И. Схождение благодати в Великую Субботу как Чудо

Благодатность Святогробского огня Великой Субботы засвидетельствовал сам Блаженнейший Феофил III, причем более сильного свидетельства и представить себе невозможно. Иерусалимский Патриарх в том самом интервью сравнил «мистерион» Благодатного огня с Евхаристией - а что может быть сильнее? У многих, несомненно, даже возникнет вопрос - правомочно ли вообще что-либо сравнивать с таинством Тела и Крови Христовых? В известном докладе Н.Д. Успенского также однозначно признается благодатность Святогробского огня Великой Субботы. Никак ее не отрицал и о. А. Кураев. Т.о. выясняется, что, никто (ни Успенский, ни Кураев, ни Блаженнейший Феофил III) не отрицал ни благодатности огня, ни божественного происхождения этой благодатности (это вообще догматика православия), отрицалось знамение непременного самовозгорания (как обязательного и самоочевидного) - т.е. превращение благодати в вещественный огонь (когда огонь появляется вместо благодати, постепенно теряя при этом благодатные свойства).

Благодатность огня Великой Субботы, как и благодатность любого церковного «мистериона», т.е. таинства, по праву может быть названа чудом, как факт Божественного присутствия во внешних формах обряда. Источник благодати при этом, как и всегда - Святой Дух, исходящий от Отца, «иже есть на небесех», поэтому совершенно справедливо говорить и о схождении благодати, о небесном источнике Благодатного огня (но не огня самого по себе). Именно так надо понимать слова о. Андрея Кураева и Блаженнейшего Феофила III.

При этом требовать от Бога обязательной явности (явленности) Его Присутствия пред всеми кощунственно с нравственной точки зрения и попросту нелепо с логической: ведь обязательная явность Божественного Присутствия для всех - свойство Второго Пришествия, признак наступления для мира Божественной Вечности (т.е. обоженных Нового Неба и Новой Земли), в которой Присутствие Божие действительно будет «дано нам в ощущениях» независимо от нас самих, и, как говорят святые отцы, для людей, не стяжавших благодать «внутри самих себя», благодатный огонь Божественной любви будет «огнем палящим». Однако это рассуждение никак не предполагает сомнений в чуде Божественного благодатного присутствия в «мистерионе» Благодатного огня - как и в любом другом священнодействии Церкви, по слову Спасителя: «что разрешите на земле, будет разрешено на небесех...». По молитве Патриарха совершается это чудо, как и по евхаристической молитве любого священника совершается чудо преложения на Евхаристии. Ведь как уже говорилось, чудо Божественного Присутствия (засвидетельствованное Церковью в ее священнодействиях), и явность этого Божественного Присутствия для телесных очей - разные вещи.

Здесь важно вспомнить и другие явления Божественного света в таинствах Церкви. Так, житие Преподобного Сергия Радонежского свидетельствует, что однажды один из его учеников сподобился наблюдать, как во время Евхаристии небесный огонь сходит в святой потир и преподобный из Чаши причащается им. Но ведь суть этого рассказа не в особом чуде, случившемся именно с Сергием! По святости Сергия стало - один раз, одному человеку! - явленным то чудо, которое происходит на каждой Евхаристии. И неявленность этого чуда не есть следствие чьей-то личной греховности, она проистекает из природы самой Церкви как залога, «начатка» Царствия Божия уже сейчас, но - еще не самого Царствия Божия.

Говоря о разнице между фактом благодати и зримым явлением благодати, нужно вспомнить и слова из «Слова на Пасху» (45-го) свт. Григория Богослова: «причастимся Пасхи, ныне пока прообразовательно, хотя и откровеннее, нежели в Ветхом Завете... А в последствии и скоро причастимся совершеннее...»[16], а также слова из Пасхального канона преп. Иоанна Дамаскина: «подавай нам истее (т.е. более истинно) Тебе причащатися в невечернем дни Царствия Твоего» (9-я песнь). Говоря о прообразовательности нашей Евхаристии, величайший учитель Церкви отнюдь не впадает в ересь, отнюдь не отрицает слов известной молитвы «Сие есть Самое Пречистое тело Твое, и сия есть Самая Честная Кровь Твоя».

Просто для византийской мысли священный образ (не любой, а именно священный, образ из христианского "мистериона", по цсл: то, что совершается "тайнообразно" или "тайно образующе"), или, что то же, литургический символ - категория отнюдь не гносеологическая, а - онтологическая. И основа этой онтологии - Новое творение, получающее свое завершение и свершение в «невечернем дни Царствия Божия». Мы же пока - в теле душевном, а не одухотворенном, простыми, не одухотворенными очами видим «преходящий (т.е. перестающий быть) образ мира сего», и в его преходящих образах доступно нам и священнодействие Церкви. Но мы верим, что «небо и Земля прейдут» (т.е. перестанут существовать), Слова же Христовы не прейдут - а ведь именно на них и основаны таинства Церкви! Можно сказать, что священный образ, литургический символ для византийской мысли - это логосы «нового творения» (и литургические символы и образы бытийны, а не познавательны, потому что для византийца бытие неотделимо от Логоса, Слово Божие и Дух Божий нераздельны).

