Безопасность в отсутствие одиночества

Жить одному проще. Возможно, именно по этой причине гораздо больше живых существ бродят по планете в одиночку, чем в груп­пах. Самцы слонов, по сути, не имеющие ни одного видового вра­га-хищника, не тяготеют к компании других слонов, если не при­шло время спариваться. Они топают по земле, не отягощая себя присутствием своих собратьев.

Люди не настолько самодостаточны. Мы всю жизнь проводим в тех или иных группах и тянемся друг к другу во время катаст­роф. После террористических актов в лондонском метро 7 июля 2005 г., когда погибло 52 человека, а ранения получили сотни, многие из жертв просто не хотели покидать станции подземки. «Для спокойствия мне нужно было находиться среди людей, — объяснял один из пострадавших британскому психологу Дрери. — Я лучше чувствовал себя, зная, что окружен людьми».

Если в ситуации присутствуют дети, то причина солидарности очевидна. Выживание вида зависит от того, насколько хорошо защи­щены его юные представители, а человеческие детеныши остаются уязвимыми гораздо дольше отпрысков других животных. Но мы на­блюдаем такое же поведение и в группах, состоящих из взрослых особей. В ходе одного исследования катастроф в шахтах выясни­лось, что шахтеры склонны следовать за своей группой даже в тех случаях, когда не согласны с принятыми ею решениями. Взрослые люди, попавшие в подземную ловушку, готовы были принять потен­циально фатальное решение, нежели остаться в одиночестве.

Почему так происходит? Если отбросить вопросы морального толка, существует ли какой-то практический повод настолько вы­соко ценить дух товарищества и коллективизма? Почему в таких ситуациях мы не ведем себя подобно животным? Или мы так и де­лаем? Чтобы узнать, ведут ли себя другие представители живот­ного мира так же, как мы, в смертельно опасных ситуациях, я позвонила специалисту по приматам Франсу де Ваалю. Возможно, наше поведение — просто побочный продукт цивилизации, то есть очаровательное, но совершенно неестест­венное проявление галантности.

Де Вааль написал восемь книг о шимпанзе и несколько десяти­летий изучал их поведение в неволе. Шимпанзе с человеком род­нят почти 99,5 % эволюционной истории, а поэтому такое сравне­ние может оказаться для нас весьма информативным. По словам де Вааля, при виде потенциального врага шимпанзе собираются в тесную группу и начинают прикасаться друг к другу. Они могут даже обниматься. Другими словами, их поведение очень похоже на поведение людей. «Общая угроза оказывает объединяющее воздействие», — говорит он.

Какова же причина такого сплочения шимпанзе? Прежде все­го, говорит де Вааль, проявления взаимной привязанности могут напугать врага* Если хищник хочет напасть на одного из них, ему придется сразиться сразу со всеми. Кроме того, групповые отно­шения помогают шимпанзе успокоиться, повышая их способность сопротивляться создаваемому угрозой стрессу. Это касается и людей. В ходе лабораторных экспериментов у человека, которого просили выполнить задания в присутствии друга, наблюдалась меньшая частота сердцебиения и более низкий уровень кровяного давления, чем в том случае, когда он выполнял такие же задания в одиночестве.

Очевидные преимущества группового поведения проявляются и до того, как на горизонте появится какая-то угроза. В начале 1980-х гг. специалист по приматам Карел Ван Шайк отправился в Индонезию, чтобы разобраться в групповом поведении обезьян. Ван Шайк исследовал две популяции длинно­хвостых макак: одну — на острове Симелуэ, самом настоящем обезьяньем рае, где не обитали хищники из отряда кошачьих, а вторую — на Суматре, то есть в более опасном месте, населенном тиграми, кошками Темминка и дымчатыми леопардами. Пронаб­людав за обеими коммунами, Ван Шайк обнаружил серьезные различия в поведении. На Суматре, где хищников было больше, макаки перемещались гораздо более многочисленными группами. Другими словами, чем больше угроза, тем больше компания, и тем больше глаз, ушей и ноздрей, чтобы вовремя заметить хищника. На Симелуэ обезьяны путешествовали самыми малочисленными из всех наблюдавшихся в ходе изучения популяций макак группа­ми. Они просто не настолько нуждались друг в друге, как макаки на Суматре.

