Власть без мозгов. Отделение науки от государства
Жорес Иванович Алферов
Власть без мозгов. Отделение науки от государства
FineReader 11
«Жорес Алферов Власть без мозгов. Отделение науки от государства»: Алгоритм; 2012
ISBN 978-5-4320-0055-2
Аннотация
Жорес Иванович Алферов – лауреат Нобелевской премии по физике, академик РАН, известен также своей широкой общественной деятельностью. Будучи депутатом от КПРФ Госдумы нескольких созывов, он неизменно отстаивал интересы российской науки и хорошо знал, в каком положении она находится.
По его мнению, десять процентов населения России, захватив в свои руки все национальные богатства, мало заботятся о том, чтобы наша страна вышла на передовые позиции в мире. В результате состояние науки в России близко к катастрофическому, тысячи и тысячи талантливых ученых вынуждены покидать Родину, а те, кто остается, работают в тяжелейших условиях. На словах власть заботится о научном потенциале государства, но на деле положение такое, что наукой могут заниматься сегодня только несгибаемые оптимисты.
Обо всем этом Ж.И. Алферов пишет в своей книге, делает прогнозы на будущее и предлагает конкретные меры по выводу российской науки из глубокого кризиса.
Жорес Алферов
Власть без мозгов. Отделение науки от государства
Похоронка для страны
Когда перед импичментом в Думе обсуждался вопрос о развале СССР, то защитники Ельцина говорили, что СССР и так уже был развалиной, неизбежное все равно бы свершилось. Да, ситуация была тяжелой, но простите, почему вы считали нужным ускорять этот процесс, а не бороться за сохранение Союза? Был же референдум 17 марта 1991 года, когда 76 процентов населения страны высказалось за сохранение Союза. Нам внушалась мысль о том, что, избавившись от остальных республик, Россия будет жить лучше. Из чего это следовало? Кто выиграл от того, что нас разрезали? Появление новых независимых государств обернулось бедой для десятков миллионов наших соотечественников.
Американские советники работали в аппаратах Гайдара и Чубайса. Администрация Клинтона была в тесном контакте с ельцинской и, безусловно, поддерживала ее. Реформаторы пытались привить американскую экономическую модель на российской почве. Взаимная тяга наших народов имеет многолетнюю историю, у нас много общего в ментальности, но мы - разные... И все же, что бы ни предлагали и ни делали американцы, мы должны винить сами себя. Решения принимались нашим руководством и поддерживались населением на референдумах путем опросов. Возможно, это провоцировалось, фальсифицировалось, но опять же нами самими.
Вместе с тем американская общественность уже приходит к пониманию, что "ликвидационная политика" администраций Рейгана и Буша-старшего в отношении СССР была ошибочной. Они радовались Беловежским соглашениям, поскольку избавлялись от очень сильного соперника. Но пройдут годы, и политическое руководство США тоже поймет, что для Америки и для планеты в целом разрушение Советского Союза было весьма нежелательным как долгосрочный дестабилизирующий фактор. Что сохранить единый Советский Союз как державу с крепнущей демократией и развивающейся экономикой было в интересах не только нашего населения, но и народов мира.
Либерализм поневоле
Своих взглядов я никогда не скрывал. Считал и считаю лозунг "от каждого по способностям - каждому по труду" воплощением социальной справедливости. Что такое социалистическая идеология в конечном счете? Это социальные гарантии для населения: бесплатное образование и медицина, достойные пенсии, льготы и блага в коммунальном обслуживании. А происходящее сегодня толкает меня стать либералом. Потому что государственником можно быть, когда государство заботится о своих гражданах. Но если гражданина заставляют платить за образование и медицинское обслуживание, пенсию накапливать из собственных средств, жилье и коммунальные услуги оплачивать полностью, по рыночной цене, то зачем мне такое государство?! С какой стати я должен еще платить налоги и содержать безумную армию чиновников? Я всегда на всех уровнях говорил, что здравоохранение, образование и наука должны обеспечиваться из бюджета. Если государство сваливает эту заботу на нас самих, пусть исчезнет, нам будет гораздо легче!
