С и л о й с в о е г о д у х а, с м о ж е т в з я т ь н а с е б я т я ж е с т ь е г о

д у ш е в н о г о с о с т о я н и я». «Христос мог избежать Своих страданий, однако Он Сам добровольно пошёл на Крест. Бог любит особенно тех, кто добровольно идёт на страдания Христа ради».

Раба Божия Ксения Н., Москва: «Это эпизод из жития афонского старца Силуана, портрет которого висит над кроватью отца Владимира. Когда-то на лесоповальных работах преподобный увидел, как могучий ствол дерева покатился по откосу на людей. У него сердце закричало, заплакало к Богу. И совершилось чудо: громад, грозившая смертью, наперекор всем физическим законам о с т а н о в и л а с ь. Люди остались живы.

Так отец Владимир, если видел погибающего (как страшно зреть лютую бездну, готовую захватить поскользнувшуюся душу, а батюшка слышал, предощущал этот готовящийся бросок преисподней), его сердце начинало неудержимо вопиять, рыдать своему Богу – Единому Помогающему. И сколько душ остановилось в своём неотвратимом падении вниз, подхваченных порывом Божией Любви. Как мы все обязаны тебе, батюшка. Как тебя недостойны. Никто, кроме Бога, не знает про тебя до конца. Глубину твоей тайной боли за человека, сокрытой за улыбками, весёлым тоном. Никто не сосчитает, сколько бы людей безвременно ушло из жизни, если бы, не отец Владимир. Скольких он удержал от духовных падений. Вечная память тебе, батюшка. Вечная жизнь».

У рабы Божией Любови из деревни Яковлевка, тяжело заболела дочь. Обыкновенные врачебные средства не помогали. Мать бесконечно скорбела, не имея возможности облегчить страдания больной. От безысходности она впала в уныние. Когда человека посещает настоящее горе, он неожиданно сознаёт меру своего одиночества: не с кем поделиться, нет человека, которому можно открыть душу, встретить понимание. Мир, утопая в суете, живёт на своей поверхности, ему чужда глубина страдания. Легче и естественнее всего он просто вычёркивает таких людей из своей памяти.

Долгое время Любовь хотела попасть на исповедь к отцу Владимиру, но он всегда был окружён такой толпой народа, что она потеряла всякую надежду к нему пробиться. Наверное, горе вывело её на батюшку. После очень важной для неё исповеди, она едва смогла произнести: «Отец Владимир помолитесь о моей дочери, она очень сильно болеет». Батюшка, ничего мне не ответил, только посмотрел т а к и м и глазами, словно Бог перелил часть моей боли в его сердце. Как будто я поделила с ним своё несчастье. Ничего я ему не рассказывала, но видела, что он страдает вместе со мной, что он взял моё - н е п о с и л ь н о е – на себя… В эту минуту он исцелил мою душу, и не только от уныния. Во мне начала расцветать надежда. И, хотя в ответ на просьбу батюшка не сказал ни слова, но, уходя, ощутила, что милость Божия возможно и для нас. Через некоторое время дочери стало значительно лучше».

Духовный сын отца Владимира И.: «Батюшка с кем-то общался на уровне богослова, с безыскусным – проще простеца. Полностью настроен на конкретного человека. И проповеди, доступные всем. Говорит так доверительно, что становиться близким любому слушателю. Ощущает душу произносимого слова – мы ведь разучились слово воспринимать. Святых отцов читаем, как газету. Считаем себя воцерковлёнными. А вот жить по Евангелию – это редкость. Это совсем другое дело. Одарённых и красноречивых много. Но вот, что бы после проповеди захотелось жизнь свою поменять – таких я, может быть, двоих и знал. Иногда смотрю на отца Владимира, как будто он н е з д е с ь. Он ведь о т т у д а с нами говорит. Начинает с земного и выводит способных за ним пойти на небесный уровень».

Осталась в памяти проповедь батюшки на 9 мая – День Победы. Он напомнил, что перелом в Великой Отечественной войны был связан с духовным событием: по линии фронта провезли чудотворную Казанскую икону Божией Матери, перед которой везде служили молебны. Генерал Жуков, будучи негласно верующим, в этом участвовал. Раскрытой душой, с нескрываемым волнением батюшка говорил о подвиге солдата, сравнивая его с подвижническим трудом монаха. Сражаясь за своё Отечество, принимая раны и умирая, воин получал прощения множество грехов, даже если был лишён церковного покаяния. В эту войну множество душ было очищено, обрело спасение и Царство Небесное. В сознании необходимости исполнить святой долг перед Родиной неверующие люди шли н а с м е р т ь. Так сегодня, не колеблясь, должны идти христиане последних времён в сражение с невидимым врагом за свою небесную Родину.