Даже животные более низких уровней развития объединяются в моменты опасности. Рыбы сбиваются в плотные косяки, птицы криками предупреждают друг друга о приближении ястреба. Как отмечал биолог-дарвинист Ричард Докинс, «все, что прошло эволюцию методом естественного отбора, должно быть эгоистичным». Мы помогаем друг другу, потому что получа­ем от этого выгоду, если не мгновенную и прямую, то отложен­ную или опосредованную. Биологи-эволюционисты называют это «взаимной полезностью». В терминах эволюционного учения это означает, что животное делает нечто для повышения шансов на передачу своих генов потомкам — либо репродуктивным путем, либо защищая своих родственников.

Если я возьмусь нести портфель Лу Лески вниз по пожарной ле­стнице ВТЦ, я не получу какой-то осязаемой выгоды, но что-то тем не менее мне получить удастся. «В дарвинистской биологии есть гипотеза, способная объяснить небольшие, но заметные проявле­ния доброты, — говорит специалист по поведению животных Джон Элкок. По моим догадкам, люди, помогав­шие другим в ВТЦ, знали, что за ними в это время наблюдают окру­жающие. Они делали это не из расчета, но их желание совершить позитивное действие, то есть посочувствовать, показать дорогу или вывести кого-то в безопасное место, могло привести к серьезному вознаграждению в виде улучшенной репутации». Кроме того, в тот день в помощи, оказываемой другим, мог быть и успокаивающий фактор, ведь такие действия вносили ощущение нормальности и упорядоченности в аномальную и хаотичную обстановку.

Еще долю секунды назад (в масштабе истории человечества) мы жили небольшими семейными кланами, все члены которых знали друг друга с рождения до смерти. Помогая друг другу, мы могли заработать репутацию душевно щедрого и участливого человека, что подталкивало бы других к сотрудничеству с нами, а это, в свою очередь, сильно повышало бы наши шансы на репродуктив­ный успех. «Я понимаю, что обычному среднестатистическому че­ловеку все это может показаться холодным рациональным пове­дением, — говорит Элкок. — Я не хочу сказать, что поступающие таким образом люди мотивируются импульсами, негативными с точки зрения морали, этики и приемлемости для общества. Я го­ворю о том, что именно в силу адаптивности этих импульсов мы уважаем их моральные и этические качества*.

Нечто, кажущееся на первый взгляд альтруизмом, на самом де­ле является полной ему противоположностью. В оригинальной работе, опубликованной в 1971 г., биолог У. Д. Хэмилтон описал то, что назвал «геометрией эгоистического ста­да». Когда за отарой овец бежит собака, овцы, бегущие последни­ми, проталкиваются или запрыгивают в гущу овец, бегущих впере­ди, в результате чего плотность отары все увеличивается и увели­чивается. Издалека может показаться, что овцы стремятся к сплочению из большого чувства единения. Однако каждая из них всего лишь пытается не оказаться съеденной путем сокращения своего «пространства опасности», как его называет Хэмилтон. Хищнику легче всего схватить овцу, находящуюся на краю отары. Поэтому никто не хочет быть на краю. Гены, помогающие нам уходить с края стада, сохранились в нас в ходе естественного от­бора. Человек, чувствующий в себе стремление держаться в груп­пе незнакомых ему людей на тонущем корабле, может делать это по множеству разных причин, среди которых, вероятно, есть и первобытное, живущее глубоко в подсознании желание не ока­заться выпотрошенным пробегающей мимо гиеной.

Сейчас трудно сказать, имели ли люди достаточно видовых врагов, чтобы у них возникла потребность в формировании эгои­стического стада. В конечном счете главным видовым врагом че­ловека всегда был другой человек. Но из нас получаются очень грозные хищники, и наши шансы на выживание, как правило, по­вышаются, когда мы стремимся держаться вместе. Таким обра­зом, групповое мышление представляет собой адаптивную стра­тегию регулировки групповой гармонии. Разногласия являются для группы дискомфортными, потому что могут нести опасность отдельным ее членам. Иногда, когда мы на первый взгляд ценим группу выше своей собственной шкуры, мы в действительности делаем нечто совершенно другое.

