Самоубийственные действия на реке Потомак

Снегопад начался просто чудесно. Он округлил края углова­тых зданий Вашингтона и выкрасил его памятники в белый цвет. Но к полудню 13 января 1982 г. он потерял всякое мило­сердие к местным жителям. Горы снега валились с неба и толстым слоем покрывали землю. Работников государственных учрежде­ний отпустили с работы пораньше, и на улицах возникли огром­ные пробки. Обычно кровельщик больницы Святой Елизаветы Роджер Олиан добирался до дома за полчаса. Но в тот день он провел за рулем машины уже два часа, однако еще не преодолел и половины пути. Быстрее было бы пойти пешком.

На подъезде к мосту на Четырнадцатой улице, который вел че­рез реку Потомак из округа Колумбия в Вирджнию, старый «Дат-сун»-пикап Олиана начал проявлять недовольство. Ему давно был нужен новый аккумулятор, а теперь еще и заканчивался бензин. Беспокоясь, что машина может заглохнуть и больше уже не завес­тись, Олиан не включал радио и дворники.

Когда в 16.01 в соседний пролет моста вошел Боинг-737, Олиан даже не заметил этого. Заключенный внутри своего покрытого снегом грузовичка, он не услышал и не почувствовал удара. Олиан начал замечать, что происходит нечто странное, только когда ос­тановился ехавший перед ним автомобиль. Водитель вылез и по­дошел к его пикапу. Олиан опустил стекло, и заснеженную тиши­ну прорезали крики мужчины.

— Ты это видел?

— Что «это »?

— Самолет! В реку только что упал самолет! — кричал мужчина.

Олиан отмахнулся от него. «Я подумал, что у него не все в по­рядке с головой. Единственное, чего я хотел, — так это поскорее добраться домой».

Но тот человек продолжал выкрикивать: «Я думаю, он может взорваться!»

«Ну, так залезай в машину и уезжай!» — сказал ему Олиан, за­крывая окно.

Мужчина послушался. Но, поехав за его машиной, Олиан заме­тил, что и другие автомобилисты ведут себя весьма странно. «Будто ты уронил кусочек хлеба в муравейник, и все муравьи вдруг начали двигаться каким-то странным образом. Поэтому я подумал: а вдруг этот мужик был прав? » Почти не раздумывая о том, что он делает и заведется ли позже его пикап, он подрулил к обочине и остановил машину. Если действительно рядом упал са­молет, а он этого даже не заметил, подумал Олиан, то это, скорее всего, был небольшой частный самолет. «Может быть, я смогу по­нять, что происходит, — сказал он себе, — а если кому-то нужна помощь и мне удастся сделать что-нибудь, пусть даже чисто фор­мально, это будет интересно».

«Это не маленький самолет»

Что заставляет человека рисковать собственной жизнью во имя спасения чужой? Одно дело — понести чей-то портфель во время эвакуации из горящего здания или помочь перепуганному незна­комцу подняться на ноги. Мелкие акты милосердия не требуют от нас многого, но, как мы уже убедились, имеют очевидную цен­ность с эволюционной точки зрения. Но как объяснить поистине иррациональные проявления душевной щедрости? Как бы мы ни превозносили героизм, он остается для нас совершенно непости­жимым явлением. Разве не такое поведение должно быть первым естественным кандидатом на эволюционное искоренение?

Данная глава посвящена проявлениям исключительной добро­детели. Мы уже провели анализ особенно неудачного поведения — паники. Мы рассмотрели гораздо более распространенное пове­дение, выражающееся в бездействии и называемое параличом. Однако почти в каждой катастрофе обязательно присутствует ге­рой. Иногда таких героев сотни. Все, что последует ниже, не бу­дет попыткой спеть дифирамбы герою. Этому посвящено множе­ство других достойных книг. В данной главе мы не станем устраи­вать оваций, а попытаемся понять этот феномен. Для этого мы попробуем посмотреть герою прямо в глаза и спросить его: о чем же, черт возьми, ты тогда думал?

Спускаясь легкой трусцой вниз к реке, Олиан увидел с дюжину других людей, таких же водителей, как и он, вылезших из своих автомобилей, чтобы посмотреть, что случилось. Они столпились на берегу реки и пытались связать из шарфов и электрических ка­белей спасательный трос. В воде, на расстоянии 75—100 ярдов от берега, Олиан увидел торчащее из воды хвостовое оперение пас­сажирского самолета. «Сначала я подумал, что это совсем не ма­ленький самолет, — вспоминает он, — а потом удивился, где же все остальное? »

