Мы просто уничтожили свою промышленность

Интервью Ж. И. Алферова «Российской научной газете»

- Жорес Иванович, вам интересны первые итоги приема в вузы, вы следите за этими цифрами?

- Конечно, интересны. А из цифр меня особенно удивила одна: до 70 человек на место в Театральной академии на специальность «Актер драматического театра». Ну, что тут поделаешь? Хотя, пардон, много актеров - тоже хорошо.

- А какой конкурс на физико-техническом факультете в Политехническом университете?

- Увы, конкурс был 1 - 2 человека на место. Не думаю, что стало больше в этом году. А ведь на этом факультете читают лекции не только отличные профессора университета, но и академики, лауреаты государственных и многих других премий.

- Такая картина не только на этом факультете и не только в Политехническом университете. Недавно, например, ректор Университета авиакосмического приборостроения Анатолий Оводенко рассказывал, что на серьезную мужскую специальность «Приборы навигации и управления» план - 40 бюджетных мест, а идут на нее единицы. В Университете экономики и финансов 188 человек на место на специальность «Связи с общественностью». В «Военмехе» пока не добрали студентов на ракетостроение, но имеют 50 заявлений на одно место на факультете лингвистики. Призывы чиновников всех рангов учиться инженерному делу, а не юриспруденции и прочим гуманитарным наукам, молодежь будто не слышит...

- Слышит, конечно, но еще и видит многое. Молодежь - это барометр общества. Ее поведение отражает все, что происходит в стране. Поэтому широковещательные призывы о том, что нам инженеры нужны больше, чем юристы, не помогут.

Молодежь отлично видит: инженеры сегодня не востребованы. Если инженерно-технические специальности, например, по электронике, судостроению, ядерной технологии в 50 - 60-е годы были действительно востребованы, то и конкурс на них был максимальный. Молодые люди знали, что, окончив вуз по этим специальностям, они будут востребованы, получат работу и хорошую зарплату, будут нужны экономике и обществу.

Для того чтобы были нужны инженеры, нужно, чтобы функционировала промышленность, развивались ее высокотехнологичные отрасли. А их нет.

- Как нет? Проектируются, например, совершенно новые предприятия, связанные с нанотехнологиями...

- Какие новые? Все это попытки возродить проекты многолетней давности. За последние 15 - 20 лет деиндустриализации страны мы вошли в постиндустриальное общество очень специфическим образом: разрушив собственную индустрию. Если постиндустриальное общество в передовых западных странах, благодаря развитию информационных технологий, благодаря тому, что они стали играть большую роль, быстро ушло вперед, то мы просто уничтожили свою промышленность.

Мы болтали о демократии и прочем, а мир шел вперед, развивая науку, технику, экономику. Теперь бросились зазывать молодежь в инженеры и техники. Но это очень непростой процесс.

Сегодня приватизированная промышленность и частный капитал ищет не решения государственных задач, а извлечение максимальной прибыли.

- Для себя? Или для страны?

- Для себя, конечно. Потому, простите, частный капитал не заинтересован в том, чтобы тратить большие средства на возрождение и развитие высокотехнологичных отраслей промышленности, которые начнут приносить прибыль через 10-20 лет.

- Такую ситуацию, понятно, быстро не исправишь. А как обстоят дела с подготовкой инженерных кадров в других странах?

- Недавно я вернулся из Белоруссии. Во-первых, это страна, где все работают. Там дела обстоят лучше, там работает промышленность. Трудно, но работает. Ее не разрушили, ее развивают, хотя и с большим трудом, потому что высокотехнологичные отрасли промышленности -оптическая, электронная, коммуникационная - требуют серьезных инвестиций.

Думаю, что по многим причинам, в том числе и по предпочтениям молодежи, мы должны наконец-то дать себе отчет, что мы сделали со своей страной, с ее экономикой. Это была трагедия для экономики. Сегодня мы получаем реакцию молодежи на то, что сделали.