Только что я был в Сингапуре. Маленькая страна, 760 квадратных километров. Прочитал лекцию в тамошнем университете, посетил несколько научных центров. Мне показали Институт микроэлектроники, Институт развития средств хранения и отображения информации численностью по двести человек, бюджет каждого - 25 миллионов долларов. На 90 процентов он состоит из государственных средств, и лишь 10 процентов составляют отчисления от промышленности. Не скрывая зависти, я спросил: "Почему только 10 процентов, это ведь прикладные институты?" И услышал в ответ как нечто элементарное: "Мы развиваем перспективные технологии. Промышленность прямо платит за то, что ей нужно сегодня, за разработки завтрашнего дня платит государство".
А у нас реформаторы выкинули лозунг, что даже фундаментальная наука должна сама себя финансировать. В результате не только катастрофически упало финансирование науки, но и вследствие разрушения наукоемких отраслей промышленности не востребованы достижения сохранившихся лабораторий. Сегодня я бьюсь над возрождением отечественной электроники. Потому что она была, есть и на ближайшие 30 - 40 лет останется движущей силой развития всех отраслей промышленности, всей экономики, в том числе ее социальной сферы. Рассуждать о том, что мы компьютеры купим, чипы купим, значит обрекать себя на роль придатка технологически продвинутых стран! Не так давно один депутат с думской трибуны пустился в рассуждения о том, что в условиях дефицита средств надо развивать те отрасли, где мы конкурентоспособны, а электроника к их числу не относится. Это заблуждение граничит с невежеством. Да и как мы можем "безнадежно отстать", если у нас есть кадры, которые нарасхват в ведущих западных лабораториях, если, уж извините, Нобелевская премия по электронике, по информационным технологиям присуждена российскому ученому?!
До 50 процентов бюджета многих американских компаний составляют средства из казны, поскольку они работают на стратегически важных направлениях. Если бы та рыночная модель, которую культивируют в России господа Гайдар, Чубайс и их последователи, не дай Бог, внедрялась 40 - 50 лет назад - сегодня у нас не было бы ни космоса, ни электроники, которую все-таки удалось создать, ни науки, которую мы пытаемся сохранить, а была бы в полном смысле животная жизнь.
Горбачев и гэкачеписты
Александр Ципко пишет: "Теперь очевидно, что победа ГКЧП все же дала бы большинству народа куда больше, чем победа "демократической России". Валентин Павлов и Владимир Щербаков все же провели бы назревшие рыночные реформы с большим знанием дела и реальной советской экономики, чем бывшие "завлабы и СНС", занявшие кабинеты на Старой площади".
Для меня это не очевидно. Не только потому, что история не знает сослагательного наклонения. Просто еще не забыт обмен денег, который в народе назывался "павловским" и для всех стал шоком еще до шоковой терапии. На меня он произвел тягостное впечатление еще и потому, что был объявлен в 9 вечера в программе "Время", а за два часа до этого глава государства президент Горбачев давал по телевидению интервью иностранным журналистам по вопросам разоружения, но ни словом не обмолвился о ждущем страну катаклизме. Если глава государства не считает нужным в трудный момент объясниться с гражданами, это означает одно: ему плевать на их интересы. Поэтому, когда Гайдар отпустил цены и разом обесценил вклады населения, для меня это было продолжением павловских "реформ" с их наплевательским отношением к своему народу.
Если говорить о ГКЧП, мы и по сей день не знаем всех тайных пружин этого заговора. Для очень многих в то время Горбачев олицетворял положительные перемены в жизни страны. Но, думаю, не все понимали, что готовившееся им подписание союзного договора тоже в определенной степени хоронило Союз, что ГКЧП был результатом серьезных разногласий как раз по этому вопросу. Гекачеписты в полной мере проявили свою бездарность, и у меня нет сомнений: если бы они удержали власть, Михаил Сергеевич вернулся бы из Фороса и возглавил страну.
Так что вряд ли Павлов и Щербаков провели бы реформы лучше, чем "молодые завлабы", - может, реформы пришлось бы проводить совсем другим людям, но я согласен с Ципко, что победа ГКЧП означала бы сохранение советской системы, а значит, и основ социализма в стране. А если так, то - да, лучше, если бы она состоялась.
Переплатили!
