В карцере стояли: старик в телогрейке, парень в разорванной одежде и с кровоподтеками и синяками на лице. Выражение лиц того и другого было -- спокойным, одежда -- покрылась толстым слоем инея.

«Живы? – с удивлением спросил начальник лагеря. – Как вы тут прожили двое суток?»

«Живы, гражданин начальник лагеря», – ответил о. Арсений. Стоящие удивленно переглянулись.

«Обыскать», – бросил начлага. «Выходи», – крикнул один из пришедших надзирателей.

Отец Арсений и Алексей вышли из карцера. Сняв перчатки, стали обыскивать. Врач также снял перчатку, засунул руку под одежду о. Арсения и Алексея и задумчиво, ни к кому не обращаясь, сказал: «Удивительно! Как могли выжить! Действительно, теплые».

Войдя в камеру и внимательно осмотрев ее, врач спросил: «Чем согревались?» И о. Арсений ответил: «Верой в Бога и молитвой».

«Фанатики. Быстро в барак», – раздраженно сказал кто-то из начальства. Уходя, Алексей слышал спор, возникший между пришедшими. Последняя фраза, дошедшая до его слуха, была: «Поразительно! Необычный случай, они должны были прожить при таком морозе не более четырех часов. Это невероятно, учитывая 30-градусный мороз. