Попытки «осчастливить» прекариат

Тем временем патерналисты, доминировавшие в социальной политике с 1990‑х годов, так долго и упорно думали и говорили о том, как сделать людей счастливыми, что для утилитарного сознания это стало чем‑то вроде религии, а для пущей важности это стали называть «наукой о счастье». В некоторых странах, в том числе во Франции и в Великобритании, собрана официальная статистика, показывающая уровень счастья народа.

Положим, у нас есть общество, где политики и их советчики желают сделать людей счастливыми. Утилитаристское обоснование для побуждения людей к труду стало еще более изощренным. Кальвин «освятил» капитализм, сказав, что спасение дается тем, кто хорошо трудится. А в нашем обществе – и это беспрецедентно! – политики и комментаторы пытаются уверить нас, будто наличие рабочих мест сделает нас счастливыми.

Говоря, что рабочие места должны сделать нас счастливыми и что труд определяет человека и приносит ему удовлетворение, мы создаем источник напряженности, потому что работа, которую большинству из нас приходится выполнять, не соответствует этим ожиданиям. Прекариат страдает от стресса. Мы должны быть счастливы, так почему же мы несчастны? По здравом размышлении ответ таков: рабочие места нужны не для того, чтобы сделать нас счастливыми, следовательно, мы должны рассматривать их как средство для получения дохода. А счастье главным образом приносит нам работа, досуг и игра, которыми мы заняты до и после подневольного труда, а также гарантия заработка, которую дает нам трудовая занятость, – оно, счастье, не зависит от занятости как таковой.

Если сделать это исходным условием для социальной политики, мы сможем добиться баланса в использовании своего времени. Интуитивно многие в прекариате это понимают. Они не могут перейти к стабильному образу жизни, которым были бы довольны, потому что социальная и экономическая политика не дают основных гарантий и ощущения контроля над временем, а ведь все это имеет большое значение.

Гедонистское счастье, основанное на трудовой занятости и игре, опасно. Бесконечная игра может надоесть. Удовольствие преходяще и имеет предел. Оно кончается, когда мы понимаем, что нам достаточно. Поскольку удовольствие от игры эфемерно, люди, зависящие от него, терпят поражение. Гедонизм обречен на провал – это бег по замкнутому кругу. Гедонисты боятся скуки. Великий философ Бертран Расселл понимал необходимость скуки и лучше всех сказал о ней в своем замечательном эссе In Praise of Idleness («В защиту праздности»). Гедонистическое счастье в игре и «удовольствии» в конце концов вызывает привыкание, человек уже не признает ничего, кроме удовольствия, на что указывал биолог‑бихевиорист Пол Мартин в своей книге «Секс, наркотики и шоколад. Наука об удовольствии» (Paul Martin. Sex, Drugs and Chocolate: The Science of Pleasure, 2009).

Удовлетворение наступает тогда, когда человек доволен жизнью в целом, а также взаимоотношениями с другими людьми. Однако делать из счастья кумир – не лучший рецепт для цивилизованного общества. Прекариату следует остерегаться современного эквивалента существования по принципу «хлеба и зрелищ», которое государство навязывает ему посредством псевдонауки и «подталкивания».

Государство терапии

Думая о том, как сделать людей счастливыми, либеральный патернализм и лежащий в его основе утилитаризм провозгласили культ терапии, отражающий то, что происходило в период бурного роста незащищенности масс в конце девятнадцатого века (Standing, 2009: 235–238). Главным инструментом в сегодняшнем эквиваленте этого культа стала конгитивно‑поведенческая психотерапия (cognitive behavioural therapy, сокращенно CBT), которая впервые начала применяться в США и вскоре получила всемирное распространение с неприличной коммерческой скоростью.

В Великобритании после кризиса 2008 года, вместо того чтобы разбираться со структурными причинами стресса и депрессии, правительство мобилизовало CBT для лечения последствий. Оно уверяло, что миллионы людей страдают от повышенной тревожности или депрессии, как будто это одно и то же. Ожидалось, что специалисты по когнитивно‑поведенческой терапии научат людей, как жить, как реагировать на те или иные события и как изменить свое поведение. Правительство приняло программу улучшения доступа к психологической терапии (Improving Access to Psychological Therapies), чтобы каждый мог получить у врача направление в Государственную службу здравоохранения на курс CBT. В дополнение к этому запущена программа «разговорной терапии»: в центрах занятости появились координаторы, определяющие психическое здоровье людей. Считается, что CBT будет способствовать занятости, поскольку центры занятости направляют безработных в лечебные учреждения, которые есть по всей стране. А о том, что нужно прежде посоветоваться с врачом, как‑то «забыли». Стоит ли думать о диагнозе, когда лекарство найдено?

Правительство выделяет определенную сумму на финансирование первичного лечения из восьми сеансов, планируя, что за пять лет каждый сможет получить такую психологическую помощь. Как восемь сеансов CBT «заставят Британию работать», неясно. Вместо того чтобы искать причину психологических проблем, пытаются убедить жертв экономического регулирования, что им нужно лечиться.

Для прекариата, образ жизни которого отличается нестабильностью, работа у которого то есть, то нет, совершенно естественно беспокоиться о хлебе насущном, о крыше над головой в ближайшие месяцы. И неужели из‑за этого вполне обоснованного беспокойства нужно посылать людей на дорогостоящую психотерапию? От этого беспокойство может перерасти в депрессию, что гораздо хуже. Но можно легко проверить, правильный ли выбор сделали либеральные патерналисты. Дайте безработным возможность выбирать: восемь сеансов CBT или их денежный эквивалент? У кого‑то есть сомнения, что они предпочтут? Но проблема в том, что «архитектура выбора» задумана не для того.

Лейбористское правительство рассматривает вопрос о том, не нужно ли некоторых нетрудоспособных людей, претендующих на «пособие для поддержки занятости», сначала направлять на CBT. Как выразился один чиновник, эти «два месяца уберегут человека от длительной нетрудоспособности». Но кто будет определять нуждающихся в CBT? Скорее всего, власти, которые могут поставить условие: если человек не прошел курс CBT, он теряет право на пособие. И будет ли предметом врачебной тайны такое принудительное лечение? Или же о том, что они из‑за «нездоровья» посещали такие сеансы, будут сообщать потенциальным работодателям?

Нет ничего плохого в терапии как таковой. Настораживает то, что для государства она становится неотъемлемой частью социальной политики. Такова особенность государства‑паноптикона, которому нужны «послушные мозги», без инакомыслия, заключающегося в том, что от неквалифицированной, низкостатусной, нестабильной работы, все чаще предлагаемой прекариату, нужно и должно отказываться. И только если людям позволено будет отказываться, создателям таких рабочих мест придется усовершенствовать их или вовсе без них обойтись, потому что они недостойны настоящего человека.