В шлюзе поднят ремонтный затвор

Этот человек олицетворяет для них тот новый мир, в который они только что вошли, великолепный и широкий мир.

И долго бегут они за пароходом, кричат, сами не зная что, радуются, что за них гремят оркестры, плещется вода, гудит пароход. И долго стоят они, смотрят вслед – и надолго, на всю жизнь останется в них это тепло парохода, этот шум и эта широкая веселая волна родных и близких вод!

Хрусталев устало шевелил толстыми губами. Тесна палуба, тут еще Вержбицкий носится подле. Он вынимал и засовывал руки в карманы, спотыкался о канаты. «Если считать точно, – думал Хрусталев, – то я действительно много напортил советской власти. Верил ли я вначале в постройку канала? Нет. Назначает меня ОГПУ главным инженером, а я в ответ о беспартийности, болезнях, а все дело не в беспартийности и болезнях, а в старой консервативной школе».

Хрусталев достает из кармана завернутые в бумагу пересекающиеся на сгибах телеграммы.

«Медгора, для передачи Хрусталеву.

Летом 1932 года я предупреждал вас об ответственности за качество и темпы работ Беломорстроя. Но по имеющимся донесениям необходимой энергии и заинтересованности в работе, а также ответственности вы не проявляете и не чувствуете. Ваши заверения остались пустыми словами. Такое поведение к порученному вам делу в дальнейшем совершенно нетерпимо. Я приказываю немедленно ответить – намерены ли вы немедленно не только сами взяться по-настоящему за работу и с честью закончить ее в срок, но и заставить добросовестно работать ту часть инженеров, которые саботируют и срывают намеченные темпы и планы, занимаются очковтирательством, скрывают дефекты в работе.

Ягода».

А вот копия ответа:

«Я сознаю свою преступную мягкость в проведении директивы о темпах и качестве работы, а также внедрении среди инженерства добросовестного отношения к работам. Каюсь в собственной расхлябанности и обещаю приложить все силы, чтобы выполнить свой долг до конца, оправдать оказанное доверие при предоставленной мне возможности.

Хрусталев».

На бетонной площадке шлюза оркестр чеканил «Интернационал». Толпа подалась к свежевыкрашенным перилам. Одинокий часовой беспомощно потрясал винтовкой. Хрусталев снял было фуражку, но затем решительно нахлобучил ее и взял под козырек.

Поднимая крупную волну, «Анохин» уже плыл 182-м каналом к совсем недавно непроходимой реке Выг.

Палуба. Плетеные кресла. Трое из Политбюро – Сталин, Ворошилов и Киров – беседуют между собой. Они шутят, смеются, курят. Палуба легонько покачивается, неустанно бежит волна. Все очень просто, обыкновенно; прост и обыкновенен пароход, просты и обыкновенны люди, разговаривающие на палубе, – обыкновенные советские люди разговаривают о погоде, об охоте, может быть о том, как спали, о том, что каюты на пароходе могли бы быть и попросторнее.

А вдумайтесь в то, что произошло. Двадцать месяцев армия в сто тысяч человек без охраны, без конвоя стояла у границ другого мира, мира, когда-то близкого, даже любимого этой армией – и какой армией, решительной, смелой, прошедшей империалистическую и гражданскую войны, армией, понимающей вкус оружия, умеющей обращаться с оружием, армией, умеющей ненавидеть – и убивать своих врагов. Двадцать месяцев, мало того – стояла, – армия эта работала. Для кого она работала? Для отсталой Карелии, о которой 99 процентов этой армии никогда и не слышали и не желали слушать.

Работала она, побуждаемая не штыками, а волей коммунистической партии, волей ее ЦК, волей Сталина.

