Пассивность во время катастрофы

После того как Чо покинул учебный кабинет Технологического университета, Виоланд заметил, как онемело все его тело. Каза­лось, что у него отнялись все конечности. Отчасти это чувство бы­ло вызвано естественными анестезирующими веществами, выра­батываемыми телом в рамках паралитической реакции. Но Вио­ланд не знал об этом. Поэтому он решил, что в него попали пули. «Я не знал, что чувствует человек, получивший огнестрельное ра­нение, — говорит он. — Я помню, как говорил себе: друг мой, а ведь все не так плохо, как могло бы быть». Но он не оставлял по­пыток прийти в движение и постепенно понял, что может про­биться через пелену этого оцепенения: «Я, так сказать, немного поерзал на полу и подумал, что вроде бы в меня не попали».

В классе стояла тишина, нарушаемая только чьим-то приглу­шенным плачем. Кто-то пробормотал: «Все хорошо. Все будет хо­рошо. Скоро прибудет помощь». Но Виоланд не был так уж уверен, что их спасут. Он приподнял голову с пола ровно настолько, чтобы позволить звучащему внутри его головы голосу вслух обратиться к окружающим его студентам. «Притворяйтесь мертвыми, — сказал он, — он не убьет нас, если будет думать, что мы уже умерли».

Нечто подобное иногда переживают жертвы изнасилований. По результатам многочисленных исследований Гэллапа и его кол­лег, около 10 % женщин, оказавшихся жертвами сексуального на­силия, потом говорят, что во время нападения почти совсем теря­ли способность двигаться. Поразительно, но 40 % вспомнили, что ощущали какие-то симптомы паралича, например ощущение «замороженности» или странную невосприимчивость к боли или хо­лоду. В действительности этот процент немного превышает про­цент жертв сексуального насилия, пытавшихся оказать сопротив­ление или убежать от нападающего. Другими словами, паралич вполне может быть более распространенной реакцией на попытку изнасилования, чем оборона или побег. К сожалению, жертвы из­насилования, как правило, не понимают, что сделали. Как выяс­нил Гэллап, многие из них потом испытывают мучительные угры­зения совести, обвиняя себя в том, что просто капитулировали пе­ред насильником. Они не осознают, что все их действия могли быть весьма удачной адаптивной реакцией. Кроме того, паралич жертвы может создавать большие сложности в деле привлечения насильника к ответственности, так как отсутствие следов сопро­тивления вполне может выглядеть как подтверждение согласия жертвы на сексуальную близость.

Как ни странно, мы склонны списывать свой паралич на минут­ную слабость, одновременно с этим находя более веские мотивы в поведении птиц. Но все, что мы узнаем в результате исследований поведения животных, говорит нам, что это жестко «зашитая», адап­тивная реакция, выполняющая совершенно конкретные задачи.

В процессе подготовки материалов данной книги я постоянно встречала рассказы о том, как люди впадали в паралич в самых не­ожиданных ситуациях. У всех, начиная с пожарных и заканчивая инструкторами по вождению автомобилей, обязательно имелась история о человеке, впадающем в такое состояние в момент испу­га. Эти люди не всегда понимали причины такого поведения, но не раз наблюдали его. Даже трейдер и специалист по рискам Нассим Талеб сказал мне, что видел, как, теряя все свои деньги, в паралич впадали биржевые брокеры. «Они просто замирали в полном без­действии», — говорит он.

С У., командиром элитного израильского подразделения, спе­циализирующегося на выполнении секретных операций, мы встретились на бензозаправке недалеко от Иерусалима. Из сооб­ражений безопасности он предпочитает назначать встречи в не­приметных местах. В силу того, что ему приходится работать «под прикрытием», он попросил меня не раскрывать его имени, а обозначить в тексте книги инициалом У. Как это бывает в боль­шинстве случаев с людьми его рода занятий, он был совсем не по­хож на профессионального убийцу. Это был субтильный человек в черной футболке и джинсах. Его улыбка светилась добротой, и он бегло говорил по-арабски. Мне было нетрудно представить, как он сливается с толпой на палестинских территориях. Попивая лимонад, мы говорили с ним о шести годах, в течение которых он, находясь в состоянии предельного стресса, провел сотни опера­ций. Конечно, когда я спросила его, не приходилось ли ему на­блюдать, как кто-нибудь впадает в состояние паралича, у него на­шлась такая история.