Оказавшись ближе, он заметил, что посреди обломков самоле­та, пытаясь держать головы над месивом изо льда и снега, в воде плавали шесть человек. Это были пассажиры. Олиан сразу же по­нял, что никакого очевидного способа спасти их просто не суще­ствует. Река была покрыта льдом, и до них нельзя было добраться на лодке. Выбраться в безопасное место своими силами утопаю­щие тоже не могли: самолет раздробил весь лед между местом па­дения и берегом. Да и снегопад был настолько сильным, что Оли­ан не мог представить себе, как в таких условиях мог бы работать вертолет. Приблизившись к реке, он услышал, как выжившие в ка­тастрофе люди просят помочь им. Их крики эхом разносились в стылом воздухе. «Было ясно, что они знают, в каком сложном по­ложении оказались», — говорит Олиан. Но люди, находящиеся на берегу реки и на мосту, могли только смотреть на происходящее. Добежав до кромки воды, Олиан не остановился, чтобы пого­ворить с собравшимися там людьми. Он не снял подбитые сталью ботинки и не вынул из кармана пятифунтовую связку ключей. Он просто прыгнул в воду. Как он сказал позднее, ему было необхо­димо, чтобы те люди знали, что кто-то пытается их спасти. Вот и все. «Им нужно было немедленно увидеть кого-то. Если я когда-либо в жизни был в чем-то абсолютно уверен, так это в этом, — говорит он в своей спокойной, размеренной манере. — В худшем случае я просто ничего не смог бы сделать для их спасения, но, по крайней мере, подарил бы им надежду».

Сегодня Олиан совсем облысел, отрастил седую бороду и но­сит очки в тонкой оправе, став похожим на коллекционера вин и любителя классической литературы. Но в действительности он почти весь день проводит на улице, занимаясь тяжелым физиче­ским трудом. Он руководит небольшой собственной службой озе­ленения. Олиан занялся этим делом в 2002 г., когда правительство уволило его с должности кровельщика, на которой он прослужил более двадцати лет. Он часто работает в одиночестве, словно ак­робат, забираясь на деревья и срезая ненужные ветки. Когда мы встретились с ним в его красном кирпичном домике в Арлингтоне, он был одет в джинсовую рубашку, коричневые джинсы и крос­совки землистого цвета, которые часто видишь на работниках на­чинающих технологических компаний в Сиэтле. Его длинные руки устало висели вдоль тела, как у баскетболиста.

Мы усаживаемся в гостиной рядом с печкой, в которую Олиан периодически подкидывает дрова из симметрично уложенных по­ленниц. В процессе разговора он ласково гладит Сэнди, миниа­тюрного пуделя, одну из двух собачек, в которых они с женой не чают души. В начале разговора Олиан нечасто встречается со мной взглядами. Описывая тот давнишний, странный день на По­томаке, он смотрит на своего пуделя. Когда вторая собака по име­ни Пампкин подходит, чтобы лизнуть Сэнди в нос, он прерывает свой рассказ и возится со своими питомцами. «Ой, смотрите, они целуются!» — говорит он. Расслабившись, Олиан начинает чаще смотреть мне в глаза. Собаки со временем уходят куда-то по сво­им собачьим делам.

Герой на борту

Самолет авиакомпании Air Florida, следующий рейсом 90, вылетел ранним утром того дня с коркой льда и снега, покрывающей его крылья. Вылет Боинга-737, направлявшегося в Форт-Лодердейл во Флориде, задержался почти на два часа, пока в Национальном аэропорту округа Колумбия с взлетно-посадочных полос убирали снег. Аэропорт вновь был открыт для полетов незадолго до трех утра. Экипаж рейса 90 устранил обледенение, но не настолько тща­тельно, как следовало. После взлета самолет изо всех сил стремил­ся в небо, но тяжелая корка льда тянула его к земле.

Джо Стайли знал, что самолет упадет, еще до того, как он оторвался от взлетной полосы. Будучи административным работником СТЕ, он постоянно путешествовал. Он летал Боинга-ми-737 из Национального аэропорта, по крайней мере, раз в неде­лю. Может быть, оттого, что Стайли и сам умел водить самолет, он мог видеть определенные вещи, которых не замечало большин­ство окружающих. Прежде всего он заметил, что экипаж не за­кончил работы по устранению обледенения. Они видел это через окно. Но когда самолет все-таки взлетел, Стайли почувствовал, что он движется слишком медленно. Он уселся, застегнул ремень безопасности и велел своему секретарю Патришии (Никки) Фелч сделать то же самое: «Я сказал: Никки, нам с тобой не светит ничего хорошего. Делай, как я. А потом засунул голову поближе к своему мягкому месту».