Вторая мировая война была милостью Божией в России. Она стала покаянием многовиновного народа, с тех далёких и – недавних лет революции, за которые до сих пор м ы н е п р и н е с л и п о д л и н н о г о р а с к а я н и я. По сей день - ждёт Господь. Когда мы стоим перед всемирным бедствием, перед страшным ликом войны, воочию видим живые раны, слышим душераздирающие стоны, - нам открывается мистическая сущность происходящего. К а ж д ы й г р е х д о л ж е н б ы т ь о п л а ч е н. Если Всемилостивейший Бог вынужден очищать нас т а к и м и с к о р б я м и, то мы, наконец, быть может, у р а з у м е е м, к а к с т р а ш н о г р е ш и т ь. Кровь, крик, разорванные раны – вот он живой ад, которого мы, оказывается, д о с т о й н ы по нашим грехам. Этот ад мы заслужим, если не покаемся. Не дай, Боже, никому получить его ни здесь, ни там! Сегодня мы накопили несметные горы новых грехов. И не страдаем как должно, не плачем, не скорбим. Как будто не понимаем, что п р и з ы в а е м н а с в о ю г о л о в у – н о в у ю г р о з у…

Батюшкины слова касались каждого сердца. Особенная тишина, глубокое единение душ пастыря с паствой. Говоря о народной нераскаянности, отец Владимир вызывал немедленное покаянное движение сердец. Это слово было на такой непростой глубине, что люди начинали чувствовать страх Божий, обыкновенно лишь теоретически присутствовавшей в нашей жизни. Как будто к нам приближалось неотвратимое возмездие Божие… И нужно сейчас, н е м е д л е н н о что-то делать, менять… П о к а н е п о з д н о!

Не умея сдержать слёз, батюшка прочёл людям стихотворение, найденное после боя в шинели русского солдата, убитого в Великую Отечественную войну. Редкий человек не плакал в храме.

Письмо к Богу

Послушай, Бог… Ещё ни разу в жизни

С Тобой не говорил я, но сегодня

Мне хочется приветствовать Тебя.

Ты знаешь, с детских лет мне говорили,

Что нет Тебя. И я, дурак, поверил.

Твоих я никогда не созерцал творений.

И вот сегодня ночью я смотрел

Из кратера, что выбила граната,

На звёздное, что было надо мной.

Я понял вдруг, любуясь мирозданьем,

Каким жестоким может быть обман.

Не знаю, Боже, дашь ли Ты мне руку,

Но я Тебе скажу, и Ты меня поймёшь:

Не странно ль, что средь ужасающего ада

Мне вдруг открылся Свет – и я узнал Тебя?

А кроме этого мне нечего сказать,

вот только, что я рад, что я Тебя узнал.

На полночь мы назначены в атаку,

Но мне не страшно: Ты на нас глядишь…

Сигнал. Ну что ж? Я должен отправляться.

Мне было хорошо с Тобой. Ещё хочу сказать,

Что, как Ты знаешь, битва будет злая,

И, может, ночью же к Тебе я постучусь.

И вот, хоть до сих пор Тебе я не был другом,

Позволишь ли Ты мне войти, когда приду?

Но, кажется, я плачу. Боже мой, Ты видишь,

Со мной случилось то, что нынче я прозрел.

Прощай, мой Бог, иду. И вряд ли уж вернусь.

Как странно, но теперь я смерти не боюсь

«А была бы полная семь-я!»

Вспоминает матушка отца диакона Людмила: «Помню первую встречу с отцом Владимиром. Мы только приехали на святую дивеевскую землю. Входим в храм уже после службы, и первый летящий нам навстречу в развевающейся фелони – отец Владимир. Увидел нас а мы сразу руки складываем, как увидим любого батюшку. Он вдруг взял мою руку, потом руку мужа, сложил крестом (рука мужа, потом мою), свою руку – снизу, другую – сверху, так держит и говорит: «А где старшой?» У меня глаза невольно увеличились, нашла сына взглядом: «Андрюша, иди сюда! Батюшка зовёт». Отец Владимир: «А где средненькая?» - «Да, здесь, батюшка». Позвала дочь Татьяну. «А меньшой где?» - «Да, все мы – здесь!» - удивилась я ещё больше. Нашла в толпе Иона. Дети взяли у батюшки благословение. Все мы видели батюшку впервые. И он вдруг: «А

г д е е щ ё д в о е?» полностью глаза округлились. Встретились с мужем взглядом, потупились и замолкли. Отец Владимир помолчал и глубоко произнёс: «А Была бы полная семья!»Он так и сказал: «семь-я».

