Однажды я чуть не убил Стивена Кинга

В тот вечер Брайан Смитт напился до чертиков в местном баре. На бровях он дополз к своему дому и уснул, уткнувшись носом в газон. Под утро его разбудила жена, которая даже кричать не стала, а просто помогла зайти ему в дом, уложила в кровать, а сама принялась собирать вещи.

— Ты куда собралась? — спросил Брайан?

Она молчала. На лице не было никаких эмоций, кроме легкой раздраженности от того, что на дорожной сумке разошелся замок.

— Блядский замок.

— Дебора, ты куда, блять, намылилась? — он немного приподнялся над кроватью, но сразу же упал обратно от ужасной боли в голове.

— Ты обещал, ты мне обещал, — стала шептать Дебора, пытаясь починить замок, — обещал не пить.

Брайан умолк. Дебора подумала, что он уснул, но он просто молча лежал. Брайан лежал и думал о том, что сделал. Дебора не знала, что его впридачу выгнали с работы, где он провел большую часть своей жизни. В принципе, как и все мужчины в этом городе. Других вариантов здесь не существовало. Ты оканчиваешь школу, потом получаешь какую-нибудь простенькую специальность и всю жизнь пашешь на заводе. Вот и все. А теперь его увольняют ни за что, ни про что. Приблизительно такие мысли были в голове Брайана, когда он пришел в бар. То же самое он мог бы сейчас сказать жене, но это ни к чему.

— Ты никуда не пойдешь. — выкрикнул Брайан, однако ему никто не ответил.

Он осмотрел комнату, подняв голову, но Деборы здесь не было, чемодан исчез тоже.

— Дебора! — Крикнул он еще раз. Ответа не было и на сей раз. Брайан остался в доме один.

Он взбесился. Мысль о том, что жена ушла от него приводила его в бешенство. И ушла почему? Потому что он выпил! Брайан был готов разорвать ее на части, попадись она ему сейчас. Он вскочил с кровати, но тут же грохнулся на пол. Кружилась голова. Он упал, ударившись лбом об железную быльцу кровати. Брайан неслабо стукнулся головой, и рана на лбу выглядела жутковато.

— Дебора! Дебора, черт тебя дери! Я ничего не вижу, Дебора! — кровь из раны попала в глаза, ослепивши его. Поскальзываясь на крови, которая изрядно запачкала деревянный пол в их спальне, Брайан осторожно, стараясь не грохнуться, поплелся в ванную, оставляя за собой кровавую полосу. Удивительно, подумал он тогда, сколько крови может вытечь из такой маленькой раны. Интересно, сколько крови вытечет из этой суки, которая решила вдруг проявить свой характер и убежать? Все еще, еле различая предметы, Брайан ввалился в ванную и стал крутить туда-сюда все краны. Первым делом он промыл глаза, боль постепенно уходила, а зрение восстанавливалось, хотя в глазах теперь двоилось. Теперь в зеркале он видел целых два чудовища с кровавым разрезом на лбу, кровь из которого, впрочем, уже перестала течь. На обоих лицах все еще оставалась гримаса ярости, что испугало самого Брайана. Он закрыл глаза и умыл лицо прохладной водой. Когда открыл их – чудовища исчезли. Из зазеркалья на него смотрели два Брайана Смита, которые медленно врезались друг в друга и уже совсем скоро стали одним целым.

Во рту пересохло, он набрал воды в сомкнутые ладошки, немного отпил, и еще раз умыл лицо. Брайан подумал, что неплохо было бы разыскать жену, но на улице было еще слишком темно, тем более черт ее пойми, куда закатилась эта чертова кошелка.

Он вышел на улицу. Рану на лбу обдувал приятный холодок. Скоро рассвет. Фургончик стоял в гараже, значит, она пошла пешком. Только неизвестно куда. Брайан решил, что поедет ее искать, как только рассветет. Скорее причина была в том, что он все еще был слишком пьян, чтобы нормально рулить, и чтобы не разбить себе еще что-нибудь.

Он вошел обратно в дом.

Здесь было слишком тихо. Просто как в библиотеке, подумал Брайан, проходя мимо полки с книгами. Большую часть полки занимали повести и романы Стивена Кинга. Читать он любил. Брайан всегда гордился, что живет в одном городе с таким человеком. Он довольно-таки часто встречал его на улице, в забегаловках, но ни разу не осмеливался заговорить с ним. Да и о чем ему с ним разговаривать, спрашивал он иногда сам себя. О том, как Брайану понравились его книги? Немало таких уже. Лучше просто смотреть.

Спать Брайану уже не хотелось, несмотря на то, что он все еще был пьян, хотя и не так сильно, как тогда, когда только пришел домой и завалился на собственном газоне.