Перед падением лайнера Стайли еще раз успел выглянуть из окна. Он увидел, что самолет идет с большим креном на левое крыло, и снова спрятал голову между ног. В тот день, 13 января, был день рождения его сына. За мгновение до того как самолет врезался в мост, Стайли попросил прощения у Бога за то, что по­зволил себе в этот день уехать в командировку. Ему было больно думать, что теперь его сын всегда будет вспоминать день своего рождения как годовщину смерти отца.

Всего через несколько секунд после взлета, меньше чем в миле от аэропорта, рейс 90, подобно тарану, врезался в мост на Четыр­надцатой улице, уничтожив семь автомобилей, убив четырех человек и снеся целую секцию ограждения моста. Во время удара самолет развалился на десяток частей.

По воспоминаниям Стайли, ощущения во время столкновения с мостом были во многом похожи на то, что испытываешь во вре­мя автомобильной катастрофы. Удар сотряс его до костей. Тем не менее падение в воду было еще хуже. Он почувствовал, как теряет сознание: «Удар был невероятной силы. Я уже не рассчитывал, что смогу прийти в себя».

Очнувшись, Стайли обнаружил, что сидит на своем месте, по шею погруженный в воду. Фелч по-прежнему была рядом. Он слы­шал, как вокруг стонут люди. Затем самолет начал тонуть. Он по­грузился в воду и, как ему показалось, очень долго опускался, пока наконец не улегся на дно реки. Пока все это происходило, Стайли мысленно составлял в голове список действий. Предстояло сделать многое. Прежде всего надо было освободить сломанную и застряв­шую в обломках левую ногу. Затем отстегнуть ремень безопасно­сти. Потом надо было помочь Фелч. Подобно многим другим опи­санным в данной книге выжившим в катастрофах людям, обладав­шим военной подготовкой, Стайли умел составлять план действий. Возможно, именно это и спасло ему жизнь. «В такой подготовке есть гигантский плюс, — говорит он. — Ты не сидишь на месте, раз­думывая, что надо делать, а просто делаешь, что надо ».

Как только самолет перестал двигаться, Стайли начал выпол­нять пункты своего плана. Он выдернул зажатую ногу, расстегнул ремень и начал оказывать помощь Фелч. Ему пришлось сломать ей ногу, чтобы освободить ее. Затем они вместе поплыли мимо ос­тальных сидений, мимо студентов колледжа, с которыми болтали на взлетной полосе перед вылетом. Они не могли остановиться, чтобы помочь кому-то еще. Они слишком долго пробыли под во­дой, и их легкие уже не выдерживали напряжения. Они продол­жали плыть, схватившись за руки и на ощупь пробираясь к выходу через черную воду. Наконец они выбрались на поверхность реки. Глотнув морозного воздуха (было около -5° С ), они увидели в де­сяти ярдах от себя торчащее из воды хвостовое оперение самоле­та. Больше держаться было не за что. Они помогли друг другу до­плыть до него. Потом они увидели Келли Данкан, единственную из экипажа выжившую 22-летнюю стюардессу. Она тоже подплыла, чтобы ухватиться за хвост лайнера. Затем на по­верхности появилась Присцилла Тирадо. «Где мой ребенок? Никто не видел моего ребенка?» — кричала она. Всего за пять минут она потеряла двухмесячного ребенка и мужа. Стайли подплыл к Тирадо и подтащил ее к небольшой группе вы­живших. Он помнит, что она чуть не задушила его, слишком силь­но ухватившись за галстук.

Снег валил безостановочно. Капли воды на ресницах Стайли замерзли и превратились в крошечные сосульки. У него были сло­маны обе ноги и одна рука. Все пассажиры получили серьезные ранения. Стайли увидел плавающий в воде спасательный жилет, но не смог открыть пластиковую упаковку донельзя замерзшими руками. Данкан разорвала ее зубами. Они надели его на Фелч, и Данкан заполнила его воздухом, дернув за шнур. Несмотря на ра­нения и относительную неопытность, Данкан в тот день мастерски исполняла свои обязанности, делая все, как ее учили.

К этому моменту на мосту уже собралась толпа. Люди глазели на небольшую группу спасшихся. Некоторые из них сбросили вниз веревки. Но Стайли не думал, что ему удастся доплыть до моста, особенно если он будет тащить за собой Фелч. Кроме того, он понимал, что не сможет добраться и до берега, так как тот был еще дальше. Поэтому он не двинулся с места, продолжая цеплять­ся за стальные обломки самолета. Он вспоминает, что в какой-то момент посмотрел на собравшуюся наверху толпу и увидел наце­ленные на себя объективы камер.