На одной пасхальной службе моя родственница Вера бессильно боролась со сном, каждую минуту зевала и начинала дремать. Накануне готовилась к Пасхе, день в суете, а теперь едва не падает с ног на ночной службе. Вдруг, очнувшись, показывает мне на отца Владимира: «Какой интересный батюшка, смотри, как исповедует людей: одного за ухо потреплет, другому шею нагнёт…» Говорю: «Хочешь взять благословение?» - «В себе ли ты? Толчея, какая, я к нему не пройду». – «Господь устроит». А он как раз очередного епитрахилью накрыл. Пробуем приблизиться к батюшке в невозможной толпе, и тут народ перед ним расступается – прямо к нему тропиночкой. Толкаю Веру: «Иди». Она до половины дорожки дошла и на меня оглянулась, она батюшку ещё не знает и в чудо не верит, ей кажется, всё равно всё пройдёт. Отец Владимир вдруг поворачивается, издали на неё смотрит: «Что, с п и ш ь ?!» Она скорей к нему, руки складывает: «С п л ю батюшка!» - «Ну, давай благословляю!» - и начал осенять крестом – такими ударами крепкими: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа». И у неё глаза т а к о т к р ы л и с ь, что двое суток она их закрыть не могла. Пришла к знакомым отдохнуть после пасхальной ночи. Все по кроватям. «Вера, ты что не спишь?» - «Да, не могу никак, глаза в потолок – и всё». Мы выспались, домой уехали, а она так и не уснула, не только в этот день. Следующую ночь и день не сомкнула глаз. Такую благодать получила от отца Владимира – избыток сил на жизнь.

Не забыть, как гонения на него начались. Он ведь дивеевский был, а его хотели куда-то отослать, говорили: колдун, экстрасенс. Это, конечно, была бесовщина. Мы жили в Сатисе, под Дивеево, и так я напугалась: «Неужели, правда?» Слухи пошли, чушь всякая, а я-то хорошо батюшку ещё не знала и поддалась на дьявольскую удочку, в сплетни эти поверила. Смотрела на его матушку в храме и жалела её: как она с детишками, ведь батюшку куда-то угнали. Вдруг он снова появился! Вернули его. А у меня сомнения: брать у него благословение или нет? Был большой праздник, народу очень много. Я в храм не могла войти: далеко жила, припоздала. Меня в угол зажали, стою в дверях. Молебен закончился, отец Владимир кропит народ и вылетает весь мокрый на паперть, щедро кропит. Все радости, после батюшкиного кропления не осталось не довольных. А я сложу руку и спрячу: «Брать-не брать?» Поверила этому вранью. А батюшка – прямо ко мне. Человек, который загораживал меня, отошёл, и хочешь-не хочешь, а благословение брать надо. Руки складываю и поневоле протягиваю ему на встречу! Он: «Ну, что спряталась?!» - «Батюшка, простите». Благословил и пошёл.

Помню случай в храме. Появился в Дивееве человек, как будто с эпилепсией. Старушка приняла троих квартирантов и привела их в собор. Верующие они или нет, с крестом или без креста, но стояли у иконы преподобного Серафима, рядом с амвоном. Больной сидит с краю, на ступеньках, ведущих к иконе, а двое его держат за мизинцы с обеих сторон. Он бьется, а они стоят, придерживают. Другой поодаль: «Держите, держите его». Мимо проходит отец Владимир. Как раз перед Причастием, после «Святая святым», вот-вот откроются царские врата. Наблюдаю, рядом стою. Батюшка смотрит на припадочного: «Отпустите его!» и дальше побежал. Поворачивается, глядит на них, они его держат. Вернулся: «Оставьте его!!!» - отрывает руки помощников и резко, строго: «Ну-ка, отойдите!» Они молчат: «Я кому сказал?!» Они застыли, а бабушка, которая их привела, тихо: «Раз сказал, надо отойти». А этот бьется ещё сильнее. Отец Владимир на него пристально посмотрел, а подручные: «Он сейчас же разобьётся…» - «Н е

р а з о б ь ё т с я!» с торжеством произносит батюшка и спешит в дьяконские боковые двери. Отец Владимир больше не вышел, закрыл за собой дверь алтаря. Наблюдаю за «больным». Он бился-бился, видит: никто им не интересуется, после слов батюшки, тем более. Он один глаз приоткрывает, оглядывает всех, потом – второй… Тряска эта эффектная у него прекращается, он встаёт – с п о к о й н о так: встал и пошёл! Отец Владимир вышел из алтаря после службы и к этой бабушке: «Это твой?» - «Да, у меня остановились». – «гони ты их, Г о н и !» Такой был наш батюшка: всё видел, всё знал!»

Матушка Ирина: «Как-то отец Владимир исповедовал в левом пределе. И одна болящая вдруг начала периодически вещать грубым басом, под Левитана, громоподобным, наводящим некоторое содрогание на всех, якобы прорицательским тоном: «Не ходите к отцу Владимиру Шикину, не ходите к нему!» У святых мощей преподобного Серафима вырывались слова бесовской ненависти. Батюшка смутился: «Надо же, я с ней вчера ещё так долго занимался, вот даёт!» Естественно он был обескуражен не поношением. Фактом привлечения к нему внимания».