Брайан достал одну из книг, которую читал уже несколько раз, но с каждым разом она казалась ему все лучше и все интересней. Он открыл книгу. «Посвящается Джо Хиллу Кингу, который все сияет», - говорила надпись под самым названием. Буквы, словно чувствуя алкогольное дыхание Брайана, пытались ускользнуть, но его мозг медленно складывал их обратно в слова и читал. Он стоял возле книжной полки и просто читал, не замечая, что на улице уже рассвело, ему даже присесть не хотелось – настолько его вновь поглотило Сияние.

«Кричали они или нет? — задумался Джек. — Бедняга Грейди, каково каждый день чувствовать, как это подступает, и понять, наконец, — для тебя весна никогда не наступит. Ему не следовало жить здесь. И не следовало выходить из себя». Как же сильно я люблю эти книги, подумал Брайан, и перечитал абзац заново.

Неизвестно, сколько бы еще так он простоял, читая, если бы не сосед, который постучал в дверь. Брайан вернулся обратно. Он достал пять центов и вложил в книгу вместо закладки, а потом пошел к двери.

— Привет, Брайан, — сказал седовласый коротышка в синих джинсах и потертой рубашке, — ты вчера изрядно надрался, как чувствуешь себя?

Брайан и раньше не сильно любил его, но сейчас он просто его ненавидел.

— Ты чего в такую рань поднялся, Билл? — не отвечая на другие вопросы, спросил Брайан.

— Я просто мимо твоего дома проходил, гляжу — а ты стоишь там и не двигаешься, думал, может, случилось чего. Случилось что?

— Нет, Билл, все хорошо, спасибо за беспокойство.

— Ну, ладно. Я пойду. Рад, что у тебя все хорошо.

Это все было очень странно, думал Брайан. И только сейчас он заметил, что была не такая уж и рань. Часы подсказывали, что уже почти 7 утра. Сейчас ему как никогда хотелось просто усесться и дочитать эту книгу, просто просидеть весь день, не отвлекаясь ни на что. Но с другой стороны – стоило попытаться найти супругу, которая, кажется, сошла с ума. Сейчас он не ненавидел ее за то, что она сбежала, не ненавидел за то, что бросила его. Он мечтал устроить ей взбучку за то, что он не может просто сесть и почитать любимую книгу.

Брайан зашел в гараж, где его ждал его старенький синий фургончик sub-urban 1992 года выпуска. Брайан злился, ему хотелось скорее найти эту проклятую стерву, хорошенько ей всыпать, а потом спокойно сесть и дочитать ту, что все сияет. Куда ехать он не знал, но машина постепенно набирала скорость, проезжая мимо похожих домов и одинаковых людей.

Сияние лежало на переднем сиденье, словно молчаливый попутчик, которого подбираешь где-нибудь на дороге.

Брайан смотрел по сторонам, наивно надеясь увидеть Дебору, хотя, конечно, это было глупо. И он это понимал.

Вероятно, он просто в очередной раз засмотрелся на какую-то женщину, приняв ее за Дебору, но когда он вновь посмотрел на дорогу, на его пути показалась собака. Обычная, дрянная дворняга. Брайан резко повернул руль в сторону и машина выскочила на тротуар, где, к великому несчастью, проходил человек. В этот раз повернуть руль не удалось, все произошло слишком быстро.

Звук удара был похож на гром. Только молний не было. Они будут в аду, подумал Брайан.

Брайан сидел, крепко вцепившись в руль. Человек, которого он сбил, отлетел на несколько метров. «Он умер, он точно умер», — шептал Брайан, искренне надеясь, что это не так. Он вышел на ногах, которые тряслись так сильно, что, казалось, сейчас сломаются. Когда Брайан все же подошел ближе, ужасу, который его наполнил, не было предела.

Мистер Кинг, распишитесь, пожалуйста, у меня в книге. Она лежит у меня в машине, погодите, никуда не уходите, сейчас я ее принесу.

Он лежал, изогнувшись в позе младенца, лишь правая нога была вывернута в другую сторону. А на синих джинсах стали проступать темно-красные пятна.

— Вызовите скорую, — крикнул я в никуда, но меня услышал какой-то парень и, наверное, побежал к ближайшему телефону. — Скажите им, что я, возможно, убил Стивена Кинга!

Наверное, Брайану показалось, что он сошел с ума. Он вскочил и побежал обратно к машине, влез в нее и постарался как можно скорее убраться отсюда. Кинг все так же лежал и не двигался, но скорая уже в пути, думал Брайан, ему помогут.

Он выжимал из своего фургона все, что только можно было выжать. Машина задыхалась и, казалось, сейчас рассыплется к чертям. Но она выдержала. Брайан подлетел к своему дому, схватил книгу, которая теперь лежала на полу, и ловко выскочил из фургона. Он забежал в дом и собирался побежать наверх, как услышал:

— Брайан, извини меня, пожалуйста.