В 2002 г. подразделение У. вело слежку за двумя подозревае­мыми, направляющимися из Наблуса, города на западном берегу реки Иордан, находящегося под контролем палестинского прави­тельства, в Иерусалим. Мужчины были террористами-самоубий­цами, и, по имеющимся данным, у них с собой была бомба. По пу­ти они сделали остановку на переполненной автомобильной сто­янке. У. наблюдал за ними из припаркованного неподалеку автомобиля при помощи дистанционно управляемой камеры. Хо­тя стоянка была заполнена машинами и людьми, он решил, что лучшей возможности может не представиться, и приказал своим людям обезвредить террористов. На операцию ушло всего несколь­ко секунд. Четверо одетых под палестинцев бойцов из подразде­ления У. стремительно атаковали подозреваемых, ликвидировав одного и ранив другого. Бомба, говорит У., была найдена в одной из принадлежащих им сумок.

Среди невольных свидетелей происходящего на автостоянке .У. заметил две совершенно разных реакции. Когда раздались вы стрелы и крики, небольшое количество в основном молодых лю­дей бросилось бежать. Но скрыться оказалось некуда, так как стоянка была окружена большими горами мусора. Но что же сде­лали все остальные? Они упали на землю и замерли прямо там, где только что стояли. Они не пришли в движение, даже когда опас­ность уже миновала. По воспоминаниям У., многие продолжали так лежать даже спустя час. Они не получили никаких ранений, а просто лежали без движения.

Естественно, всегда есть вероятность того, что люди находятся в отчаянии или в шоковом состоянии. Но между этими чувствами нет четкой границы. Мы не можем впасть либо в шок, либо в пара­лич. Эти модели поведения, скорее всего, связаны между собой. Естественно, потребуются дополнительные исследования, но уже сейчас можно сказать, что недооценивать сложность выражаю­щейся в бездействии реакции будет большой ошибкой.

«Я не был человеческим существом»

Как и ожидал Виоланд, Чо вернулся в кабинет французского и запер дверь. Когда он пришел, Виоланд снова замер на полу. Но на этот раз раздалось слишком много выстрелов: «Казалось, что он начал всаживать во всех, кто был в комнате, еще по одной пуле. Должно быть, он стрелял в одних и тех же людей несколько раз. Выстрелов было гораздо больше, чем людей в кабинете. Мне кажется, я трижды слышал, как он вставляет новую обойму». Виоланд ожидал вот-вот узнать, что чувствует человек, в тело которого вонзается пуля. В ка­кой-то момент, под звуки канонады, он встретился взглядами с ле­жащей напротив девушкой. Он не знал ее имени, но они, даже не вздрагивая, продолжали неотрывно смотреть друг на друга.

Наконец стрельба прекратилась. Последним выстрелом Чо за­стрелился. В дверь колотили полицейские, выкрикивая указания, которые Виоланд почти не запомнил. Он помнит, как поднялся на ноги и, подняв руки, пошел прямо к двери. Он не помнит, чтобы видел лежащую на полу убитую преподавательницу или вообще кого-нибудь, кто не находился в непосредственной близости от его стола. Позднее Виоланд узнал, что из всех студентов, находившихся в тот день в классе французского языка, единственным человеком, в которого не попало ни одной пули, был он, Клэй Виоланд.

Ответив на мои вопросы, он сам начал расспрашивать меня: «А вы знаете, почему один человек реагирует так, а другой — ина­че? На это влияет склад личности или что-нибудь другое? Знает ли кто-нибудь, почему некоторые люди делают такие вещи? » Я отве­тила, что не знаю в точности, а потом дала ему один из правдивых, но весьма неудовлетворительных ответов. Я сказала ему, что наше поведение почти всегда является продуктом нашего генетическо­го склада и жизненного опыта. Он вежливо возразил мне. «Я не вижу, какое отношение может иметь жизненный опыт к данной ситуации, — сказал он. — Когда все это происходило, я перестал быть человеческим существом». Я спросила его, что он имеет в ви­ду. Ему было очень трудно объяснить: «Я даже не знаю, что за эмоции я ощущал. Я не плакал».