Стайли посмотрел на часы, чтобы проверить, сколько они с Фелч находятся в воде. Десять минут. Из курса подготовки, кото­рый он проходил во время службы на флоте, он помнил, что оста­новка сердца у человека, как правило, происходит после двадцати минут пребывания в очень холодной воде. Чтобы согреться, он попытался пошевелить всеми частями тела, где не было перело­мов. Наконец Стайли увидел мерцание красных проблесковых ма­ячков. Нагруженные снаряжением спасатели бегом бросились к кромке воды. «Ну вот, они здесь! Слава тебе, Господи, — подумал Стайли. — Они приехали, как и должно было случиться». Но по­том он увидел, как замерли спасатели, добежавшие до воды. Они ничего не могли сделать: «Им, как и всем остальным, оставалось только наблюдать».

До этого момента Стайли постоянно пытался поддержать сво­их собратьев по несчастью. Один мужчина, зажатый в своем крес­ле в хвостовой части самолета, не переставая бормотал: «Мне от­сюда не выбраться...» Стайли противопоставлял таким разгово­рам свой неистребимый оптимизм. Он заставлял всех, кто мог двигаться, выполнять небольшие упражнения, при помощи кото­рых можно было оттянуть момент наступления гипотермии. Но теперь, видя, как спасатели наблюдают за ними, он почувствовал, что внутри его разверзлась бездна. «Я подумал: Господи, я выжил в авиакатастрофе, а теперь мне придется сидеть тут и замерзать на виду у сотен людей».

Электрический холод

Олиан прыгнул в воду в одежде, куртке, шерстяной шапке, но без перчаток. Вода обожгла холодом до костей. «Казалось, меня казнят на электрическом стуле », — вспоминает он. Кто-то с бере­га кинул импровизированный спасательный трос. Он схватил и обвязал вокруг пояса.

Люди не очень хорошо переносят экстремальные температуры. Животные (например, крысы или голуби) справляются с ними гораз­до лучше. Если вы сунете палец в воду с температурой 17° С, то уже через минуту почувствуете что его слегка ломит. При более низких температурах боль приходит быстрее и отличается большей силой. Олиан прыгнул в воду, температура которой была всего 1°С.

Вот что чувствует человек, прыгнувший в такую холодную воду: сначала резко ускоряется сердцебиение, немедленно подскакивает кровяное давление. Тело автоматически ограничивает доступ кро­ви к поверхности кожного покрова, сужая сосуды. Но она не пре­кращает циркулировать, и холодная кровь с поверхности тела в ко­нечном счете достигнет сердца. Сужение сосудов замедляет этот процесс, но и приносит боль. В то же время у вас может возникнуть внезапное желание помочиться. Таким способом ваше тело пыта­ется сократить общий объем жидкости, находящейся в организме. Тем временем частота сердечных сокращений падает, и количество ударов в минуту начинает уменьшаться до тех пор, пока совершен­но неожиданно сердце не перестанет биться совсем.

По мере дальнейшего охлаждения кожи боль будет усиливать­ся. Она становится почти непереносимой по силе. Затем боль вне­запно пропадет, и будет казаться, что каким-то чудом вода стала теплее. В действительности, чтобы обеспечивать доступ кислоро­да к коже, кровеносные сосуды вновь расширятся, и волна крови вернется на поверхность тела. Именно поэтому при низких темпе­ратурах у нас краснеют щеки и нос. Но затем, как только вы нач­нете чувствовать себя более комфортно, процесс снова меняет на­правление. Опять сужаются сосуды, и возвращается боль. Такое сужение и расширение сосудов будет продолжаться, пока темпе­ратура тела не понизится еще больше, а потом сосуды вообще прекращают расширяться. В попытке в первую очередь спасти сердце тело перестанет поставлять кровь в конечности, делая их кандидатами на обморожение.

Как только вы погружаетесь в воду, на коже появляются му­рашки. Это встают дыбом ваши волосяные фолликулы. Техниче­ский термин, обозначающий такую реакцию, — horripilation (от латинских слов horrere — «вставать дыбом» и pilus — «волос»; по вполне понятным причинам близкий родственник этого слова — английское horrible, «ужасный»). Подобно остальным нашим ре­акциям, обеспечивающим выживание, эта тоже представляет со­бой наследие эволюционного процесса и является классическим примером того, насколько устаревшими могут быть наши реакции на страх. Животным, обильно покрытым шерстью, мурашки по­могают повысить изоляцию от низких температур. А в тех случа­ях, когда животные испытывают страх, их шерсть в результате этой реакции встает дыбом, создавая более устрашающий силуэт. Но у людей слишком мало волос, чтобы в полной мере пользо­ваться всеми плюсами этого феномена.