Очень многое из случившегося с нашей страной зрело в недрах прежней системы. Не случайно во главе новых государств после Беловежской Пущи оказались в основном члены московского политбюро и секретари ЦК союзных республик. Трудно представить себе, чтобы люди в 55 - 60 лет и старше вдруг осознали всю "порочность" социалистической системы или "имперскую" сущность СССР. Истина в том, что эта система, к сожалению, приводила к власти людей, для которых интересы собственной карьеры значили гораздо больше, чем что-либо другое. Их девизом было: власть - любой ценой. Неужели тому же Борису Николаевичу неясно было, к чему приведет Беловежский сговор? Но для него важнее было сместить Горбачева и попасть в Кремль.
На мой взгляд, научные работники, вообще интеллигенция - всегда в душе диссиденты. Нам очень многое не нравилось и в той советской системе. Но, простите, вот эта публика, престарелые партийные бонзы -они же были не диссидентами, а настойчивыми проводниками той политики, которая привела СССР к роковой черте. Это они опорочили прекрасную по своей сути социалистическую идею.
Советская власть обидела миллионы людей, но по своей природе это была власть народная. Советы были рождены в 1905 году самим народом, их не придумал Ленин или Сталин, они возникли из движения масс против реального угнетения. Конечно, у этой власти была масса ошибок и прямых преступлений, но нужно учитывать одну вещь: при всех отрицательных моментах это была первая более-менее удачная (потому что продолжалась 70 лет) попытка создания государства социальной справедливости. И еще: не народы, а политическое руководство многих стран безумно боялось нашего примера. Мы действительно жили в капиталистическом, весьма недружелюбном, если не враждебном, окружении и вынуждены были наращивать свой военный "флюс". Оценивая свою историю, нужно чувствовать себя в то время и в тех поколениях.
Мой коллега академик Виталий Гинзбург говорил в "ЛГ" о чудовищной несвободе, отягчающей вину коммунистического режима. Научные работники ощущали ее, в частности, в жесткой дозировке международных обменов. Но окупаются ли понесенные за последние 10 лет потери той свободой, которую мы сейчас обрели? Помните, у Окуджавы: нам нужна одна победа, одна на всех, мы за ценой не постоим. Но если победа в Великой Отечественной, за которую народ заплатил страшную, невосполнимую цену, была действительно одна на всех, на всю страну, то плоды нынешней "победы" каждый воспринимает по-своему. За что боролись - за демократизацию? Но, если взять за точку отсчета сталинские времена, постепенно происходила эволюция государства в сторону демократизации. Уж, во всяком случае, в последние горбачевские годы проблема "съездить за границу" была снята.
Променять несовершенный, бюрократический, но социалистический строй, в котором пусть с дефектами, но все же реализовывались гуманистические принципы, на сомнительную свободу жить в условиях дикого капитализма, олигархии, ограбившей миллионы людей, государство ограбившей - значит согласиться на несоразмерную, катастрофическую цену. Заплатив ее, Россия отброшена территориально к допетровским временам, экономически - в разряд слаборазвитых стран (Советский Союз по ВВП находился на 2 - 3-м месте в мире, Россия сейчас - на 67-м, по доле ВВП на душу населения мы были на 13 - 15-м месте, сегодня на 95-м среди африканских режимов). И это плата за то, что, постояв в очереди, ты можешь получить иностранную визу?
Победить разруху в головах
Пол Хлебников считает, что, скорее всего, эра саморазрушения в России все-таки завершится, и страна предпримет трудную попытку все построить заново.
Успех этой попытки, с моей точки зрения, в первую очередь зависит от политического руководства страны. Ключевой вопрос: возьмет ли оно курс на возрождение, а затем и развитие наукоемких отраслей промышленности? Допускаю, что сужу со своей колокольни, но убежден, что только прогресс в этом направлении даст возможность десяткам миллионов людей заниматься интереснейшим интеллектуальным трудом за достойную плату, а стране - свернуть с сырьевого пути на инновационный. Для этого нужно, чтобы миллионы россиян учились, осваивали современные технологии, знали компьютер, а не суетились с мелочными подсчетами: здесь я продам на столько, а заработаю столько. Да, без коммерции нельзя, но, как известно, рынок есть механизм обратной связи производителя и потребителя, не более того. И механизм этот должен включаться, регулироваться, работать прежде всего на возрождение мощной наукоемкой индустрии.