Человеческие существа думают, размышляют и принимают ре­шения. Мы не всегда понимаем, сколько дополнительной работы, с нашего ведома или без него, постоянно выполняет наш мозг. Ог­лядываясь в прошлое, Виоланд, подобно всем остальным выжив­шим в экстремальных ситуациях людям, соединил свои действия в стройное повествование: «Если попытаться уместить самое глав­ное в одно слово, то дело было в движении. В действительности я притворялся мертвым не столько для того, чтобы убедить его в том, что я мертв, сколько просто для того, чтобы не двигаться». Но в тот момент, добавляет он, ему вовсе не казалось, что он при­нимает какие-то решения. «Только теперь, когда я задумываюсь об этом месяц спустя, мне кажется, что это была стратегия. Но через неделю после событий, я, скорее всего, сказал бы, что это была непредсказуемая реакция и я не знал, что делаю». Когда и спросила Гэллапа, похож ли рассказ Виоланда на тысячи изучен­ных им случаев паралича у животных и людей, он ответил: «Зву­чит как совершенно хрестоматийный пример ». На Виоланда на­пал смертельно опасный хищник, и он проявил радикальную и бессознательную реакцию, способную помочь ему выжить. Имен­но это могло стать причиной его спасения.

В лето, последовавшее за расстрелом, Виоланд решил остаться в Блэксбурге, штат Вирджиния, где находится университет. В мо­мент нашего разговора он сказал, что пока у него все нормально. Раз в неделю он неожиданно для себя срывался в слезы, но в ос­тальном чувствует себя вполне хорошо. Его друзья, судя по всему, считали, что он будет находиться в более плачевном состоянии. Он получил электронные письма от трех человек, вышедших живыми из Всемирного торгового центра, и был очень благодарен им. Они предупредили его, что самый сложный для него период может на­ступить через полгода или год. Он не знал, что делать с этой ин­формацией, и поэтому решил не отказываться от ранее задуман­ных планов. Все летние каникулы он зарабатывал деньги и репети­ровал со своим ансамблем. А на осенний семестр он планировал отправиться учиться в Париж, где можно было бы практиковаться во французском и где никто не знал бы, что с ним произошло.

Перекур на тонущем судне

Некоторые типы катастрофических ситуаций, например расстре­лы или изнасилования, очень похожи на столкновения хищника с жертвой, к выживанию в которых мы подготовлены эволюцион­ным процессом. В таких обстоятельствах паралич жертвы может оказаться эффективным средством отпугивания хищника. Такой шанс всегда существует. В других случаях паралич становится трагедией сам по себе.

Гибель парома «Эстония» в Балтийском море ночью 28 сентяб­ря 1994 г. стала самой страшной морской катастрофой в совре­менной истории Европы. За ней последовали годы официальных отчетов, теорий заговоров и взаимных обвинений. Но одна загад­ка крушения привлекла относительно мало внимания. Как гово­рили позже свидетели, в самые страшные последние минуты жиз­ни парома огромное количество находящихся на его борту пасса­жиров не предпринимало абсолютно ничего.

«Эстония» вышла из своего родного порта, эстонского Талли­на, в рутинный 15-часовой рейс до Стокгольма. Этот автомобиль­ный паром был шикарнее всех остальных. На его борту был бас­сейн, сауна, казино и три ресторана. Судно было символом только что обретшей независимость и вступившей в ряды стран со сво­бодной рыночной экономикой Эстонии. Почти у каждого из 989 находящихся на борту людей была своя спальная каюта. Хотя всю ночь штормило, экипаж парома не ожидал никаких серьезных за­труднений. В баре «Балтика» играл оркестр, и десятипалубный корабль бороздил черные воды ровно так же, как делал это уже 14 лет. Чуть раньше в этом месяце на пароме были проведены две инспекции, имелось положенное количество шлюпок и спасатель­ных жилетов.

