Пространство потоков и пространство мест
Пространство потоков не пронизывает всю область человеческого опыта в сетевом обществе. В самом деле, подавляющее большинство людей, как в развитых, так и в традиционных обществах, живут в конкретных местах и воспринимают свое пространство как пространство мест. Место - это территория, форма, функция и значение которой содержатся в границах физической близости. Иллюстрацией места может служить парижский квартал Bellville.
Бельвиль был для меня, как и для множества других иммигрантов на протяжении своей истории, первым пунктом по приезде в Париж. Двадцатилетний политический изгнанник, которому нечего было терять, кроме своих революционных идеалов, я поселился у испанского строительного рабочего, анархиста и профсоюзного лидера, который и познакомил меня с традициями этого места. Девять лет спустя, уже как социолог, я еще ходил по Бельвилю, работая с комитетами рабочих-иммигрантов и изучая социальные движения, направленные против обновления города. Описывая эту борьбу в своей первой книге, я назвал Бельвиль “La Cite du People” 84 . Через 30 лет после нашего первого знакомства изменились оба- Бельвиль и я. Но Бельвиль остался местом, а я, боюсь, больше смахиваю на поток. Новые иммигранты (азиаты, югославы) влились в давно сложившийся поток тунисских евреев, магрибских мусульман, выходцев из южной Европы, которые сами были наследниками парижских изгнанников, вытолкнутых в Бельвиль в XIX в. османновским проектом строительства буржуазного Парижа. По самому Бельвилю прокатилось несколько волн городской реконструкции, усилившейся в 1970-х годах 85 . Традиционный ландшафт бедного, но гармоничного городского faubourg (предместья) был засорен пластиковым постмодернизмом, дешевым модернизмом, “санитарными” садиками на крышах нескольких обветшалых жилых домов. И все же Бельвиль в 1995 г. оставался четко идентифицируемым местом, как изнутри, так и снаружи. Этнические общины, которые часто вырождаются из-за враждебности друг к другу, в Бельвиле сосуществуют мирно, хотя и держась собственных участков и уж, конечно, не без напряженности. Новые семьи, принадлежащие к среднему классу, обычно молодые, поселились в предместье, надеясь на его жизнеспособность, и внесли большой вклад в его выживание, самостоятельно контролируя попытки обновления старых домов, которые, повышая их стоимость, приводят к выселению бедных семей. Культурные и исторические традиции взаимодействуют в пространстве с подлинно плюралистической обходительностью, придавая ему значение, связывая его с “городом коллективной памяти”, a la Кристин Бойе 86 . Ландшафт поглощает и переваривает значительные физические модификации, интегрируя их путем смешанного использования и активной уличной жизни. Однако Бельвиль никоим образом не является “потерянной общиной”, которая, как показал Оскар Льюис в своем повторном визите в Тепоцтлан, вероятно, никогда не существовала. Места - это не обязательно общины, хотя они могут вносить вклад в строительство общин. Но жизнь обитателей отмечена характеристиками мест обитания, так что хорошие это места или плохие, зависит от ценностного суждения о том, что такое хорошая жизнь. Жители Бельвиля, не любя друг друга, и уж, конечно, не любимые полицией, построили на протяжении истории значимое, интерактивное пространство, разнообразно используемое и обладающее широким диапазоном функций и выражений. Они активно взаимодействуют со своим ежедневным физическим окружением. Между домом и миром есть место под названием Бельвиль.
Не все места социально интерактивны и пространственно богаты. Именно благодаря своим отличительным физическим и символическим качествам они представляют собой места. Алан Джекобс в своей великой книге о “великих улицах” 87 исследует разницу в городском качестве между Барселоной и Ирвином (представляющим собой пригородную Южную Калифорнию в миниатюре) на основе количества и плотности уличных перекрестков. Полученные им результаты превосходят силу воображения любого осведомленного урбаниста (см. рис. 6.6 и 6.7). Ирвин - действительно место, хотя место весьма особого рода, место, где жизненное пространство жмется к домам, а потоки захватывают все большую долю времени и пространства.
Результат отношений между пространством потоков и пространством мест, между одновременными процессами глобализации и локализации, не предопределен. Например, Токио, чтобы соответствовать своей роли “глобального города”, подвергся в 1980-х годах существенной реконструкции, полностью и документально описанной в книге Мачимуры. Правительство города, чувствительное к глубоко коренящемуся японскому страху перед потерей идентичности, добавило к своей ориентированной на бизнес политике реконструкции политику создания образов, воспевающих добродетели старого Эдо, существовавшего до эпохи Мэйдзи. В 1993 г. был открыт Исторический музей (Эдо-Токио Хакубуцакан), публиковался специальный журнал по связям с общественностью, регулярно организовывались выставки. Как пишет Мачимура: “Хотя эти взгляды кажутся диаметрально противоположными, в обоих из них чувствуется стремление к переоформлению западнического образа города в более отечественном духе. А “японизация” западнического города дает важный контекст для дискуссии о “глобальном Токио” после модернизма” 88 .
Источник: Jacobs (1993).
Рис. 6.6. Барселона: Пасео де Грациа
Источник: Jacobs (1993).
Рис. 6.7. Ирвин, Калифорния: деловой комплекс
Однако граждане Токио жалуются не просто на потерю исторической сущности города, но и на сведение своего повседневного жизненного пространства к инструментальной логике “глобального города”. Один из проектов символизировал эту логику - проект торжеств вокруг Всемирной ярмарки (World City Fair) в 1997 г., прекрасного повода для строительства крупного делового комплекса на искусственно намытой территории в Токийской гавани. Крупные строительные компании рады были помочь, и в 1995 г. работы уже шли полным ходом. Внезапно на муниципальных выборах 1995 г. независимый кандидат Аошима, телевизионный комик, без поддержки политических партий и финансовых кругов, провел избирательную кампанию под единственным лозунгом: отменить Всемирную ярмарку. Он победил с большим преимуществом и стал губернатором Токио. Несколько недель спустя он, к крайнему удивлению корпорационной элиты, сдержал обещание и отменил Всемирную ярмарку. Локальная логика гражданского общества сравнялась с глобальной логикой международного бизнеса и воспротивилась ей.
Итак, народы еще живут в конкретных местах. Но, поскольку доминирующие функции и власть в наших обществах организованы в пространстве потоков, структурное господство этой логики очень существенно меняет значение и динамику мест. Опыт, будучи связан с местами, отделяется от власти, значение все больше отделяется от знания. Отсюда следует шизофреническое структурное раздвоение между двумя пространственными логиками, которое угрожает разрушить коммуникационные каналы в обществе. Доминирующая тенденция направлена к горизонту сетевого внеисторического пространства потоков, стремящегося навязать свою логику рассеянным сегментированным местам, все слабее связанным друг с другом, все менее и менее способным пользоваться общими культурными кодами. Если мы намеренно не построим культурные и физические мосты между двумя формами пространства, мы можем дойти до жизни в параллельных вселенных, в которых время не может совпадать, ибо они деформированы разными измерениями социального гиперпространства.
__________________________
84 Castells (1972: 496 ff).
85 Современную социальную и пространственную историю Бельвиля см. в очаровательной книге Morier (ed.) (1994); о городской реконструкции Парижа в 1970-х годах см. Godard et al. (1973).
86 Воуег (1994).
87 Jacobs(1994),
88 Machimura (1995:16). См. его книгу о социальных и политических силах, стоявших за реконструкцией Токио: Machimura (1994).
Читать книгу целиком: Библиотека РГИУ