- Если не призывами, то чем можно «завлечь» молодежь?

- Она пойдет в инженеры, когда увидит, что инженеры востребованы. Пойдет, когда инженерам будут платить больше, чем юристам. Не надо забывать, что молодежь не лишена материальных стимулов, и опираться только на ее энтузиазм.

Сразу после войны, когда на первое место в стране вышло развитие атомной промышленности, вышло и постановление правительства о развитии науки и образования. Тогда, защитив диссертацию, молодой человек на следующий день становился старшим научным сотрудником с окладом в 3 тыс. рублей в месяц. Таким был и персональный оклад директора крупного завода. Естественно, молодежь пошла в науку. И в тяжелейшие послевоенные годы страна смогла создать новые отрасли промышленности на основе научных исследований.

- Но заработки актеров не приравнять к заработкам директоров больших заводов. А молодежь штурмует Театральную академию.

- Я сказал: пусть у нас будет много актеров, много специалистов по связям с общественностью, экономистов и менеджеров. Это совсем не плохо. Но вот вопрос: каких, например, менеджеров?

Недавно я прочитал интервью израильского бизнесмена, который участвовал в работе одного российского симпозиума по нанотехнологиям. Он говорит: все было прекрасно — доклады, дискуссии, фуршеты и прочие программы. Но когда заходила речь о создании нанотехнологической промышленности, выяснялось, что ее некому создавать. Потому что нет менеджеров данного профиля. Зато есть совершенно новая в мире специальность — менеджер широкого профиля со знанием английского языка. Хорошо хоть, не «со словарем».

Таких менеджеров готовит сегодня большинство наших вузов. Но такие менеджеры никому не нужны! Для того, чтобы возникла нанотехнологическая промышленность, нужны менеджеры, понимающие нанотехнологии, нужны инженеры-организаторы. Но и специальностью хороших юристов не стоит пренебрегать.

Один физик, работавший в лаборатории Резерфорда, писал, что в 60-е годы Великобритания в технологическом развитии отставала, а Советский Союз и США уходили вперед. Почему? Да потому, по его мнению, что в этих странах все руководящие должности занимали инженеры и юристы, которые гораздо лучше разбираются в проблемах реального развития человечества.

2009 г.

Наука и бизнес несовместимы

Интервью Ж.И. Алферова «Парламентской газете»

- Жорес Иванович, вы - депутат Государственной Думы, у вас в руках законодательные рычаги. Чем вы можете сегодня помочь отечественной науке?

- Очень хорошей базой для сохранения и развития науки в нашей стране был закон о науке, который был разработан и принят Думой в 1996 году. Я вижу свою основную задачу в том, чтобы разрабатывались и принимались поправки в наши законы, которые способствовали бы сохранению и развитию науки и образования.

К сожалению, это далеко не всегда удаётся реализовать. Приходится противостоять разрушительным процессам. Например, в последние годы у нас активно занимаются противопоставлением науки вузовской и академической. Это проявляется и в различного рода поправках и предложениях, которые вносит Минобрнауки. С ними приходится буквально воевать. А причина в том, что пора перестать слепо копировать западный опыт. Всегда вспоминаю строки моего любимого поэта Маяковского: «Смотрите, что в нашей земле хорошо и что хорошо на Западе».

Слава богу, что мы сохранили Академию наук как научную структуру и научную организацию. Основные научные квалифицированные силы сосредоточены именно там. Вузовская университетская наука должна и может развиваться только вместе с

Академией наук и с её помощью. Вот что нужно понимать. А рассуждения отдельных представителей Высшей школы экономики, Российской экономической школы говорят о том, что эти люди в большой настоящей науке ничего не понимают, а лишь навязчиво предлагают нам западные решения. Там, безусловно, есть положительное, но если сравнения проводятся неквалифицированно, опыт этот становится вредным.