Свадьба

Официантка Beverly Hills Supper Club сказала юной невесте Макколлистер, что ее компании придется покинуть помещение. Воз­ник небольшой пожар, но, как только его потушат, они смогут вернуться и продолжить празднование, сказала она. Услышав та­кие новости, Макколлистер повернулась, чтобы найти свою мать. Но, поворачиваясь, она заметила, как другая официантка откры­вает расположенную в центре зала складную стену. В открытом проеме показалась стена, полностью охваченная огнем. Тогда Макколлистер посмотрела вниз по коридору и увидела, как по не­му, подобно валу воды, надвигается дым. Внезапно ее охватила решимость. «Все на улицу, немедленно», — сказала она, выталки­вая гостей через открытые французские окна в сад. «Я широко расставила руки и стала толкать людей к дверям, почти как стадо, чтобы показать им, куда надо идти. Гости вели себя на удивление послушно и спокойно», — продолжает Макколлистер. Она почув­ствовала, как ее охватывает чувство ответственности за своих гос­тей: «Это же был мой праздник. Они оказались там из-за меня...»

В соседней комнате они увидели женщину, отрезанную от вы­хода стеной огня. Один из гостей поднял стул, чтобы разбить стекло и спасти ее, но брат мужа Макколлистер остановил его со словами: «Не бросай стул... Они потом подадут на тебя в суд». Но затем другой человек все равно бросил стул в стеклянные двери, и женщина выбежала на свободу.

Макколлистер покинула комнату одной из последних. Каза­лось, с того момента, как им стало известно о пожаре, прошло не меньше четверти часа, но все эти события заняли лишь пару ми­нут. Она и ее гости успели углубиться в сад всего футов на семь, когда зал за их спинами взорвался огнем. Спину свадебного пла­тья Макколлистер дочерна опалило языками пламени. Она повер­нулась и завороженно смотрела на пылающий ад. «Большинство из нас пребывало в полнейшем шоке, — говорит она. — Мне ка­жется, что именно в этот момент наступил момент группового мышления. Все было как в кино. Мы просто стояли и не могли по­верить своим глазам».

Но в этом «стаде» остались не все. Музыканты забежали в зал и стали выбрасывать из огня свои инструменты. Двоюродный брат Макколлистер бросился обратно и спас из огня свой свадебный по­дарок, хрустальную баночку для варенья от Вассагат,, которую Макколлистер хранит до сих пор. Одна из подружек невесты, Кэ­ти, немедленно начала действовать. Она училась на медицинскую сестру и поэтому начала помогать прибывшим на место пожара ме­дикам. Потом она увидела карету «Скорой помощи» и стала ока­зывать медицинскую помощь пострадавшим, циркулируя между местом пожара и больницей. «Я помню, что видела, как она носит­ся туда-сюда с капельницами. Я была поражена. Кэти поднялась и начала работать... — рассказывает Макколлистер. — Она порвала платье, потеряла туфли, а затем просто сбросила остатки платья и надела больничный халат. Она потрясла меня до глубины души...»

Сама Макколлистер подняла шлейф своего подвенечного пла­тья и завязала вокруг талии. Она посадила своих тетю и дядю в джип, эвакуирующий людей с места происшествия. Краем глаза она заметила, как уезжает одна из ее подруг вместе со своим бу­дущим мужем. У них было медицинское образование, но они уехали. Она была потрясена: «Нельзя было так уезжать...» Они были близкими подругами, и совсем скоро Макколлистер должна была идти на ее свадьбу. Но она больше никогда даже не говорила с ней. Эта женщина бросила свою группу.

Макколлистер вместе со своим новоиспеченным мужем при­соединились к живой цепочке, сформировавшейся, чтобы вытас­кивать людей из зала «Кабаре», расположенного прямо рядом с садом. Пострадавшим в этой комнате, казалось, не будет конца. Большинство из них уже умерли или умирали, когда их доставали из пламени. Один человек скончался на руках ее мужа. Наконец пожарный решил закрыть двери в этот зал, чтобы не допустить распространения огня.

Наука эвакуации

На протяжении долгого времени строители полагали, что люди будут выходить из зданий подобно потоку воды. Они заполнят доступное им пространство, а потом живой рекой спустятся по лестницам и выйдут на свободу. Соответственным образом и про­ектировались здания. Но проблема состоит в том, что движение людей совсем не похоже на течение воды.