Раб Божий Алексий (Москва): «Впервые привёз своего институтского друга в Дивеево в тяжёлом состоянии. Кроме обыкновенно греховной распущенности, было в нём какое-то особенное противление к Богу. Постоянно приходилось останавливать поток его едких высказываний на предмет Церкви. Он страдал периодами глубокой депрессии, переходившей в запои. Кое-кто советовал ему психиатрическую больницу. Несколько лет уговаривал его поехать к батюшке. Но решился он на это, только когда, по моей просьбе отец Владимир две-три недели стал молиться о нём, о чём он конечно не знал. И вот мы у батюшке дома. Он встретил нас, по обыкновению, очень приветливо, с отеческой лаской. Мой В. В ответ становился всё более хмурым, неприветливым, почти откровенно грубым. Отец Владимир с улыбкой просит меня оставить их в кельи вдвоём. В. Тут же рванулся вслед за мной. Батюшка сумел его удержать, конечно, не физической силой. Ждал я у дверей келью коло полутора часов. Его было трудно узнать, когда он вышел. Лицо измученное, какое-то воспалённое, нелегко ему всё это далось, и одновременно – это был уже другой человек. Не смел его расспрашивать, молчали всю обратную дорогу. Единственная фраза, которая прозвучала в тот вечер, меня поразила: «Я попросил батюшку отсчитать меня». И только месяц-полтора спустя, он рассказал мне о части разговора с отцом Владимиром.

«Много я от него услышал, чего не забывают. Он спросил, знаю ли я как умирал Вольтер, прославившийся изощрённой хулой на Бога? Он кричал, корчился от боли. Впервые призывал Того, Кого отвергал всю жизнь. Перед смертью он заклинал врача, предлагая стоимость половина имущества, продлить ему жизнь, хотя бы на несколько дней: «Если этого не будет, я пойду в ад и прихвачу вас с собой!» Получив отрицательный ответ, он умолял немедленно позвать ему священника. Но его друзья, такие, же словоблудники, как он сам, сделали всё, чтобы этого не произошло. Он кричал с искажённым ужасом лицом: «Я покинут Богом и людьми. Ад – отверзается!» - и призывал имя Христа, понимая, что Он – Единый Спасающий… «Когда человек приближается к смерти, - сказал мне батюшка, - он выходит на новый уровень восприятия. Получает способность воспринимать мир невидимый. Множество уходивших на моих руках людей страдало от видения бесов. Они получают власть над каждой душой, не принесший покаяние Господу в своих грехах. Один Бог силен, изменить уготованное нам по нашим делам».

Не менее люта участь другого «гения». Почти ничего невозможно прочесть о последних днях Льва Толстого, дерзнувшего свой кощунственный апокриф именовать «Евангелием». Сколько, в том числе незаурядных людей, было им прельщено. Существуют письма писателя к своей сестре, монахине, где он с неприкрытым отчаянием пишет, что во сне и наяву его окружают гигантские чудовища. Их омерзительность не поддаётся описанию, они издеваются над ним. Имеют над ним полную власть… В ответном письме сестра умоляла брата привести немедленное покаяние Богу. Побег Толстого из Ясной поляны накануне смерти был попыткой найти защиту в Оптиной Пустыни. Но поздно… Бог не принимает крика о помощи, если он не основан на глубоком раскаянии о содеянном, а только на ужасе перед преисподней. Известное видение в день смерти Толстого: его душа с развевающейся бородой была с воплями влекома над озером толпой ликующих бесов… Батюшка рассказывал всё это так, что я впервые в жизни осознал, что ад – существует. Он буквально начал разверзаться под моими ногами… Отвернувшись к окну, не упоминая, что говорит обо мне, батюшка рассказал два эпизода из моей собственной жизни, которые не могли быть ни кому известны, кроме меня… Выразить всё, что я там пережил – невозможно. Ничем я этого, Господи, не заслужил…» Теперь мой друг постоянно посещает церковь, исповедуется и причащается».

Слушая этот рассказ, я вспомнила, как отец Владимир дарил ксерокопию публикации «Сестра по скорби и утешению»⃰ (⃰»Собеседник православных христиан, Санкт-Петербург, 1995 г.) моей тяжело больной подруге В., которая была почти в безысходном состоянии от измучившей её болезни позвоночника. После келейной исповеди, благословляя, батюшка вспомнил Паисия Афонского: «Когда кто-нибудь болеет, тогда он может понять боль другого. Бог даёт нам болезнь, чтобы мы расплачивались и копили себе сокровища». Утешая человеческую скорбь, он произнёс слова из рукописи: «Здоровье – драгоценный дар Божий, а болезнь – бесценный дар Божий». Текст посвящался великомученическому подвигу жизни монахини Екатерины, которая с одиннадцати до тридцати семи лет была прикована к постели. Благодаря перенесённому в детстве менингиту, её лёгкие были атрофированы, десятки лет она жила на аппарате искусственного дыхания. «Посетители, обременённые скорбями и болезнями, часто падали на колени и плакали, переступая порог её кельи. Их страдания и горести становились невесомыми перед этой мерой».