Человека простого и неутомимого, потому что партия создала его по образу своему и подобию. Человека, который никогда не поощряет в себе чувства самодовольства, потому что очень далек его маршрут, потому что связан он и с удачами шахт Донбасса, и с горем какой-нибудь угнетенной индийской провинции,

К. Е. Ворошилов

Во всем мире, за границей Советов, Сталин безгранично расширил стремление рабочего класса, всех угнетенных – к социализму. В СССР он укрепил в рабочем и бедняке-крестьянине волю быть хозяином во всех бесчисленных областях промышленности, быта, социалистической культуры. Так создались и создаются коммунистические строители, инженеры, писатели, художники.

Редко кто до него смог так отдать, мобилизовать, собрать все свои силы и способности на служение, на дело освобождения пролетариата. Он стоит рядом с Марксом и Лениным. Необычайно в нем все, но необычайнее всего – это смелость мысли и воли, если подобное разграничение возможно в ком бы то ни было, а тем более в этом человеке: мы позволяем себе сделать это только для того, чтобы легче уяснить его мощь. Банальна истина, что современнику трудно понять гения, – понимаются его дела, можно, пожалуй, передать манеру походки, голоса, жест руки, но личность гения ускользает от нас, а тем более гения редчайшего, каким является этот человек, гения не трагического, а гения счастливого – в счастливой стране. Как можно охарактеризовать счастье? Продолжительностью и силой радостей сравнительно с силой и продолжительностью страданий. Если мы попробуем приложить эту мерку счастья к рабочему и колхознику нашей страны, то радости, сила их и продолжительность несомненно преобладают над страданиями и горем. Эти радости, их сила и продолжительность увеличиваются с каждым днем. Коммунистическая партия, неустанно разоблачая врагов, в то же время помогает своим друзьям облегчить, сделать глаже жизненный путь, сделать жизненные затруднения преодолимыми, малоустрашающими.

И вот это-то именно преобладание радости и атмосфера страны, где уже решен вопрос: кто – кого, разоружили армию в столько десятков тысяч человек, смелых и отчаянных людей, армию, которая в иных условиях стоила бы добрых трех миллионов. Здесь были все: солдаты, офицеры, генералы, попы, кулаки, журналисты, сводники и сводницы, словом – весь цвет буржуазии и собственности. И все это распалось, развалилось, побеждено! Как изменилась эта армия! Некоторые из них получили здесь здоровье; некоторые – богатство, т. е. умение трудиться; некоторые – неожиданных и невиданных друзей, которых они и не думали нигде найти; некоторые – почести, которых им бы раньше и не встретить; власть, которой они бы нигде не испытали; наслаждения ума, творчества, познания мира таким, каким они его и не представляли себе.

Партия и наш удивительный Сталин постоянно требуют, чтобы в первую очередь, раньше всего, не успокаивался никто на малом, никогда не испытывал веселья и довольства от малого. Очень часто довольство малым переходит в равнодушие, когда человек пресыщается, ему надоедает его маленький, крошечный мир – и тут-то его охватывает скука, этот гнев маленьких людей, которые не способны уничтожить свой крошечный мирок. Вот почему новый человек, подлинный пролетарий, не понимает скуки.

Выход в Белое море

Партия и Сталин обладают еще одним: неиссякаемым ощущением авангардности. Они не только ощущают или понимают лучшие чувства пролетариата, – они существуют в них, в этих чувствах. Они не только идут рядом, нога в ногу, но и предугадывают каждый новый шаг. Сказано замечательно крепко: «Вместе с классом – и впереди класса», вместе в том великом марше будущего, где с неимоверной силой умеют освобождаться от чувств, хоть как-нибудь мешающих понимать истину, неотступную бессонную идею: идею диктатуры пролетариата, ее неизбежность во всем мире.

Палуба легонько покачивается, неустанно бежит волна.

Трое людей из Политбюро шутят, курят, беседуют.