Эд Галеа посвятил свою профессиональную карьеру попыткам разобраться в поведении толпы во время пожаров. Он возглавляет группу, состоящую из специалистов по математиче­скому моделированию, психологов - бихевиористов и инженеров в Гринвичском университете, в студенческом городке Старого кол­леджа ВМС в Лондоне, Великобритания. На одной стене его офи­са, расположенного в древнем здании на берегу реки Темзы, ви­сят три рамки с фотографиями горящего Всемирного торгового центра. Другая стена украшена восемью фотографиями железно­дорожных, авиационных катастроф и прочих трагедий. Если бы в этом кабинете работал какой-нибудь другой человек, такая кол­лекция могла бы показаться странной, даже циничной. Но, встре­тившись с Галеа в этой комнате одним летним утром, я поняла, что он воспринимает каждую из этих катастроф как свое личное горе. Я уселась посреди гор видеокассет и книг, и мы проговорили четыре часа без остановки. Погруженность Галеа в свой предмет оказалась чрезвычайно заразительной. Он знает о человеческом поведении во время пожаров едва ли не больше всех на свете, и бессмысленные потери, которых можно было избежать, заставля­ют его страдать.

Галеа родился в Австралии и там же учился, став астрофизи­ком. Он специализировался на использовании компьютерного мо­делирования для описания процесса рождения магнитных звезд. Но за эти услуги мало кто готов был платить ему деньги, и он взялся за скучную работу промышленного математика в сталели­тейной индустрии. В середине 1980-х гг. он переехал в Великобри­танию, и вскоре после этого в аэропорту Манчестера во время взлета загорелся авиалайнер. Это был очень странный инцидент. «Боинг-737» даже не успел взлететь, и пожарные быстро залили самолет пеной. По сути, катастрофы не было, просто случился пожар. Последнего выжившего вытащили из самолета через пять минут после его остановки на взлетной полосе. Тем не менее по­гибли 55 человек. Почему они не выбрались из самолета? В стан­дартных эвакуационных тестах, пассажиры освобождали такой тип самолета всего за 75 секунд. Что же пошло не так? «Я не пони­мал, как могли погибнуть 55 человек. Этот случай привлек мое внимание», — говорит Галеа.

Моделирование пожаров только зарождалось, и Великобрита­ния была мировым лидером в этой области. После того как дваж­ды сгорел Лондон (в 1212 и 1666 гг.), страна превратилась в обра­зец пожарной безопасности. Первый семинар по поведению во время пожаров был проведен в Университете Саррея в 1977 г. Га­леа удалось уговорить руководителей проекта по изучению этой катастрофы в Гринвичском университете в Лондоне принять его в состав исследовательского коллектива. Но большинство ранних моделей строилось на принципах распространения огня в относи­тельно небольших квадратных помещениях. И ни одна из них не могла дать объяснение тому, что произошло на манчестерском рейсе. Когда Галеа и его коллеги смоделировали катастрофу, их поразило, с какой скоростью огонь может перекинуться с одного из двигателей на фюзеляж, а затем и внутрь салона, наполняя са­молет черным, ядовитым дымом. Но это по-прежнему не объясня­ло такого количества жертв: «Мы разобрались с распространени­ем огня, но почему погибло так много людей? Почему они не мог­ли выбраться? »

Галеа решил создать модель, объясняющую поведение людей, а не огня. Это была революционная идея. Он пошел с ней в Управ­ление гражданской авиации Великобритании, которое финанси­ровало его первую модель. Но ему отказали. «Они ответили: «Это невозможно. Может быть, вы умеете моделировать пожары, но моделировать поведение людей нельзя». Для меня эти слова были как красная тряпка для быка».

Галеа — очень уверенный в себе человек. На его веб-сайте вы­вешено девять его фотографий, включая и те, где он в 2003 г. по­лучает за свою работу премию из рук королевы Елизаветы II. Кроме того, там есть несколько выгодных планов его рабочего стола. Такого человека трудно заставить сдаться. Поэтому Галеа поступил так же, как делают все впавшие в отчаяние профессора: он нашел несколько студентов-дипломников, которые занялись этим делом бесплатно. Они за год построили очень грубую мо­дель, базирующуюся на результатах немногочисленных исследо­ваний человеческого поведения. Модель получила название EXODUS («Исход»). Когда Галеа показал чиновникам из Админи­страции гражданской авиации то, что у него получилось, они со­гласились финансировать его работу, и делают это до сего дня.

