного рубежа возле Мирополя. И снова огонь тяжелой артиллерии противника дождем накрыл правый фланг участка. Снаряды русских 152-мм орудий, установленных на железнодорожных платформах, потрясли лес на участке 1-й роты 1-го разведывательного батальона СС, и около 1.00 третья лавина русских обрушилась на нас. Спустя несколько минут фланговая рота запросила подмоги. Противник вклинился в ее оборонительные позиции, и завязался рукопашный бой. Безумные существа, русские и немцы, дрались за свою жизнь. Каждый сам за себя.
Я не мог больше этого вынести. Я сорвал головные телефоны, прыгнул в бронеавтомобиль и погнал. Не глядя ни налево, ни направо, мой водитель ехал напролом через группы атакующих русских, которые пересекали автостраду там, где были бреши в нашей обороне. Мы двигались, не включая фар, и поэтому видели только тени тех, кто пересекал дорогу. Тормоза взвизгнули, когда автомобиль сделал левый поворот на дороге, а затем скрылся за небольшой сельской постройкой. Мотоциклисты как раз отбивали последнюю атаку русских. Она совершенно захлебнулась, получив отпор оборонявшихся. Атакующие были полностью уничтожены.
Крики людей, смешиваясь со стуком пулеметов и глухими взрывами гранат, делали невозможной всякую связь. Краас и я отползли за обломки стены, наверное метрах в двадцати к югу от дороги, и пытались что-то разглядеть в утреннем тумане. Огонь тяжелых минометов русских накрыл весь участок. Несколько мотоциклистов вынесли из боя тяжело раненного товарища, а затем разорвали на нем гимнастерку, чтобы оказать первую помощь. Я выглянул и увидел моего старого товарища Грецеха. Его глаза были закрыты, а грудь слабо вздымалась и опускалась. Он был смертельно ранен. Я окликнул его, позвал по имени — я хотел вернуть его к жизни, но все было напрасно. Смерть уже вступала в свои права. Его губы шевелились, как будто Грецех хотел, чтобы я передал последние его прощальные слова жене и детям. Его веки приподнялись так, что стали видны глаза, которые уже больше ничего не видели. Затем голова медленно упала набок. Пуля в сердце оборвала его жизнь.
Гауптшарфюрер СС фон Берг, ветеран-фельдфебель сначала 14-й, а затем 15-й роты 1-го пехотного полка СС, был в первом одиночном окопе. Он был командиром взвода 1-й роты 1-го разведывательного батальона СС. Удар снаряда в грудь вырвал его из наших рядов. Юпп Хансен, давний друг Берга, криками взывал о помощи. Его крики захлебнулись хлынувшей кровью. Осколком или пулей ему пробило легкое, и ранение оказалось смертельным. Хансена оттащили в укрытие, положив на плащ-палатку. Юпп узнал меня, хотел заговорить, но уже не смог этого сделать. Он умер несколько часов спустя.
Наступивший новый день высветил мрачный пейзаж. Выжженная местность, воронки, вывороченные с корнем деревья, разбитая техника и чернеющие развалины могли довести молчаливого слабонервного свидетеля до безумия. Передо мной был 1-тонный тягач. Ночью он представлял собой хорошую освещенную цель и теперь был дымящейся развалиной. Слабый дымок вился через дорожную обочину. Водитель сидел за рулем. Его форма сгорела на теле; только черный пепел покрывал в отдельных местах обуглившуюся грудь. Почерневший череп с пустыми глазницами все еще был устремлен в направлении движения. Мне хотелось кричать, ругать все это безумие войны, но я бросился в следующий окоп и ответил на огонь русского, который лежал за кустом не более чем в 50 метрах на другой стороне дороги. Глядя на распростертых, скребущих землю людей вокруг меня, я представил себе кровавые поля Вердена. Мои товарищи и русские солдаты лежали мертвые в окопах — они убили друг друга. Выжившие выбрасывали из мелких окопов мертвых — они хотели жить и искали укрытия.
Наступил день. Не было видно ни одного живого русского; поле боя было пустым. Перед нами были заросшие цветами луга и колышущиеся поля зерновых. Ни один выстрел не нарушал тишину утра. Мои прижавшиеся к земле товарищи присели, затем встали — сначала боязливо, а потом уже не опасаясь. Вот встал первый солдат, зажег сигарету и посмотрел в направлении противника. Все завороженно смотрели на стоявшего мотоциклиста. Ничего не случилось. Возгласы и слова ободрения передавались из окопа в окоп. Жизнь снова захватила нас в свои объятия. Она брала свое.
Я пожал руку Хуго Краасу. В течение ночи он был становым хребтом обороны. Он нервно моргал. Мы пожали друг другу руки, а в его словах была горечь. Мы оба за последние два дня потеряли больше своих боевых товарищей, чем за все предыдущие кампании, вместе взятые.
По радиосвязи сообщили, что нас сменит 3-й батальон 1-го пехотного полка СС, который должен прибыть на место к полудню. Как раз тогда, когда мы собирались вернуться в штаб батальона, унтерштурмфюрер СС Баумхардт попросил меня разведать заросли в 150 метрах к северу от дороги. Он совсем недавно заметил там какое-то движение. Петер вырулил по направлению к зарослям и хотел обогнуть их на расстоянии. Он огибал заросли по все меньшему радиусу, но я не замечал противника. Тогда Петер подъехал совсем близко. Я стоял, высунувшись из люка башни. Вдруг, откуда ни возьмись, выскочил русский офицер. Сделав один прыжок, он уже стоял на склоне перед нашей машиной и стрелял. Всем телом отшатнувшись назад от такой его необыкновенной прыти, я выстрелил из пистолета и пригнулся. Машина остановилась; она не двигалась. Я заорал на Петера. Последовал громкий удар в коробке передач, бронемашина задергалась и поехала рывками. Петер попытался бросить в заросли гранату, но она сразу же закатилась под нашу бронемашину, где и взорвалась. Петер больше никогда не повторял подобной тактики ближнего боя.