Как молод и жизнерадостен Ворошилов, человек в зеленоватой военной одежде, со слегка вздернутым носом. Он молод, но он, как говорят о нем мужики, «спервоначалу сурьезен». В нем имеется величавость и серьезность пролетария, который понимает и умеет ценить, каких трудов, каких тяжелых усилий, учета требований сложнейшего положения, какой строгости и ответственности нужно требовать – и от себя и от других, какое нужно для этого напряжение сил. И вот под его руководством армия добилась полной «сурьезности». Красная армия наполняет врагов необычайным страхом и ужасом, друзья – большие массы друзей – хвалят ее, одобряют, отличное доброе мнение у них о Красной армии. Армия, грохоча танками, гудя самолетами, звеня копытами, несется в великолепное будущее, вся «спервоначалу сурьезная».

Рядом с ним Киров, этот замечательный оратор, организатор, поднявший бакинскую промышленность. Он любил и глубоко верил в Беломорстрой, он не считал утопией этот «северный мираж». Он реально и великолепно помогал строительству. Он постоянно воодушевлял ленинградских рабочих на помощь. Путиловские рабочие показали героические темпы, состязаясь в работе для Беломорстроя.

Палуба. Плетеные кресла. Пароход. Канал. Замечательная страна, замечательные люди!

Сталин держит карандаш.

Перед ним карта края.

Берега пустынны. Глухие деревеньки. Целинные земли покрыты валунами. Нетронутые леса. Пожалуй, чересчур много лесов, они захватили лучшие почвы. А болота? Болота ползут, упираются в самое жилье человека, пожирают дороги, делают жизнь неопрятной и тусклой.

Увеличить пашни. Болота осушить.

Карельская республика права, ей надоело называться «суровой и болотистой», она хочет называться «веселой и хлебородной».

Карельская республика желает притти в бесклассовое общество как республика заводов и фабрик. И Карельская республика войдет в бесклассовое общество, переменив свою природу.

Заводы, заводы, заводы. Энергию лесов, энергию болот, энергию скованных Беломорстроем водопадов превратить в заводскую энергию!

Карелия должна иметь свой флот.

Этот флот Карельской социалистической республики советов вырастет на Беломорском канале.

Вот приблизительно о чем беседуют трое из Политбюро на палубе «Анохина».

Они ходят по палубе, курят, шутят, беседуют. К ним подходит Ягода.

Тут рождается идея Беломорско-балтийского комбината.

А позже, когда маленький «Анохин» подходит к Белому морю, к рейду порта Сороки, наркомвоенмор Ворошилов будет принимать парад судов. Суда эти неожиданно вынырнули из расщелины канала на рейд. И долго будут смотреть с удивлением стоящие на рейде иностранные корабли на эту советскую флотилию, долго говорить между собой о смелости большевиков, о том, что на кой чорт им теперь огибать Скандинавию, чтобы попасть из Балтики в Беломорье, и о том, что в мире происходит что-то неладное…

Это «неладное» продолжается и растет. То оно выскочит тем, то иным, а то и Беломорско-балтийским комбинатом, который совсем переделает отсталую некогда страну в страну передовую, в страну бесклассового общества, довершив до конца национальное развитие Карелии.

И вот уже на сессии ЦИКа СССР в докладе о народнохозяйственном плане на 1934 год тов. Межлаук говорит: «В 1934 году вступают в стройку несколько таких гигантов, которых мы не знали ни в одном плане предшествующих лет. Беломорско-балтийский канал сейчас превращается в комбинат, на строительство которого затрачивается в первом году 96 миллионов рублей, т. е. сумма, почти равная стоимости всего канала».

Беломорско-балтийский комбинат

В шестнадцатом веке два англичанина – кондотьеры – проплыли с новгородскими ушкуйниками из Финского залива в Белое море через Ладогу, Онего-озеро, переволоками в Выг-озеро и в Сороку.

Англичане видели необозримые строевые леса, варили на ужин аршинных форелей и сладкую семгу – рыба в лесных озерах и речках была в дивном изобилии, – ценной пушниной, выменянной на клинки и дешевые ткани, нагрузили доверху ладьи. В Белом море дивились стадам морского зверя и караванам птиц. Это был девственный пустынный край, не менее, пожалуй, богатый, чем Индия или Америка.