Тем временем, как и в любой другой экстремальной ситуации, вы быстро начнете терять способность размышлять и принимать решения. Кроме того, будет ухудшаться и тонкая моторика. Люди теряют способность уверенно управлять своими руками в воде с температурой ниже 12° С. Плавая, можно оттянуть наступление гипотермии. Но по мере дальнейшего остывания тела вас охватит сильная дрожь. Дрожь представляет собой нечто типа непроиз­вольных гимнастических упражнений. Она заставляет мышцы со­кращаться, генерируя тепло.

Неспособность человека выдерживать низкие температуры на протяжении многих лет была предметом интереса ученых, иногда весьма извращенного. В 1930-е гг. врачи, придерживаясь теории, что холод способен убить пораженные ткани, пытались лечить низкими температурами шизофрению и опухоли. Во время Вто­рой Мировой войны нацистские ученые проводили над узниками Дахау зверские эксперименты, подвергая их воздействию экстре­мально низких температур. До сих пор большинством наших зна­ний о реакциях человека на воздействие холодной воды мы обяза­ны страданиям этих заключенных.

Как и Стайли, Олиан немедленно выработал план. Он думал, что река будет достаточно мелкой, чтобы позволить ему добрать­ся до выживших в катастрофе вброд. Но он сразу же понял, что ошибался. Земля быстро ушла из-под его ног, и ему пришлось ба­рахтаться в воде. Планом Б предполагалось добраться до постра­давших по поверхности воды. Может быть, он сможет перепрыги­вать с одной льдины на другую. Он забрался на ближайший кусок льда размером с обеденный стол. Но как только он поднялся на ноги, льдина перевернулась, сбросив его обратно в реку. Олиан предпринял еще одну попытку, но льдина держалась на воде слишком нестабильно. Пробыв в воде всего несколько минут, он заметил, что его руки начали терять чувствительность. По ощуще­ниям они стали похожи на гигантские деревянные дубинки, со­вершенно бесполезные в тех нелепых танцах, которые он совер­шал в воде.

После этого Олиан попытался проплыть между льдинами. В шко­ле он был очень хорошим пловцом и до сих пор несколько раз в неделю занимался плаванием. Он сделал несколько гребков, но это не помогло. Самолет раскрошил лед, но осколки были распо­ложены на поверхности воды настолько плотно, что пробраться между ними было невозможно: «Это было похоже на пазл. Каж­дая льдина находилась именно на своем месте».

Планы А, Б и В потерпели полный провал. «Впору было переходить на греческий алфавит, и мне начало казаться, что я попал в большие неприятности». Поэтому Олиан повел себя самым неэле­гантным способом. Он бросился на льдину, переполз через нее, а потом снова упал в воду. Он делал это снова и снова, медленно продвигаясь к обломкам самолета. Каждые пару минут он кричал пассажирам: «Держитесь. Я уже иду!»

Когда Олиан вошел в воду, температура его тела, скорее всего, была нормальной, то есть около 37° С. На протяжении некоторого времени его тело могло поддерживать такую внутреннюю темпе­ратуру за счет сужения кровеносных сосудов и благодаря тому, что Олиан активно двигался. Тем не менее по мере остывания тела падала и температура. Потомак был на один градус холоднее са­мой холодной воды, использовавшейся во время экспериментов в Дахау. В общем, врачи считают, что пациенту необходимо оказать медицинскую помощь, когда температура тела опускается ниже 35° С, а при падении ее ниже 32° С возникает опасность для жизни человека. При температуре ниже 30° С возникают аномалии сер­дечного ритма. Во время экспериментов в Дахау нацисты пришли к выводу, что смерть становится почти неизбежной при падении температуры ниже 23° С.

Олиан не был знаком с людьми, которых пытался спасти. Я спро­сила его, не возникало ли у него сомнений или сожалений, когда он, обжигаемый холодом, барахтался в ледяной воде. «У меня бы­ли смутные мысли о том, вернутся ли мои руки в нормальное ра­бочее состояние, — говорит он, — но потом что-то щелкало в го­лове, и я говорил себе, что это не имеет значения и мне нельзя ос­танавливаться». Олиан соглашается, что в его действиях не было никакой логики: «Если бы в какой-то момент мне в голову закра­лась рациональная мысль, я не смог бы этого сделать».

Когда спрашиваешь героя, почему он совершил свой поступок, он неизменно отвечает, что у него не было выбора. Не мог же он смотреть, как тонет человек... Или гибнет от голода. Или сгорает в пожаре. Всем героям становится не по себе, когда на них навеши­вают этот ярлык. Они объясняют свои действия обстоятельствами, а не особенностями собственной личности. «Я — просто обычный человек, случайно оказавшийся в конкретном месте и сделавший конкретное дело, — говорит Олиан. — Если это повторится через неделю, все может закончиться совсем по-другому».