Но, по наметкам федерального бюджета, которые я видел, доля расходов на науку снова снижается! Как директор, как вице-президент РАН я непрерывно натыкаюсь на барьеры и рогатки, которых не должно быть в природе, трачу силы и энергию на борьбу с ветряными мельницами, причем деятели Минфина и прочих чиновных контор убеждены, что они реформаторы, а я - замшелый консерватор. И пишут статьи о том, что Академия наук должна реформироваться по их сценарию.
Честно скажу: я со всем своим авторитетом не могу победить разруху в их головах. Вот у нас в Физико-техническом институте появился НОЦ (научно-образовательный центр), появился лицей, мы говорим о создании академического исследовательского университета в Санкт-Петербургском научном центре. Это и есть реформы, которые рождаются жизнью, задача реформаторов - увидеть и поддержать ростки нового, а не насаждать придуманные в их головах схемы.
В молодые годы, когда я только начинал работы по гетероструктурам (впоследствии отмеченные Нобелевской премией), в них не слишком верили ни заведующий моей лабораторией, ни руководство института. Но меня всегда поддерживал замдиректора Борис Александрович Гаев, давний соратник легендарного Анатолия Петровича Александрова. Почему - для меня долгое время оставалось загадкой. Когда же я в минуту откровенности спросил Гаева, чем вызвано такое доверие, он ответил: "Жорес, я не разбираюсь в твоих гетероструктурах, но знаю, что ты сделал ДО этого".
Принцип подбора кадров на самом деле прост: ты показал, что ты можешь, у тебя есть новые идеи - продолжай действовать на более высоком уровне. И если этот принцип реализуется, мы получим совершенно иное качество организации жизни страны.
2001 г.
Реформы ради реформ
Статья для газеты «Советская Россия»
Я считаю, что сегодня в жизни Академии наук в Российской Федерации период очень сложный. Это напоминает то, что происходило в 1991—1992 гг. Очень опасно, когда реформы проводятся ради реформ, а не ради того, чтобы на самом деле реально сделать науку мощной силой, помогающей эффективно развивать нашу экономику.
Первый министр науки в правительстве Гайдара Борис Георгиевич Салтыков выдвинул тезис, которым пользуются, к сожалению, и по сей день, тезис принципиально не верный, тезис о безубыточности науки в Российской Федерации. Удивительно, как вообще можно говорить о безубыточности науки. Научный потенциал России, и вы все прекрасно об этом знаете, достаточно высок. И несмотря на все эти очень трудные годы, мы сохранили научный потенциал, хотя и с большими потерями. Это касается прежде всего Российской академии наук.
Мне кажется, что и нынешний министр образования и науки Фурсенко придерживается того же принципа и говорит о том, что численность научных работников, количество научных организаций и т.д. необходимо привести в соответствие с финансовыми возможностями. На самом деле научный потенциал России, научных организаций, РАН при разумной и правильной поддержке смог бы способствовать увеличению финансовых возможностей России.
В последнее время говорят о необходимости разделить фундаментальную науку и прикладную. В документах, распространяемых Министерством образования и науки раньше, говорилось о том, что фундаментальные и прикладные науки должны быть разделены и чисто формально. В структуре научных организаций — сектор научных исследований, сектор прикладных, ориентированных исследований, которые, вообще говоря, даже не следует поддерживать из государственного бюджета. На самом деле делить науку на прикладную и фундаментальную - это совершенная чушь. Есть наука и ее приложение.
Вчера на собрании нашего отделения я приводил слова Нобелевского лауреата В. Шокли, получившего премию за открытие транзисторов. Он, в частности говорил: "часто меня спрашивают -эксперименты, которые я планирую - фундаментальные или прикладные исследования. Для меня более важно знать - дают ли эсперименты новые и надежные знания о природе. Если такие знания возникают - это по-моему хорошие фундаментальные исследования и это важнее - была ли мотивация этих исследований для удовлетворения фундаментальных знаний или это получено для улучшения стабильности мощных транзисторов".