Взбудораженной фантазии английских кондотьеров представился необыкновенный план: что, если прорыть переволоки и очистить русла Выга и Повенчанки, – торговые суда станут свободно черпать неизмеримые сокровища в глубине этого края. Замысел был в стиле завоевания царства Монтезумы и не лишен здравого купеческого смысла.

Прошли столетия. Петр Первый, идя из Архангельска завоевывать невские берега, проплыл тем же путем. В плане государственных работ им был намечен канал из Сороки в Онежское озеро. Дворянская контрреволюция восемнадцатого века сочла более выгодным вместо осуществления петровских замыслов без затрат непосредственно выколачивать зерно из мужицких душ. В девятнадцатом веке архангельские губернаторы, заинтересованные в оживлении края, подавали докладные записки о пользе прорытия того же канала. «Навек во всем мире будет прославлено имя того, кто построит это величайшее сооружение», – говорится в одной из книг. Царское правительство предпочитало обходиться без вечного прославления. Россия была отдана на легкий грабеж иностранцам, великим князьям и дворцовому кругу, всевозможным расторопным проходимцам. Российский империализм с картонными башнями на дредноутах, с неизмеримой тупостью надутого великодержавия – залитый кровью рабочих и безоружных «инородцев», – шагал по линии наименьшего сопротивления в пропасть, куда история и плюнула вслед.

Товарищ Рапопорт развертывает на полу огромную карту севера с красной чертой – трассой Беломорско-балтийского канала. Все то, что некогда – у костра, где-нибудь на берегу Выга, под крики гусиных клинов – померещилось кондотьерам. Это издревле задуманный и только социализмом по-новому и куда шире выполненный путь из полярных вод в Балтику. Но на этом и оканчивается сходство.

Дальше начинается то, что не мерещилось кондотьерам.

Иностранцы, осматривая наши новые заводы, гидротехнические сооружения, сельскохозяйственные гиганты, недоумевают – будем надеяться, скоро поймут и перестанут недоумевать: каким секретом владеют большевики, чтобы варварскую и вконец разрушенную страну за шестнадцать лет превратить в мощную мировую державу, разворачивающую на глазах у мирового кризиса неограниченные, почти не охватимые фантазией материальные возможности.

Изумляясь этому, забывают, что то, что неразрешимо или невозможно там, в том мире, социализмом превращается в новый рычаг строительства. Так борьба с кулачеством за высшие коллективистические формы сельского хозяйства, борьба не менее подчас упорная и страшная, чем, быть может, гражданская воина 1918–1921 годов, борьба, где противник, бросив обрез, взялся за более губительное оружие – умерщвление скота, незасев, саботаж, призвал на помощь голод, – борьба эта привела к одному из последствий – к постройке в шестьсот дней Беломорско-балтийского канала и к дальнейшим возможностям, о которых, ползая по карте, и рассказывает Рапопорт.

Карельская сосна, растущая на каменистых холмах, на скупом слое грунта, обладает драгоценными качествами: тонкослойна, пряма, высока, лишена сучьев. До революции лесными богатствами Карелии владели четыре лесопромышленных фамилии – братья Беляевы, братья Хозяевы и др. Леса эксплоатировали хищнически, из населения выжимали пот колониальными приемами. Край оставался нищим, малолюдным и диким. Эмигрировав в Финляндию, Беляевы, Хозяевы и другие организовали из-за рубежа систему шпионажа и вредительства по всей Карелии. Только теперь, когда артерия канала прорезала край, удалось обнаружить и разорвать густую сеть интервенционистских замыслов.