Одним из пассажиров парома в ту ночь был Кент Херстедт, теперь член парламента Швеции. Тогда ему было 29 лет и он оказался на судне, потому что помогал в организации «мир­ной конференции», на которую собрались представители бизнеса из стран балтийского региона. Только что завершилась «холодная война», и эта конференция, организованная по инициативе прави­тельства Швеции, должна была укрепить мир путем усиления эко­номической взаимозависимости балтийских стран. «Идея состояла в том, что, если мы будем больше торговать друг с другом и зани­маться бизнесом, нам меньше захочется воевать», — рассказывает он. Конференция проходила вполне успешно. Она началась в Эсто­нии, а продолжиться должна была в море, на борту этого гигант­ского парома. Во время промежутка между официальными меро­приятиями, запланированными на тот день на судне, Херстедт по­шел в сауну. Именно там он заметил, как плещется в бассейне вода. «Эти паромы настолько гигантские, что на них, как правило, почти не чувствуешь качки, — говорит Херстедт, — но волны в бассейне были первым знаком [неприятностей]».

Позднее Херстедт отправился на обед, но у него разыгралась морская болезнь. Он ушел, чтобы немного подремать в своей каю­те. В 22.30 он проснулся от громкого лязгающего звука. Потом он будет гадать, не тогда ли началась катастрофа. Но в тот момент он подумал, что этот звук издает какой-то плохо закрепленный груз. Вздремнув, он почувствовал прилив бодрости и вернулся к своим коллегам в ресторан. Он уселся и заказал себе кока-колу. В этом конкретном ресторане был оркестр и площадка для танцев, и Хер­стедт помнит, как они с коллегами забавлялись, наблюдая за пара­ми, пытающимися танцевать на раскачивающемся полу: «Им приходилось держаться друг за друга и в ритм с волнами перебегать с одной стороны зала в другую. Это было действительно смешно. Мы с друзьями начали шутить по этому поводу. Я сказал, что все это очень похоже на «Титаник» и нам скоро должны принести шам­панское». Когда танцевать стало уже невозможно и люди стали по­кидать ресторан, Херстедт с одним из коллег перебрались в бар, расположенный в другой части судна. По его воспоминаниям, бар был заполнен, в нем было около 50 человек. «Все прекрасно прово­дили время. Играла музыка-караоке. Мы с другом присели у бара. Настроение было прекрасное. Все смеялись и пели».

Сразу после 1 часа ночи «Эстония» внезапно накренилась на правый борт на полные 30 градусов, и по ее коридорам полетели пассажиры, торговые автоматы и горшки с цветами. Всех присут­ствующих в баре резко бросило на стену. Херстедт успел ухва­титься за стальной поручень и, держась за него, повис над голова­ми остальных. «Всего за секунду в месте, где только что царили шум, веселье и чудесное настроение, наступила полная тишина. Я думаю, мозг каждого из людей работал как компьютер, пытаясь понять, что произошло», — вспоминает он. Затем послышались вопли и плач. Во время падения многие серьезно пострадали, а крен судна предельно затруднял передвижение.

Хотя никто еще не знал об этом, всем пассажирам «Эстонии» ос­тавалось всего 10 минут до тех пор, пока правый борт парома полно­стью не погрузится в воду и наклон судна сделает передвижение почти невозможным. Херстедт начал мыслить стратегически. «Я стал реагировать совсем не так, как обычно, а скорее так, как меня научи­ли думать во время военной службы. Я начал говорить себе: так, у тебя есть вариант номер один и вариант номер два. Выбирай. Дейст­вуй. У меня не было мыслей типа «ой, наш корабль тонет». Я даже не думал обо всей картине в целом». Как и Зедено во Всемирном торговом центре, Херстедт ощутил иллюзию «центральности»: «Я видел только свой очень маленький мирок». Херстедт подумывал вылезти через окно, пока не заметил, что оно закрыто и заперто на защелку. Тогда он решил добраться до коридора.

Но, проходя через фазу осмысления, Херстедт заметил нечто странное в поведении некоторых других пассажиров. Они вели себя совсем не так, как он: «Некоторые люди, казалось, не пони мали, что произошло. Они просто сидели, впав в полную апатию». Не один и не два человека, а целые группы людей, казалось, поте­ряли способность двигаться. Они находились в полном сознании, но не реагировали на окружающую обстановку.