За последние годы произошли большие изменения. Мы знаем, что в Министерстве образования и науки всегда существовали программы научных исследований, которые сочетали как фундаментальные, так и прикладные работы. Сегодня их просто не существует. И то, что сейчас проводится министерством: конкурсы, лоты, на самом деле — механизм распределения денег. Это, однако, должны делать не сотрудники министерства, а компетентные научные организации.
В последнее время много говорят о том, что рейтинг академической науки заметно ниже, чем рейтинг науки в вузах. При этом придумываются некоторые модели, как определять рейтинг. Но рейтинг науки, научных исследований должен определяться научным сообществом, а не бюрократами в Министерстве образования и науки.
Недавно я знакомился с данными, по так называемому, индексу цитирования российских ученых, имеющих более 100 ссылок. Это, конечно, специфическая вещь, и далеко не всегда отражает реальные научные достижения научного работника. И должен сказать, по индексу цитирования с 1996 г. среди научных работников, имеющих высокий индекс цитирования — большинство это сотрудники академических институтов.
Мы все время очень много говорим о том, что в настоящее время очень важна интеграция науки и образования. Мы прекрасно понимаем, что образование и наука — единая система, и не может быть образования без науки и науки без образования. Существовала программа интеграции науки и образования. Она имела некоторые недостатки, но тем не менее активно способствовала развитию и взаимодействию вузов, академических учреждений, созданию академических научно-образовательных центров. Такой программы больше нет. Ее восстановление — реальная дорога к укреплению интеграции науки и образования.
Реальный путь развития научных исследований в нашей стране состоит в том, чтобы наука была по-настоящему движущей силой в экономике. А предлагаемые бюрократические реформы мало чем помогут. В последнее время много говорится о том, что научный сотрудник в 2008 г. будет получать 1 тыс. долларов в месяц. Но если бы вы посмотрели на график финансирования науки в стране, то получается, что этого хотят достичь только с помощью резкого сокращения численности научных сотрудников и научных учреждений.
Мне же кажется, что, как говорил Юрий Сергеевич Осипов, существует необходимость резкого увеличения финансирования науки, существенно увеличить заработную плату научных сотрудников. Сегодня средняя зарплата научных работников около 6 тыс. рублей. Чтобы она стала в пять раз больше, должны быть произведены существенные финансовые вливания в науку.
Сегодня система оплаты в Академии наук, так называемая единая тарифная система, дает возможность для манипулирования. Наверное, более целесообразным было бы введение нормальной базовой зарплаты. Между прочим, в министерствах и ведомствах это уже сделано. А почему-то в науке все остается так же, как пятнадцать лет назад. Вторая очень важная для науки вещь - это катастрофическая ситуация с оборудованием институтов. Для исправления этой ситуации как раз и нужно использовать средства Стабилизационного фонда, которые, естественно, не могут привести к увеличению инфляции.
2006 г.
«Стратегия модернизации» российской науки
Интервью Ж.И. Алферова «Российской газете»
Российская газета: - Жорес Иванович, в этом году начинается реализация стратегии модернизации российской науки. Что в ней Вы принимаете, а что вызывает беспокойство?
Жорес Алферов: - Это самый тяжелый вопрос из всех, которые вы могли задать. Ожидая его, я взял с собой текст программы. Так, вот, первая же фраза вызывает у меня недоумение. «Главной функцией академического сектора науки является расширенное воспроизводство знаний...». Я специально заглядывал в словарь Даля. Воспроизводство -это производство снова того, что было уже сделано раньше. Но для повторения уже добытых знаний Академия наук не нужна. С этим вполне нормально могло бы справляться Общество знаний. Академия должна заниматься производством новых.
РГ: - Там сказано «расширенное воспроизводство».
Алферов: - Да, термин взят из политэкономии Маркса. Вообще, такое впечатление, что программу писали экономисты, хотя под ней и стоят подписи двух математиков: Президента РАН и министра науки и образования. Но какое отношение имеет экономика к добыче знаний?