Дебора вернулась. Но сейчас ему было на нее так плевать, что он, ничего не ответив, полетел наверх.

Он забежал в спальню, закрыл дверь на замок и уселся на пол. Брайан посмотрел на книгу, а потом открыл ту страницу, где была вложена пятицентовая монета.

Он снова стал читать, и Сияние вновь втаскивало его целиком в отель, где происходили очень странные вещи.

Дебора постучала в дверь.

— Брайан, извини меня, я погорячилась, открой, пожалуйста.

— Не сейчас, — ответил Брайан, на секунду оторвавшись от книги, — сегодня я чуть не убил Стивена Кинга.

«Ну, бывает»

— Мы все разобьемся! Мы все погибнем!

Большая черная женщина отстегнула ремень безопасности и с криками носилась по салону самолета, размахивая толстыми ручищами.

— Мы все разобьемся, я точно знаю! — она кричала, а выражение ее лица было таким, что будь я хоть чуточку ненормальным, обязательно бы ей поверил.

В телевизоре так всегда. Я-то знаю, кажется, я просмотрел все фильмы, которые когда-либо показывали по ящику. Сначала все идет нормально, стюардессы мило улыбаются, предлагают что-то выпить, приносят разные журналы, интересуются твоим самочувствием. Потом самолет начинает сильно трясти, но уже через секунду все прекращается, и ты снова видишь милую улыбку молоденькой девочки-стюардессы. А потом снова БУМ! Багаж слетает с верхних полок и разбивает кому-то голову, отовсюду слышатся крики и плач. Мужчины, женщины и дети кричат, как умалишенные, пока хвост авиалайнера не отрывается и половину пассажиров высасывает наружу. Ты изо всех сил цепляешься за свое кресло, но видишь, как впередистоящие кресла отрываются и летят в твою сторону…и снова БУМ!

Когда молодой стюард подошел, чтобы успокоить вопящую леди, она резким движением толкнула бедолагу так, что тот отлетел и упал, ударившись головой о спинку кресла.

— Как думаешь, им нужна помощь? — голос принадлежал старику, сидевшему возле меня, и который только теперь вытащил наушники из ушей.

— Ну, думаю, это их работа.

Женщина продолжала вопить, словно кто-то пытался ее зарезать. Остальные пассажиры забеспокоились. «А что, если она права? — говорили их лица, — «А что, если она - ясновидящая?» Но она не была ни ясновидящей, ни кем другим, она была просто сумасшедшей идиоткой. Самолеты не разбиваются сами по себе, так бывает только в фильмах. Как в первом «Пункте назначения». Неплохой фильм, если чуточку поубавить маразма в сценарии.

— Слушай, — снова заговорил старик, — а что, если она действительно права? Может она видела террориста?

— Знаете, если бы эта женщина подошла ко мне на улице и сказала, что у нее есть загородный дом, бассейн, двое детей и маленький песик, я бы ей тоже не поверил, думаю, у нее нет ничего кроме справки из дурки. Ах да, — я поднес указательные пальцы к вискам и нахмурил брови, изображая экстрасенса, который пытается прочитать чьи-то мысли, — террориста она точно не видела. Понимаете, скорее я запишу альбом, который станет платиновым, чем кто-либо пронесет бомбу в самолет, а я, скажу вам, разбираюсь в музыке не лучше, чем канадцы играют в баскетбол.

— У меня еще никогда не было такого соседа. — сказал старик и широко улыбнулся.

— Что ж, — протянул я, — молитесь мне, как Джордж Карлин.

— Алексей, — старик протянул мне руку, и я пожал ее.

— Называйте меня, как хотите, — ответил я, — Ирвин, точно! Называйте меня Ирвин.

— Договорились.

Тем временем, психопатка с помощью нескольких стюардесс вроде бы угомонилась. Теперь она сидела и громко всхлипывала, все еще проговаривая, что мы все умрем, разобьемся и будем корчиться от боли. В общем, рутинная скукота.

Остальные пассажиры успокоились вместе с ней.

Мой новый знакомый, Алексей, снова вставил наушники в уши и закрыл глаза. Симпатичная блондинка опять уставилась в свой айфон, вероятно, рассказывая кому-то о том, что приключилось в самолете. Другие тоже перестали пялиться на женщину и занялись своими делами. Люди читали журналы, слушали музыку, разговаривали друг с другом, вообще делали все, лишь бы время пролетело как можно быстрее. Ну, а я то и делал, что смотрел на часы, которые показывали половину четвертого. Вдруг самолет качнуло так сильно, что айфон выпал из рук блондинки и глухо ударился о ковер. Вопящая женщина снова начала орать, и к ней подключились еще несколько пассажиров. А у меня внутри появилось такое скудное чувство, словно ты — профессиональный футболист, тебе платят миллионы, а ты выходишь на поле и даже не знаешь, что такое мяч. «Ладно», — подумал я. Все равно не верю тебе, сука. Нет у тебя никакого загородного дома, нет никакого бассейна, детей тоже нет, а собаки не было и в помине. Мы не разобьемся. Лампочки замигали, словно протестуя против громкого крика пассажиров. Но спустя мгновенье все прекратилось, даже вопль. Я ждал, что сейчас, через пару секунд — как во всех фильмах про авиакатастрофы — все снова станет трястись, самолет взорвется или разломается посередине. Но ничего не произошло. Освещение снова стало ярким, и послышался ровный, спокойный голос пилота, утверждающий, что мы просто попали в небольшую воздушную яму. Все хорошо.

