Внутреннее строение организма

В течение двухлетнего периода, непосредственно перед наступлением третьего тысячелетия, правительство Соединенных Штатов финансировало три программы, призванные радикально изменить способ, которым мы видим – в буквальном смысле – наше внутреннее строение и внешнюю вселенную. Две программы предназначены для более углубленного понимания строения нашего тела, а третья для понимания строения космического пространства. Чем больше мы исследуем человеческий организм визуально, тем больше подталкивают нас результаты этого исследования к сравнению человеческого тела с вселенной. Новые фотографические изображения [276] внутреннего микрокосма и внешней вселенной выглядят замечательно похожими, что позволяет предположить, что бесконечность распространяется внутрь так же, как она распространяется вовне.

В 1989 году организация проекта визуализации человека, созданная по инициативе Национальной медицинской библиотеки, приступила к созданию первого полного цифрового атласа анатомии человека. В 1990 году проект «Геном человека», созданный по инициативе Национального института здоровья, приступил к выполнению задачи расшифровки всей ДНК человеческого организма, впервые за всю историю человечества. В 1990 году на орбиту был запущен космический телескоп, построенный НАСА для наблюдения за самыми отдаленными участками вселенной.

Внутренняя визуализация организма как целого

В 1989 году ученые университета штата Колорадо Виктор Спитцер и Дэвид Уитлок были немало удивлены тем, что получили премию от организаторов проекта «Визуализация человека». Они не ожидали, что получат контракт на 1,4 миллиона долларов, так как были маленькой, относительно малоизвестной командой, столкнувшейся с жесткой конкуренцией со стороны крупных, объединенных в единую сеть, университетов и других организаций, занятых проектом.

Спитцер, обладающий быстрым умом, и Уитлок, чье фанатичное увлечение анатомией человека оказалось заразительным, заключили контракт не только потому, что являются в высшей степени квалифицированными специалистами, но и потому, что сумели совершенно непреднамеренно создать концептуальное произведение искусства, поразившее членов комитета, принимавших решения. За год до того, как Спитцер и Уитлок получили контракт, чиновники Национальной медицинской библиотеки решили, что [277] мир нуждается в полной компьютерной модели человеческого тела, цифровом каталоге анатомии человека изнутри и снаружи – органов, мышц, костей, вен, кожи, волос, зубов, видимых как прозрачное целое. Некоторые виртуальные модели уже существовали, но ни одна из них не могла предложить системы составления исчерпывающего каталога. Чиновники объявили о приеме предложений и со временем сузили пул претендентов до трех «финалистов», среди которых оказались и ученые из Колорадо. Для того чтобы ускорить процесс выбора, чиновники предложили финалистам прислать фотографии срезов тела морской свинки.

В конце концов именно Спитцеру и Уитлоку принадлежала идея послать в комитет экспертов не только требуемые срезы морской свинки, но и еще одну свою работу. Они разработали методику фотофафирования срезов задолго до того, как Национальная медицинская библиотека их запросила, и у них было двадцать прекрасных цветных, большого формата, фотографий небольшого участка человеческого коленного сустава. Секретарь библиотеки, получивший фотофафии колена, решил, что они все идентичны, разделила их и распределила поровну среди членов комитета. Однако некоторые члены комитета поняли, что речь идет о серийных срезах. Когда фотофафии собрали и сложили в надлежащем порядке, члены комитета развернули фотофафии веером, как перекидную детскую книжку и проследили трехмерное изображение коленного сустава по плоским изображениям, наложенным друг на друга. В тот волнующий момент они поняли, что изображение действительно может быть наглядным, и что они наконец нашли тех, кого так долго искали. Спитцер и Уитлок сделали вещь, неожиданную даже для самих себя, они этого не предвидели и не устраивали – они лишь создали концептуальное произведение искусства – и в процессе его создания обрели выгоднейший контракт.