Дальше написано много хороших слов. Но ряд моментов вызывает опасения. К примеру, перевод организаций Академии наук, оказывающих социальные услуги сотрудникам, в новые организационноправовые формы. Боюсь, мы потеряем при этом больницу, поликлинику, оставшиеся дошкольные учреждения. Результат? Сейчас в больнице (не нашей) лежит после операции в тяжелом состоянии один из наших известнейших ученых, создавший когда-то целую отрасль науки. Так мне уже звонили, что нет денег его там содержать. Нужно платить 100 долларов за каждый день пребывания. Сейчас я могу хотя бы поискать возможность перевести его в нашу больницу. А если ее не будет?
Дальше: «введение в действие нового порядка избрания президентов академий наук». То есть, утверждение президента РАН президентом России. Знаете, я не сомневаюсь, что нынешний президент страны утвердит человека, избранного академией, даже если будет считать его не самой желательной кандидатурой. Но само наличие такой процедуры дает возможность оказывать давление на процедуру выборов. Можно будет говорить: «Вы знаете, этот человек не пользуется авторитетом в администрации президента...». Даже в советское время никто президента Академии наук не утверждал. Рекомендовали - было. Но хотя бы формально мы могли отказаться. Да и вообще, как можно говорить о введении нового порядка в программе, когда не внесены изменения в уставы и законы. А если общее собрание академиков откажется менять устав? Тем более, многие члены академии не согласны с таким порядком.
«Приведение организационно-правового статуса научных организаций в соответствии с осуществляемыми ими функциями». Опять-таки, не понимаю: что институт Академии наук - это не оправдавшая себя форма?
РГ: - Ну, изменение организационно-правовой формы подразумевает превращение одних в государственные автономные учреждения, а других в акционерные общества.
Алферов: - Форма акционерных обществ для академических научных институтов противопоказана. Таковыми могут быть старт-ап -компании, малые предприятия и прочие околонаучные организации, возникшие при институтах с участием в них ученых. Но это делается и сейчас. А превращать научную организацию в акционерное общество...
Акционеры не могут определять, в каком направлении нужно развиваться науке, они в этом ничего не понимают.
И еще: у нас говорят, что прикладные исследования должны финансироваться не из бюджета, а за счет привлеченных средств. Однако, академические учреждения занимаются, прежде всего, фундаментальными исследованиями. Которые часто могут иметь прикладное значение. Это не означает, что если это произошло, лаборатории нужно срочно менять организационную форму. Через год приложения уйдут в промышленность, и она снова начнет заниматься фундаментальными исследованиями. Делить академическую науку на фундаментальную и прикладную очень опасно.
Сегодня основная беда российской науки заключается даже не в скудном финансировании, а в невостребованности ее результатов российской экономикой. Если бы последняя развивалась на основе высоких технологий, то и деньги сразу же появились бы. Да, был бы ряд проблем, которые нужно было бы решить. Одна из них свойственна физике полупроводников, физике твердого тела, ряду биологических исследований, где прикладные результаты появляются очень быстро. Как сделать так, чтобы они столь же быстро внедрялись?
Это проблема не только России. Ваш покорный слуга является президентом Европейского материаловедческого форума. Это значит, что исследования в области физики и технологии материалов объединены в рамках всей Европы. И Европа очень беспокоится, что проигрывает соревнование Америке и Японии в области реализации инноваций. Ведь в ЕС средств на науку тратят не меньше, однако, нобелевские премии по физике две трети - американские.
Европейцы думают, как сделать, чтобы наука имела более эффективное приложение. И один вариант нашли. В материаловедческом форуме три президента: ученый, политик и представитель крупного бизнеса. Чтобы была связь. В Америке университетская наука крепко связана с бизнесом. Посмотрите на послужной список многих университетских профессоров - они сперва работали в исследовательских лабораториях крупных компаний, сделали там имя, а уже потом пришли преподавать. Естественно, они не утратили свои связи. В Европе же и у нас карьера профессора всегда развивалась чисто по линии преподавания и исследований только в университете. Нужно устанавливать более тесное взаимодействие с промышленностью.
Инновационный процесс, на самом деле, не заключается в смене организационно-правовой формы институтов. Нужно развивать экономику на базе высоких технологий. Создавать внедренческие зоны. Профессора должны участвовать в малых инновационных компаниях. Желающие могут по своему выбору уходить в бизнес. А планировать, как написано в программе, что мы сократим к 2008 году число бюджетных ставок в Академии наук на 25 процентов, но 15 процентов переведем на внебюджетное финансирование...
