Возлюбленный мой, горы возвышенные.

6. Горы высоки, преизобильны, просторны, красивы, грациозны, цветущи и благоуханны. Такие горы есть мой Возлюбленный для меня.

Долины уединённые лесистые.

7. Долины уединённые покойны, приятны, свежи, тенисты, полны сладких вод, и во множестве своих рощ и нежного пения птиц творят чувству велию радость и забаву, даруют освежение и возлежание в своём уединении и тишине. Эти долины есть Возлюбленный мой для меня.

Острова чудные.

8. Острова чудные опоясаны морем, и там за морями, весьма отделены и отчуждены общений человеческих; итак творятся и рождаются в них вещи зело отличные от тех, что здесь, многими чудными способами и доблестями, никогда невиданными людьми, творящие великую новину и восхищение зрящему их. И так, из-за великих и восхитительных новин и понятий чудных, чуждых обычному познанию, зримому душой в Боге, зовёт их островами чудными. Потому что чудным называют кого-либо из-за двух вещей: либо за то, что он удаляется от людей, либо за то, что он превосходит и выделяется между прочими людьми в делах и трудах своих. За эти две вещи называет душа здесь Бога чудным, ибо не только есть вся чудность островов николи не виданных, но также его суды, пути и труды суть весьма чудны и новы, и восхитительны для человеков. И то не диво, что Бог чуден для человеков, которые не видят Его, ибо таков же Он для ангелов и святых душ, которые Его видят, потому что не могут закончить лицезреть Его и не заканчивают, и вплоть до последнего дня суда прозревают в Нём такие новины, касательно Его глубоких судов и трудов милосердия и справедливости, что всегда творится им новизна и всегда они ещё больше дивятся. Вот отчего не только человеки, но также ангелы могут назвать Его островами чудными. Единственно для Себя он не чуден, и тем меньше для Себя нов.

Реки звонкие.

9. Реки обладают тремя свойствами: первое то, что они набрасываются на всё, встречаемое ими, и затапливают; второе, что заполняют все понижения и пустоты, которые находят пред собой; третье, - имеют такое звучание, что устраняют и поглощают все другие звуки. И, поскольку в этом общении с Богом, о котором говорим, ощущает душа в Нём эти три свойства нежнейшим образом, молвит, что её Возлюбленный - это реки звонкие. Касательно первого свойства, ощущаемого душой, следует помнить, что таким образом видит душа себя окатываемой потоком духа Божия в этом случае, и с такой силой овладевает он ею, что мнится ей, будто пришли на неё все реки мира, чтобы накатить на неё, и ощущает все свои деятельности и переживания, в коих ранее пребывала, полузатопленными. И таковая сила не становится причиной мучений, потому что реки эти суть реки мирные, согласно даваемому Богом уразуметь через Исаию, [который] говоря об этом накате на душу: Ecce ego declinabo super eam quasi fluvium pacis, et quasi torrentem inundantem gloriam (66,12); хочет сказать: Заметь и внемли, яко Аз наклоню и наброшу на неё, то есть на душу, как [бы] реку мира, и как поток переполненный славой. Итак, этот накат божественный, который творит Бог в душе, подобно рекам звонким, всю её наполняет миром и славой. Второе свойство, кое ощущает душа, есть то, что божественная сия влага заливает низины её смирения и наполняет полости её желаний, как молвит о сём Святой Лука: Exaltavit humiles. Esurientes implevit bonis; чем хочет сказать: Восхвалю кротких и голодающих наполню благами (Лк. 1,52). Третье свойство, которое душа ощущает в тех звонких реках своего Возлюбленного, есть шум и глас духовный, который перекрывает всякий звук и голос, чей глас исключает все другие голоса, и чьё звучание превосходит все звуки мира. И чтобы разъяснить, как сие бывает, нам нужно немного задержаться на этом.