Но на месте крушения рейса 90 присутствовала контрольная группа. Не менее двух дюжин человек не бросились в воду, что было вполне разумным решением. Сделай они это, и в тот день могло бы быть еще больше жертв. Но что же отличало Олиана от всех остальных?

Дело вовсе не в том, убеждает меня Олиан, что он какой-то особенно хороший человек. «Множеству людей я вполне могу не нравиться, — говорит он со смехом, — потому что я постоянно на кого-нибудь за что-нибудь злюсь». К своим собратьям по челове­ческому роду он тоже относится без особого оптимизма: «Обыч­ное человеческое поведение, как правило, никуда не годится». Ес­ли бы не произошла эта катастрофа, он застрял бы в пробке, гово­рит он, и ругался бы на окружающих его людей, вместо того чтобы спасать их.

Характеристика героя

За последние 25 лет социолог Сэмюэл Олинер и его жена Перл Олинер опросили более 400 героев, чьи поступки документально подтверждены. Все эти люди риско­вали собственными жизнями для спасения евреев во время Холо-коста. Кроме того, Олинеры поговорили с 72 другими людьми, жившими в то же самое время в тех же самых странах, но не пы­тавшимися никого спасать. Они задавали им все вопросы, какие только могли придумать. Был ли ваш отец членом какой-нибудь политической партии, когда вы были ребенком? Каковы были ва­ши религиозные убеждения? Учились ли евреи вместе с вами в младших классах школы?

Тогда как большинство из нас удовлетворяется возможностью восхищаться редкими благодеяниями человека, Олинер всю свою жизнь занимался систематическим анализом героизма. Когда ему было 12 лет, за его родными пришли нацисты. Семья Олинера жи­ла в еврейском гетто польского Бобова. Его родная мать за пять лет до этого умерла от туберкулеза. Но когда немцы подогнали грузовики и начали кричать, чтобы евреи выходили из домов, с ним была его мачеха, державшая на руках младшую сестренку. Она посмотрела в глаза маленького мальчика и с уверенностью человека, стоявшего на краю гибели, приказала ему бежать. «Убе­гай, чтобы остаться в живых!» — сказала она и подтолкнула его.

Сэмюэл Олинер убежал. Он выбрался на крышу дома, распла­стался на ней и, как был, в пижаме, пролежал там почти целые су­тки. Он видел чудовищные сцены, которые не должен видеть ни один ребенок. Он вспоминает, как одного ребенка выбросили из окна, а другого — закололи штыком. Когда затихла немецкая речь, мальчик потихоньку прокрался домой, чтобы найти какую-нибудь одежду. Потом он выскользнул из гетто и начал скитаться по улицам. Местный фермер рассказал ему, что все евреи из гетто были расстреляны, а тела их сброшены в массовое захоронение и засыпаны землей.

А потом пришло спасение. Удача повернулась к нему лицом и подняла на руки настолько же неожиданно, как и отвернулась от него. Сэмюэл пришел в ближайшую деревню и постучал в дверь крестьянского дома. Там жила женщина, с которой он почти не был знаком. Он только знал, что много лет назад она училась в школе вместе с его отцом. Бальвина Пьецух на­кормила его, дала новое имя, научила христианским молитвам и польскому катехизису. Затем она нашла ему работу на ферме, расположенной в нескольких милях от дома, и время от времени посылала своего сына проведать его.

Благодаря этой женщине Олинер прожил долгую жизнь. Поз­же он переехал в США, воевал в Корее и выучился в колледже, воспользовавшись Законом о льготах демобилизованным военно­служащим. Он стал профессором Государственного университета Гумбольдта в Калифорнии. «Я видел и понимаю трагедию зла», — сказал мне Олинер. Но героизм... героизм понять гораздо труд­нее. Он посвятил всю свою жизнь попыткам разгадать тайну той крестьянки. Почему некоторые люди рискуют жизнью, чтобы спасти совершенно незнакомых им людей, тогда как остальные просто стоят и смотрят?

Все, что удалось выяснить Олинеру, не давало четкого ответа на этот вопрос: «Никакого единственно верного объяснения героического поведения людей не существует. Его нельзя объяснить исключительно генетикой, складом характера или особенностями культурного развития». Но прежде всего давайте посмотрим, ка­кие факторы не имеют значения. Никакого влияния на поведение людей не оказывали их религиозные убеждения. Почти 90 % уча­ствовавших в исследовании Олинера, занимавшихся и не занимав­шихся спасением евреев, сказали, что в детстве и юности принад­лежали к религиозным организациям (большинство были католи­ками). Если говорить точнее, обе группы заявили об аналогичных уровнях религиозного чувства у себя и своих родителей.