РГ: - Жорес Иванович, Физтех же довольно успешно создает малые предприятия...
Алферов: - Правильно, мы начали это делать, как только появилась такая возможность. Первое предприятие было создано в 1988 году. Потом - ряд других.
Но тут возникают свои проблемы. Для малых предприятий есть требование - быть частными. Тогда им оказывается определенная помощь. Но институты заинтересованы в том, чтобы они были одним из основных учредителей инновационных предприятий. Ведь малое предприятие продолжает питаться результатами работы института.
РГ: - И все же, если начнется сокращение, как ФТИ имени Иоффе его переживет?
Алферов: - Очень тяжело. Если создавать в институте внебюджетные подразделения... Да человек просто уйдет в коммерческую структуру. Ведь, попав во внебюджетное подразделение, он теряет уверенность в том, что завтра будет сотрудником института.
До сих пор мы даже наших сотрудников, уехавших на работу за границу, оставляли числиться в институте без сохранения зарплаты. Как бы в творческом отпуске. И это для них было очень важно. Между прочим, многие наши лаборатории хорошо живут за счет получения международных грантов и контрактов. А их проще получить, когда там, за рубежом, работает наш сотрудник, не прервавший окончательно отношения с институтом. И знает, что, когда вернется в Россию, он придет назад в институт. Тогда он старается помочь.
Почему нужно сверху расписывать, как жить научному институту? В советское время с семидесятых годов нам никто не диктовал правил.
РГ: - Но я помню, как в те времена на занятиях нам приводили такие цифры: одна треть институтов СССР за 15 лет не выдала ни одной новой идеи и разработки. Значит, был избыток научных учреждений?
Алферов: - Не знаю, в Физтехе никогда недостатка в новых идеях не ощущалось. Разговоры об избыточности науки в России пошли в начале девяностых. Но тогда совершенно несправедливо научным считали огромное число отраслевых институтов, которые выполняли функции чуть выше, чем заводские лаборатории и конструкторские бюро. Люди, которых там относили к научному корпусу, были просто высококвалифицированными инженерами, а не учеными. Вот и возникало представление о переизбытке.
РГ: - Так, что, для отраслевой науки акционирование и приватизация - нормально?
Алферов: - По сути дела, для отраслевой науке подразделения вроде малых инновационных предприятий, которые у нас возникают время от времени, должны быть нормальным явлением.
РГ: - Вы говорите, что главная проблема науки - отсутствие спроса на ее результаты. Но, общаясь на последних венчурных ярмарках с представителями инвестиционных компаний, я слышал противоположное: деньги есть, нет нормальных проработанных предложений. Одни умозрительные идеи.
Алферов: - Это вполне объяснимо. Самые большие потери от реформ понесла как раз отраслевая наука. А нормальный путь открытия от идеи до внедрения примерно одинаков, и у нас (я имею в виду прежние времена), и на Западе. Принципиально новый образец возникает в лаборатории института, занимающегося фундаментальной наукой. Путь до реального производства занимает 5-10 лет. В прежние времена как раз отраслевые институты должны были довести дело до внедрения. Теперь отдельные лаборатории и прикладные институты просто исчезли. А если венчуристы обращаются в академические учреждения, то конечно, у нас есть только новые идеи и, иногда, принципиально новые образцы.
Вот мы и говорим о «старт-апе», технико-внедренческих зонах и прочих вещах, предусмотренных в программе реформирования науки. И с этим я согласен. В свое время Рейган, став президентам, бросил фразу: «Small is beautifull». Маленькое - прекрасно. Небольшие компании играют большую роль в развитии технологического бизнеса. Они должны возникать, выполнять свою функцию и исчезать. Но источником первоначальных разработок являются академические институты. Вот, говорят, в США наука делается в университетах (и у нас-де так должно быть). На самом деле, в исследовательских центрах при университетах (а это наиболее мощная часть тамошней науки) большинство профессоров имеют очень небольшую преподавательскую нагрузку. А финансируются университеты на половину федеральным бюджетом, на 25 - 20 процентов - бюджетом штата. И лишь остальное - частные деньги. Исследовательские центры американских университетов - это аналоги наших академических институтов.