10. Сей глас или звучание звонкое тех рек, о которых молвит здесь душа, есть потоп столь изобильный, что она утопает во благах, а мощь, которой обладает сей глас, так могущественна, что душе мнится не только звучание рек, но даже мощнейшие громы. Однако глас сей есть глас духовный и не несёт прочих звуков телесных, ни боли и беспокойства их, но – величие, крепость, мощь, и радость, и славу, и подобен есть гласу и звону внутреннему безмерному, с коим посещает душу мощь и крепость. Сей глас и звон духовный соделался в духе Апостолов, во время когда Дух Свят яростным потоком, как говорится в Деяниях Апостолов, снизошёл на них; так что, ради уразумения духовного гласа, который творился внутренне, слышался им некий шум внешний, как воздух бурный, такой, что слышен был всем, бывшим в Иерусалиме (2, 2-6); каковым, как говорим, отмечен был тот, который внутри воспринимали Апостолы, и который был (как мы сказали) потопом мощи и крепости. И также когда был Господь Иисус взывающе ко Отцу в утеснении и скорби, кои восприял от врагов своих, касательно чего молвит Святой Иоанн, яко пришёл Ему глас внутренний с небес, укрепляя Его в человечестве Его, звук коего слышали вовне иудеи таким тяжким и яростным, что одни говорили, яко гром гремит, другие же говорили, яко гласил ангел с небес (12, 18-29); и было, что через глас сей слышавшие снаружи примечали и разумели крепость и мощь, кои по человечеству Христову даны были Ему изнутри. И не следует понимать сие так, будто не воспринимала душа звука гласа духовного в духе. Здесь нужно заметить, что глас духовный есть действие, кое он производит в душе, подобно тому как глас телесный запечатлевает звук свой в ухе, и интеллигенция – в духе. Что давал уразуметь Давид, когда говорил: Ecce dabit voci suae vocem virtutes ; чем хотел сказать: Глядите, яко дарует Бог гласу Своему голос доблести (67,34). Каковая доблесть есть голос внутренний; посему Давид, говорящий, яко дарует Своему гласу голос доблести, молвит: гласу внешнему, который снаружи слышен, придаёт глас доблести, слышимый внутри. Откуда следует, яко Бог есть глас бесконечный и, сообщаясь душе сказанным образом, творит эффект безмерного гласа.

11. Этот глас слышал Святой Иоанн в Апокалипсисе, и молвит, яко глас, который слышал с небес erat tamquam vocem aqurum multarum et tamquam vocem tonitrui magni; чем хочет сказать, что был глас, который слышал, как голос вод многих и как голос грома велия (14,2). И чтобы не сложилось мнение, будто этот глас, по толикому его величию, был тягостным и терпким, тут же добавляет, говоря, будто глас этот был таким нежным, что erat sicut citharoedorum citharizantium in citharis suis; чем желал сказать: То было, как если бы множество музыкантов играли на своих цитрах (ст.12). Также Иезекииль молвит, яко звук сей, как журчание вод многих был quasi sonum sublimes Dei; то есть как звучание Высочайшего Бога (1,24); то есть, что высочайше и нежнейше сообщился ему сей глас бесконечный; ибо (как мы сказали) это сам Бог сообщается, творя в душе глас. Но опоясывает каждую душу, даруя ей голос доблести «по конюшне», ограниченно, и творит душе велию радость и велелепие. И через то молвила супруга в Песнях: Sonet vox tua in auribus meis, vox enim tua dulcis; чем хотела сказать: Звучит голос твой в ушах моих, ибо сладок голос твой (2,14). Следует стих:

Шелест ветерков нежных

12. О двух вещах молвит душа в этом стихе, а именно, ветерках и шелесте. Под ветерками нежными понимаются здесь доблести и милости Возлюбленного, которые, посредуя в сказанном единении с Супругом, накатывают на душу и нежнейше сообщаются и касаются субстанции её. А шелестом сих ветерков называет тончайшую и сладчайшую интеллигенцию Бога и его доблестей, которая переливается в разумение касания, кое творят сии доблести Бога в субстанции души; о коем радуется более возвышенно, чем обо всех остальных, которые вкушает здесь душа.

13. И для лучшего уразумения сказанного следует заметить, что, как в дуновении ощущаются две вещи, кои суть касание и шелест, или звучание, так в этом общении Супруга ощущаются две другие вещи, кои суть чувство радости и интеллигенция. И как дуновение касается его, оно ощущается в чувстве осязания, а шелест того же дуновения – в слухе, точно так же прикосновение доблестей Возлюбленного ощущается и вкушается осязанием этой души, которое есть в субстанции ея, а интеллигенция таковых доблестей Божиих ощущается в слухе души, который есть разумение. И следует знать, что тогда говорится о пришествии дуновения любовного, когда нежнейше ранит, утоляя вожделение, кое испытывала, этой прохладой; ибо тогда ласкается и тешится чувство осязания, и с этим удовольствованием чувства осязания слух ощущает великое ублажение и радость в звучании и шёпоте дуновения, много большее, чем осязание в касании ветерка; потому что слух гораздо более одухотворён, нежели осязание, или, лучше сказать, находится ближе к духу, нежели осязание, и оттого радость, доставляемая слухом, более духовна, чем причиняемая осязанием.