При правильном лесном хозяйстве Карелия должна давать ежегодно четырнадцать миллионов кубических метров сплошной древесины (фест-метров). До сих пор недовырубка доходила до пятидесяти процентов, целые массивы драгоценной сосны старились и гнили на корню. Лес – основное богатство этого края, раскинутого среди каменистых болот, затем – строительный камень, рыба и минералы.

Тов. Сталин на канале

Беломорско-балтийский канал – это начало стройной системы социалистического освоения края. Система оформилась в комбинат, куда включены все формы производства – от добычи редких металлов до сельского хозяйства. Большевики развертывают строительство на площади, превосходящей по размеру центральную Европу, в срок от двух до трех лет. В краю «непуганых птиц», издревле напуганных лесных мужиков, на родине Калевалы, возникнут города, заводы, селения, в глубине лесов лягут шоссейные дороги, зашумят хлеба и кормовые травы на осушенных болотах, коричнево-ледяные воды рек устремятся в улитки турбин, суровая ночь полярного круга озарится огнями. Дома культуры, театры, клубы станут на месте зимовищ, где еще вчера человек спал на еловых сучьях у погасающего костра и Хозяин (или Он, как его здесь зовут, – медведь) проходил осторожно нюхать человечий дымный запах.

Так должно быть через три года.

Все это может показаться мечтой из утопического романа. На кон чорт, в самом деле, его степенству Беляеву понадобился бы драматический театр на полторы тысячи душ на высоком берегу Выга, в Надвоицах, дочерна прокопченной рыбачьей деревне, где нынешним летом разбивается площадь для пятидесятитысячного города! Его степенство подумает в Гельсингфорсе за газетой: «Что они – очумели? В Европе города травой порастают, а они…» (и бросит газету, конечно).

Все грандиозные задачи комбината (от первого удара топора до электрического зарева над новым городом) вытекают из сложного арифметического расчета социализма.

Если сплавлять лес в бревнах и необработанный камень, – канал провезет в навигацию, скажем, пять миллионов кубометров. Считая по пятнадцати рублей за кубометр, получим 75 миллионов рублей. Если дерево превратить в полуфабрикат и фабрикат, а камень обработать, те же пять миллионов кубометров дадут цифру в 75 миллионов, увеличенную во столько раз, во сколько тонна фабриката дороже тонны сырья.

Это – основная предпосылка. Далее начинает разворачиваться – без мистики и фантастики – стройно-логическая система всего комбината.

Начало – пути сообщения. Глубина водной трассы из Белого в Балтийское море должна быть увеличена для прохода глубоко сидящих судов. (Та же задача поставлена перед великим водным путем – Мариинская система: Волга – Черное море – Каспийское море и Печора – Волга.)

На. северном конце канала, в Сороке, строится океанский порт. Об его огромные молы разобьется ярость северных бурь, и суда, из-за мелководья пляшущие сейчас на открытом рейде, подойдут к стенке. Морской канал порта уже прорыт.

На южном конце, на Свири, в труднопроходимом месте – ниже порогов – строится гидростанция Свирь 2. Ее плотина дает руслу реки нужную глубину (энергия – двести тысяч киловатт – отдается Ленинграду). Наконец углубляется вся трасса Беломорско-балтийского канала, и параллельно имеющимся шлюзам строится вторая глубоководная нитка океанских шлюзов.

Взгляните на карту Кольского полуострова: из Мурманска в Белое море для кораблей – длинный и тяжелый путь через бурное Баренцово море. Из Мурманска до Кандалакши (село, в будущем – порт на крайней западной губе Белого моря) – девять часов езды по железной дороге, построенной во времена империалистической войны, должно быть спьяну: железнодорожное полотно виляет и крутится там, где сам бог ему велел итти прямо. Почти на середине пути залегают мировые сокровища хибинских, ловозерских и монча тундр: апатиты, нефелины, железо, медь, молибден, редчайшие металлы. В основном это фосфорные и щелочные удобрения и миллиард тонн алюминия.