- Сегодня серьёзную проблему представляет невостребованность научных идей в нашей экономике. В чём тут причина?

- Научные достижения востребованы в экономике, которая основана на высоких наукоёмких технологиях. В нашей стране они представлены пока слабо. В результате так называемых реформ мы на самом деле нанесли жесточайший удар по отечественной промышленности высоких технологий. Она была в значительной степени уничтожена. Поэтому одна из главных проблем отечественной науки -это невостребованность научных результатов экономикой и обществом. Это даже важнее, чем по-прежнему низкое финансирование науки. Я руковожу в РАН программой фундаментальных исследований в области нанотехнологий. Бюджет этой программы в прошлом году был 250 миллионов рублей. Довольно скромно, учитывая, что это самая большая программа РАН. В этом году бюджет РАН сокращён на 3,5 миллиарда. Мы сохранили зарплату сотрудникам, и сокращения коснулись программ фундаментальных исследований. Они были все урезаны на 26 процентов. Такое финансирование делать научные прорывы не позволяет.

- Молодые ученые не берутся из ниоткуда. Все они так или иначе проходят через нашу систему образования. Как вы оцениваете то, что там сейчас происходит?

- Я человек консервативный и ко многим нововведениям отношусь отрицательно. Например, к ЕГЭ. Считаю, что обычная система экзаменов вполне соответствует своим задачам. Борьба же с коррупцией должна вестись иным способом.

Что касается реформы высшего образования и перехода на двухуровневую систему, то это снова опыт западный со своими плюсами, но и минусами тоже. Молодой человек, получая степень бакалавра, может несколько изменить своё направление образования, пойти в другой вуз, но это при условии, что он обязательно после бакалавриата будет кончать магистратуру. Сам по себе бакалавр, с моей точки зрения, специалистом не является. Двухуровневая система введена в Европе с определёнными целями - у них не было подготовки техников. У нас в этой области накоплен большой опыт, его нужно использовать, не ломать то, что создано.

- Одна из последних инициатив президента связана с тем, чтобы возвращать в страну тех, кто в своё время уехал на Запад, в том числе и учёных. Как вы считаете, что более важно: возвращать тех, кто уехал, или что-то делать, чтобы молодые учёные не продолжали уезжать?

- Безусловно, второе. Те, кто уехал и кто успешно решил проблемы своей научной карьеры на Западе, не вернутся назад. Особенно если они там достаточно долго проработали, у них там семьи, их дети учатся там. Поэтому рассчитывать, что высококвалифицированные и успешные научные работники будут возвращаться, не приходится. Возможно, будут возвращаться те, у кого что-то не получилось. Только я не думаю, что в этом есть большая необходимость.

Гораздо важнее обратить внимание на тех, кто хочет заниматься наукой здесь. При этом утечка мозгов всё равно будет. Посмотрите, сколько уезжают из успешной Европы, эти учёные направляются в США, где науке действительно придаётся огромное значение, и научной работой там можно заниматься значительно более успешно, чем в других странах мира. Но масштаб утечки мозгов может быть разным. В последние годы Нобелевские премии по химии и физике получают немецкие учёные, работающие и в Германии. Из этой страны учёные уезжают меньше. Поэтому наша задача создать такой климат, чтобы наука была в стране востребована. Когда она по-настоящему востребована, мы снабжаем наши лаборатории хорошим новым оборудованием (на это находятся деньги!) и появляются задачи, которые интересно и нужно решать. Вот тогда очень многие и не будут от нас уезжать. Будут появляться талантливые учёные и оставаться здесь. Ведь пока ещё наша система образования - МГУ, Новосибирский университет, Академический университет - научно-образовательный центр нанотехнологий РАН, созданный мной, - даёт возможность получать очень хорошие знания, и авторитет этих учебных заведений в мире чрезвычайно высок.

- Одна из задач, которые поставило государство перед наукой, -это прорыв в области нанотехнологий. Создана госкорпорация «Роснано». Как вы считаете, насколько этот приоритет правилен и насколько правильны шаги государства в достижении поставленной цели?