Однажды, когда отец взял меня с собой на охоту, со мной приключилась одна крайне неприятная штука. Ружье мне, конечно, не дали, ведь мне было всего-то 8 лет, но зато я нес сумку с едой. Было раннее утро, отовсюду слышались крики разных животных и пение птиц, да, было страшновато. Так случилось, что я совсем на мгновение отвлекся и остался позади, тем временем, как отец отошел метров на пять. И тут я увидел, как сбоку на меня бежит обезумевший дикий кабан с огромными клыками. Я даже не успел как следует закричать, а может и успел, только звук выстрела заглушил все другие звуки. Кабан упал набок, дергая лапами, а из пробитого черепа сочились далеко не мысли. А отец все так же стоял, целясь в кабана. И тут я просто уснул, нет, я не упал в обморок, просто задремал. А очнулся уже в машине, когда мы ехали домой. С тех пор у меня такая фигня – засыпать, как только станет хреново.

Самолет больше не трясло, он не собирался разбиваться. Но я уснул.

Проснулся я, когда мой сосед, старик в наушниках, убирал плеер в карман своей куртки.

— «Hugh Laurie», — сказал старик, повернув седую голову ко мне, — мы сегодня не разбились, потому что я слушал «Hugh Laurie».

— Ну, ясно.

— Нет, серьезно. Музыка – великая вещь, она влияет абсолютно на все. Жизнь кончается тогда, когда останавливается музыка. Вот посмотри на меня, я выгляжу здоровым?

В самом деле, Алексей — удивительно, что я вспомнил его имя — несмотря на преклонный возраст, выглядел довольно крепким. Я ответил:

— Ну, вы явно не собираетесь умирать сегодня или завтра.

Он расхохотался, откинув голову на спинку кресла.

— Все дело в музыке, — он поднялся, чтобы достать свой портфель из верхней полки. — Я ведь был одним из первых, кто приехал в Чернобыль в 86 году. Все диву давались, почему это я еще жив, но они не знают того, что знаю я.

Старик вытащил свой mp3-плеер и протянул его мне.

— Держи, музыка спасает жизни. Включи, когда будет совсем худо.

Такие разговоры не забываются никогда, они врезаются память так же сильно, как тот момент, когда тебе было 6 лет и мама, застегивая твои штаны, прищемила тебе член молнией. Или разбитое об асфальт лицо, или первый поцелуй. Это навсегда.

— Я тут передачу одну видел, про конец света, знаешь, правдоподобно звучит, майя эти, предсказания, в общем, всерьез подумываю над тем, чтобы на даче бункер построить какой-то. — У таксиста — несмотря на то, что нес он полную чушь — голос был очень приятным. Чистый, тонкий, словно все свободное время водитель проводит в хоре, занимаясь пением. И даже тот факт, что такой голос абсолютно никак не сочетался с недельной щетиной и с заросшими, седыми висками, слушать его было очень приятно, поэтому я старался не перебивать. Тем более, эту передачу я тоже видел, сейчас, наверняка, скажет что-нибудь про кристаллы.

— Правда, говорят, — продолжал таксист, — говорят, есть какие-то кристаллы, с помощью которых можно это все остановить. Но, по мне, это все чушь собачья, а про бункер я пошутил. У меня и дачи-то нет. — он повернул голову ко мне и улыбнулся.

В машине пахло мандаринами, а небольшой дед мороз, висевший возле зеркала заднего вида, и вовсе придавал машине настоящую новогоднюю атмосферу, несмотря на то, что сейчас лето. Забавный тип.

— Вы всегда такой веселый? — спросил я, рассматривая машины и здания, что мелькали за окном, — или только, когда говорите про конец света?

Он снова улыбнулся, немного прибавив скорости.

— Отец прилетает. Давно не виделись.

— Ну, поздравляю.

— Спасибо. Вообще, он здоровский тип! Ему уже почти под 80, но больше шестидесяти ему не дашь. Говорит, что откроет секрет молодости только тогда, когда я начну стареть.

— Забавно. Спросите у своего отца, может его секрет спасет мир от конца света?

— О, ну только если не забуду.