По прибытии в 1-ю роту 1-го пехотного полка СС мы попали прямо под обстрел русских орудий, что нисколько не поколебало боевой дух батальона. Гренадеры под командованием Фрица Витта никогда не проявляли нерешительности. Этот батальон уже был сильной, бесстрашной «пожарной командой». В дорожном кювете я встретил старого товарища, с которым проходил подготовку в Ютербоге в 1934 году. Квасовский, парень ростом выше 1,9 метра, получил серьезное ранение ноги. Осколок снаряда раздробил ему ступню. Своим складным ножом этот уроженец Восточной Пруссии сделал последний разрез и отделил ступню от тела.
Смена прибыла на место без задержек. Вскоре был убит гауптштурмфюрер СС Хемпель; он был хорошим приятелем Грецеха. Мы похоронили погибшего под грохот русской артиллерии. Прощальные речи заглушил шум ревущих двигателей. Автострада снова была открыта. Колонны германских войск покатились на восток.
Мы двигались на Житомир и вели бои на подступах к Киеву вместе с 13-й и 14-й танковыми дивизиями. Затем наш батальон был заменен разведывательным батальоном пехотной дивизии и высвобожден для выполнения других задач.
В то время как 1-я танковая группа Клейста наступала через Житомир на Киев, части 6-й армии атаковали силы русских возле Умани, взяв перед этим Винницу. Южнее наступала 17-я немецкая армия. Дивизии III моторизованного корпуса, задействованные в наступлении на Киев, затем были заменены частями 6-й армии и повернули на юго-восток, на Кировоград и Кременчуг.
Около 3 часов 30 июля мы остановились в южных предместьях Зибермановки и прикрывали правый фланг нашей дивизии, который подвергся атаке. К 5 часам утра мы вышли к Лещиновке, которую обороняли крупные силы противника. 2-я рота 1-го разведывательного батальона СС увязла в болоте на подходе к деревне и была прижата к земле огнем тяжелой русской артиллерии. 1-я рота 1-го разведывательного батальона СС также была под сильным обстрелом. Около полудня русские войска попытались прорваться на восток. Танки противника на полной скорости мчались прямо на мотоциклистов и пытались раздавить наши противотанковые средства. Выход из боя мотоциклетной роты оказался невозможным из-за огня русской артиллерии.
Во время этого жесточайшего боя был убит унтерштурмфюрер СС Баумхардт, командовавший взводом во 2-й роте 1-го разведывательного батальона СС. Командир роты гауптштурмфюрер СС Краас был ранен. Временное командование ротой взял на себя оберштурмфюрер СС Шпет. Осколок снаряда оторвал нижнюю челюсть одному из наших самых молодых товарищей, мотоциклисту СС Гусману. Рискуя собственной жизнью, боевые товарищи эвакуировали его.
Внезапной атакой нескольких бронемашин была взята в плен русская рота. У роты был приказ обеспечивать проход по мосту возле Лащевого.
31 июля батальон перешел в оперативное управление XXXXVIII моторизованного корпуса, который получил задачу выйти к Новоархангельску и завершить окружение русских в Уманском котле. Новоархангельск мы достигли ровно в полдень без боев. Это крупное село раскинулось на левом берегу небольшой реки Синюхи, которая протекала с севера на юг и была непроходима для танков из-за своих крутых берегов.
Как только мы вышли к первым домам села, то попали под интенсивный артиллерийский обстрел с запада. К северо-западу от города я заметил немецкую батарею, несколько бронемашин и мотоциклов, удалявшихся на северо-восток. Эти немецкие войска, видимо, приняли нас за русских. Мы безуспешно пытались связаться с этой немецкой частью сигнальными ракетами. Однако их огонь невозможно было остановить, а потом они удалились. Как мы узнали позднее, это был 16-й разведбатальон. Он оторвался от противника не в том направлении и, соответственно, заставил нас лишний раз потрудиться.
В селе по нас был открыт огонь из стрелкового оружия и к мосту пришлось пробиваться с боем. Там мы нашли брошенный бронеавтомобиль 16-го разведбатальона. Сам мост был поврежден минами. У нас в тылу 1-й батальон 1-го пехотного полка СС уже достиг Новоархангельска и с боем захватил юго-восточную часть села. После этого я почувствовал себя значительно спокойнее. Мы могли положиться на Фрица Витта. 1-й батальон 1-го пехотного полка СС и 1-й разведывательный батальон соединились. Мы всегда хорошо ладили друг с другом.
К 18.00 село было целиком в наших руках. Однако кроме моих бронемашин, других доступных резервов не было. Когда наступила темнота, русские атаковали позиции батальона, наступая с северо-восточной окраины села крупными силами пехоты и восемью танками. Наши 37-мм противотанковые орудия открыли огонь прямой наводкой. Но что такое? Танки это ничуть не беспокоило! Они продолжали наступать на мотоциклистов. Снаряды рикошетом отскакивали от брони русских танков. Слава богу, мотоциклисты были среди домов и, таким образом, смогли укрыться от танков. Русская пехота также вклинилась в наши позиции и потеснила нашу роту. Танки произвели большое впечатление на моих солдат. Я надеялся, что это не превратится в полный разгром!