Спитцер и Уитлок начали с того, что принялись искать шесть подходящих трупов – три мужских и три жен [278] ских. Из этого материала предстояло отобрать одного мужчину и одну женщину для цифрового представления в Национальной медицинской библиотеке. Однако надо сказать, что этот поиск оказался нелегким. Рост образцов не должен был превышать шести футов, чтобы уложиться в «сканер», который врачи сконструировали специально для этой цели. Кроме того, образцы должны были быть в хорошей форме, то есть исключались жертвы автомобильных катастроф (при которых обычно повреждаются и травмируются внутренние органы); исключались наркоманы (которые обычно истощены), не подходили жертвы огнестрельных ранений, не должно быть никаких врожденных деформаций, смерть не должна была последовать от длительной болезни. Поиск был очень медленным, в особенности из-за того, что конкуренцию ученым составили сорок тысяч больных, ожидавших очереди на получение донорских органов, которые должны были спасти им жизнь. Был случай, который, правда, не оправдал надежд, когда одна мать безвозмездно передала ученым тело своей дочери. Молодая женщина покончила с собой, но в остальном была совершенно сохранна, все системы и органы избежали анатомических повреждений. Превосходный образец. Спитцер и Уитлок тоже так думали, пока не убедились, что женщина страдала особой патологией, при которой органы находятся в обратном положении. Так как сердце девушки находилось справа, а желчный пузырь слева, она не подходила для представления типичной анатомии женского тела.

Наконец был выбран образчик женщины – тело шестидесятидевятилетней женщины; мужской труп принадлежал казненному преступнику. Осужденный техасский заключенный подарил свое тридцатидевятилетнее тело ростом пять футов одиннадцать дюймов и весом 190 фунтов науке, но он не мог себе представить, что оно будет заморожено, разрезано на тонкие ломтики и сканировано для помещения в цифровой учебник, по которому бу [279] дут совершать свое путешествие миллионы лучей сканеров. Он не представлял себе, что станет самым прозрачным человеком планеты.

Спитцер и Уитлок были так взволнованы тем, что получили в свое распоряжение первый, практически совершенный образец (практически, потому что у мужчины не хватало одного яичка), что Спитцер сам вылетел в Техас, чтобы сопровождать тело в Денвер. После доставки в Колорадо тело было сразу же помещено в холодильник и за два дня заморожено при температуре минус девяносто четыре по Фаренгейту. Холодильную камеру для глубокой заморозки ученые приобрели у вышедшего на покой местного мясника. Когда труп был заморожен, ученые приклеили (клеем, купленным в соседней скобяной лавке, в которой они, кстати говоря, купили многие необходимые им материалы) руки к бокам, склеили вместе пальцы рук и ног, а член приклеили к бедру, чтобы ничто не потерялось и не испортилось при разрезании. Потом тело четвертовали с помощью хитроумного приспособления, словно взятого из лаборатории Франкенштейна. Каждая из четырех секций была помещена в желатин и снова заморожена. Спитцер говорит, что они начали со стоп, так как это была наименее важная часть. «Мы не хотим этим обидеть подиатров», – добавил он.

Спитцер и Уитлок потратили месяцы на приготовление тонких срезов (толщина которых не превышала толщину кредитной карточки) из замороженного трупа и желатина. Каждый жужжащий тур пилы сопровождался образованием ярко окрашенных человеческих «опилок», который тщательно сметали в мешок для дальнейшего захоронения. Лицезрение замороженных блоков блестящей человеческой плоти – новая перспектива для дилетантов. Четырехлетняя дочь Спитцера, Анна, имела свое личное представление о том, чем занимается ее отец. Услышав в детском саду встревожившее ее описание того, чем занимается отец девочки – «мой папа режет трупы и [280] вставляет их в компьютер», – воспитательница позвонила родителям, чтобы выяснить в чем дело.

Через девять месяцев после того, как ученые получили в свое распоряжение труп мужчины, они приготовили фотографии 1878 срезов. Данные потребовали памяти в 15 гигабайт. Со временем техника приготовления срезов была усовершенствована, и из женщины приготовили уже пять тысяч срезов.

Выполняя часть проекта, ученые собрали воедино цифровые изображения заключенного и воссоздали прозрачное трехмерное изображение его тела. Правильно сложенные компьютерные образы снова приняли вид заключенного, на груди даже стала видна татуировка. В настоящее время Уитлок и другие анатомы тщательно маркируют каждую часть каждого слоя в тысячах срезов. В будущих приложениях этих данных ученые видят возможность создать виртуального пациента для имитационного обучения хирургии, что, по их мнению, произведет революцию в медицинском образовании. Используя осязательную обратную связь, ученые уже создали виртуальное «колено», которое можно оперировать специальными инструментами. Страдая от недостатка финансирования, ученые думают, не помогут ли производители видеоигр создать виртуальные хирургические игры.