Многие герои-одиночки не согласятся с этим. Уолтер Бейли, по­мощник официанта, спасший сотни людей во время пожара в Beverly Hills Supper Club, считает, что вера наполняла его спокойствием: «Я считаю, что человек, знающий, куда он отправится после смерти, меньше ее боится». С другой стороны, Роджер Олиан, прыгнувший в реку после крушения рейса 90, не имел сильных религиозных убеж­дений. В каких-то аспектах его жизненные ценности пересекались с религиозной идеологией, но, по его словам, он приобрел их совсем в других местах, то есть в семье, на военной службе и в результате влияния бесчисленного количества других факторов.

Политические взгляды также не предопределяют поведения че­ловека, выяснил Олинер в результате своего исследования. И ге­рои, и негерои одинаково мало интересовались политикой. Тем не менее в общем люди, спасавшие других, были склонны поддержи­вать более демократические и плюралистические идеологии.

Но исследование показало, что, несмотря на все слова героев, их действия не были случайными. Они не просто оказались в нуж­ное время в нужном месте. Люди, более осведомленные о том, что происходит с евреями, не были склонны помогать им больше, чем другие. Готовность к спасению не определялась и количеством со­пряженных с этим рисков. Герои не были более финансово со­стоятельными людьми по сравнению с негероями, и в детстве не были больше знакомы с еврейской культурой.

Но нашлись и очень важные различия. У всех героев, как пра­вило, были более здоровые и близкие взаимоотношения с родите­лями. Кроме того, они чаще заводили друзей среди представите­лей разных религий и социальных классов. Самым важным их ка­чеством, судя по всему, было сострадание. Очень трудно сказать, откуда берется чувство сострадания, но, по мнению Олинера, ге­рои получают представление о равенстве и справедливости от своих родителей. Многое зависело и от методики воспитания в детстве: героев, как правило, воспитывали убеждением, а негеро­ев гораздо чаще предпочитали пороть.

Вероятно, благодаря всем этим причинам герои чувствуют своей неотъемлемой обязанностью при любой возможности помогать другим людям. «В твоем сердце, душе и эмоциях живет нечто, управ­ляющее тобой и говорящее, что ты должен что-то сделать», — гово­рит Олинер. Этот вывод не противоречит результатам других (хоть и малочисленных) исследований феномена героизма. Люди, совер­шающие героические поступки, очень часто помогают окружающим и в повседневной жизни, независимо от того, кем они работают: по­жарными, медицинскими сестрами или офицерами полиции.

Вероятно, из-за своего уровня подготовленности и практиче­ского опыта герои также демонстрируют уверенность в своих способностях. Подобно всем людям, эффективно ведущим себя в экстремальных ситуациях, они, как правило, верят, что являются хозяевами своей судьбы. Психологи называют это явление «внут­ренним центром контроля». Я спросила Олиана, чувствовал ли он в себе возможность управлять всем происходящим с ним. «У меня нет в этом никаких сомнений. Да, в очень большой степени, — го­ворит он. — Но даже если бы я не мог держать свои действия под контролем, я бы чувствовал, что должен делать это».

С другой стороны, сторонние наблюдатели, как правило, чувст­вуют, что ими управляют некие неподконтрольные им силы. «Они обращают мало внимания на проблемы других людей. Они сосре­доточиваются на своей собственной потребности выжить», — го­ворит Олинер. Думаю, следует напомнить, что большинство из нас принадлежит именно к категории таких наблюдателей.

«Он упрямо шел нам на помощь»

Стайли услышал Олиана, еще не видя его. «Эй, ребята! Держи­тесь! Я уже иду к вам!» Стайли посмотрел в сторону берега и уви­дел какого-то высокого, упрямого и, вероятно, безумного челове­ка, продирающегося к ним через льды. Стайли ощутил, как его окатывает волна благодарности: «Я подумал: вот это — настоя­щий мужик». Ему и остальным пассажирам в ожидании Олиана оставалось только молиться. Было не очень понятно, что он смо­жет сделать, даже если доберется до них, но умирать было бы го­раздо легче со знанием, что кто-то все-таки предпринял, хоть и неудачную, попытку оказать им помощь, чем с пониманием, что помочь не пытался вообще никто.

Прошло двадцать минут. Ни один из выживших пассажиров не потерял сознания. Тем не менее холод становился непереноси­мым, и им приходилось глотать покрывающий воду авиационный керосин. Тем временем Олиан продолжал очень медленно при­ближаться к ним. Импровизированный спасательный трос цеп­лялся за льдины, поэтому он попытался отвязать его. Но руки от холода превратились в совершенно бесполезные обрубки. Затем он услышал крики стоящих на берегу людей, у них закончился трос. Ему придется ждать, пока они не смогут нарастить его. Он подумал: «Вот еще, я не могу ждать! Мне и так слишком тяжело». Но совсем скоро веревку удлинили, и он снова бросился в ледя­ную жижу.