Проблема при сопоставлении людских и водных потоков со­стоит в том, что молекулы воды не испытывают боли и страха. Молекулы воды не принимают решений, не спотыкаются и не па­дают на пол. Человеческие же существа заполняют пространство неравномерно, объединяясь в кластеры. Они находят короткие пути и при возможности останавливаются передохнуть. Едино­жды выбрав дорогу, они с трудом решаются изменить маршрут. У группомыслия есть своя инерция.

В рамках модели ЕХОDUS была предпринята попытка рассмат­ривать людей именно как людей. Среди прочих характеристик ка­ждому эвакуирующемуся были присвоены такие параметры, как конкретный возраст, имя, пол, частота дыхания и скорость пере­мещения. Затем каждому отдельному индивидууму присваивались поведенческие характеристики, «чтобы они могли принимать ре­шения». Например, до появления ЕХОDUS предполагалось, что люди начнут эвакуироваться сразу, как только прозвучит сигнал тревоги. Естественно, любой человек, который хоть однажды слышал сигнал пожарной тревоги, знает, что все происходит со­всем иначе. В рамках ЕХODUS у эвакуирующихся были свои «жизни» и свои «мозги». Перед уходом каждый из них выполнял определенные действия, например хватал свой портфель или ра­зыскивал ребенка. Кроме того, у них была возможность видеть указатели аварийных выходов и следовать к ним (или нет). (В экс­периментах с живыми людьми Галеа обнаружил, что многие про­сто не замечают таких табличек, даже если они находятся в зоне прямой видимости. Почему это происходит, до сих пор не выяс­нили.)

Но важнее всего был тот факт, что в самой новой версии ЕХODUS учитывается, что люди перемещаются группами. Такое поведение трудно поддается моделированию, и именно поэтому в редкой модели делались попытки его учесть. Но делать это необ­ходимо. Галеа со своими коллегами проанализировал базу дан­ных с 1295 рассказами тех, кто выжил во время авиационных ка­тастроф. Почти половина из них говорили, что в моменты инци­дента путешествовали в чьей-то компании.

Модель ЕХОDUS помогла Галеа понять, что пассажиры манче­стерского рейса действовали совсем не так, как мастера синхрон­ного плавания. Некоторых паника приковала к креслам. Других охватило безумие, и они лезли через спинки кресел, третьи стол­пились в слишком узком, ведущем к выходу проходе, замедлив процесс эвакуации почти до полной остановки. Одна пассажирка пыталась открыть расположенный рядом с ее местом аварийный выход, не осознавая, что в действительности дергает за подлокот­ник своего кресла. Особенности человеческого поведения в ком­бинации с удушливым коктейлем из дыма, жара и ядовитых газов оставляли пассажирам очень мало шансов на спасение.

Сегодня разработанный Галеа программный продукт использу­ется в 35 странах мира. Галеа предпочел бы, чтобы его программа использовалась до пожаров, то есть еще до того, как будет заложе­на структура симуляции. Но чаще ее применяют уже во время про­ведения расследований в качестве инструмента судебной эксперти­зы. Больше всего лицензий приобрела страна с богатейшей истори­ей катастроф — Корея. США «сильно отставали в применении этой технологии на стадии конструирования, — говорит он, — а это — очень опасно. До событий 11 сентября большинство зданий в США проектировались вообще без учета какого-либо моделиро­вания эвакуационных процессов. Сегодня использовать такие мо­дели стало очень модно, но все они радикально различаются по ка­честву. Во многих из них движение людей по-прежнему уподобля­ется течению воды.

Я спросила Галеа, когда большинство архитекторов, проекти­ровщиков и чиновников регламентирующих органов начали серь­езно относиться к особенностям человеческого поведения, «Это­го не произошло до сих пор, — ответил он. — Иногда нам по-прежнему говорят, что ЕХОDUS — слишком сложная и слишком зацикленная на поведении людей система. Они спрашивают так: «Если у меня есть кто-то и он стоит вот тут, сколько времени ему будет нужно, чтобы выбраться наружу?» Они не хотят знать, как люди перемещаются, и не понимают, что они ходят группами. Те, кто занимается строительством зданий, ничего не хотят об этом знать».