Труд этих двух ученых уже вдохновил деятелей искусств, особенно фотографа Александра Циараса и художницу Джустин Купер.

От науки к искусству

Работа Спитцера и Уитлока, которые преследовали научные, а не эстетические цели, стала вдохновенным искусством в руках Александра Циараса. Он купил у Спитцера и Уитлока цифровые данные мужчины и создал потрясающий интерактивный компакт-диск, в котором зритель мог перелетать с одного слоя тела на другой. Нажми [281] несколько клавиш и кожа исчезает. Потом настает черед мышц, потом органов. Можно снять участок черепа, чтобы обнажить головной мозг. Фигуру можно поворачивать в любом направлении. Можно по одной исследовать четверти расчлененного тела. В самом деле, Циарас украсил данные и сделал их коммерчески привлекательными. Он сделал человеческое тело ослепительно красивым и доступным для среднего дилетанта в стиле развлечения Омнимакс. Его «Вояж по телу» попал на обложку журнала «Лайф», он продается в книжных магазинах и на сайтах интернета.

С помощью технологий, позволяющих получать изображения с высоким разрешением (рентгенография, магнитно-резонансная томография, компьютерная томография и позитронно-эмиссионная томография), некогда невидимый мир стал видимым, и художники немедленно ухватились за новые возможности, предоставленные высокими технологиями.

Одна такая художница, Джустин Купер, с помощью магнитно-резонансной томографии «разрезала» свое собственное тело, как салями, на тонкие ломтики, и вывесила этот автопортрет, RAPT, в 1998 году в галерее Джулии Сол в Нью-Йорке. «Мне хотелось создать передвижную сноску к проекту «Визуализация человека», а потом что-нибудь еще», – сказала Джустин Купер. Пользуясь полученными с помощью аппарата МРТ изображениями, художница перенесла семьдесят восемь поперечных срезов своего тела на листы прозрачного пластика размером три на три фута, которые были подвешены к потолку на уровне глаз. Получился длинный, идеально ровный ряд снимков. Произведение было разделено на четыре секции (четвертовано, как в проекте «Визуализация человека»), так, чтобы зритель мог войти внутрь тела и выйти из него. Расстояние между вертикально подвешенными пластинами было так велико, что тело художницы вытянулось на всю длину большого зала галереи. Хотя композиция [282] выполнена в высокотехнологической версии, RAPT напоминает тело, лежащее на секционном столе.

В другом произведении, которое в 1998-1999 годах было выставлено в галерее Джулии Сол и озаглавленном «КОЖА/ГЛУБИНА: Обзор внутренних изображений от рентгена до МРТ», Купер использовала ту же технику поперечных срезов для создания бюста под названием «Автопортрет». Но, в отличие от RAPT, пластины с изображением были уложены в стопку. Горизонтально расположенные листы образуют прозрачное, трехмерное рентгенологическое изображение головы и плеч художницы. Одна копия «Автопортрета» была быстро приобретена нью-йоркским музеем «Метрополитен», другая эксцентричным богатым собирателем, меценатом и патроном многих представителей спесимен-арта. Вся выставка оказалась несколько привлекательнее, чем выставка медицинских достижений, и включала в себя компьютернотомографический портрет известной представительницы перфоманса Лори Андерсон, выполненный фотографом Энни Лайбовиц.

Проект «Видимый человек» и другие технологии медицинской визуализации позволили нам заглянуть внутрь тела не на молекулярном или клеточном уровне, но на уровне целостных тканей и органов – мы смогли их воочию увидеть. Анатомию человека с момента ее возникновения традиционно изучают с помощью рассечения и препарирования трупов, но проект «Видимый человек» и метод МРТ совершили революционный скачок в истории изучения анатомии человека, позволив нам увидеть целостное человеческое тело, все его системы и структуры одновременно.

«Настоящая революция заключается в том, как мы представляем себе свой образ – его холистический аспект, – говорит биолог из Гарвардского университета Нэнси Кедерша, которая демонстрирует в музеях выполненные ею фотографии молекулярных структур. – Боль [283] ше всего меня воодушевляет усиление акцента на стремлении все унифицировать, увидеть с помощью технических средств цельную картину, увидеть, как мелкие детали складываются в нечто большее. Восхищает попытка увидеть целостный организм, то есть систему, единый поток».