Впервые встречаю такого водителя. Обычно таксисты – это такие, обиженные жизнью люди, которые сели за баранку, лишь бы найти свободные уши. И как только ты садишься к нему в машину, ты попадаешь на шоу Савика Шустера. И, казалось бы, черт, чувак, ты действительно шаришь в политике, как жаль, что у тебя уже есть работа! Но этот мужик не такой. В другой жизни, я бы обязательно взял его телефон, может быть, даже и подружился с ним. Просто понимаете, есть такие люди, которых можно слушать вечно. Причем абсолютно неважно, о чем они болтают. У таких людей всегда есть темы для разговоров, и как только заканчивается одна, сразу появляется следующая. Такие люди расскажут тебе о своем детстве, о жизни, о планах на будущее, да и вообще – о чем угодно. Их слова берут своей искренностью, да так, что ты просто не можешь уйти, не дослушав историю до конца. Но машина уже повернула на узкую улицу, и в свете фар я увидел до боли знакомую пятиэтажку. Привет, родная.

— Знаете, — говорю я водителю, — сходите со своим стариком на какой-нибудь музыкальный спектакль. Вам обязательно понравится.

— Думаете?

— Он будет в восторге! — сказал я и протянул ему деньги.

— Спасибо за совет, дружище.

Я вышел из машины, и он собирался уже уезжать, как я крикнул:

— Стойте!

— Да? — таксист высунул голову из окошка и удивленно взглянул на меня, наверно, подумав, что я потребую сдачу, но я просто сказал:

— Ваш отец живет благодаря музыке.

Как приятно оказаться дома, и плевать, что твой дом – это маленькая, однокомнатная квартирка, где ничего ценного, кроме телевизора нет. Люди постоянно мечтают о замках с толстыми стенами, с сотней ванных комнат, с прихожей, в которой поместится целая армия, но зачем мне все это? Мне вполне уютно и так. Здесь есть холодильник, живущий своей жизнью, небольшой диван и старый музыкальный центр, покрытый толстым слоем пыли. Еще есть шкаф и допотопный ноутбук, который я однажды выменял на выпивку у одного алкаша.

Часы показывали половину седьмого, а это значит, что я успеваю заказать пиццу, прежде чем начнется шоу. Я сделал это, когда раздевался. Сбросив из себя одежду, которая упала на пол и застелила потертый ковер, я с невероятным облегчением рухнул на диван и включил телевизор. Люблю телевидение. Даже больше, чем интернет. Нет, сеть – это, конечно, круто, но этот чертов ящик мне ничто не заменит. Я стал замечать, что среди придурков в интернете, стало модно хвастаться тем, что ты не смотришь телевизор. Ну, конечно, это сразу поднимает тебя из быдла на вершину интеллигенции. Как бы ни так. Сидеть в интернетах и хвастаться тем, что не смотришь ящик – это как держать пиво в одной руке, дымящуюся сигарету в другой и говорить мне, что кола, которую я выпил – невероятно вредная. А другие говорят, что, например, телевизор отнимает много времени. Да уж, извини, проклятая диссертация по ядерной физике, но у меня нет времени на тебя! Собственно, чем мне еще заниматься? Я называю это правилом трех секунд, если вы не ответили на этот вопрос за три секунды, то ответ — ничем. Все просто. У меня есть работа, у меня есть дом, у меня есть телевизор. К черту все остальное, к черту остальной мир.

Даже представить трудно, сколько мужей, возвращаясь усталыми с работы, полностью забывались и уходили в себя, уставившись в светящийся экран. Или сколько женщин, желая хоть на секунду отдохнуть от детей, оставляли их перед телевизором, дабы мистер Телевидение повеселил их, пока мамочка приляжет и немножко поспит. А сколько же таких, как я? Таких, кто каждый день работает с 12 до 19, а все остальное время проводит во сне или перед этим вот чудом, которое может перенести тебя в любую часть планеты, покажет тебе то, что ты никогда не видел, расскажет то, что ты никогда не слышал. Это – как иметь телепорт у себя в шкафу, захотел – и вот ты уже на стадионе, где идет самый важный матч в истории. Рядом люди, живые люди, настоящие. Они орут, поддерживая свою команду, злятся, когда противники отбирают мяч. Они кричат, матерятся, от них воняет потом и дешевым пивом. Но они живые. И я живой. Но это совсем другая реальность. Другой мир.

Меня не было всего один день, а я уже так соскучился по всему этому миру, который вышел бы из телевизора, если бы не пластмассовые рамки. И вы даже представить себе не можете, какое это счастье – просто сидеть и смотреть телевизор. Плевать что именно, будь то шоу про политику, кулинарию или параллельные миры – мне плевать. Я буду это смотреть.