Когда дым ест глаза

Чтобы лучше понять, какие чувства испытывает человек, попав­ший в пожар, я отправилась в тренировочную башню учебной ака­демии пожарного департамента Канзас-Сити. В Канзас-Сити жи­вет чуть меньше 450 тыс. человек, и пожарный департамент пер­вым реагирует на любые экстренные вызовы. Ежегодно пожарные Канзас-Сити делают почти 60 тысяч выездов, то есть их вызывают по 164 раза в день.

Руководитель учебного отдела пожарного департамента Кан­зас-Сити Томми Уокер , проявив традиционное для пожарных радушие, настоял, что будет встречать меня в аэро­порту. Это был тощий, как шпала, человек с седыми усами и по­трясающими манерами, но тем не менее не уступавший шоферам-дальнобойщикам в мастерстве применения крепкого словца. Од­нако я никогда не встречала настолько дружелюбных и терпели­вых людей, а поэтому было удивительно слышать, как он называет кого-то «куском дерьма» или «сукиным сыном» (а он делал это очень часто). «Если я говорю, что кто-то «кусок дерьма», то это комплимент, — объясняет он голосом ведущего телешоу. — Наде­юсь, вас не оскорбляет моя манера выражаться».

Как любой хороший руководитель пожарного департамента, Уокер превращается в проповедника, говоря о профессиональной подготовке. После 8 недель теоретических занятий в классах его курсанты в течение 10 недель проходят через все доступные его воображению симуляции адского пекла. Он заставляет их на чет­вереньках передвигаться по лестницам посреди кромешного ды­ма, стоять рядом с огнем, пока больше не будет сил терпеть, и с завязанными глазами ползать но лабиринтам до тех пор, пока они не запутаются в проволочных заграждениях и не начнут резать их, чтобы выбраться на свободу. Он повидал все возможные реак­ции на страх и хочет вызвать их все в пожарном, пока тот не попал в реальный пожар. «Вы не представляете себе, сколько людей впа­дают в крайнюю панику при потере видимости, — говорит он, — поэтому мы должны проверить человека, прежде чем отправлять его в пламя». От 10 до 14 % курсантов в каждом классе не выдер­живают таких тренировок. «Некоторые люди просто к этому не приспособлены. Например, я хотел бы стать нейрохирургом, но ведь это не каждому дано...» В общенациональных масштабах во время тренировочного процесса в пожарных частях гибнет при­близительно два человека. Но процесс подготовки настолько ва­жен, что игра считается стоящей свеч.

Чтобы выяснить, поддамся ли я панике, Уокер повел меня на задний двор. Тренировочная башня представляет собой шести­этажную конструкцию из железобетона, стекловолокна и листо­вого металла, заполненную старой мебелью и разнообразными горючими материалами. Вокруг разбросаны обугленные шезлон­ги, разбитые лампы и потрепанные диваны, в результате чего баш­ня становится похожей на общежитие, превратившееся в нарко­притон. Мебель департаменту жертвуют пожарные и их родст­венники, а горючими материалами служат старые поддоны, поставляемые с местных товарных баз. Полы и потолки покрыты черной сажей, а воздух смердит от тысяч тренировочных пожа­ров.

Для симуляции пожара работающие у Уокера инструкторы пускают дым. Он делается из дешевого бананового масла, кото­рое при распылении превращается в густой серый нетоксичный дым. Прежде чем запустить меня в башню, они отводят меня в кладовую и одевают в полный комплект пожарного обмундирова­ния, которое, могу признаться, мне очень понравилось. (Пожар­ные действительно носят подтяжки.) Но потом мы вошли в баш­ню, и за нами с лязгом захлопнулась металлическая дверь. На ка­кое-то мгновение мне действительно показалось, что я повернусь и выбегу через дверь.

Главное, чего люди не понимают в пожарах, — это то, что его основное действующее лицо — дым. Именно благодаря дыму мы почти полностью теряем возможность найти путь к выходу. Что­бы защититься от дыма, наши глаза буквально закрываются сами, и мы не можем открыть их снова. Это — рефлективный защитный механизм. Кроме того, дым — самая вероятная причина смерти во время пожара. Пожарным редко приходится видеть обожженное тело. Токсичный дым, возникающий в результате вялотекущего пожара, может убить вас во сне еще до того, как появится откры­тое пламя. Вот почему чрезвычайно важно, чтобы в помещении имелся детектор задымления с работающими батарейками.

