Глава VII. Сразу после восхода солнца мы направились в сторону Котха и дали изрядный крюк на запад, огибая дьявольский город

Сразу после восхода солнца мы направились в сторону Котха и дали изрядный крюк на запад, огибая дьявольский город, откуда едва унесли ноги. Стояла сильная жара. Поначалу, правда, дул легкий утренний ветерок, затем он стих, и воздух стал неподвижен. Безоблачное, как всегда, небо было тускло-медноватого оттенка. Эльта озабоченно посматривала на него и на мой вопрос ответила, что опасается бури. Я полагал, что погода на равнинах всегда должна быть ясной, тихой и жаркой, а на Холмах — ясной, ветреной и холодной. Бури не входили в мои расчеты.

Животные, встречаемые по пути, похоже, разделяли тревогу Эльты. Мы шли краем леса — Эльта наотрез отказалась пересекать его, пока не пройдет буря. Как и большинство обитателей равнин, она испытывала инстинктивное недоверие к густым лесам. Пробираясь по травянистой, пересеченной холмами местности, мы видели беспорядочно двигавшиеся стада животных. Мимо пронеслось стадо прыгающих свиней, гигантскими скачками взрывая землю. На нас с ревом выскочил лев, но, опустив массивную голову, быстро скрылся в высокой траве.

Безуспешно пытался я отыскать на небе хоть какие-то тучи — их не было. Медноватый оттенок над горизонтом густел, постепенно окрашивая весь небосклон в тускло бронзовый, а затем почти черный цвет. Солнце едва тлело на сумеречном небосводе, как накрытый чадрой факел, а потом и вовсе исчезло. На мгновение в небе завис осязаемый мрак, затем он обрушился вниз, погрузив мир в полную черноту, сквозь которую не разглядеть ни солнца, ни луны, да и вообще ничего вокруг. Я никогда не думал, что может быть столь непроницаемая темнота. Казалось, что я ослеп и бестелесным духом бреду во тьме, если бы не шуршание травы под ногами и не теплое мягкое тело прижавшейся ко мне Эльты. Я начал опасаться, что мы упадем в реку или случайно наткнемся на такого же ослепшего зверя и станем его добычей.

До наступления темноты я заметил груду скалистых валунов, обычно встречающихся на равнинах, и направился к ним. Мы еще не добрались до них, когда все погрузилось во мрак, но продвигаясь на ощупь, я вскоре натолкнулся на внушительных размеров скалу и, прислонившись к ней спиной, прикрыл, насколько мог, Эльту своим телом. Безмолвная тишина, разлившаяся над темной равниной, постепенно наполнялась разнообразными звуками — шелестом травы, мягким стуком копыт, мычанием и жутким гулом. Мимо промчалось стадо каких-то животных, и если бы не защита скал, то нас наверняка бы затоптали. И снова все замерло, и в кромешной темноте стало оглушающе тихо. Затем издалека донесся жуткий непонятный рев.
— Что это? — ранее ничего подобного не слышавший, обеспокоенно спросил я.
— Ветер! — содрогаясь, пролепетала Эльта и крепче прижалась ко мне.

Ветер усиливался, и вскоре порывы его слились в сумасшедший шквал. Он выл и стонал, как заблудшие души. Вырвав с корнями траву вокруг, он наконец обрушился со всей силой, сбил нас с ног и наставил синяков, ушибив о камни. Этот внезапный натиск ветра был подобен удару кулака великана-невидимки.

Едва поднявшись на ноги, я остолбенел. Возле нашего пристанища перемещалась какая-то огромная живая гора — от ее поступи дрожала земля. Эльта вцепилась в меня отчаянной хваткой, и я ощутил, как колотится ее сердце. От страха волосы у меня встали дыбом. Этот колосс был почти рядом. Он остановился, словно почувствовав наше присутствие. Послышался странный звук, чем-то напоминающий трение кожаной одежды при движении огромных конечностей. В воздухе над нами что-то пронеслось, и я ощутил прикосновение к локтю. Эльта пронзительно вскрикнула, что-то тоже задело ее оголенную руку, и взвинченные нервы не выдержали.