«В одиннадцать лет, когда мне не хотелось жить, было мне видение Божией Матери, - вспоминала монахиня Екатерина. – Она сказала, что теперь будет со мной в с е г д а, д о к о н ц а д н е й ». Как безмерно важен, оказывается, всякий человек Господу. Сколь драгоценна – для Него страждущая душа. Господь сугубо близок всем, кому тяжко. Рядом с отцом Владимиром, мы понимали воочию эту забытую многими истину. Как благодарить тебя, батюшка, за живое состраждущее всем страдальцам сердце?

В этой же книге мы с подругой прочли: «Монахиня Екатерина умирала много раз: душа покидала тело, и она видела себя со стороны. Однажды, когда долго не поступал воздух, душа разлучилась с телом и начала проходить мытарства. Матушка увидела себя в центре огромной площадки, напоминающей арену, а вокруг толпились страшные чудовища, высотою до неба. Они дико кричали, смеялись и радовались, что эта душа принадлежит им, и они её не отпустят… Не дерзала монахиня Екатерина молить Господа о спасении. Стала она просить о помощи Пресвятую Богородицу. И вдруг увидела руку, к ней протянутую. И вынесла её эта рука из страшного круга. Матушке дано было узнать, что душа её попала сюда за неисповеданные нечистые помыслы».

Дай нам, Боже, молитвами отца Владимира, никогда не забывать всё, чему он нас учил.

Рассказ рабы Божией Татьяны из Краснодара: «У меня многие годы были непрерывные головные боли. Весной и осенью так обострялись, что хоть на стенку лезь. Мало того, такой гул и грохот в голове, словно танки идут. Уже на кухню ухожу, у меня там холодильник гремит, как трактор, и он этот ад перекрыть не может. Мой психиатр в период обострения назначал мне блокады в воротниковую зону. Только этим выживала. И вдруг – забрали у нас врача, перевели в неизвестном направлении. Ну, думаю, что-то у меня впереди?! От нового лечения никакого результата. Осталось к святыне обращаться. Посоветовали мне одно, другое место. Помолилась, попросила вразумления. Утром встаю: пора к батюшке Серафиму!

Приехала и сразу к мощам. Отхожу и думаю, надо собороваться, а как раз пост и завтра соборование. На другой день стою в одном из первых рядов справа. Вдруг какая то матушка в чёрненьком, знаете, сейчас много таких матушек, прямо монахини. Подходит и так твёрдо мне назад показывает. Что делать? Пошла, стала. Появляется батюшка: щупленький, быстрый, лицо светлое и острые такие глаза. Оглядел всех с улыбкой и вдруг быстро к той матушке, которая вместо меня стоит: «Ну-ка пойди, займи своё место!» Меня рукой зовёт: «Возвращайся!» И с такой добротой меня на прежнее место поставил. Но ведь он не видел, что здесь было.

Обомлела, стою. Тут батюшка приветливо обращается во все стороны: «Кто недоисповедовался перед соборованием – прошу…», - и на меня смотрит. Я ему с поклоном: «Благодарю, я уже вчера исповедовалась». – Ну-ну», - говорит, - и толпа его уже обступила. Гляжу, что подле батюшки: одна женщина, как только к нему подходить, не своим голосом завизжала, другого он за плечи обнял – и тот, взрослый мужчина, как малый, плачет, третьей кулачком по всей спине… Отходят все от батюшки со светлыми глазами. И народ к нему прибывает. Я себе: «Что же, недотёпа, стою?» Кинулась к нему: «Батюшка, я поняла: я непроисповеданная!»

И вот стою у аналоя. Знаете, нам, не очень здоровым людям, обычно, священники не радуются. Перед исповедью, случается, как каменная стоишь, всё зажато. С чего начать? Всё соображение отходит. А тут, рядом с батюшкой, слёзы – сами. И всё ему рассказала, как будто он меня тут одну слушать и собирался. Выговорилась: стал сжимать, мять. И, кажется, что с огромной силой, сам-то вроде небольшой. Всё во мне отдаётся: трещит голова по швам, н о н е с т р а ш н о и н е б о л ь н о. Помял-помял, отпустил – потрясла головой, ясная светлая моя голова, как у младенца. Как будто у меня в боку разрез, и из неё выползла змея, оглянулась на меня: «Я ещё вернусь!» Он ребром правой ладони мягко, но чётко ударил под правое моё ребро, там именно, где надо, улыбнулся, твёрдо и легко сказал: «Не бойся, не вернётся!» Так отец Владимир исцелил меня в

о д н у м и н у т у. Отошла я от него в радости, и не помню, была у меня в жизни такая радость.

