Зеркало, которое не хотело отражать ничего

Зеркало в этой комнате было единственное, зато немыслимых размеров и очень старое: в тяжёлой раме с завитками и сильно потускневшее. Наверное, оно помнило ещё те времена, когда одно зеркало могло стоить целого состояния! Вы ведь знаете, что в прошлом зеркала были безумно дорогим удовольствием и только очень немногие могли позволить себе иметь зеркало? У бедных людей зеркал не было… да и зачем они бедным? Чтобы видеть, как они бедны?

Так что Зеркало наше явно имело весьма и весьма долгую – и, несомненно, благородную – историю до того, как оно появилось в доме… Правда, истории этой я не знаю, а придумывать не хочу. Только из‑за долгой своей истории это было уже довольно усталое Зеркало. Хоть с данным фактом никто, конечно, особенно не считался – и, едва только наступало утро, все наперегонки спешили начинать прихорашиваться перед Зеркалом.

Плюшевая Скатерть, то и дело поглядывая на своё отражение, выбирала самый непринуждённый изгиб, чтобы им и встретить новый день.

Кожаное Кресло, которому кто‑то сказал, что у него красивый профиль, размещалось перед Зеркалом под определенным углом – точно в профиль.

Тяжёлая Штора приосанивалась и начинала выглядеть почти бодро – во всяком случае, хоть не провисала, как это обычно случалось к концу дня.

Книжный Шкаф встряхивался – и книги быстро выстраивались в ровные ряды.

Короче говоря (а короче и нужно, поскольку в комнате было невероятное количество самых разных предметов – и все их тут ни за что не перечислить!), с утра каждый приводил себя в полную готовность, чтобы как нельзя лучше соответствовать своему положению и назначению перед лицом предстоящих событий.

Но в одно хмурое утро Плюшевая Скатерть, привычно заглянув в Зеркало, не увидела там Плюшевой Скатерти. Испуганно отпрянув от Зеркала и похлопав Кожаное Кресло кистью по спине, она шёпотом произнесла:

– Кажется, я умерла.

– Едва ли, – сонно потянулось Кожаное Кресло. – Мёртвые не просыпаются так рано.

– Я не отражаюсь в Зеркале! – пропустив это замечание мимо ушей, тихо запаниковала Плюшевая Скатерть, а Кожаное Кресло буркнуло:

– Это ещё что за глупости!

Но тут оно заглянуло в Зеркало и – не увидело там Кожаного Кресла.

Тяжёлой Шторы и Книжного Шкафа в Зеркале тоже не оказалось. В Зеркале не оказалось вообще ничего. Зеркало было совершенно пустым.

А когда страсти в комнате распалились не на шутку, это совершенно пустое Зеркало спокойно сказало:

– Минутку внимания. Я хотело бы сделать одно заявление.

Все сразу зашикали друг на друга и притихли.

– Значит, так… – откашлялось Зеркало. – Мне уже, как некоторые из вас знают, немало лет – и признаюсь вам, что за долгую мою жизнь во мне уже довольно всего наотражалось. Я собирало и собирало в себе эти отражения, и, в конце концов, их скопилось слишком много. Сегодня ночью я внезапно поняло, что столько отражений мне больше не удержать. Поэтому я было вынуждено стереть все старые отражения, а когда сделало это, то почувствовало необычайную лёгкость. И с этого момента больше не хочу отражать ничего.

– Вообще ничего? – еле слышно прошелестела Плюшевая Скатерть.

– Вообще.

Тишина в комнате сделалась такой напряжённой, что стало отчётливо слышно, как далеко в Африке из одного конца джунглей в другой пролетела муха цеце.

– Это очень печально, что Вы так сильно устали, – общим тяжёлым вздохом вздохнула за всех Тяжёлая Штора.

После её вздоха в комнате долго не было слышно ни единого звука.

– А может быть… – тихо предложило наконец Кожаное Кресло, – может быть, если Вам тяжело отражать сразу всех, Вы согласились бы отныне отражать только некоторых?

– Кого, например? – устало спросило Зеркало.

– Например… Плюшевую Скатерть, – прошептало Кожаное Кресло и покраснело просто‑таки всей своей кожей. – Она такая красивая!

Плюшевая Скатерть всплеснула кистями: Кожаное Кресло никогда прежде не говорило ей ничего подобного.

– А если в Вас останется немножко места, – робко поддержал Кожаное Кресло Книжный Шкаф, – не смогли бы Вы отразить ещё и Тяжёлую Штору: у неё такие благородные формы…

Тяжёлая Штора, услышав это, даже чихнула от неожиданности. Она и не подозревала, что кто‑нибудь в этой комнате находит её формы благородными!

– И ещё… – сказала вдруг Тоненькая Вазочка на столе, – допустим, у Вас останутся хоть какие‑то силы… а много сил на это не потребуется, – отразите, пожалуйста, вот этот Букетик Незабудок. Он совсем свежий – и если его сейчас не отразить, то потом может быть уже поздно…

– У меня тут тоже вот маленькая просьба… – тихо начал из самого дальнего угла Дедушкин Портрет. – Если не трудно… отразите, пожалуйста, хоть на минутку Бабушкин Портрет – пусть даже только родинку на правой щеке… этого вполне достаточно.

– И вон того Маленького Всадника на картине… он такой отважный! – совсем уж почти неслышно пролепетала Фарфоровая Кукла за стеклом в шкафу.

– И меня, меня не забудьте отразить, – подхватил только что проснувшийся и ещё ничего не успевший понять Позолоченный‑Торшер‑под‑Красным‑Колпаком, – я тут самый красивый!

Зеркало вздохнуло, медленно оглядывая всех, кто был в комнате. Ну, что ж тут скажешь… возраст возрастом, а дело делать надо! Потускневшая поверхность дрогнула, и на ней один за другим начали по очереди проступать Плюшевая Скатерть и Кожаное Кресло, Тяжёлая Штора и Книжный Шкаф, Тоненькая Вазочка на столе и Букетик Незабудок, Дедушкин и Бабушкин Портреты, Маленький Всадник на картине и Фарфоровая Кукла…

Только Позолоченный‑Торшер‑под‑Красным‑Колпаком не проступил на потускневшей поверхности… так, словно никакого Позолоченного‑Торшера‑под‑Красным‑Колпаком и не было в комнате.