Вам лучше кормить нуждающихся

Каждый день, после школы, мы курили травку в подвале у Дона, разливали огромную кастрюлю с кофе в две большие чашки Пайрекс и швыряли их пустыми, прежде чем направиться на автобусную остановку рядом с его домом. Дон скидывал вес, как сделал это я. Мы называли это “диетой из кофеина и марихуаны”. В нашем городке мы садились на автобус номер 52, а затем пользовались талоном для пересадки на номер 5, который доставлял нас на State Street. Подъезжая к своей остановке, мы дергали желтый шнур (остановка по требованию), но нам не разрешалось стоять перед зданием, если мы приезжали раньше. Вместо этого мы проходили через кладбище (следующая дверь) и еще немного курили. Одна из могил осыпалась, и это сильно пугало. Проходить мимо было опасно, но это был наш самый лучший вариант.

Женщина, руководившая нашей работой, была невероятно толстой. Мы будем называть ее Ди-Ди. Очень короткие седые волосы, массивный двойной подбородок, сильно вздернутый нос с отчетливо видимыми ноздрями, пирсинг, бессердечные голубые глаза, постоянно сканирующие окружение поверх очков в массивной оправе. Ее пузатый, лысеющий муж, Фрэнк, все время сутулился, полностью подавленный ее доминированием. Ди-Ди правила нами железной рукой. Каждый неделю нам выдавали оплату наличными в крошечном манильском конверте с суммой, написанной снаружи. Я работал за маленьким карточным столом, и дочка Ди-Ди сидела позади меня. Каждый вечер Фрэнк громко кричал: “Пять часов, пора улыбаться и звонить”, и наша смена начиналась.

Большинство людей либо кричали на нас, либо вешали трубку, но некоторые оказывались дружелюбными пенсионерами, извинявшимися, поскольку имели фиксированный доход. Я проговаривал все как робот и вряд ли думал о том, что говорю, высвобождая оставшуюся часть ума и позволяя ей блуждать по желанию. Обычно я делал пять продаж за вечер, по 25 и 10 долларов. Дочь Ди-Ди была неустанно дружелюбной по телефону и делала все намного лучше остальных. По вторникам и четвергам, после занятий боевыми искусствами, меня подвозил отец, вынуждая пропускать первые полтора часа смены. В пятницу у меня был выходной, чтобы я мог видеться с ним в воскресные дни. В среднем я получал 68 долларов в неделю. Каждый вечер я был на работе, которая заканчивалась в 21 час. Домой я добирался не раньше 21:45. К тому времени я так уставал от поездок на автобусе и пешей ходьбы, что все домашние задания был вынужден выполнять во время самостоятельных занятий, чтобы не отстать в учебе.

Это была ужасно депрессивная и ужасная работа, но когда я проявлял реальный интерес, я был счастлив, что помогаю больным детям и улучшая их жизнь хотя бы этот один день. Я помогал больным взрослым и детям еще целый год после окончания колледжа. В то время меня больше всего меня волновало то, в какие колледжи я собираюсь подавать заявления, так как я определенно не хотел заниматься подобной работой весь остаток моей жизни. Идея вообще не поступать в колледж была абсолютно неприемлемой, учитывая невероятно пугающее давление, которое оказывали на меня родители. В стопке журналов отца я нашел экземпляр Rolling Stone, в котором перечислялась первая десятка лучших колледжей Америки. Один из них находился всего в полутора часах езды от дома – Университет штата Нью-Йорк в New Paltz. Я подал заявление и его приняли, так как мои оценки на тесте SAT были хорошими. Также я написал творческое глубокое сочинение о том, что хочу воспользоваться образованием, чтобы стать профессиональным писателем и психологом.

Лучше всего было то, что New Paltz находился ближе всего к Вудстоку, и Grace Slick of Jefferson Airplane называл обширные спортивные прерии, находившиеся позади колледжа, Tripping Fields. Я собирался в колледж, расположенный на одной из религиозных площадок паломников движения хиппи в Вудстоке, поэтому, когда меня приняли, я был очень рад. Мне очень хотелось побывать на знаменитом концерте в Вудстоке, и в журнале говорилось, когда состоится следующий фестиваль. Как же мало я знал о том, что окажусь в единственной самой алкогольной комнате, самого алкогольного общежития, в одном из самых алкогольных колледжей в стране, согласно самому журналу Rolling Stone. О неизвестной природе комнаты, в которой я жил, я узнал от администрации университета, только когда учился на последнем курсе. Я подавал заявления и в другие более престижные колледжи, но клюнул на меня только New Paltz. То есть, выбор сделали за меня.

Проклятие Кони

Учась в выпускном классе школы, я создал новую группу с блюз гитаристом по имени Джим – высоким блондином с короткой стрижкой, атлетического телосложения, но, определенно, представителем контркультуры. В доме стояло несколько ударных установок, звучавших очень хорошо, почти так же, как в некоторых классических блюзах группы Led Zeppelin. Вскоре я обнаружил, что Джим был панк рокером, носившим черную кожу и цепи, ботинки с высокими берцами Doc Marten с 12-ю отверстиями, огромный зеленый ирокез с чисто выбритыми сторонами и многочисленные сережки в ушах. У него был ужасный опыт употребления ЛСД на кладбище, когда его друг ложился на самый верх могилы и его лицом и телом, казалось, завладевала страшная демоническая фигура. Демон смотрел на Джима с вожделением и пытался напасть. Это травмировало его так глубоко, что вся жизнь начала разваливаться на части, и, в конце концов, его послали в место под названием Conifer Park. Это было впечатляющее кирпичное сооружение недалеко от Glenville, замаскированное соснами.