- Инициатива в этом приоритете принадлежит американскому профессору Ричарду Смолли, получившему в 1996 году Нобелевскую премию по химии за открытие фуллеренов. В 1999 году он выступил перед конгрессом США и рассказал, что сегодня могут делать и делают нанотехнологии в разных областях - электроники, химии, наноматериалов, биологии и т. д. И то были впечатляющие достижения. Нанотехнологии - это та область, где используется очень много современных научных методов. Одно из достоинств этой области - её мультидисциплинарность и взаимное проникновение различных наук. После доклада Смолли появилась стратегическая инициатива и соответствующая программа в США. Владимир Путин спустя несколько лет это повторил.

Тем не менее эффективность организации корпорации «Роснано» пока ещё у меня вызывает большие сомнения. Хотя есть положительные результаты. Получили господдержку интересные научные проекты. Но их единицы. В целом же будущее «Роснано» как организации связано прежде всего с активным взаимодействием по перспективным научнотехническим разработкам. Нельзя создать наноиндустрию, просто закупая промышленность на Западе. Да и не всегда закупается то, что действительно необходимо здесь, многое делается по чисто коммерческим критериям. В науке же оценивать эффективность только с позиций коммерциализации чревато большими опасностями. И если «Роснано» не изменит политику по реальной поддержке перспективных научных исследований и разработок, она окажется на мели.

- Проект по созданию в России аналога Кремниевой долины - это чисто коммерческий проект или возможность научного прорыва?

- Я не знаю подробностей этого проекта. Прочитал большое интервью высокого чиновника из президентской Администрации и, откровенно говоря, не увидел там никакой конкретики. У Кремниевой долины в США своя история и во многом она связана с теми потребностями, которые были актуальны в те годы. Она создавалась Уильямом Шокли, получившим Нобелевскую премию за открытие плоскостного транзистора. Шокли, а это часто бывает с учёными, решил, что такое блестящее открытие должно приносить ему прибыль. Он оставляет компанию «БеллТелефон», где занимался научной работой, и начинает заниматься научным бизнесом. Кстати, моя позиция в этом вопросе такая: когда научный работник начинает заниматься научным бизнесом, он перестает быть научным работником. Совместить бизнес с наукой практически невозможно.

И вот Шокли стал профессором Стэнфордского университета и основал «Шоклитранзисторкорпорейшн», привлёк группу талантливой молодёжи. Но его компания прогорела, поскольку бизнесменом он оказался плохим. Однако этого человека не зря называют Моисеем Кремниевой долины. Ведь он смог организовать коллектив молодых учёных, которые занялись научным бизнесом, оставив науку в чистом виде. Нельзя забывать и то, что развитие Долины связано в первую очередь с необычайной востребованностью микроэлектроники, полупроводниковой электроники в мировом народном хозяйстве. США это не могли не использовать, создавая благоприятные условия для роста новых компаний. Да и место было выбрано хорошее, рядом мощнейшие научно-образовательные центры - Стэнфорд, Калифорнийский университет в Беркли, Санта-Барбара и т. д. Вот сколько всего должно совпасть, чтобы появился феномен Кремниевой долины. У нас, например, такого рода научный бизнес мог бы возникнуть на площадке новосибирского Академгородка. Но при этом внутри Академгородка обязательно должна оставаться и сама наука. Государство же здесь должно играть скорее поддерживающую роль, чем командную.

- Получается, государство не должно расставлять приоритеты в науке?

- Научные приоритеты - дело учёных. А вот роль государства в этой области - советоваться с высококвалифицированными людьми.

- Существует ли такой диалог сейчас?

- Не знаю. Академия наук - средоточие всех основных высококвалифицированных научных кадров - прекрасно подходит как инструмент такого диалога, но государство её не использует в этой роли.

2010 г.