У меня, кстати, нет спутниковой антенны, поэтому показывает всего 24 канала. Я бы мог с легкостью перечислить их вам, при этом карандашом рисуя их логотипы. Мой любимый канал — «Мега», думаю, легко догадаться почему. Каждая передача — это корм для мозгов, а еще, когда начинается реклама, выскакивает умная картинка и приятный голос читает какой-то случайный факт. Например, он говорит: «Большинство сердечных приступов происходит по понедельникам». Или: «Во время беременности матка женщины увеличивается в 500 раз». Некоторые факты могут повторяться по два раза, как сегодня сказали, что кубик рубика из любой позиции можно собрать за 20 ходов. Об этом уже говорилось однажды, не знаю почему я запомнил. У меня и кубика-то нет... Вот если бы у меня была какая-то супер-память, могу представить, как я удивлял бы всех своими знаниями, полученными в перерывах между передачами. Но больше всего я люблю на этом канале одну программу, называется она «Выжить любой ценой», где Беар Грилз показывает, как не загнуться в экстремальных условиях, конечно вряд ли я окажусь в такой ситуации, что и он, но посмотреть, как этот чудак ест всякое дерьмо, не откажусь никогда. Думаю, все смотрят эту передачу именно поэтому. Вот как раз она, если мои часы не лгут, должна начаться ровно через 17 минут. В 19:00.

Из кухни послышался щелчок. Я сразу понял, что это было. Стало почему-то грустно. В квартире жила мышь, которая постоянно устраивала пляски в доме, но вчера меня здесь не было, поэтому моя ненависть к ней совсем угасла, а тут такое. Мне не очень хотелось смотреть, что мышеловка сделала с бедным зверьком, но скоро начнется передача, тогда я точно не смогу оторваться от экрана и забуду про мышь, которая будет лежать на кухне, пока не начнет вонять. Лучше выбросить сейчас.

18:49

Мышь оказалась перебитой практически надвое, по мышеловке на стол стекала тоненькая струя крови, пачкая белую скатерть. Вспомнился мультик, где кот никак не мог догнать мышь, а когда догонял, она обязательно выскальзывала из рук. «Что ж, теперь не убежишь», — подумал я, глядя на мертвое существо. Я хотел было выкинуть ее из окна вместе с мышеловкой, как вдруг в дверь позвонили. Забыв о том, что хотел сделать, я тут же помчался открывать дверь, чтобы не заставлять человека ждать. Проходя мимо телевизора, я совсем на мгновение остановился, там как раз был момент, когда диктор говорил случайный факт, это еще значило, что реклама вот-вот закончится. «Когда джентльмены средневековой Японии хотели скрепить договор, они мочились так, чтобы струи мочи пересекались», — не спеша сказал диктор, и на экране появилась ссылка на их официальный сайт.

18:54

На пороге стояла симпатичная девушка в милой рубашке с ярко-красной надписью «Челентано». В руках она держала коробку пиццы, но, не успев я выговорить и слова, как она пронзительно вскрикнула и выронила пиццу. Я хотел было спросить в чем дело, да только и сам уже догадался, взглянув на то, что держал в левой руке. Окровавленная мышеловка, откуда успели капнуть две-три капли крови, и изувеченное тело маленького животного. Понимая всю неловкость ситуации я, как последний идиот, выронил мышеловку, заставив эту девушку вскрикнуть еще раз.

— Прошу прощенья, — пытался я извиниться перед ней, но она, поднимая пиццу, которая, вроде бы казалась невредимой, только буркнула:

— Кретина кусок...

Чувствуя себя виноватым перед ней, я правой рукой протянул ей деньги, сказав, что сдачи не надо. Она отдала мне пиццу и с недовольным видом свалила. Когда она ушла, я взглянул на мышонка, который всем своим видом показывал полную отрешенность, однако я все же пнул его со всей силы, да так, что мышеловка перелетела через порог и впечаталась в стену напротив, оставив на ней кровавый след. Там я его и оставил.

18:59

Я посмотрел всю передачу, не отрывая взгляд от экрана, стараясь дышать как можно тише, только бы не пропустить чего-либо интересного, а про пиццу я и не говорю – даже не открыл коробку. Только тогда, когда прошли титры и диктор поведал мне о том, что денежных купюр для игры Монополия печатается в год больше, чем настоящих денег в мире, только тогда я смог облокотиться о спинку дивана и восхищенно вздохнуть. Черт, до чего же хорошо! Как я рад снова сидеть на своем диване, смотреть любимый телевизор и есть любимую пиццу с грибами. «Как можно быть геем», — спрашивает фотография, где засняты упругие сиськи. «Как можно не любить телевизор», — спрашивает этот прямоугольный, улыбающийся парень. У него только один глаз и он любит поболтать. Но если его внимательно слушать, то он покажет вам столько всего прекрасного, что вам больше никогда не захочется возвращаться в реальный мир.