В то же мгновение раздался такой ужасающий рев, что у меня заложило уши; эта масса, лязгая гигантскими зубами, стала надвигаться прямо на нас. Ничего не видя в полной темноте, я наносил удары направо и налево, вверх и вниз, пока не почувствовал, что меч поразил чье-то реально осязаемое тело. По моей руке растеклась теплая жидкость; взревев, на этот раз от боли, а не от ярости, невидимый монстр, сотрясая неуклюжей поступью землю, удалился прочь, ревом заглушая пронзительные завывания ветра.
— Ради Бога, скажи, кто это был? — спросил я, тяжело дыша.
— Это был один из Невидимок, — прошептала она. — Никто из людей никогда их не видел; они странствуют в темноте во время бури. Откуда они идут и куда держат путь — никто не знает. Посмотри, мрак тает.

«Тает» — это было действительно подходящее слово. Казалось, что темнота распалась на длинные узкие ленты. Выглянуло солнце, небо от горизонта до горизонта стало голубым. Но земля была покрыта длинными фантастическими полосами тьмы; они походили на тени плавающих над равниной облаков, чередующихся с обширными участками освещенной местности. Такой ландшафт вполне, мог присниться любителю опиума. Спешащий куда-то олень пронесся по освещенному участку и мгновенно исчез в длинной полосе тьмы; внезапно снова показался в солнечном свете и вновь скрылся. Мне всегда казалось, что переход от тьмы к свету должен быть плавным, но подобного я никогда в жизни не видел: границы темных полос были резкими и определенными, как орнамент из черного дерева на золотом и изумрудном фоне. Насколько можно было видеть, все окружающее пространство было покрыто этими черными полосами. Взгляд не мог проникнуть в них, но, делясь на части, они постепенно разжижались и исчезали.

Одна из полос темноты прямо передо мной разделилась на более узкие и испарилась, обнажив фигуру мужчины; это был волосатый гигант с мечом в руке, взиравший на меня с немалым удивлением, впрочем, как и я на него. Дальнейшие события развивались с невероятной скоростью. Эльта закричала: «Тугрянин!» Незнакомец в прыжке подскочил ко мне, рубанул сплеча, и его меч зазвенел, встретившись в воздухе с моим поднятым вверх клинком.

Что происходило в течение следующих нескольких секунд, не помню. Я парировал вихрь смертельных ударов, в ушах стоял отрывистый звон стали, мои меч пронзил тугрянина насквозь чуть пониже сердца и вышел из спины.

Рванув клинок на себя, я озадаченно посмотрел на осевшее наземь тело противника. Позже я втайне признался себе, что не решился бы вызвать на поединок такого закаленного воина. Но это уже произошло, и с ним было кончено, и все же абсолютно непонятно было, каким образом я победил. Схватка оказалась столь быстрой и яростной, что не было никакой возможности ее осмысления: вместо рассудка работал инстинкт бойца. Вдруг донеслись негодующие крики, и, повернувшись, я увидел десятка два волосатых воинов, сгрудившихся между скалистыми валунами. Спасаться бегством было слишком поздно. Через мгновение меня окружил сплошной водоворот свистящих сверкающих мечей. До сих пор для меня остается загадкой, как в течение нескольких секунд я мог парировать их удары. Но я действительно держался молодцом и даже ощутил удовольствие, когда, скользнув по лезвию меча одного из противников, мой клинок раздробил ему плечо. Но в тот же миг другой сделал выпад и вонзил копье мне в икру. Ошалев от боли, я нанес ему сокрушительный удар мечом по голове, после чего уже на мою обрушился приклад карабина. Я успел слегка парировать удар, но он был настолько силен, что отозвался в макушке страшной болью, и я потерял сознание.