Но находятся художники и ученые, которые предпочитают сосредоточивать свои усилия именно на мелких частях и деталях. Говоря о проекте «Видимый человек», Нед Симен сказал: «С точки зрения такого человека, как я, то есть специалиста по молекулярной биологии, это очень грубая работа. Если вы ведете речь о рассечении тела на определенное число ломтиков (от 2000 до 5000), то, значит, вы говорите о срезах толщиной около миллиметра. Я же в основном думаю о человеке, как о мешке с химикатами. Проект «Видимый человек» дает нам весьма грубое представление о человеческом теле – грубое в том смысле, что тонкое представление должно состоять из миллиардов фрагментов». Художники и ученые могут теперь фотографировать организм именно на таком микроскопическом, бесконечно мелком уровне.

Микроскопическая визуализация внутреннего строения организма

Изображение ДНК

Молекулярная фотография схватывает и представляет нам мир, невидимый невооруженным глазом. Сегодня высокотехнологичные машины преобразования изображений открыли тайну человеческого тела, позволили нам зрительно воспринять микроскопические элементы – ДНК, молекулы и клетки. Многие художники спесимен-арта принялись тщательно исследовать новый визуальный мир, некоторые по политическим мотивам, некоторые же из-за чуда, открывшегося их глазам и вдохновившего их на поиск. [284]

Как только двойная спираль становится символом поворотной вехи столетия, одним из излюбленных образов этих художников стали «отпечатки пальцев» ДНК, что было похоже на то, как штриховой код супермаркета совпадает с перфокартой Ай-би-эм. По мнению художника Гари Шнайдера, который недавно создал свой «генетический автопортрет», отпечаток ДНК – это уже не биология, это информатика. Две его работы – высокотехнологичные автопортреты-композиции представляют собой черно-белые фотографии ДНК, слегка тонированные в приглушенный красный цвет и названные «Митохондриальная ДНК» и «Ген SRY».

Шнайдер, который был «соблазнен» микроскопом еще в старших классах школы на уроках биологии, прошел путь от живописца, деятеля перфоманса и фотографа до научной фотографии, которой он начал заниматься в конце восьмидесятых годов. После того как его захватила идея создания генетического автопортрета, он нашел ученых, которые согласились работать с ним, чтобы создать то, что потом стало пятьюдесятью пятью изображениями, начиная с крошечного – три на четыре дюйма – изображения Y-хромосомы до огромного – девять на семь футов – митохондриального гена. Тональность фотографий, которые он проявляет в полной темноте, мягкая, земная. Они не так сильно украшены, как большинство усиленных и обработанных научных изображений. Для его работ характерна бескомпромиссная честность. Его «несовершенные» образцы – курчавый седой волос бороды, кусок ДНК – изображенные в деталях и увеличенные, приковывают взор своей человечностью.

В его портретах также часто используются те части человеческого тела, которые нередко используются при судебно-медицинском исследовании. На его выставках можно увидеть фотографии его собственных рук (старомодные отпечатки пальцев); его зубы (регистрация неповторимого индивидуального рисунка); сетчатка (новая [285] лазерная идентификационная технология); кровь (место убийства); и сперма (случай изнасилования).

Шнайдер, испытывающий «жгучее волнение» от новых технологий, очень хочет знать, как эта информация будет использована в будущем. Он рассматривает свою работу как своего рода подготовку к будущему, когда эти технические открытия станут более интегрированной частью нашей жизни. «Я не политизированное животное и не очень интересуюсь политикой, но я все время ощущаю, что все аспекты нового мира нуждаются в обсуждении».

Билл Юинг, директор лозаннского Елисейского музея в Швейцарии (который собирается посвятить весь двухтысячный год темам, связанным с человеческим телом), отдает себе отчет в силе воздействия, какое оказывает приложение художественного контекста к политизированному предмету. В 1998 году он попросил Шнайдера заново создать генетическую композицию-автопортрет, предназначенную для художественного музея в Санта-Барбаре. Юинг чувствовал, что выставка станет подходящим контекстом для референдума по сельскохозяйственному генетическому инжинирингу, который должен пройти в Швейцарии. Выставка и подготовка к ней широко освещалась в Швейцарских средствах массовой информации и референдум закончился выражением опасливого согласия.