Ты увидишь Ледяной каньон в Гренландии так близко, что почувствуешь, как мороз щекочет твою кожу. Ты побываешь на Сейшельских островах, не выходя из этой комнаты. Ты пролетишь, словно ветер сквозь Алентежу, нырнешь в теплые воды Уангани и вынырнешь где-нибудь…где пожелаешь! Это все будет твоим, просто включи телевизор. Просто включи его, чувак.

В комнате стало темно, ящик потух. Иногда так бывает, но он сам и включается. Как сейчас. Но вместо рекламы, какой-нибудь передачи или фильма, на экране стояли полосы, как при профилактике. Они не двигались, но потом все начало вращаться с таким звуком, будто внутри телевизора, кто-то включил бензопилу. Ленточки, кружочки и прочие фигуры вращались в бешеном ритме, пока телевизор не выключился снова. Пальцы онемели от ужаса, а когда телек включился опять, я даже подскочил на диване, но профилактика и звуки бензопилы исчезли. Теперь там шла пилотная серия Доктора Хауса, что ж, неплохо. «У вас ленточный червь в мозгу, а вы ведете себя, как идиотка», — говорил небритый врач с тростью в голубой рубашке, которая выбилась из штанов.

И каркнул ворон: «Все прошло».

Все стало на свои места и мне даже показалось, что я просто задремал и это все мне приснилось. Что ж, может и так.

Почему-то вспомнилась та толстуха из самолета, которая орала, что мы все умрем. Мы уже давно мертвы. Иногда мне тоже хочется быть сумасшедшим, прям, чтобы совсем без головы. Им ведь абсолютно плевать на все, да и совесть после не мучит, думаю. Хотя, слово «сумасшедший» — оно всегда для меня было чем-то другим, не тем, что думают люди, услышав это слово. Если так судить, то каждый болеет по-своему. Кто-то в церковь ходит, а кто-то людей убивает — и не ясно, что из этого ужасней.

Толстуха забылась так же незаметно, как и вспомнилась.

А на экране появилась какая-то реклама, которую я еще ни разу в жизни не видел, должно быть, что-то новенькое. Камера медленно приближалась к телевизору, который стоял на небольшом столике, совсем как у меня. Но тут телевизор в буквальном смысле открыл свой глаз, задев ресницами объектив. В комнате стало светло как днем, а на экране-глазе появилась еще одна картинка. Камера приближалась к мужчине, который сидел спиной к ней. Он тоже смотрел телевизор, не замечая чужого присутствия. Дежавю — вот, что почувствовал в тот момент. Это все было до боли знакомым. Я ощутил что-то твердое на спине, что-то, что уперлось мне в лопатку. Мужчина в телевизоре дернулся, соскочив с дивана, и я сделал то же самое, пытаясь понять, что это такое. Но за спиной ничего не было. Пусто. Как всегда. Но сердце продолжало бешено колотиться, а на экране моего телевизора появились помехи, от которых у меня заболели глаза. Они не просто болели, казалось, они сейчас взорвутся. Но они не взорвались, потому что я закрыл их и стал чесать ладошками, а когда открыл, чуть не лишился чувств. Я стоял перед огромным полупрозрачным стеклом. А за ним я видел себя, уткнувшегося в это стекло. Хотелось закричать, но вместо крика вырвалась фраза: «Лишь утратив все до конца, мы обретаем свободу». Я стоял посреди грязной кухни и держал за руку Эдварда Нортона, который корчился от боли. На моих руках были перчатки, но голос принадлежал не мне, а повернув голову назад, я снова увидел себя, все также уставившегося в чертово стекло, которое заперло меня здесь. Я помню этот гадкий фильм, теперь он уже не кажется мне таким замечательным как раньше. Нортон вроде бы успокоился, теперь он лежал на спине и гладил свою руку, надеясь избавиться от боли. А я взял первое, что попалось под руки, и швырнул это в стекло. Это была банка из толстого стекла. Она врезалась в экран, и там появились две тоненькие трещины. Хочу отсюда убежать, хочу убраться, но ноги словно мешки, набитые ватой. Это сон. Так и есть. Чтобы проснуться – достаточно попытаться убежать, если ты не сможешь сдвинуться с места, ты точно спишь.

Я вынырнул из сна, как из-под воды. Хватая воздух, как рыба на суше, я открыл глаза и вскочил с дивана. Дома, снова дома. Нет никакого стекла, я выбрался. Это был всего лишь сон. Часы показывали 9 утра, не помню, когда уснул. Но телевизор еще работал. Я посмотрел на него и мурашки начали новый танец на моей спине. В самом центре экрана виднелись две тонкие трещинки, которых раньше не было. Они появились ночью. Потому что я кинул банку в экран. Бред. Еще чуть-чуть и ты окажешься в одной палате с терминатором и Наполеоном. Но трещина была, она была такой же реальной, как и солнце, которое нагло лезло со своими лучами мне в окно.

— Ты уволен, — говорит толстый мужик, которого я вижу впервые.