Пять лет прошло – ни головной боли, ни шума в голове. И к врачу незачем ходить. Когда во второй раз приехала, он меня поразил, сразу по имени, словно чадо своё, назвал: как запомнил, ведь тьма народу? Когда бы я в Дивеево с тех пор не появилась, тут же его встречу. Всегда кивает, благословляет, сразу зовёт на исповедь. И хоть только раз или два в год сюда попадёшь, а дома поклончик за него положишь и знаешь: он помнит, молится за меня никчёмную. Так и теперь. Будто к живому к нему еду!»⃰ (⃰Этот рассказ услышала от Татьяны на батюшкиной могиле в день его годовщины. Запамятовала какие-то подробности и просила отца Владимира о повторной встрече. Один, другой день… Уже уезжаю, вхожу в Арзамасский вокзал. Какая же моя радость, вижу Татьяну, которая тоже ждёт поезда. Всё необходимое она повторила.)

Духовная дочь отца Владимира Наталия С.: «Общение с отцом Владимиром нередко приводило на память эпизоды «Отечника». Однажды приехали к нему неизвестные люди. Заходим в дом: батюшка сидит, крутит верёвку. И говорит одному: «Сколько верёвочки не виться, конец будет». А через некоторое время человек этот за свои дела попал в милицию.

Несколько месяцев я не могла попасть в Дивеево. Подхожу к фотографии отца Владимира: «Батюшка, знаю, грехи не пускают, помоги к тебе попасть». Через час приходят двое знакомых и говорят: «Мы на машине поехали в Дивеево». И мы тут же отправились.

Одна женщина приехала в Дивеево из Москвы на последние копейки и всё думала, где она будет ночевать. Вдруг батюшка подлетает к ней: «Сегодня к нам пойдёшь ночевать, денег-то у тебя нет».

У меня были обиды на маму. Я приехала в Дивеево, и мы с батюшкой пошли вечером по Канавке. И он мне открыл глаза на тяжёлую мамину жизнь. И я совсем по-другому стала смотреть на неё. И сразу отлегла от сердца обида».

Раб Божий Вячеслав: «К. привёз в Дивеево и оставил здесь жену с ребёнком, а сам отправился к родственникам в Мордовию. На следующий день они готовились к исповеди у отца Владимира и к Причастию. У мужа вдруг возникло сильнейшее желание – немедленно забрать семью домой. Столь сильное, что он ночью поехал в Дивеево. На въезде у него машина отказалась работать: не могла сдвинуться с места, несмотря на все его усилия и умелые руки. К тому же он не видел куполов соборов, хотя его легко заметить с любой стороны. И пока жена с детьми не причастились и были в храме, он не мог завести машину и стронуться с места. Не мог даже разглядеть самого монастыря, Это было явное чудо».

«Как важно для души, чтобы она покаялась»

Рассказ послушницы М.: «Я особенно виновата перед отцом Владимиром. Как могла поверить в клевету, которую о нём распространяли? Столько добра он мне сделал. Всегда по отечески ко всем нам относился. Сейчас опять больно и стыдно вспоминать свой грех. Батюшка всегда чувствовал моё состояние, я часто унывала. Однажды было особенно тяжело. Стояла за трапезой очень горького искушения, а он спешил мимо. Подобной чуткости в такой мере я больше не встречала: о н с л ы ш а л, о н з н а л, что у человека на душе. Вдруг остановился, подошёл, посмотрел в глаза, крепко взял руками мою голову, сжал, потом поцеловал в лоб. У меня вдруг совсем отлегло от головы. Полная ясность, просветление. Всё с меня - на себя забрал. Так была благодарна. И ведь ничем с ним не делилась, просто отчаивалась. И он ничего не сказал, дальше побежал. Стою, и столько сил сразу!

У батюшки была очень сильная молитва, потому что он н е о б ы к н о в е н н о

с о с т р а д а л л ю д я м. Главное, он провидел всё самое тяжелое и поддерживал нас с такой Любовью! Кто-то недоумевал, даже возмущался: что это, отец Владимир то по голове погладит, то край апостольника поцелует? Но батюшка благоговел перед монашеством и утешал и поддерживал нас, как родных детей. Он ощущал, когда человек готов надломиться, и старался всё уврачевать Божией Любовью. С батюшкой было легко людям чистым и простым, потому что он сам был чистым Божиим сосудом. Не все понимали, что он – избранник Божий, и «святым - закон не лежит» (1 Тим. 1,9), что он имеет право на нестандартное поведение. Никто не осуждал старцев и преподобного Серафима, когда они вели себя не как все. Впрочем, и их осуждали. Под его благословение бегом спешила. И на исповеди, пока не заплачу, никогда не позовёт. Если у меня окамененное нечувствие, стою и слышу, как он за меня молится. Начинаю постепенно приходить в сознание, тогда батюшка берёт исповедовать. Ему, собственно, не слёзы наши были нужны, а чтобы каялись живые – не мёртвые души. Так было раз за разом, и уже сама стала стремиться к нему попасть, чтобы почувствовать эту редкую благодать покаяния.