14. Ни больше ни меньше, оттого что сие касание Божье удовлетворяет велелепно и ласкает субстанцию души, нежно исполняя её желание, состоящее в узрении себя в таковом единении, называет сказанное единение или касания ветерками нежными; ибо (как мы сказали) нежно и сладостно сообщаются доблести Возлюбленного ей, которыми вызывается в разумении шёпот интеллигенции. И называет сие шёпотом, потому что, как шелест, вызываемый дуновением, остро входит в ячейку слуха, так сия тончайшая и деликатная интеллигенция входит с восхитительным вкусом и удовольствием в интимное субстанции души, что намного более приятно, чем всё прочее. Причиной сему то, что ей даётся субстанция внятная и совлечённая акциденций и фантазмов, ибо даётся ей разумение, зовомое философами пассивным или возможным, так как пассивно, без того чтобы творить что-либо со своей стороны, воспринимает его душа; каковое есть главная радость души, потому что пребывает в разумении, в коем состоит удовольствие (как говорят теологи), которое есть видение Бога. Так что, как раз благодаря означению сказанной субстанциальной интеллигенции, как шёпота, некоторые теологи полагают, будто наш отец Илия видел Бога в том шёпоте дуновения тонкого, который ощущал на горе в устье своей пещеры (3 Цар. 19,12). Там называет её Писание шёпотом дуновения тонкого, потому что интеллигенцию в разуме родило субтильное и деликатное общение духа; и здесь называет это душа шелестом ветерков нежных, потому что нежными сообщениями доблестей Возлюбленного наполняется она в разумении, и через то зовёт сие шелестом ветерков нежных.

15. Сей божественный шёпот, который входит в душу посредством слуха, не только есть субстанция разумеемая (как сказано), но также раскрытие истин Божественности и откровение тайн её оккультных; потому что, обыкновенно, в тех случаях, когда в божественном Писании обретается некое сообщение Бога, о котором говорится. Как о входящем в слух, оно обретается объявлением этих совлечённых истин в разуме или открытие тайн Божиих; каковые суть откровения или видения чисто духовные, которые даются только душе, без услуги и помощи чувств; итак, то о чём молвит как о сообщаемом Богом в слух, является много более высоким и чётким. Через то, чтобы дать понять высоту его откровения, Святой Павел не сказал: Vidit arcana verba, и менее того: Gustavit arcana verba, но: Audivit arcana verba, quae non licet homini loqui (2Кор. 12,4). И это как если бы сказал: Слышал слова тайные, которые человеку невозможно изнести. В чём, мнится, яко видел Бога так же, как наш отче Илия, в шёпоте. Потому что как вера, как молвит тот же Святой Павел, есть через слух (Рим. 10,17) телесный, так тоже и то, что нам говорит вера, которая есть субстанция разумеемая, есть через слух духовный. Что хорошо дал понять пророк Иов, разговаривая с Богом, когда открывал себя Ему, молвя: Auditu auris audivi te, nunc autem oculus meus videt te; чем хотел сказать: Слухом уха моего слушал тебя, а теперь видит тебя око моё (42,5). Чем ясно даётся понять, что слышать нечто слухом души значит видеть это оком разумения пассивного, как мы говорили; отчего и не говорит: слухом моих ушей, но – моего уха; ни же очи мои, но – око моё, кое есть разумение. То есть слышать душой значит видеть разумом.

16. И не должно понимать, что разумеемое душой, потому что есть субстанция обнажённая (как мы сказали), будет совершенным и прозрачным блаженством, как на небесах, ибо, хотя совлечена акциденций, не является, благодаря этому ясной, но тёмной, так как есть созерцание, кое в жизни сей, как молвит Святой Дионисий, есть луч мрака; итак, можем сказать, что оно есть луч образа блаженства, поскольку принадлежит разумению, в коем состоит блаженство. Сия субстанция разумеемая, которую душа называет здесь шёпотом, есть очи вожделенные, о коих, отворённых Возлюбленным, молвила – так как не могла вынести охватившего её чувства - Удали их, Любимый!