В нашем сообществе наркоманов все называли его “Кони”. Оно считалось пугающей темницей ада. Родители платили около десяти тысяч долларов, чтобы вы оставляли школу, пребывали и учились в этой тюрьме целый месяц. Если вы ломались, судья мог силой отправить вас в Кони, а родители должны были платить. Сумма (десять тысяч долларов) была всего на две тысячи долларов больше, чем моя мама зарабатывала за полгода. Но хуже всего было то, что людям, попавшим в Кони, промывали мозги, и Джим был один из них. Он приходил ко мне, много улыбался и говорил, что я стану намного счастливее без травки. Казалось, я смотрел на человека, пребывавшего под полным контролем над разумом со стороны какого-то культа, сформировавшегося в Кони. Я дал ему прозвище Джимми-Христос, что стало неформальным названием нашей группы. Джим был таким хорошим музыкантом, что я был готов слушать его манифест каждый раз, когда мы встречались, но, как только он осознавал, что я не собираюсь останавливаться, он быстро выдыхался.

Каждый раз Дон и я покупали клейкий черный опиум в маленькой квадратной розовой пластиковой обертке, его хватало на один раз. Опиум не был очень сильным и пах ладаном. Мы курили в подвале, принадлежавшем культуристу, которого будем называть Пол. Однажды днем Пол рассказал увиденный им сон. Он курил трубку, когда вдруг она превратилась в серп смерти, который начал резать его мышцы. Он знал, что сны передают мощные послания, и что, возможно, правда, что травка уменьшает его мышечную массу. Вдруг в дверях появилась его мать, христанка-фундаменталистка, и учуяла дым. Она точно знала, что мы делаем. Она уставилась на Дона и спросила, что он прячет в руке. Дон ответил: “Кальян” и, смеясь, показал ей кальян. Она начала кричать, чтобы мы убирались из ее дома, и отправила Пола в Кони. После Кони Пол полностью бросил курить. Ему основательно промыли мозги, и мы чувствовали, что ему очень плохо. Мы вздохнули с облегчением, что его мать не отправила в Кони и нас. Нам повезло.

Вскоре после этого, мы курили с Баннером и его кузеном, пока Баннер оставался в доме своего друга. Каким-то образом мать кузена отследила наше местонахождение и спустилась вниз, пока все мы курили. Она увидела, что глаза сына были красными, от него пахло дымом, и он пребывал в “улете”. Она закричала Баннеру в лицо, приказала сыну сесть в машину, и отвезла его в Кони. И вновь, казалось, челюсти смерти сжимаются. Если бы она удосужилась подняться наверх, она бы поймала нас с поличным и вызвала полицейских. Против всех нас выдвинули бы криминальное обвинение, и судья либо вынудил нас “добровольно” отправиться в Кони, либо поместил в исправительный дом для несовершеннолетних, что привело бы к наличию судимости.

Стресс от занятий телевизионным маркетингом и от выполнения всех домашних заданий в школе усиливался, и Дон больше не мог с ним справляться. Он перестал ходить в школу и, как и я, носил яркую цветную вареную одежду хиппи. Он зашел дальше меня и носил привлекающие внимание вареные штаны со спиралевидными паттернами ярко белого, голубого и розового цветов. Он стал очень забавным для учеников школы, так как каждый день они видели его, проходившего по улице, курившего сигареты, пившего кофе и покупавшего сигареты на заправке, находившейся за соседней дверью.

Во время самостоятельных занятий я начал ходить вниз, в комнату отдыха, и приносил с собой в школу старую колоду карт Таро Райдера-Уэйта начала 1970-х годов. Мама перестала пользоваться ими после того, как кто-то вытащил карту Смерть, спрашивая о своем друге. Позже этот друг погиб в автокатастрофе. Я не считал точные пророчества чем-то плохим. По существу, именно этого я и хотел. Я скрупулезно изучал обе мамины книги по чтению карт Таро, запоминая значение каждой карты, и очень в этом преуспел. Каждый день я давал людям чтения карт Таро, и результаты были весьма впечатляющими, создавшими мне репутацию чудака. Когда люди задавали вопросы, они часто пытались скрыть реальную проблему, но как только я начинал интерпретировать карты, они морщились и их глаза расширялись в изумлении. Я выявлял проблемы с взаимоотношениями, с обучением в школе, конфликты с друзьями и семьей, мечты о будущем в колледже и даже самые главные секреты, которые привели бы к большим неприятностям, если бы кто-то их узнал. Ладони давали дополнительные подтверждающие детали. Некоторые ученики были так встревожены, что вставали и уходили, говоря: “Я не могу это сделать. Я не могу это сделать!”