Борясь с силой притяжения, Херстедт вскарабкался по лестни­це. На палубе горели огни, а в небе сияла луна. Люди наглядно де­монстрировали все свои качества и способности. Один мужчина, вспоминает Херстедт, стоял в сторонке и курил сигарету. Боль­шинство пассажиров старалось устоять на палубе раскачивающе­гося судна, одновременно с этим разыскивая шлюпки и спасатель­ные жилеты. Некоторые пытались успокоить друг друга. Хер­стедт помог раненой женщине найти спасательный жилет. Другие пассажиры, как потом рассказывали следователям спасшиеся, от­нимали жилеты у своих собратьев по несчастью. Кошмар довер­шался тем, что у пассажиров и членов экипажа возникли серьез­ные затруднения со спуском спасательных шлюпок. Они не могли ни найти инструкции по использованию автоматических систем, ни заставить работать заржавевшие механизмы спуска лодок на воду. Обязательные при температуре воды 10° С и волнах высотой до 28 футов спасательные жилеты надевать было безумно слож­но. Лямки были слишком коротки (по крайней мере, создавалось такое впечатление). Многие из них были связаны в комплекты из трех штук, что еще больше замедляло процесс эвакуации. По мере того как судно продолжало переворачиваться, вода вокруг него заполнялась пустыми спасательными жилетами.

Но и тут были люди, не предпринимавшие ровным счетом ниче­го. Некоторые пассажиры просто столбенели посреди всего этого хаоса. Пол Барни, пассажир из Великобритании, вспоминает группы людей, стоявших, словно статуи, на палубе. «Я снова и снова спрашивал себя: почему они не пытаются поки­нуть судно?» — сказал он позднее репортерам Observer. «Они не­подвижно сидели... когда вода поднялась, она просто поглотила их», — говорит один из пассажиров. Другой пассажир увидел около десятка людей, лежащих на полу близ палубной надстрой­ки. Он бросил им спасательные жилеты, но они даже не среагиро­вали. Один человек, по свидетельствам очевидцев, забрался в еще закрепленную на своем штатном месте шлюпку, а потом просто спокойно улегся в ней, не пытаясь спустить ее на воду.

Позднее, в ходе полицейских опросов, некоторые из выжив­ших скажут, что понимают, почему те люди вели себя таким обра­зом. В какие-то моменты у них тоже возникало почти непреодо­лимое желание остановиться и замереть. По их словам, вывести себя из этого ступора им удавалось только мыслями о родных, особенно о детях.

В 1.50, то есть всего через полчаса после первого сигнала «SOS», «Эстония» скрылась под водой, затонув в перевернутом положе­нии. За несколько мгновений до этого Херстедт спрыгнул с кораб­ля в море. Он забрался в спасательный плот и всеми силами стал стараться удержаться на его борту. В ожидании спасения ему придется провести на нем пять часов. Изначально на плоту было еще около 20 человек. Но к моменту появления вертолета в жи­вых, включая Херстедта, остались только семеро.

В общей сложности в катастрофе парома выжили всего 137 че­ловек. Следствие придет к выводу, что судно затонуло, потому что открылись расположенные в его носовой части ворота авто­мобильной палубы и воды Балтийского моря быстро заполнили корабль. Для большинства из 852 жертв катастрофы «Эстония» стала местом последнего упокоения, и их тела до сих пор нахо­дятся внутри лежащего на дне судна.

Что же общего было у остолбеневших пассажиров «Эстонии» с Клэем Виоландом из Технологического университета Вирджнии? Все они оказались в экстремальной ситуации и чувствовали без­выходность своего положения. Кроме того, они были чрезвычай­но напуганы, такого страха нам с вами, наверно, испытывать не приходилось. Но в случае «Эстонии» реакция паралича стала ужасной ошибкой естественного характера. «Скорее всего, здесь мы наблюдали ситуацию, в которой некогда адаптивная реакция превратилась в негативную в результате технологических измене­ний», — говорит специалист по состоянию паралича у животных Гэллап. В момент экстремального стресса наш мозг ищет подхо­дящие средства выживания и выбирает неправильное действие, как это происходит с дайверами, сбрасывающими под водой свои дыхательные аппараты, или с оленями, застывающими без движения в свете фар автомобиля. Из 23 участников конференции, на­ходившихся на борту парома вместе с Херстедтом, выжил только еще один.