РГ: - Год назад состоялся президентский совет, посвященный интеграции науки и образования. Что после него изменилось ? И сразу же вопрос: как дела у вашего фонда? Он так и продолжает платить с каждого рубля 37 копеек налогов государству?
Алферов: - Я бы сказал, со времен совета почти ничего не изменилось. Очень важно, чтобы как можно больше ученых академии участвовало в образовательном процессе. Можно создавать академические учебные заведения. Можно передавать исследовательские организации академии вузам. Обо всем этом говорится в программе реформирования науки и я с этим согласен. Больше того, сам говорил о том же еще в 1989 году.
Но это должны быть конкретные решения и им не должно препятствовать чиновное законодательство. А так... На протяжении пяти лет не может начать функционировать придуманный мной академический физико-технологический университет. Это учебное заведение совершенно нового типа. Наше участие в образовательном процессе - дело не простое. Академический институт отвечать за подготовку бакалавров не может. Мы должны заниматься аспирантурой и частично магистратурой. Фактически, так происходит на физикотехническом факультете Политехнического университета, студенты которого занимаются в нашем научно-образовательном центре. Обучение на первых курсах ведем не мы.
Академический физико-технологический университет имеет лицензию, программы, практически можно использовать для него недавно построенное здание. Но... нет бюджетного финансирования, а потому нельзя по-настоящему начать прием в аспирантуру и магистратуру.
Чиновники все время ищут и находят возможность нам отказать. Как-то раз на начальной стадии я говорил с заведующей одним из отделов Минфина. И она мне сказала: «Академия не имеет права расходовать деньги на научно-образовательный центр (который у нас прекрасно работает), поскольку должен заниматься и имеет деньги на науку. А университеты не имеют права расходовать деньги на науку, поскольку должны заниматься и получают деньги на образование». Вот, так.
Самое обидное, за эти пять лет я познакомился с академическим университетом в Китае, а также на Тайване и в Японии, возникшими уже после появления моей идеи, и работающими на тех же принципах и даже по тем же специальностям. Ведь, если экономика начинает базироваться на высоких технологиях, кандидат наук становится массовой профессией. И уровень квалификации ему нужен иной: с высоким уровнем знания иностранных языков, философии, истории, естествознания и пограничных областей науки.
Но сейчас появилась надежда, что дело сдвинется. В типовом положении о высшем учебном заведении было записано, что высшие полномочия учредителя осуществляет министерство образования. «А значит, РАН учредителем быть не может», - поясняли нам чиновники. 17 января 2006 года вышло новое постановление. И в нем сказано, что федеральный орган исполнительной власти осуществляет полномочия учредителя, если иное не предусмотрено актом Правительства РФ. Теперь осталось дождаться акта правительства. Надеюсь, на это уйдет не пять лет.
Что же касается фонда, он работает. Правда, основным спонсором его по-прежнему являюсь лично я. Боюсь, это так и останется, пока не изменится налоговое законодательство. 13 и 14 марта по моему предложению в Петербурге пройдет выездное заседание комитета по науке и образованию Государственной Думы. И основным вопросом на нем будет законодательное обеспечение интеграции науки и образования. Я опять буду поднимать вопрос об освобождении фондов поддержки науки и образования от налогов. Но пока мы все время получаем отрицательные заключения из правительства.
РГ: - Жорес Иванович, три года назад Вы выходили с идеей создания технопарка. Пресс-конференцию относительно этого Вы проводили как раз в представительстве нашей газеты. Сейчас, насколько я знаю, ФТИ имени Иоффе решил стать резидентом в особой экономической зоне «Нойдорф - Ново-Орловский парк». Какое отношение это имеет к старому проекту?
Алферов: - Практически, никакого. Технопарк должен был быть создан вокруг и на основе новейшего завод кремниевой микроэлектроники, который предлагала построить в Петербурге одна немецкая компания. Мы таким образом сразу же выходили на современный уровень в микроэлектронике. И на мировой рынок, поскольку компания принимала на себя ответственность за реализацию четверти продукции. Но идея погибла, увязнув в чиновничьих согласованиях.
Сегодняшняя ОЭЗ имеет ряд льгот по налогам и неки<