Жизнеописание иеросхимонаха михаила, великого старца валаамского и псково-печерского детство и годы юности. поиски воли божией
В хранящейся в архиве Псково-Печерской обители краткой «Автобиографии» иеросхимонаха Михаила всего несколько слов о его происхождении: «Родился в 1877 году в городе Двинске в Латвии. Родители: отец — Иван Иванович, мать — Магдалина. Отец был православный, мать — католического вероисповедания. Я же сразу был крещен и всю жизнь сохранял верность святому Православию».
Судя по фамилии — Питкевич, старец Михаил был родом, скорее всего, из белорусской семьи, проживавшей в маленьком городке (ныне его название — Даугавпилс) на берегу реки Западной Двины, или Даугавы, в юго-западной части Латвии — Латгалии, где население всегда было весьма смешанным не только в этническом отношении (тут жили и латыши-латгальцы, и поляки, и русские, и белорусы), но и в вероисповедном. Тогда, во второй половине XIX века, здесь соседствовали лютеране, католики, православные и немалое число старообрядцев самых разных староверческих согласий.
Более подробные сведения о времени, месте рождения и детских годах будущего старца сообщает нам в своих записках монахиня Мария (Стахович), которая, начиная их, пишет:
«Отец Михаил родился 24 июля 1877 года в городе Двинске в Латгалии, где он провел свое детство. При крещении его назвали Михаилом; ему едва исполнилось полтора года, когда умерла его мать (Магдалина), а шести лет лишился и отца (Иоанна).
У отца был трактир. Дела шли хорошо, и семья жила зажиточно, но потом пошло все хуже и хуже, долги за долгами, и ко времени смерти отца они совсем обеднели.
Семья состояла из трех сестер и двух братьев. Старший брат был в то время уже взрослым и занимался рыболовством: нужна была хозяйка в доме, и он женился. Сначала она хорошо обходилась с младшими: "Бывало, посадит нас, маленьких, в лоханку мыть, а мы там плещемся”, — вспоминал отец Михаил.
Но когда у нее появились свои дети, жизнь сироток резко переменилась; они ей мешали и чего только не натерпелись. Не раз она убить хотела младшего, Михаила. "Вся-то моя жизнь, с малых лет — одно чудо: сколько раз я умирал, но Господь сохранил. Да не стоит и вспоминать эти детские годы", — прибавил батюшка».
И, судя по этим скупым словам старца о нелегком его детстве, он, верно, уже тогда постепенно — через многие житейские скорби — приходил к сердечному опытному познанию того, что единственным его защитником среди всех этих бед является Сам Господь, Истинный Отец наш Небесный, ради Которого и Которым все мы единственно же и живем и движемся и существуем... будучи родом Божиим (Деян 17,28-29].
Как продолжает монахиня Мария: «Об отроческих годах отца Михаила известно немного; он никогда о них не рассказывал; видимо, жизнь его тогда была — тяжелая сиротская доля.
Когда именно Господь внушил ему избрать иноческий путь, он не упоминал. Вероятно, уже в юные годы принял решение покинуть мир.
Тогда жил Михаил у сестры в Петербурге. Муж сестры был печником и работал на Старолитейном заводе, куда хотел устроить и Михаила. Вопрос был уже решен. Но он думал о другом; душа искала иной жизни. Ходил он из храма в храм, отстаивал долгие службы, искал только духовного. Тогда и задумал уйти совсем в монастырь.
Видя такое его настроение, родные всячески его отговаривали. Уговаривали поступить на работу, строить благополучную материальную жизнь, говоря: "Дом построим вместе, внутри деревянный — снаружи каменный, теплый, хороший будет”.
Была весна, подходила Пасха. В эти дни всегда останавливали завод, а после праздника Михаил должен был поступить туда на работу. Случилось так, что, останавливая машину, механик подошел к ней слишком близко; в машину попал край его куртки: затянуло его, и от человека не осталось ничего. Об этом случае много было разных разговоров. Постоянная близость смерти, неверность жизни произвели на юношу сильное впечатление. Случай этот дал решительный толчок. Был третий день Святой Пасхи; тихонько, никому ничего не говоря, взял он котомку на плечи и ушел из дому. В котомке было Святое Евангелие, с которым он никогда не расставался, да две смены белья.
Когда родные обнаружили отсутствие Михаила, зять очень рассердился и забушевал: "Искать его с полицией, силой вернуть домой! Восемнадцатилетний проявляет такое своеволие!” Но сестры, поговорив между собою и подумав, решили обратиться за советом к блаженной Матреше-босоножке, которая была известна своей прозорливостью. Жила она на Стеклянном заводе. Теперь могила этой блаженной на Смоленском кладбище в Петербурге, недалеко от могилы-часовни Ксении Блаженной.
Блаженная, выслушав сестер, помолилась и сказала: "Оставьте его идти своим путем, не мешайте ему”. И много еще сказала она им о судьбе Михаила, но строго велела им умолчать о том и не говорить брату. "Так сказывали сестры уже потом, и что говорила блаженная, осталось мне неведомо; только с этого времени мне уже не препятствовали в моем намерении”, — вспоминал старец».
И вот, уповая лишь на Промысл Божий о себе и всей душой стремясь обрести то благословенное место на земле, ту святую иноческую обитель, где он смог бы остаться навсегда, отправился будущий славный подвижник в благодатное странничество по многочисленным монастырям православной России.