Именно на этой «эсхатологической онтологии», «онтологии Слова, воссоздающего мир» и зиждется святоотеческое понимание всего церковного священнодействия как благодатного таинства, освящающего мир - ибо оно вносит в мир образ Христов как действенный залог Первообраза, готовя мир к его преображению, к его пере-творению («пре-творению» по цсл.), когда «будет Бог все во всем». И Царство Божие уже сегодня входит в нашу жизнь, уже сейчас закладывается зерно «нового творения». Но пока - не отменяя нас и нашего мира, пока Царство Божие входит в нашу жизнь не как Суд, неотвратимо и «в силе», т.е. силой, а как Свобода и дар Любви, т.е. как открытая возможность. (И это главное условие возможности нашего спасения, так как непосредственное явление Истины - в Божественной вечности, в Веке Будущем - отменяя всякую амбивалентность и опосредованность нашего бытия, отменяет тем самым и возможность всякой перемены, в т.ч. «перемены ума», покаяния).

Поэтому наши «ветхие» очи могут еще не видеть нового творения (т.е. творения обновленного). Поэтому слова о «прообразовательности» Причастия, которая в Царстве Божием сменится возможностью «истее причащатися» - это слова не об истинности или неистинности, т.е. «ложности» Причастия, это слова о явности или неявностисовершаемого величайшего Чуда и Таинства (ибо в Царстве Божием Истина будет явлена абсолютно, т.е. «будет все во всем»).

Т.о. различие между чудом присутствия Божия «по благодати» и внешним знаком этого присутствия (очевидным знамением) - не «особый случай», и не апологетическая «натяжка» богослова, а прямое и обязательное следствие нашей веры в воскресение, в обновление всего творения и в Жизнь Будущаго века, и нашей веры в то, что начаток этой жизни уже сегодня дается нам в благодатных таинствах Церкви. Различение самого чуда присутствия Божия «по благодати» и - его внешних проявлений с необходимостью вытекает из самого догматического учения Церкви Христовой Православной, из ее литургического учения, и из самой священнотаинственной, литургической жизни Церкви.

При этом для многих - по Воле Божией, вере их, и ради святости самого места Воскресения - чудо благодати (т.е. чудесная, божественная природа благодати) и «в этом веке» становится явной - в том числе и при раздаянии Благодатного огня. И у христианина нет никаких оснований не верить их свидетельствам о явлении им Благодати, присутствующей в огне с Гроба Господня, или о явном схождении Благодати на Святогробский огонь (явном для многих, т.е. явленном многим).

Но нельзя ставить знак равенства между свидетельством о благодатности «чина Благодатного огня» и представлениями об обязательной явности этой благодати «независимо... и в ощущениях», т.е. для всех и всякий раз (а именно так, к сожалению, многие понимают сегодня выражение «чудо Благодатного огня»). И надо помнить, что предстоятель Иерусалимской Церкви, первым касающийся благодатного огня с Гроба Господня, как человек во плоти, не может быть исключен из категории «всех».И различие между чудом схождения благодати и явностью этого чуда не может не касаться и его. А непременное ожидание самовозгорания светильников первоиерархом не будет ли требованием обязательной явности чуда во внешнем знамении?

И Патриарху, как одному из нас и представляющему в тот момент всех нас,может, нонеобязательнодолжно бытьявленочудо схождения Божественной благодати (обязательно происходящее при священнодействии).Понимание же чуда Благодатного огня как обязательного для всех внешнего знамения - результат невоцерковленного сознания, мыслящего еще дохристианскими категориями. К сожалению, оно возможно и среди бедуинского населения Палестины, наиболее рьяно относящегося к «знамению огня», и среди масс паломников, иногда стремящихся достигнуть лишь «святых мест» на карте, а не Самого Христа, как главной цели своего пути, и путь внутренний подменяющих путем внешним. Это отнюдь не редкий случай в жизни Церкви: известно, что после превращения христианства в государственную религию при Константине Великом многие новообращенные христиане в категориях языческой магии воспринимали и сами Тело и Кровь Христовы.

Поэтому, рассуждая в рамках православного богословия, мы должны делать различие между чудом схождения благодати на Святогробский огонь и - «явлением самовозгорания». И в последний раз повторимся: сказанное о природе чуда не отменяет возможности явного чуда - т.е. возможности явного схождения благодати, и лишь во власти Божией то, как в том или ином случае может проявиться это всегда бывающее чудо (в сполохах света, в языках пламени или иначе, в т.ч. и в самовозгорании). Но речь идет именно о возможности, а не обязательности внешнего проявления благодати, и о том, что не внешние эффекты являются доказательством благодатности священнодействий Церкви.