Некоторые люди, как и животные, более склонны впадать в па­ралич, чем другие. Эта модель поведения встроена в состав их ре­акции на страх. Никто не знает, почему так происходит. Несо­мненно, большую роль играет генетика. Гэллап вывел цыплят со склонностью впадать в паралич на более длительные промежутки времени, и в поведении их потомства наблюдались те же самые тенденции. Специалист по деятельности мозга Джозеф Леду го­ворит, что в этом есть логика. Миндалина — область мозга, отве­чающая за страх, — состоит из двух основных частей. Латеральное ядро обрабатывает поступающую информацию, а центральное — руководит вырабатываемой реакцией. «Можно представить себе определенные генетические или благоприобретенные различия в строении латерального ядра, повышающие чувствительность тех или иных людей к входящей информации, — говорит Леду. — По­этому один и тот же пугающий внешний стимул вполне может за­ставлять этих более чувствительных людей впадать в паралич».

Но более важным для нас, наверно, является факт пластично­сти мозга. Его можно натренировать реагировать на стимулы бо­лее правильно. С другой стороны, сильный страх углубляет со­стояние паралича. Например, животные, получившие инъекцию адреналина, оказываются более склонными впадать в обездви­женное состояние. Тогда меньший уровень страха снижает веро­ятность паралитического состояния. Крысы с поврежденной мин­далиной вообще не впадают в паралич даже при встрече с кошкой. Гэллап выяснил, что страх не парализует и домашних животных, когда их насильно лишают свободы движения. Судя по всему, они воспринимают такие действия, как часть игры. Они могут оказы­вать сопротивление, но не теряют способности двигаться. Они просто испытывают недостаточно сильный страх. Поэтому впол­не логично ожидать, что, даже немного снизив уровень собствен­ного страха и адреналина, мы при необходимости сможем вывес­ти себя из состояния паралича.

Выйти из ступора

27 марта 1977 г. реактивный лайнер голландской авиалинии KLM, на скорости 160 миль в час вынырнувший из тумана, окутавшего взлетно-посадочную полосу аэропорта Тенерифе на Канарских островах, как консервную банку вскрыл ожидающий разрешения на взлет Боинг-747 компании Pan Am. В результате столкновения искореженные обломки металла, книжки комиксов и зубные щет­ки оказались разбросанными по взлетной полосе на протяжении полумили. Все находящиеся на борту самолета КЬМ погибли мгновенно. Но многим из пассажиров Боинга Рan Am удалось вы­жить. Чтобы сохранить жизнь, достаточно было просто поднять­ся на ноги и отойти подальше от охваченного пламенем самолета. Флой Хек, которой тогда было 70 лет, сидела меж­ду своим мужем и друзьями семьи и направлялась из своего дома для пенсионеров в Калифорнии в круиз по Средиземноморью. Когда лайнер КЬМ срезал верхнюю часть их самолета, удар не по­казался очень сильным. Хеков бросило вперед и вправо, но ремни безопасности удержали их на местах. Тем не менее Флой Хек об­наружила, что не может ни говорить, ни шевелиться. «У меня поч­ти полностью отключилось сознание. Я даже не слышала, что происходит вокруг», — рассказала она репортерам Orange Country Register через несколько лет после катастрофы. Но ее муж, 65-летний Пол Хек, среагировал незамедлительно. Он отстегнул свой ремень безопасности и направился к выходу. «Иди за мной!» — приказал он своей супруге. Услышав эти слова, Флой вырвалась из охватившего ее ступора и пошла (по ее словам, «словно зомби») через дым за своим мужем.

Перед тем как выпрыгнуть из самолета через дыру, образовав­шуюся в его левом борту, Флой повернулась и увидела свою под­ругу Лоррейн Ларсон , которая все так же сиде­ла на своем месте, уставившись прямо перед собой, сложив руки на коленях и приоткрыв рот. Подобно десяткам других людей, она погибла не в результате столкновения, а от разгоревшегося потом пожара.

В отличие от высотных зданий самолеты строятся с расчетом на быструю эвакуацию пассажиров. Предполагается, что все пас­сажиры должны покинуть борт за 90 секунд, даже если половина выходов заблокирована, а проходы в салоне загромождены руч­ной кладью. Как выяснилось, у людей, летевших рейсом авиаком­пании Раn Am, было не меньше 60 секунд на эвакуацию, пока Бо­инг-747 не оказался полностью охваченным огнем. Но из 396 на­ходившихся на борту погибли 326 человек. С учетом жертв крушения самолета КLМ в общей сложности погибло 583 челове­ка. Трагедия в Тенерифе до сих пор остается самой страшной ка­тастрофой в истории авиации.