Из Мурманска – через двухсоткилометровое озеро Имандру – на Кандалакшу будет строиться канал, родной брат Беломорско-балтийскому: канал «ББ» – Баренцово – Белое море.

Углублением трассы Беломорско-балтийского и прорытием Баренцово-беломорского канала решается транспортная проблема. Электрифицируется Мурманская железная дорога, в первую очередь на безлесном участке за полярным кругом. Для этого строится гидростанция на реке Туломе и вторая, подсобная – на Выгозере. Для питания южной части дороги строятся пять гидростанций (из девяти запроектированных) на плотинах Беломорско-балтийского канала, где по водосливам с десятиметровой высоты ревут воды Выга и Выгозера.

Нужен флот для обоих каналов – буксиры и баржи. Для постройки пароходов реконструируются петрозаводские верфи и металлургические заводы. Для постройки баржей строятся верфи в Сороке и Сегеже. Задача комбината: все – свое, ничего завозного. На восточном заливе Онежского озера, на Пудож-горе, где залежи магнитного железняка, содержащего редкие металлы ванадий и титан, ставится выплавка чугуна. Домны будут работать на древесном угле, заготовляемом из лесных отходов – местные доломиты пойдут как флюс при выплавке.

Чугун на древесном угле дает высококачественную сталь.

Ведущее комбината – лес. Высококачественная сосна идет на доски и брусья, опилки – на химические заводы, низкокачественный лес – на бумажные фабрики, горбыль и брусок – на местные нужды. Работающий в Сороке четырнадцатирамный лесопильный завод не в состоянии обслужить всего сырья, кроме того неразумно сплавлять лес через весь канал в Сороку, чтобы отходы его тащить обратно на юг. Сорокские лесопильные заводы переносятся на трассу канала и располагаются около гидростанции. Таким образом часть обработанного леса пойдет для экспорта, часть – на расположенные вблизи бумажные фабрики, часть – на химические заводы.

Близ плотин больших водоемов расположатся фабрики целлюлозы и бумаги. Близ лесопильных заводов – химические заводы, где из древесных опилок готовятся патока, сахар, спирт (из тонны сухих опилок – сто восемьдесят литров спирта). Спрессовывая в горячем пару опилочную массу, получают плитки, прекрасно заменяющие паркет.

Из пней, которые прежде оставались гнить на вырубках, получают канифоль, скипидар, уксус, смолу. Из опавшей хвои прессуют брикеты для печей, для моторов на твердом горючем.

Ни одной щепы не должно пропасть даром – такова установка. Карельский лес наполнит бунтами досок палубы кораблей, рассыплется снежным сахаром, покатится автомобильными шинами искусственного каучука, зашлепает галошами, с тихим гулом помчится по валам ротационных машин, польется коричневой патокой в коровьи кормушки, пролезет тысячами чудесных превращений в нашу хозяйственную жизнь и в наш обиход. И даже его степенство Беляев, может быть, поперхнется в ресторане (рюмочкой водки), когда буфетчик сообщит, что напиток из бывшей его карельской сосенки.

Еще горше станет его степенству экспортная русская горькая, когда он узнает, кто на каких заводах выгнал этот неслыханной крепости спирт из карельских сосен. Последняя надежда купцов и помещиков, гвардия контрреволюции – кулаки и кулацкие дети будут участвовать в строительстве этих заводов, будут биться за них. Не так биться, как мечталось в дымных кабаках гельсингфорсской эмиграции, не за власть купца и помещика, не против Советов, а за право получить от Советов, получить от рабочего класса прощение своему вражьему кулацкому прошлому, за право стать тружеником социалистической страны…

Что же? Значит, кулаки врастут в социализм? Нет, не врастут. Не самотеком пошла волна из Выгозера к Белому морю. Нужно было аммоналом рвать скалы, нужно было жестокими плотинами подпирать непокорную стихию воды, чтобы она потекла по социалистическому плану.