Для Шнайдера публичная демонстрация его генетического материала драматично и открыто представляет непреходящую политическую тему жизни. Поскольку он родился и вырос в Южной Африке, призрак подавляющего полицейского государства всегда преследовал его. Многие работы художника проникнуты тревожностью. Генетическую приватность так трудно защитить, так почему бы просто не бросить ее, как кость псам? Он продолжает: «Это абсолютно откровенный автопортрет, начиная с отпечатков моих рук до моей спермы». И если для среднего посетителя галереи этот портрет может по [286] казаться точно таким же, каким был бы его собственный, то для ученого не может быть ничего более сокровенного и индивидуального. «Как ученый, – говорит Гарви Хершман из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, – я знаком с каждой из этих технологий – со сканированием сетчатки, секвенированием ДНК, хромосомным анализом, микрофотографированием клеток. Несмотря на тот факт, что я знаком со всеми этими методиками, сама идея о том, чтобы открыто выставить эти неповторимые характеристики индивида, никогда не приходила мне в голову. Это то же самое, что встать голым перед камерой, причем нагота доведена до высшей точки. Вы не только голый снаружи, но вы голый на всех уровнях – от макроскопического до атомного. Каждый зритель видит Гари на всех уровнях организации его организма. Если бы это касалось меня, я бы чувствовал себя до невероятной степени уязвимым. Это тот эмоциональный ответ, который я ощутил, взглянув на работы Шнайдера».

Его выставленная напоказ ДНК действительно стала поводом для беспокойства. В то время как Шнайдер создавал свою работу, его спонсор выражал опасение, что Шнайдер может потерять медицинскую страховку, если не откажется от мысли отыскать у себя ген наследственной предрасположенности к раку (болезни, от которой умерла мать художника). Шнайдер же чувствовал, что это часть творческого процесса и не отказался от своего намерения, но результаты сокращенного теста не дали окончательного ответа. В отношении генетической дискриминации Шнайдер действительно стал канарейкой в шахте.

Портрет во все возрастающей степени перестает быть изображением лица. В 1998 году прошла выставка Манглано-Овалье «Сад восторга». С помощью ученых художник создал огромную композицию из сорока восьми цветных ДНК-портретов, высотой пять футов и шириной два фута каждый. Изображения были размещены в виде триптихов, каждый представлял группу друзей и назывался их [287] именами: Лю, Джек и Кэрри или Луис, Четас и Педро. Напоминая полосатые цветовые пятна на белом фоне, портреты напоминали о сорока восьми портретах испанской «касты», выставленных в Мехико в восемнадцатом веке для прославления испанской нации. В центре огромного зала, где были размещены ДНК-портреты, находились три комплекта из восемнадцати ящиков, в которых помещались наборы для анализа ДНК.

Намерением Манглано-Овалье, по его собственным словам, стало поднять вопрос о том, что кем бы ни был человек, вознамерившийся создать новые категории людей, основанные на генетике, он будет тем не менее во всем похож на испанских колонизаторов, которые хотели навсегда сохранить господствующее положение в социальной структуре. Его работа спрашивает: какие типы новой классификации получатся из этих анализов ДНК и какой вид новой дискриминации будет основан на полученной таким путем информации? Как мы будем определять личность, когда наборы для проведения генетического анализа станут такими же доступными, как наборы гимнастических снарядов? По генетическому устройству? По гену гомосексуальности или по гену ожирения или по гену рака? Манглано-Овалье родился в Мадриде в 1961 году, но рос и воспитывался в разных городах – в Боготе, Колумбия, и в Чикаго, где он живет в настоящее время. В жизни и в работе ему часто приходилось сталкиваться с проблемой идентичности и расовой принадлежности, и он считает, «что устройство современного общества предоставляет идеальную возможность нового определения расы и этнической принадлежности».

Не все изображения ДНК предназначены для того, чтобы рассказывать истории, отстаивать политические взгляды или обеспечивать улики, как, например, в случаях судебного установления отцовства или в судебно-медицинской практике. Некоторые ученые создают изображения ДНК, как способ сообщения научной информа [288] ции визуально, чтобы она стала более понятной и наглядной. Гарвардский профессор химии Джордж М. Уайт-сайдс в сотрудничестве с фотографом и штатным художником Массачусетского технологического института Фелицией Френкель проиллюстрировал предметы научного исследования в их совместной книге «На поверхности вещей». Одним из таких предметов стала ДНК. В отличие от ясных, черно-белых изображений Шнайдера или ярко окрашенных картин ДНК в мягком исполнении Манглано-Овалье, изображения отпечатков ДНК в исполнении Френкель отличаются строгой упорядоченностью и плотно нагружены информацией. Они так же прекрасны, как пять стеблей бамбука на фоне серого ночного неба.