Многих неиспровляющихся он поддерживал. Одна изнемогала от уныния: «Батюшка, мне так тяжело!» А он: «Подожди, я сейчас пойду в алтарь, выну за тебя сорок частичек…», - и сразу пошёл. Она поделилась: «И мне немедленно стало так легко!!!» Он мгновенно откликался на всё самое последнее. Смирение у него было – необыкновенное. Какая-то старшая сестра по скиту на него накричала, без всякой батюшкиной вины. Он упал на колени: «Прости меня!» Это ведь священник. И перед всеми смирялся. Многие его не воспринимали, не ценили. Кто-то посмеивался. Не понимали, что это

н а с т о я щ и е смирение и любовь. Сами того не имели и в батюшке не видели, не могли вместить. Кто-то избегал, боялся отца Владимира. Он, конечно, очень переживал. Как-то пришла на исповедь: «Простите, батюшка, что поверила в эту клевету, что вы экстрасенс и т.п.». Было видно, как он сильно расстроился, ему было очень больно. И сама не могла понять, как поддалась? Какой сила шла на него дьявольская ненависть!

Он помазывал: лоб, глаза, уши, везде с любовью поставил крестик. А в период вражеского наваждения на наши убогие души, всё это казалось странно, слишком неординарно. Однажды, такая дерзкая, подошла на пилиелее: «Меня батюшка, помазывайте, как другие». Он посмотрел внимательно. Один крестик поставил и с тех пор стал помазывать только так. Как у него потом просила: «Батюшка, простите меня!» - жалобно. Он испытывал, искренно ли я каюсь, подходя на Прощеное воскресение и делая земной поклон. Кажется, будто не видит, отворачивается. «Всё, не прощает». И второй раз: «Батюшка! Простите меня!» - со слезами. Он обрадовался, что душа в себя пришла, сам земной поклон положил, прощения у меня попросил, руку пожал… Конечно, всегда чувствовалось, к а к о н м о л и т с я з а в с е х н а с! Только благословит – сразу

о т ч ё т л и в о л е г ч е н а д у ш е.
И теперь, после смерти, батюшка необыкновенно помогает! Это его в с е п р о щ е н и е и л ю б о в ь многих сестёр хотят приобрести. Склонить к покаянию. Всё слышит! «Батюшка помолись обо мне, в сердце – пустота, никакого сокрушения», - по-прежнему прошу, стоя на исповеди. И начинаю плакать. Как он меня приучил, так и сейчас, пока не приду в осознания моего безобразия, не могу исповедоваться. Один раз некому было каяться и думаю: «Наверное, незнакомый батюшка меня не возьмёт. Отец Владимир, помолись, чтобы этот священник меня исповедал, а то я не причащусь». И он последнюю меня взял перед уходом в алтарь. И когда читал разрешительную молитву, почувствовала, как благодать меня с ног до головы пронизывает, знаю, за молитвы отца Владимира: он услышал и помогает…После этой исповеди летела к батюшке на могилку в радости бескрайней – б л а г о д а р и т ь! Сама по себе не достойна такой неземной милости! И очень многим отец Владимир спешит на помощь. Он стремиться укрепить нас на предстоящие испытания.

Его святыми молитвами, решилась всё это рассказать; он хочет помочь сёстрам и братьям, так как л ю б и т в с е х в м о н а с т ы р е. Каждому жаждет помочь: кто против него что-то имел, заблуждался. Как важно для души, чтобы она покаялась. Он же видит, кому сегодня тяжело. А с неочищенной душой тяжелее всего. В е д ь в с е м о т в е ч а т ь п е р е д Г о с п о д о м.

Одна сестра хотела уходить из монастыря, было жуткое искушение. Она часто исповедовалась у отца Владимира: «Всё, батюшка! Ухожу… Больше не могу!» А он: «Не уходи, ты там погибнешь…» - и заплакал, слёзы так и полились. – «Батюшка, никуда не уйду, только – не плачьте!» И она осталась, одними этими слезами удержалась в монастыре. Молитвами отца Владимира, теперь ей, слава Богу, легче. Тем, кого поддерживал, он отдавал всё своё сердце. Это же сама л ю б о в ь Х р и с т о в а – одна она – б е з в ы б о р а о б р а щ е н а к о в с е м. И сегодня ещё многие виноваты перед батюшкой. Как важно, чтобы они покаялись по-настоящему.

Однажды в храме, тоже в период искушений, очень тяжко мне было. Смотрю, спешить отец Владимир. Никогда ничего ему не объясняла, он сам подбегает и надевает мне на голову чугунок батюшки Серафима! Постучал по нему добро так, снял, побежал дальше. Сижу… И вдруг – такое с п о к о й с т в и е, т и ш и н а… Его молитва на каждом шагу творила чудеса. И так будто это ничего не стоит, легко, не обращая ничьего внимания. Один Бог всё это знает. Ведь нас без числа было, которых он буквально спасал. Жизнь облегчал…

Совсем не чувствую, что батюшка умер. Просто отошёл и, кажется, сейчас из-за угла появится. Вхожу в храм, живое чувство: отец Владимир сейчас выйдет. Иногда в храме молишься и слышишь, он видит тебя, он рядом-рядом. Быть может даже ближе, чем другие святые, потому что ты его помнишь, с ним общалась. Его очень легко просить. Он и сам помогает к себе обращаться.