«Питаясь, чем Бог послал, ночуя то в лесу под открытым небом, то у добрых людей, оставив всякую житейскую заботу, шел восемнадцатилетний Михаил- странник с молитвой на устах по бескрайним просторам Руси, — продолжает свой рассказ об этом — со слов отца Михаила — монахиня Мария. — Много где побывал, в разных святых обителях от Петербурга до Почаева. "Искал я все воли Божией о себе", — вспоминал старец.
Проведя детство в Двинске, где было много католиков, видя постоянно утеснения и насмешки, чинимые ксендзами над православными, "желательно мне было видеть свою православную родину”, — говорил батюшка.
Приходя в каждую новую обитель, Михаил вслушивался в беседы богомольцев и странников и от них узнавал, кто и где известен своей высокой духовной жизнью или прозорливостью. Тогда он уже наметил себе три монастыря: Глинскую пустынь, Святогорский монастырь в Харьковской губернии и Пещеры Василия Рязанского, что на высокой горе. О Валааме он совсем не думал — как о слишком дальнем монастыре. Как-то, странствуя около Смоленска (не запомнил он, по молодости лет, названия этого места), узнал он от богомольцев об одном священнике высокой жизни и прозорливом. Верно, это была какая-то женская обитель, потому что этот священник был из белого духовенства. Захотелось к нему, и провела Михаила одна монахиня к праведному батюшке.
Батюшка сначала помолился, потом стал с ним говорить. Не мог всего запомнить юный Михаил "по неопытности и по молодости”. Говорил батюшка много
и особенно об умной молитве Иисусовой, но из всего сказанного [Михаил] твердо запомнил следующее: "Стой за чистоту Православия; много потерпеть тебе придется, но крепко стой, хоть до смерти!”
Много говорил о том, какое наступит время, что оказалось пророчеством. Но что именно — об этом умолчал отец Михаил и, глубоко задумавшись, сказал: "Не сбылось, но еще не кончилось; но об этом нельзя говорить..."
"Однажды, идя по пути в Почаев (а между Киевом и Почаевом пятьсот верст) по степному простору, где на версты четко видна вся даль, — глянул и вижу: предо мной появился старец. Не заметил я, откуда он пришел. Поклонился я ему и говорю: ищу воли Божией о себе, хочу идти в монастырь, да не знаю, в какой из трех. Сказал ему и про Глинскую, и Рязанскую [пустыни], и про Святые Горы. Выслушал старец, подумал. Нет, говорит, иди на север, там Валаамская обитель, туда и иди... Я возразил: как я туда пойду, я никого там не знаю, это
уже [почти] за пределами России, а мне желательно бы на своей православной родине быть. Не бойся, иди, говорит, там игумен хороший, все будет хорошо..."
Задумался Михаил над словами старца, посмотрел — нет старца, бесследно скрылся старец!
Кто был этот старец, так Михаил и не узнал, и его больше не видел, но слова его принял — как Божию волю о себе.
...Проходя глухими лесами, полями, останавливаясь на перепутье, подвергался не раз юный Михаил смертельной опасности, но Господь хранил невредимым Своего избранника.
Однажды в дремучем лесу нагнали его два разбойника, один из них был огромного роста. Схватил он Михаила, за рубаху на груди тряс — кричит, грозит убить: "Ты у меня на базаре деньги украл!” Напрасно Михаил уверял, что не был на базаре и не видел этого человека никогда, — тот продолжал грозить и требовать деньги. Осмотрев его котомку, ничего тот не нашел, кроме Святого Евангелия да бельишка. "Иду по святым местам”, — объяснил Михаил. Но разбойник не мог успокоиться и только после вмешательства своего товарища выпустил Михаила.
"Ну, ты убьешь его — что проку, все равно денег у него нет”, — говорил товарищ. С трудом свирепый разбойник оставил юного странника...»
Эта опасная встреча не могла не оставить в нем неприятных воспоминаний, и потому еще «и годы спустя отец Михаил считал необходимым предостерегать молодых людей от странствий по святым местам без спутников из-за опасности для юного паломника путешествовать в одиночестве».
Однако в продолжение всех странствований будущий инок так и не определился с выбором для себя какой-либо обители, и, не имея пока никаких указаний на то воли Божией, он вернулся, по-видимому, в родные края.
Ему нужно было зарабатывать себе на хлеб и потому наниматься на разные временные работы, что порой приносило ему новые прискорбные испытания и даже нападения темных сил...
Как передает, например, рассказ отца Михаила о том тяжком времени монахиня Мария, он как-то раз взялся «быть пастухом в одном имении, пася овец и коров. Стала к овцам приставать злая собачонка. Гнал он ее прочь, но она не унималась. Тогда решил как-нибудь приручить ее, пустить в стадо, но она кинулась на овцу и давай ее трепать. Как из-под земли вырос перед Михаилом хозяин, схватил его — как тот разбойник в лесу. Трясет, глаза злые-злые, молчит. Молчит и Михаил. Смотрят один другому в глаза, и вдруг — "вижу лицо его совсем черное, страшное — понял я, кто это был". Отпустил меня и говорит: "Счастье твое, что сегодня воскресенье и сейчас идет Литургия, а то не так бы я с тобой расправился”. "Вот как, — прибавил старец, — Литургия... потому он и не смог ничего мне сделать... нет ничего в мире выше и сильнее Божественной Литургии”.
Было много и других случаев, когда Господь явно спасал Михаила...»