Для химика эти изображения ДНК становятся инструментом обучения. «Каждый пояс, показанный здесь, – это скопление молекул ДНК одинакового размера, – пишет химик Уайтсайдс. – Разделение молекул ДНК по размеру является основой почти всех процедур генетического анализа, используемых для нахождения детей при неустановленном отцовстве и для поиска преступников. Молекулы ДНК несут отрицательный заряд. Когда к краям емкости (с водой) прикладывают напряжение, молекулы плывут от отрицательного полюса к положительному...»

Цель Френкель заключается в популяризации науки с помощью убедительных образов. Она учит студентов и ученых в МТИ, как визуализировать их работу, и сама выставляет свои произведения в галереях по всей стране. Как популяризатор, она говорит: «Я хочу стать Мартой Стюарт в науке».

Цель документального изображения картины ДНК широко варьирует у разных представителей спесимен-арта, так же как и причины и основания для создания и показа других микроскопических миров – от прославления науки до спора с ней по основополагающим вопросам. [289]

Клеточные изображения

Биолог с медицинского факультета Гарвардского университета Нэнси Кедерша представляет изображения тела на молекулярном уровне как вспомогательное средство проведения научных исследований, но она тоже очарована их красотой. И хотя она утверждает, что эстетическая часть ее работы не более чем «хобби», ее работы выставлялись в художественном музее Санта-Барбары, печатались в журнале художественной фотографии «ДаблТейк» и в журнале «Ваерд». Ее научные фотографии клеток печатались в журналах «Лискавер», «Тайм», «Ньюсуик» и «Нью-Йоркер».

Иногда ее работы кажутся труднодоступными. Она говорит: «Как ученый я делаю все. Через некоторое время я собираюсь сделать свой фильм. Я буду чистить клетки с подопытными животными. Я буду готовить культуру тканей. Я выращиваю маленькие колонии клеток в чашках Петри и каждый день меняю среду. Это самая худшая часть работы – необходимость быть «мамкой». Твои клетки требуют массы сосредоточенности, заботы и внимания в любой момент времени. Это не то, что ты делаешь по выбору, когда тебе вздумается».

Она является экспертом по технологии «молекулярной иммунофлюоресцентной метки» всех типов клеток. Она окрашивает различные части клеток и наблюдает, с какими другими частями взаимодействуют окрашенные участки. «По сути, я разработала метод, при котором цветные молекулы специфически окрашивают различные объекты, которые существуют в клетке, но недоступны нашему непосредственному наблюдению, – поясняет Кедерша. – Вся хитрость заключается в том, чтобы визуализировать эти компоненты в движущейся клетке, в покоящейся клетке и в делящейся клетке. И это очень красиво, потому что краски светятся в темноте. Они флюоресцируют. На чисто эстетическом уровне клетки прекрасны». [290]

Ее фотографии выявляют информацию, критически важную для изучения рака, болезни Альцгеймера и других недугов. Она сотрудничает с другими учеными, учит студентов и курсантов и дает технические и методические советы ученым, желающим сделать изображения в своей работе или использовать ее технику в научных исследованиях. Ее фотографии украшают обложки учебников, появляются на слайдах научных конференций и иллюстрируют научные статьи.

Ее друзья шутят, что если она лишится работы, то сможет открыть магазин и брать комиссионные с богатых покровителей за создание клеточных портретов. Когда ее попросили описать, как бы она занималась этим, то она ответила, что это зависело бы от личности клиента и заметила, что могла бы проявить подлинное творчество только по отношению к усопшему заказчику. Но, размышляет она, клетки крови можно добыть и у живого субъекта. Если личность достаточно уравновешенная, то можно приготовить и изобразить определенную часть ядра. Если личность эксцентричная и энергичная, то в дело пойдет митохондрия клетки, так как именно в митохондрии протекают главные энергетические процессы. Когда ее спросили, как бы она выполнила портрет президента Клинтона, она сказала: «Я не хочу касаться этого предмета», – но потом добавила, что в последнее время много занимается клетками предстательной железы и крайней плоти.