На последней службе после пострига, в день Ангела батюшки, стояла такая Божия сила! Девочка к нам из другого города приехала, первый раз попала на его службу и говорит: «Я никогда не была на такой литургии благодатной. У меня сердце таяло». Не забыть батюшкины службы! Т а к б л и з о к о н б ы л Б о г у. Все возгласы, каждое его слово, до самой глубины сердца доходили. Наверно все чувствовали, как он за всех молился, душу полагал. А ведь это последние дни. Человек имеет же право, чтобы его хоть когда-то не беспокоили, силы не отнимали… Было непонятно, что этот человек уйдёт… Батюшка и не умер. Он – не далеко. И здесь и там будет - со всеми нами. Кажется, сейчас выйдет со всеми на литургии, услышишь произнесённый им возглас. Не может он нас оставить, мы слабые. У батюшки была редкая любовь к Богу и людям. Он получил её в дар за стремление жертвовать собой. И дал её Тот, Кто Сам стал Жертвой – за всех. Научи нас, батюшка, любить Христа не одними словами. Помоги делами – следовать богу, как это умел ты. А для нас ничтожных, испроси этой любви хотя бы малую частицу».

Как искусен враг, если ему удаётся уловить в свои сети даже добрых, искренних людей. Вспоминаю тот шквал недоброжелательности, зависти, клеветы и прямой ненависти, которые перенёс батюшка. Никогда никому он не рассказывал об этих испытаниях. Мы узнавали о них от посторонних лиц. Даже после смерти отца Владимира его не оставило негативное отношение к нему некоторых людей.

Однажды я, желая поддержать тяжело больного человека, предложила ему почитать начальные главы этой рукописи. Каково же было моё удивление, когда И. затрясло от одной мысли, что он может протянуть руку к этим страницам. Лицо исказилось от нескрываемой ненависти. Я знала, что у него тяжело психически больна мама, которую он с безмерными трудами кладёт в психиатрическую больницу в периоды, когда она по нескольку раз в день пытается сброситься с балкона. О нём самом мне тоже были известны тяжёлые подробности. Но теперь, глядя, как человека коробило от непомерной злобы, я поняла, что он болен гораздо более серьёзно…

«Когда мы тщательно изучаем жизнь Христа, мы обнаруживаем, что всегда, встречаясь с плохим к Себе отношением. Он был в высшей степени терпелив и мягок. Он не возмущался злом. Он не боролся за Свои права! Он без жалоб переносил несправедливость и даже оскорбления. Люди думали, что мягкость и терпение по отношение к несправедливости – это знак слабости. Нет, это означало силу. Это то, к чему должны стремиться христиане в жизни личной».

Враги у него, разумеется, были, как у всякого сильного человека, живущего полной жизнью. Нельзя вести насыщенную жизнь, много работать и не возбуждать при этом в большей или меньшей степени зависть, неприятие, клевету, презрение, вражду…» (Государыня Александра Феодоровна, из дневников).

Оставляло неизгладимое впечатление то, с каким терпением и благожелательностью воспринимал батюшка прямые нападения сил зла. Глядя на него, приходили на память слова Паисия Афонского: «Те, кто терпит без вины, могут стать самыми любимыми чадами Божиими». Вспоминала при одном таком эпизоде рассказ матушки Надежды, последней монахини Марфо-Мариинской обители о своей духовной сестре, монахини Любови – угоднице Божией, которая постоянно подвергалась насмешкам и клевете: «Матушка, как же тяжело пребывать в таких напастях. Как матушка Любовь относилась к недоброжелателям?» - «Как?! Да – никак. Без числа делала для них доброе. По заповеди. Ведь нам положено воздавать добром за зло».

В книге «Подвижники Марфо-Мариинской обители милосердия⃰ (⃰Москва, Новая книга, 2000 г.) описано, как святой Онуфрий, великий подвижник IV века, в день своей памяти сопровождает в веке XX-м юную Евфросинию (будущую монахиню Любовь) по аду и раю. Стоя перед Небесным приютом Марфы и Марии, она благоговейно наблюдала, как Великая Княгиня Елисавета с духовником обители протоиереем Митрофаном (Сребрянским) с глубоким состраданием служили физическим и духовным немощам людей. Здесь в Царствии Небесном, деревенская девочка, понятия не имеющая о столичной жизни, впервые видит своих будущих духовных родителей, которые благословляют её поступить в земную Марфо-Мариинскую обитель. Внимая происходящему, преподобный предлагает и ей исполнять главную заповедь Неба: «Люби всех – равно».

Каждый знает по опыту, как непомерен, кажется, невозможен для осуществления в нашей жизни этот завет. Но и сегодня есть люди, приближающиеся к его исполнению. Для меня один из них – отец Владимир. (замечательно, что батюшка родился в день преподобного Онуфрия в