Внутри башни, находясь в кромешной темноте, я включила фо­нарик. Он не сильно помог, потому что свет отражается от дыма ровно так же, как свет фар от тумана. В нашем случае у сопрово­ждающего меня пожарного инструктора была инфракрасная ка­мера, помогающая обнаруживать живых людей и ориентировать­ся в помещениях. Мы могли видеть себя на экране в виде призрач­ных силуэтов. Но у обычного человека во время пожара не будет подобных вспомогательных приборов. Мы медленно двигались по стене, на ощупь разыскивая дорогу к лестнице, а потом считали ступеньки, чтобы знать их количество во время спуска вниз. Очень трудно представить себе, что можно выбраться из любого незна­комого здания в такой темноте, а особенно при чрезвычайно вы­соких температурах. В данном случае жара не было, но, пройдя через несколько комнат, я подумала, что, будучи в одиночестве, не смогла бы выбраться из здания и за пару часов. Я находилась в группе из двух человек, но даже в условиях симуляции было со­вершенно ясно, что покинуть группу было бы полным безумием. Два бредущих на ощупь слепца — лучше, чем один.

Еще одна вещь, с которой люди не ожидают столкнуться во время пожара, — шум. В общем, шум радикально повышает уро­вень стресса, а стресс, как нам известно, мешает думать и прини­мать решения. Пожарные научились прислушиваться к реву огня. «Иногда входишь в огонь, и тебя окружает жар. Тебе обжигает колени, тебе обжигает уши, к стенам не прикоснуться. Но огня не видно, — говорит Уокер. — Ты останавливаешься, поворачива­ешься к остальным и говоришь: «Заткнитесь все на хрен...» И сра­зу слышишь, где бушует огонь. Он щелкает и хрустит, и, как правило, в этой ситуации он находится либо прямо под тобой, либо по соседству*.

Еще больше все усложняется тем фактом, что пожары растут экспоненциально. Каждые 90 секунд площадь пожара почти уд­ваивается. Общая вспышка, то есть взрыв висящего в воздухе го­рючего дыма, в результате которого загорается все в комнате, как правило, происходит через 5—8 минут после появления открыто­го пламени, К этому моменту среда становится уже совершенно непригодной для поддержания жизни.

За последние полвека технологии пожаротушения совершенст­вовались гигантскими скачками. Сегодня детекторы задымления и системы распыления воды спасают тысячи жизней. Но в то же са­мое время гораздо жарче стали полыхать и пожары. Строитель­ные материалы сегодня стали гораздо менее огнестойкими, чем всего 25 лет назад. Легкие стропила крыши могут обрушиться все­го через пять минут прямого воздействия огня. Пластиковая фур­нитура служит топливом. Поэтому на тушение возгорания в со­временном доме требуется гораздо больше воды, и борьбу с по­жаром надо начинать быстрее, чем в здании, построенном сто лет назад.

Психологу пожарного департамента Ричарду Гисту приходится информировать сотни жителей Канзас-Сити о гибели родственников в пожарах. Снова и снова они спрашивают его, почему их родные просто не вышли в дверь или не выскочили через окно. Они совершенно не представляют себе, каково нахо­диться в пожаре. «Мне часто приходится стоять в сгоревшем доме вместе с выжившими родственниками жертв пожара и объяснять, как погибли их близкие. Они спрашивают: «А почему они просто не...?* И приходится рассказывать им, что было два часа ночи, и погибшие крепко спали». Если вы, проснувшись в густом, горячем дыму, встанете с кровати, можете считать себя умершим от ожога легких. Нужно скатиться с кровати на пол и ползком двигаться к выходу из комнаты, но об этом сразу можно и не вспомнить. Именно поэтому Гист тратит львиную долю своего времени, уго­варивая людей вовремя менять батарейки в детекторах задымле­ния и репетировать процедуру эвакуации, чтобы действия по спа­сению стали автоматическими. Вторя практически всем специалистам по катастрофам, с которыми мне довелось встретиться, Гист говорит: «Если вам надо остановиться и продумать свои действия, у вас не останется времени на то, чтобы выжиты».