Психолог Дэниэл Джонсон занимался иссле­дованиями в области безопасности по заказу компании McDonnell Douglas. Его чрезвычайно заинтересовал феномен паралича, на­блюдавшийся у пассажиров во время авиационных катастроф. Те­перь Флой и Пол Хек уже покинули сей мир, но Джонсон провел интервью с ними через несколько недель после крушения и сделал очень важное открытие. Перед катастрофой Пол сделал нечто весьма и весьма необычное. Вылет их рейса задерживался, и за время долгого ожидания Хек изучил схему эвакуации из Боинга-747. Он даже прогулялся по самолету вместе с женой и показал ей, где находятся ближайшие аварийные выходы. В возрасте 8 лет он попал в пожар в театре и с тех пор во всех незнакомых местах обязательно проверял наличие пожарных выходов. Возможно, это простое совпадение. Но настолько же вероятно, что в момент столкновения самолетов мозг Хека располагал всеми необходи­мыми данными, чтобы немедленно приступить к действиям.

Национальный комитет по безопасности на транспорте США установил, что пассажиры, прочитавшие инструкции по безопас­ности, имеют меньше шансов получить ранения во время экстрен­ных ситуаций. В крушении самолета в Паго-Паго, случившемся за три года до катастрофы в Тенерифе, из 101 пассажира удалось выжить только пятерым. Все выжившие сказали, что прочитали инструкции и прослушали предполетный инструктаж. Они выбра­лись через расположенный над крылом самолета аварийный вы­ход, тогда как остальные отправились в переднюю часть самолета, в направлении более опасных, но привычных выходов, и в резуль­тате этого погибли.

Второй после подготовленности фактор, способный обеспечить выживание, — наличие сильного лидера. Именно по этой причине теперь во время эвакуации стюардессы кричат на пассажиров. Это делается для того, чтобы разрушить состояние ступора, в которое впадают люди. Именно это сделал Пол Хек, прикрикнув на свою супругу. В ином случае миндалина мозга входит в режим бесконеч­ного цикла положительной обратной связи: страх порождает еще больший страх. Высокий уровень кортизола и прочих гормонов стресса обусловливает высокую активность миндалины, приводя к усилению состояния страха. Чем сильнее страх, тем меньше стано­вится вероятность того, что гиппокамп и другие области мозга «вмешаются» и внесут корректировки в ход реакции человека. «А миндалина будет продолжать свою активность, — говорит экс­перт по деятельности мозга Леду, — и если не найти способ оста­новить этот процесс, вы попадете в замкнутый цикл».

Гэллап обнаружил, что парализованное животное легче всего вывести из этого состояния каким-либо громким звуком, напри­мер громко хлопнуть дверью. Животное внезапно вздрагивает и предпринимает попытку убежать. Иногда это случайно происхо­дило в лаборатории, когда чихал кто-нибудь из исследователей или за окном хлопала глушителем машина. «Реакция прерывается любыми внезапными изменениями среды», — говорит он. В ином случае животные могут оставаться в трансе часами. Они даже мо­гут умереть, не выходя из этого состояния. (Гэллап выяснил, что по причине остановки сердца около 30—40 % лабораторных мы­шей действительно погибает в парализованном состоянии.) Реак­ция паралича настолько сильна, что, «притворившись мертвым», можно и впрямь расстаться с жизнью.

Судя по всему, паралич наступает на самом крутом склоне дуги выживания, когда почти не на что надеяться, спасение кажется не­возможным, а ситуация оказывается до предела незнакомой. Ино­гда паралич помогает, но до сих пор остается для нас загадочным явлением. Очень жаль, что, кроме Гэллапа, почти никто серьезно не занимается изучением этого феномена. Можно сказать, что данная реакция работает настолько хорошо, что вводит всех в заблуждение. Жертвы кажутся нам неподвижными, потерявшими волю и совер­шенно бесполезными, а потому исследователи просто переходят к следующему вопросу. Но там, внутри этого «живого натюрморта», может таиться один из самых интересных и проблематичных защит­ных механизмов, существующих в царстве животных.

Героизм