На этот момент Олиану удалось преодолеть только половину пути до пострадавших. Он находился в воде уже около 15 минут. Если на вторую половину пути уйдет еще 15 минут (а в силу того, что он уже почти выбился из сил, может потребоваться и больше времени), что он будет делать, когда доберется до них? Если даже ему удастся найти силы, чтобы перетащить хотя бы одного из них через водное пространство величиной с футбольное поле, это зай­мет еще не меньше 30 минут. Если мыслить реалистично, то рассчи­тывать на то, что его тело (или тела выживших в катастрофе) про­держатся еще 45 минут в такой воде, не приходилось. Он вспомина­ет, как посмотрел на хвостовое оперение самолета и заметил, насколько гладкая у него поверхность. Даже если ему удастся доб­раться туда, может оказаться, что ему будет не за что ухватиться, подумал он. «Я был почти уверен, что умру, — тихим голосом гово­рит Олиан, — но в этом не было ничего страшного. Я думал об этом с каким-то внутренним спокойствием и очень хорошим, добрым чувством. Я не собирался отворачиваться от этих людей».

И Стайли, и Олиан сначала почувствовали приближение вертолета и только потом увидели его. Звуки вращающихся лопастей разрезали небо, как гром. В тот день вертолет парковой полиции находился на базе в нескольких милях от места происшествия. Старший пилот Доналд Ашер исключал возмож­ность вылетов в условиях снежной бури до тех пор, пока ему не позвонили из аэропорта и не сказали об упавшем самолете. Они с техником-спасателем Мелвином Уиндзором ре­шили взлетать. При почти полном отсутствии видимости от снега, сменяющегося ледяным дождем, они смогли найти дорогу к мос­ту, ориентируясь по автомобильным трассам.

Олиан смотрел на приближающийся вертолет. «Инстинкт под­сказывал мне, что в нем был пилот, летавший во Вьетнаме, — гово­рит он с улыбкой, — потому что эти ребята были просто великолеп­ны! Они умели все». Стекла машины были покрыты льдом, а нисхо­дящие воздушные потоки подбрасывали обломки в воздух, угрожая столкновением с ротором вертолета. Но Ашер (и в самом деле вете­ран Вьетнама) осторожно опускал машину к поверхности воды.

Поначалу вертолет направился к Олиану, приняв его за одного из пассажиров. Но он отмахнулся от него, и наблюдатели начали подтя­гивать его к берегу за спасательный трос. Он сделал все, что мог. «На­стоящим спасением был вертолет, — говорит он. — А я был всего лишь иллюзией». Добравшись до берега, он обнаружил, что не может ходить. При слишком большом понижении температуры тела у человека сводит мышцы. Кто-то вытянул его на берег, а потом оттащил в прогретый грузовик. Олиана охватила жестокая дрожь. Таким спосо­бом тело вырабатывает тепло через трение мышечных тканей.

В конце концов вертолет выудил из реки пятерых и по очереди доставил их на берег при помощи спасательного троса. После то­го как Присцилла Тирадо, женщина, потерявшая своего ребенка, несколько раз не смогла удержаться за трос и упала в воду неда­леко от берега, еще два человека (пожарный и клерк государст­венной организации) прыгнули в реку и вытащили ее на берег, за­вершив спасательную операцию. Последний выживший при паде­нии самолета мужчина, ноги которого зажало в обломках самолета, погиб, как и предсказывал. Он ушел под воду раньше, чем до него смог добраться вертолет. Из 79 пассажиров рейса 90 погибли 74. Олиана вместе со Стайли и остальными спасшимися на «Скорой помощи» отправили в ближайшую больницу. Там он находился под теплым душем до тех пор, пока температура его тела не поднялась до 35 градусов. После этого он отправился домой, к жене.

На следующий день все государственные учреждения были за­крыты из-за сильного снегопада. По этой причине у Олиана полу­чился выходной день. Он поехал на штрафную стоянку, чтобы за­брать эвакуированный туда с берега реки пикап. Аккумулятор, конечно, сел. К счастью, они с женой взяли с собой провода, что­бы «прикурить» от другой машины. Когда Олиан пошел платить штраф, ему не хватило нескольких долларов. Он вытащил из бу­мажника еще сырые деньги и начал смущенно извиняться перед кассиром («Случилась авиакатастрофа, и я прыгнул в воду, и вот теперь все мокрое...»). Кассир позволил ему забрать грузовик.

Ленни Скатник , один из тех, кто бросился в во­ду в самом конце, моментально стал знаменитостью. Его поступок попал в объективы камер новостных агентств. Скатник даже был приглашен президентом Рональдом Р