Не на самом Беломорском канале родилась возможность превращения кулака в труженика социалистического общества, превращение вредителя в ответственного советского работника. Эти неслыханные возможности родились в жестоких классовых боях. Эти возможности родились, когда в переполненном зале Коммунистической академии, на конференции аграрников-марксистов, впервые прозвучали неслыханной силы слова о ликвидации кулачества как класса. Эти возможности родились, когда плотины коллективизации навсегда закрыли путь эксплоататорской стихии прошлого.

Беломорский канал окончен. Строительство продолжается. Идет подготовка Беломорского комбината.

Дальше развертывается логическая тема комбината. Десятки тысяч лесных рабочих врубаются в массивы лесов, преимущественно раскинутых на запад от канала. В чащобах ставятся поселки. Земли, очищенные от леса и пней, прорезываются ирригационными канавами, осушаются. Размолотый нефелин из хибиногорских тундр превращает торфяной грунт в тучную почву для засева злаков (ячменя, овса, пшеницы, кормовых трав). На станции Хибины сегодня ведутся успешные работы над картофелем: скрещиваются скороспелые сорта с морозоустойчивыми, вывезенными с высот Кордильер из Южной Америки. Ботва некоторых сортов уже выдерживает сентябрьские утренники в 2–3 градуса. Картофелем и овощами (капуста, репа, морковь, кольраби освоены за полярным кругом) будут засеваться поселковые огороды, удобренные компостом из навоза лошадей, работающих на лесозаготовках.

Какая мирная техническая тема! Но эта тема снова переплетается с темой жестокой классовой борьбы. Замолкли взрывы аммонала на Беломорском канале, разъехались досрочно освобожденные каэры, бандиты, кулаки и подкулачники. Но темными, осенними ночами по колхозной стране то тут то там вспыхивают выстрелы кулацких обрезов. То тут то там над ночной степью полыхает зарево поджога. Бывшие вредители, бывшие контрреволюционеры, охваченные могучей дисциплиной Советской страны, построили величайший в мире канал и перестроили себя. Но в стране еще живо охвостье кулачья и вредителей. Оно напрягает последние силы и вновь и вновь вредит и разрушает, разворовывает колхозный урожай, калечит колхозных лошадей, посылает на кражу, на поджог своих детей. Не останавливается ни перед чем. Бои продолжаются, и ярость масс выбрасывает из колхозной страны последние отряды врага. И снова сталкиваются на Беломорском канале культура социализма и дичь темного средневековья.

Уже строятся поселки. Поезда везут в Медвежью гору засельников будущей индустриальной Карелии – в одиночку и с семьями. Кто эти люди? Здесь тема комбината соприкасается с еще дымящейся гранью столкновения революции и контрреволюции, остатков дикой столыпинской России с социализмом. Вновь из дымной пропасти истории выплывает всклокоченная борода, та, которую некогда с бешенством стригли Петровы ножницы. При Петре проповедывали о пришествии царства антихристова. Прошлым летом в лагере близ семнадцатого шлюза шестьдесят человек «незнаевцев», отвечающих на все – «бог знает», лежали три месяца на нарах и не желали работать, потому что: «Канал строите для чорта, на Медвежьей горе сидит чорт большой, мы на чорта не работаем».

В Медвежьей горе выгружаются с имуществом, с семьями, с коровами и курами спецпереселенцы – разгромленная кулацкая армия. Отсюда их направляют на линию канала в пустующие лагеря строительных рабочих. Их снабжают питанием, инструментами, одеждой, лошадьми, машинами, строительными материалами. Одиночкам по их желанию выписывают семьи. Из лагерей они направляются в глубь лесных массивов, чтобы на выбранных площадях строить поселки для оседлой жизни. Комбинат дает им в форме кредита все нужное, чтобы обзавестись полным хозяйством, – к их услугам и техника и наука. Зимой переселенцы валят и возят лес. С весны – постройка жилищ и очистка участков под поля и огороды.