Проведенная в художественном музее Санта-Барбара групповая выставка «Невидимое: Образ/Воображение науки», где были выставлены работы Кедерша, показала также «Клетки естественные киллеры» (1997) ученого Оливера Менкеса; «Хромосомы дрозофилы» (1998) художницы Памелы Дэвис Кайвелсон; «Наностебель I: Встреча в потоке крови» (1998) – совместная работа, выполненная художниками (ApT)N лаборатории и учеными Монсанто; и видеофильм «Линии крови» (1998) художника [291] Дюи Сеида, в котором его семейный портрет растворяется в его ДНК. На другой выставке, используя простые химические реакции, художник Хиро Ямагата создал одноклеточные организмы в своей студии, фотографировал их, увеличивал до размеров фрески и выставил. Многие художники используют средства молекулярной биологии (что похоже на абстрактное искусство), чтобы создавать свои произведения.

Спесимен-арт и СПИД

В конце восьмидесятых и в начале девяностых годов эпидемия СПИДа вытолкнула некоторых художников из состояния самосозерцания, из среды искусства ради искусства в более широкий контекст жизни и смерти. Когда справа и слева умирают друзья, прекрасные картинки и концептуальные произведения, являющиеся отражением других видов искусства, стали казаться несущественными. Художники обратили свой взор на медицинские науки, чтобы протестовать против недостаточного финансирования исследований и общественного невежества. Их протестные работы стали частью движения спесимен-арта.

Фотограф Зоя Леонард хорошо сознает, как сильно повлиял связанный со СПИДом кризис на ее искусство. Она переключилась с создания маринистских и облачных пейзажей и включилась в движение спесимен-арта. «Оконная рама того самолета (с которого она снимала свой облачный пейзаж) как раз оказался в кадре в тот момент, когда я переживал,а ужас, связанный со СПИДом, – говорит Леонард. – Я стала активистом и поняла, что не могу больше делать эти двусмысленные красивые картинки. На целый год я заморозилась, а потом наступил сезон, когда я стала снимать восковые анатомические муляжи и сюжеты по истории медицины. Эти анатомические муляжи принадлежат истории. Это наше наследие. Я хотела видеть доказательства, я хотела найти корни проблем, [292] решить их, начать развязывать их гордиев узел. Мне показалось, что самолет, на котором я витала над землей, должен, наконец, приземлиться, и мне надо разобраться со всем окружающим меня дерьмом».

Поздней ночью 1991 года друзья нью-йоркского фотографа Нэнси Берсон расклеили в двух районах Нью-Йорка – Сохо и Челси – сотни афиш размером восемнадцать на тридцать дюймов. Эти плакаты стали предметом коллекционирования в сообществах гомосексуалистов и художников. На плакате изображены бок о бок две клетки, одна из них инфицирована ВИЧ, а вторая нет. На плакате огромная надпись: ПРЕДСТАВЬ СЕБЕ ЭТО. Сегодня это творение приобрело поистине мифические масштабы. Рассказывают истории о том, что Берсон использовала для расклейки плакатов рекламные щиты, станции метро и автобусные остановки.

«Плакаты висели везде и всюду, куда бы ты ни пошла. На них было просто написано: ПРЕДСТАВЬ СЕБЕ ЭТО», – слегка преувеличивая, вспоминает Энн Пастернак. Пастернак – исполнительный директор «Времени творчества» – существующей двадцать пять лет некоммерческой организации, которая поручает художникам создавать экспериментальные работы в общественной сфере. «Время творчества» спонсировало и работу Берсон. Следующий проект этой организации, касающийся публичной художественной работы о генетике, будет спонсировать не кто иной, как все тот же безымянный эксцентричный собиратель и покровитель спесимен-арта.

Для того чтобы создать ПРЕДСТАВЬ СЕБЕ ЭТО, Берсон вступила в сотрудничество с ученым Кунио Нагашима, который помог ей создать изображение клеток с помощью сканирующего электронного микроскопа с увеличением в 4 000 раз, любезно предоставленного представительством фирмы «Хитачи» в Вашингтоне, округ Колумбия. Берсон окрасила инфицированную клетку в синий цвет, чтобы она ярким пятном выделялась рядом с [293] черно-белым изображением неинфицированной клетки. На плакате была поясняющая надпись. «Справа изображен нормальный Т-лимфоцит, который защищает иммунную систему от инфекции. Слева изображена ВИЧ-инфицированная Т-клетка». Здоровая клетка напоминает веселый, ощетинившийся длинными иглами мяч, а больная клетка похожа на пса, который вцепился в эти резиновые нити. Берсон намеревалась дать ВИЧ-инфицированным людям картину здоровой клетки. Храня в памяти ее изображение, они, по мнению художницы, могли скорее начать процесс самоисцеления.