— А почему?

— Потому что здесь больше не будет никакого кафе.

Я работал за барной стойкой в одном круглосуточном кафе недалеко от моего дома. Работа простая, к тому же в баре есть несколько телевизоров, которые висели с двух сторон возле стены. Круглыми сутками там крутились клипы всяких недомузыкантов. В общем, меня все устраивало, а теперь какой-то толстяк говорит, что я уволен.

И вот он стоит, весь такой важный, одет с иголочки, а перед ним я – непонятно кто вообще такой. Поэтому я беру и харкаю в его чистую, идеально поглаженную розовую рубашку. «Приду домой и буду смотреть телевизор, может быть, трещины исчезли», - думаю, стараясь выбежать из кафе как можно скорее. Но он не погнался, стоит где и стоял, удивленно выпучив глаза. А я просто бежал, бежал и бежал, не обращая внимания на то, что дышать становилось все труднее. Мне хотелось убежать от этого, от толстяка и всего мира. Залезть обратно в ящик и не вылезать оттуда никогда. И тут…не сказать бы, что перед глазами пронеслась вся жизнь, но я вспомнил одного парня, с которым учился в школе. Он постоянно со всеми спорил, вечно пытался доказать свою точку зрения, которая якобы не совпадала с другими. Он переговаривался и не соглашался со всеми, в то время, как я молча сидел на последней парте, рисуя Барта Симпсона, который пялит свою сестру. Но я почему-то вспомнил именно его, наверное, потому, что его тоже сбила машина. И последнее, что я услышал, — это как открылась дверь автомобиля, и кто-то шумно подбежал ко мне, пытаясь разбудить, но мне не хотелось открывать глаза. Потому что я все еще продолжал бежать.

И это все

Не сказать, что я был рад, когда пришел в себя.. Я был в самой обычной больничной палате с мрачными стенами и высокими потолками. Руки и ноги были целыми, во всяком случае, они не болели, чего не скажешь о голове, которая невыносимо трещала. И было так тихо, что сначала мне показалось, что я оглох, но скрипучая кровать развеяла эти мысли. Моя одежда лежала возле кровати на табуретке. Я поднялся, натянул штаны, накинул куртку и обулся. Коридоры были пустыми, как и пост медсестры. Я заглянул в соседнюю палату, но и там тоже никого. И пошел домой.

Улицы остались на месте. На них все так же разъезжали машины, ходили люди и бегали собаки. Но что-то явно изменилось. Я шел, шел очень долго, пока не вышел на знакомую тропу, ведущую к моей пятиэтажке. Она стояла там же. Я вошел в дом, доковылял до квартиры. Странно то, что дверь была открыта. Наверно, услышав мои шаги, соседка отворила свою дверь и удивленно уставилась на меня:

— А ты разве не переехал?

— Почему вы не убрали мышь? — спросил я, глядя на мышонка, труп которого заметно усох и теперь казался небольшим комочком шерсти.

— Что? Так ты не переехал? А куда тогда отвезли твою мебель?

Но я не стал отвечать, просто вошел в квартиру.

Там было пусто. Не было абсолютно ничего, кроме старых обоев и люстры, которая покачивалась из-за открытого окна. Исчез и телевизор, оставив меня наедине с этой реальностью. Интересно, кому понадобились мои вещи. Хотя нет, вовсе не интересно.

Я бы сейчас лег спать, было бы где. Уснул бы, как тогда на охоте, когда кабан чуть не разорвал меня на куски. Вырубился бы, как тогда в самолете. Самолет. Я вспомнил о той штуке, которая лежала у меня в кармане. Плеер, который подарил мне тот старик. Да, он был во внутреннем кармане куртке. Распутав наушники, я вставил их себе в уши. Экран плеера осветился ярко-синим светом, и заиграла самая прекрасная песня, которую мне когда-либо доводилось слышать. «Hugh Laurie», — подумал я, — «Я тогда не умер, потому что тот старик в самолете слушал Hugh Laurie».

Я лег на холодный пол и закрыл глаза.

— Ну, бывает, — сказал я в пустоту.

«Ну, бывает», — повторило эхо.

Опускаясь под самое дно

— Франц, — говорит мой начальник – толстый свин, которого я все равно безгранично уважаю и ценю, — Франц, тебе лучше отдохнуть.

— Отдохнуть?

— Да, отдохнуть. Ты хороший работник, но даже самым лучшим иногда требуется отдых.

Я согласен. В принципе согласен. Но я подумывал над тем, чтобы взять отпуск немного позже, может, через месяц…

— Вот, — говорит начальник, протягивая мне какой-то листок, — поставь внизу свою подпись, а я заполню все остальное.

— Спасибо, но…

— Никаких но, Франц, отправляйся домой. И отдохни, понял?

Я не понимаю, почему я так быстро сдался? Ну и ладно, думаю.