Через несколько лет (сроки сокращаются ударничеством) переселенцы становятся правоспособными гражданами Союза.

Хочешь – поезжай обратно. В задачу комбината входит такое устройство жизненных условий, чтобы поселенец сам не захотел вертаться. По-видимому, так и случится. Пример этому уже есть. В необжитых районах Сибири переселенческие поселки, организовавшиеся в образцовые колхозы, дали нынешним летом первый урожай зерна, с десятины собирали по 200 пудов. Вначале было так. Кулакам сказали: «Вы дрались против Советов. Вот вам порядок по вашему вкусу. Хотите – молитесь на него. Живите, как вам нравится». «Порядком» поставлен был толковый агент ОГПУ. Он наладил техническую помощь и вел исподволь умелую пропаганду. Сперва он сумел перетянуть на свою сторону молодежь. Потом и старики – матерые кулаки – поняли: тужи, не тужи, крути, не крути – к старому не заворотишь. Хоть и освободят, а в кулаках ходить больше не приходится: батраков не осталось. Понемногу стали к новой жизни приглядываться, стали к коменданту ходить за советами, за нуждами, только что не просили крестить детей. Кончилось тем, что бородачи в новых условиях, похоронив безнадежно все прошлое, сочли за пользу сбиться в колхозы и теперь, когда многим вышли сроки, говорят: «Куда уезжать с таких добрых мест».

Отцы-переселенцы сядут на землю; кроме лесных заготовок у них заработки в рудном деле, по обработке камня, гранитов, диабазов и рыбные промыслы. В Карелии – двадцать семь тысяч озер, как садки, набитых рыбой. К ним не было даже дорог. В этих девственных озерах комбинат развертывает рыбное хозяйство.

Дети переселенцев пойдут на заводы и фабрики, в города – в школы и техникумы. В первую очередь строятся два города с пятидесятитысячным населением в Медвежьей горе и на месте деревни Надвоицы.

Так большевистская диалектика собирается эксплоатировать бывшие лесные вотчины Беляевых и Хозяевых. Так на трассе Беломорско-балтийского канала разворачивается стройный план социалистического строительства целой страны.

Глава четырнадцатая

Товарищи

Л. М. Каганович

МОЛНИЯ

ПП ОГПУ ЛВО МЕДВЕДЮ. ЗАПОРОЖЦУ. ПЕРЕЛЬМУТЕРУ

Вследствие небольшой пропускной способности Мурманки, необходимости разгрузки из лагеря освобожденных, связи окончанием стройки максимально короткий срок прошу обеспечить Мурманке: первое – прицепку станциях Сосновец, Тунгуда, Надвоицы, Шавань, четырнадцатом разъезде, Медгора всем без исключения наличным пассажирским скорым поездам максимальное количество вагонов; второе – ежедневно пустить дополнительные пассажирские составы маршруту Кемь – Ленинград, обеспечив их полностью броней Белбалтлага указанных местах посадки; третье – дать указания линии наших транспортных органов об обязательном наблюдении, всемерном содействии внеочередной посадке. Свободные места наличных поездов предоставлять одиночно следующим освобожденным ударникам Беломорстроя; четвертое – линии администрации Мурманке обеспечить людей станциях следования кипятком, медпомощью.

Нач. ГУЛАГа ОГПУ

БЕРМАН

«К моменту окончания строительства на канале освобождены от дальнейшего отбывания мер социальной защиты 12 484 человека, как вполне исправившиеся и ставшие полезными для социалистического строительства.

Сокращены сроки отбывания мер социальной защиты в отношении 59 516 человек, осужденных на разные сроки и проявивших себя энергичными работниками на строительстве».

Это сказано в постановлении правительства СССР.

Освобождены Ковалев, Левитанус, Квасницкий. Нет больше на канале Зубрика, Ананьева, Вяземского; не видно Янковской, уезжает Юрцева, прощается Шир-Ахмедов!