17. И, так как мне представляется весьма уместным привести здесь авторитетное свидетельство Иова, подтверждающее многое из того, что следует сказать об этом восхищении и помолвке, процитировать его здесь (хотя это нас немного задержит), и изложить части, относящиеся до нашего намерения. И вначале приведу всё на латыни, и тут же всё на романском, а после изъясню кратко то, что из этого споспешествует нашему намерению; и, закончив сие, приведу объяснение стихов следующей песни. Молвит, стало быть, Элифаз Теманит в книге Иова следующим образом: Porro ad me dictum est verbum absconditum et quasi furtive suscepit auris mea venas sussuri ejus. In horrore visionis nocturnae, quando solet spoor occupare hominess, pavor tenuit me et tremor, et omnia ossa mea perterrita sunt; et cum spiritus, me presente, transiret, inhorruerunt pili carnis meae. Stetit quidam, cujus non agnoscebam vultum, imago coram oculis meis, et vocem quasi aurae lenis audivi. А на романском желает сказать: Воистину сказалось мне одно слово тайное, и как бы украдкой прияло ухо моё вдохновения шёпота его. В ужасе видения ночного, когда сон обычно овладевает людьми, овладел мною страх и трепет, и все кости мои сотряслись; и словно дух проходит в моём присутствии, стянулись на мне покровы плоти моей; полагал себя пред тем, лица которого не знаю; образ был пред очами моими, и слышал некий глас дуновения тонкого (4, 12-16). В каковом авторитетном свидетельстве содержится почти всё то, что мы сказали здесь, вплоть до того пункта, того момента восхищения в песне, которое молвит: Удали их, Любимый!

18. И, молвя, яко прияло ухо моё вдохновения шёпота его, как бы украдкой, говорит о субстанции обнажённой, которую, как мы сказали, воспринимает разум; ибо вдохновения здесь означают субстанцию внутреннюю, а шёпот обозначает общение и соприкосновение с доблестями, откуда сообщается разуму сказанная субстанция сокрытая. И называет здесь её шёпотом, потому что таковое общение весьма нежно, так же как душа называет там её дуновениями любовными, потому что любовно сообщается ей. И молвит, что воспринимает её как бы украдкой, потому что, как крадомое есть чужое, так сия тайна чужда человеку, говоря естественно, поскольку он воспринял то, что не принадлежало его природе, и так не было дозволено ему восприять сие, как также Святому Павлу не было дозволено возмочь поведать о своём (2Кор. 12,4). Оттого другой пророк дважды сказал: Моё - тайна для меня (Ис. 24,16). И когда говорил: В ужасе видений ночных, когда обычно сон овладевает людьми, меня обуял страх и трепет, давал уразуметь ту боязнь и трепет, которые естественно причиняет душе сие общение восхищения, о коей говорим, яко не может вынести рожденное в сообщении духа Божия. Ибо даёт пророк сей понять, что подобно как во время, в кое люди спят, их обычно утесняет и запугивает некое видение, кое зовём кошмаром, который приключается им во время сна и того бдения, кое бывает в самом начале сна, так во время прохождения духа через сон невежества естественного и бдение сверхъестественного сознания, что является началом восхищения или экстаза, творит им страх и трепет видение духовное, тогда им сообщаемое.

19. И прибавляет ещё, говоря, яко все кости его ужаснулись или взбунтовались, чем хотел выразить подобное тому, как если бы сказал: подвигнулись и сошли с мест своих. Чем даёт понять велий вывих костей, испытываемый, как мы сказали, им в это время. Об этом дарует понятие также Даниил, когда видит ангела, говоря: Domine, in visione tua dissolutae sunt compages meae; то есть: Господи, при виде Твоём сочленения костей моих отворились (10,16). И когда тут же молвит: и будто дух прошёл в присутствии моём, а именно, заставивши меня выйти за его естественные пределы и сойти с путей природных, через восхищение, о котором мы сказали, стянулись покровы плоти моей, даётуразуметь то, что мы сказали о теле, яко в сём прохождении плоть окоченевает и сжимается, как у мёртвого.

20. И тут же продолжает: предстал некто, чьего лица не знал я; образ был пред очами моими. Чем высказывает, яко представший был Бог, который сообщал себя таким способом. И говорит, яко не знал лица его, чтобы дать понять, яко в таком общении и видении, хотя оно и высочайше, не узнаётся и не видится лик и сущность Божия. Но говорит, яко был образ пред очами его, потому что, как мы сказали, сия интеллигенция разговора потаенного была высочайшей, как образ и лик Божии; но не подразумевала сущностного видения Бога.

21. И тут же заключает, говоря: и слышал глас дуновения тонкого, в котором разумеется шёпот ветерков любезных, о коих молвит здесь душа, как о Возлюбленном своём. И не должно понимать так, что эти посещения всегда сопровождаются таковыми страхами и ущербами естеству; потому что, как уже сказано, сие относится к тем, кто только начинает входить в состояние просвещения и совершенства в этом роде общения, так как у других это скорее проходит с великой нежностью. Следует объяснение:

Ночь отдохновения.

22. В этом сне духовном, который вкушает душа на груди своего Возлюбленного, имеет и довольствуется она всем отдохновением, беззаботность и покоем умиротворённой ночи, и восприемлет соединенно в Бозе бездну и темноту божественной интеллигенции; и через то молвит, яко Возлюбленный есть для неё ночь отдохновения,