Очнулся я, казалось, в утлой лодчонке, швыряемой штормовым морем. Однако оказалось, что меня, раненного в руку и ногу, несут на сооруженных из копий носилках два дюжих воина, причем совершенно не старающихся уменьшить тряску, чтобы хоть как-то облегчить мои страдания. Я мог видеть только небо и волосатую спину идущего впереди; запрокинув голову, я разглядел также и бородатое лицо шедшего сзади. Парень, увидев, что я открыл глаза, прорычал что-то своему приятелю, после чего они тут же бросили носилки. От удара оземь моя пробитая голова взорвалась пульсирующей болью, а рана в ноге отвратительно заныла.
— Логар! — заорал один из них. — Эта собака пришла в сознание. Если ты хочешь тащить его в Тугр, то пусть он сам идет на своих двоих. Я и так нес его слишком долго.
Я услышал шаги, и надо мной склонился великан, фигура и лицо которого показались мне знакомыми. Физиономия была грубой и свирепой, а от угла рычащего рта до края квадратной челюсти тянулся мертвенно-бледный шрам.
— Ну, Исайя Керн, — сказал он, — вот мы и встретились.
Я никак не отреагировал на его слова.
— Что? — усмехнулся он, — ты не помнишь Логара-Костолома? Ах ты, безволосая собака!

Ругань он сопроводил жестоким ударом под ребра. Откуда-то со стороны раздался протестующий женский возглас, и возле меня, прорвав кольцо воинов и упав на колени, оказалась Эльта.
— Чудовище! — закричала она, и ее прекрасные глаза
загорелись от возмущения. — Ты бьешь его, когда он беспомощен, но не осмелился бы встретиться с ним в честной схватке.
— Кто пропустил сюда эту кошку из Котха? — проревел Логар. — Тхэб, я же велел тебе держать ее подальше от этой собаки.
— Она прокусила мне руку, — прохрипел здоровенный детина, выступив несколько вперед и стряхивая капли крови со своей волосатой конечности. — Попробовал бы ты удержать эту дикую шипящую кошку!
— Ладно, поднимите и поставьте его на ноги, — приказал Логар. — Оставшийся путь он пройдет и сам.
— Но он же ранен в ногу, — взмолилась Эльта. — Он не сможет идти.
— А почему бы тебе не прикончить его здесь? — требовательным тоном спросил один из воинов.
— Потому что это было бы слишком просто, — взревел Логар, сверкая налитыми кровью глазами. — Вор предательски ударил меня камнем сзади и украл мои кинжал.

И тут я увидел у Логара на поясе клинок, к которому так привыкла моя рука. — Он пойдет в Тугр, а там я уж найду время убить его. Поднять его!

Они освободили мои ноги, привязанные к древкам копий, причем сделали это безо всякой бережности, но от неподвижности проколотая нога онемела настолько, что не то что идти — я едва мог стоять. Они пытались вдохновить меня ударами, тычками и уколами копий и мечей, пока Эльта, заплакав от бессильной злости, не обратилась к Логару.
— Ты лжец и трус, — закричала она. — Он не ударял тебя камнем, он одолел тебя голыми руками, и все об этом знают, а твои жалкие рабы не осмеливаются подтвердить это.

Удар узловатого кулака Логара пришелся ей в челюсть, сбив с ног и отбросив на дюжину футов. Она лежала скорчившись и без движения, с окровавленными губами. Логар удовлетворенно хрюкнул, но воины его не проронили ни слова. Гуры не отличались мягкостью по отношению к женщинам, но чрезмерная невоздержанность и ненужная грубость были отвратительны для любого уважающего себя воина, обладающего хотя бы средними понятиями о чести. Хотя воины Логара не сделали и попытки протестовать и молча взирали на происходящее, все же ненужная бравада вожака омрачила их лица.

Меня же моментально окатила слепая волна ярости. С ревом я конвульсивно дернулся, столкнул двух державших меня воинов, и мы кучей повалились на землю. Подбежали другие тугряне и начали нас поднимать и разнимать, с радостью вымещая на мне сдерживаемый дотоле гнев на Логара, и делали это довольно живо с помощью каблуков и рукояток мечей. Но я не ощущал града обрушившихся ударов. Весь мир застила кровавая пелена. Я почти лишился дара речи и мог только яростно рычать, тщетно пытаясь вырваться из опутывавших ремней. Когда, совсем выдохшись, я упал, мои мучители вздернули меня на ноги и, чтобы заставить идти, снова начали избивать.
— Вы можете забить меня до смерти, — прохрипел я, обретя наконец голос, — но я не двинусь с места, если кто-то из вас не посмотрит, что с девушкой.
— Девка мертва, — проворчал Логар.
— Ты врешь, собака. — И я сплюнул в его сторону. — Ты слабак, от твоего удара не умрет даже новорожденный ребенок!