Энн Пастернак объясняет воздействие этой работы. «Это было очень смелым шагом со стороны художника – так открыто выступить в то время. И это был весьма обнадеживавший знак именно тогда, когда среди людей царило отчаяние, когда был период невероятной темноты и невежества. Была настоятельная потребность в таких плакатах. Это было то, чем необходимо было воспользоваться». ПРЕДСТАВЬ СЕБЕ ЭТО имело очень личное отношение к носителям ВИЧ (вируса иммунодефицита человека) и людям, пораженным СПИДом. Плакат гуманизировал болезнь. Инфицированный отличается от здорового всего лишь измененной структурой клеток, но не духом, не душой, не мыслью. «Как нам получить здоровые клетки?» – спрашивает это произведение, – говорит Пастернак. – И как можем мы помочь тем, от кого зависит, чтобы это произошло?»

Телескоп «Хаббелл» и двойная спираль

В шестнадцатом веке собрание естественных образцов, как предполагали, отражает вселенную, в одном – все, такой вот род идеи. Сегодня окончательный образчик – человек – отражает всю вселенную на клеточном уровне. «Клетка млекопитающих рядом с нами и далекие созвездия слишком малы – и те и другие – для того, [294] чтобы видеть их невооруженным глазом. При увеличении, но при отсутствии указаний на размеры, их очень трудно отличить друг от друга», – писал гарвардский химик Уайтсайдс в 1997 году.

Бесконечность простирается как внутрь, так и наружу. Когда ребенок лежит в траве и пытается вообразить себе вселенную, о которой он слышал в школе, то она представляется ему слишком непостижимой из-за своей огромности. Идея о том, что каждая из миллиардов наших клеток – клеток волос, ногтей, соскоба с внутренней поверхности щеки – это сама жизнь, и она, клетка, содержит весь план строения нашего тела и может быть использована для удвоения нас самих, также представляется абсолютно непостижимой. С таким же благоговением, с которым мы смотрели на внешнюю вселенную, мы теперь смотрим на нашу внутреннюю вселенную.

«На чисто эстетическом уровне клетки красивы, они выглядят, словно маленькие галактики, – говорит биолог Кедерша. – Возьмем, например, это крупное синее ядро. Вокруг вы видите эти завитки из точек, которые, словно гало, окружают ядро, распространяясь от центра к периферии. Мой близкий друг работает в НАСА, и мы постоянно обмениваемся фотографиями. Он показывает объекты, которые видны в телескоп (это его инструмент), а я – объекты, которые видны в микроскоп (это мой инструмент). Иногда просто поражает, насколько галактика похожа на клетку».

Одновременно новейшие технологии визуализации дают нам возможность проникнуть взглядом во взаимосвязь всех вещей, так же как генетика учит нас, что люди мало отличаются от червей и бактерий. На клеточном уровне мы теперь знаем, что человек мало отличается от вселенной. «Нет ли здесь организационной непрерывности всех вещей? – задает себе вопрос Кедерша. – Не параллельны ли закон всемирного тяготения и законы тока крови? Можем ли мы, несколько изменив ракурс и [295] сместив акценты, почерпнуть знания об одном объекте, изучая другой?»

«Мы в течение долгого времени были убеждены в том, что есть вселенные, которые существуют внутри нас, – говорит Донна Кокс, ученый, который строит изображения вселенной на суперкомпьютере в университете штата Иллинойс в Шампань-Урбане, создательница фильма «Космическое путешествие» фирмы «Омнимакс». – Бесконечная глубина нашей клеточной структуры, вся конструкция атома с его электронами, во всем подобны солнечной системе и очень крупным межгалактическим структурам. Глубина малого, как полагают некоторые ученые, намного превосходит то, что происходит в галактическом космосе. Галактики содержатся в нас самих, мы содержим в себе бесконечность».

По мере того как мы плавно переходим в новое тысячелетие, космос и наша собственная внутренняя вселенная соприкоснулись своими визуальными границами. Единство всех галактик и единство проявлений жизни – все это некоторым обр<