От ярости Логар замычал как бессловесное животное, но один из воинов, устав меня избивать, подошел к Эльте, начавшей подавать признаки жизни.
— Пусть лежит! — заорал Логар.
— Иди ты к черту! — прохрипел воин. — Я люблю ее ничуть не больше твоего, но если мы возьмем ее с собой, этот гладкокожий дьявол пойдет на своих ногах. Я понесу ее и готов нести хоть всю дорогу. Он — не человек; я так его колошматил, что от усталости чуть не свалился замертво, а он в лучшей форме, чем я.
В конце концов Эльта, пошатываясь, нетвердой походкой отправилась с нами в Тугр.

В пути мы были несколько дней, и в течение всего времени моя проколотая нога при ходьбе разрывалась от нестерпимой боли. Эльта уговорила воинов разрешить ей перевязывать мои раны, но тем не менее мне казалось лучшим умереть, чем так мучиться. На теле во многих местах оставались глубокие порезы, полученные от собакоголовых на руинах, я был весь покрыт синяками и следами копий и мечей тугрян. Воды и пищи мне давали ровно столько, чтобы не умереть с голоду. И в таком полубессознательном состоянии, разбитый, изможденный от жажды и голода, искалеченный, я тащился, спотыкаясь, по бесконечной равнине и даже был отчасти рад, когда наконец увидел возвышавшиеся вдалеке стены Тугра, хотя понимал, что они приближают закат моей жизни. К Эльте во время похода относились не так уж плохо, но запретили делать что-либо для меня, кроме перевязок. Каждую ночь, пробудившись как зверь ото сна, не восстанавливающего сил, я слышал ее плач.

И наконец мы пришли в Тугр. Город был почти таким же, как Котх, — те же огромные башни по краям ворот, массивные стены из грубо отесанного зеленоватого камня и все остальное. Население в основном тоже ничем не отличалось от жителей Котха. Однако, как я узнал, в отличие от Котха во главе города стоял правитель, обладавший почти абсолютной властью, и этим примитивным деспотом был Логар — его воля была законом. Он был жесток, беспощаден, похотлив и заносчив. Я твердо могу сказать, что правил он исключительно благодаря своей силе и личной храбрости. Трижды за время моего пребывания в Тугре я наблюдал, как в рукопашной схватке один на один он убивал взбунтовавшихся воинов и даже однажды сражался голыми руками против меча.

Обладая невероятной энергией, он чрезмерно кичился своей удалью, в которой, думаю, и заключалось его превосходство над окружающими. Вот почему он так страшно ненавидел меня. Вот почему солгал своим воинам, сказав, что я ударил его камнем. По той же причине он отказался решать дело схваткой. В его сердце притаился страх, но не перед телесными повреждениями, а страх, что он снова проиграет, покрыв себя в глазах подданных несмываемым позором. Тщеславие, именно оно превратило Логара-человека в скота.

Я был заключен в камеру и прикован к стене. Ежедневно приходил Логар, каждый раз осыпая меня ругательствами и ядовитыми насмешками. Очевидно, прежде чем перейти к физическим пыткам, он хотел психическими мучениями сломить мой дух. Я не знал, что сталось с Эль-той. Я не видел ее с тех пор, как мы вошли в город. Он клялся, что взял ее к себе во дворец и с величайшими подробностями описывал, каким непристойным — судя по его развратным словам — унижениям она подвергалась. Я чувствовал, что это ложь, иначе он давно бы притащил Эльту в камеру и надругался бы над ней в моем присутствии. Но неистовство, с которым он буквально забрасывал меня своими грязными и похабными рассказами, не давало усомниться, что описанные им сцены были бы гораздо более жестокими, если бы разыгрались в моей камере.

Легко было заметить, что тугряне не получали удовольствия от россказней Логара, поскольку были не хуже других гуров, а всем гурам как расе присуща врожденная порядочность по отношению к женщинам. Но Логар обладал настолько абсолютной властью, что никто не осмеливался протестовать. Однако спустя некоторое время воин, приносивший мне пищу, сказал, что Эльта исчезла сразу же, как только мы достигли города, и Логар ищет, но не может ее найти. Очевидно, она или убежала из Тугра, или прячется где-то в городе.
Так, день за днем, медленно тянулось время.

Наши рекомендации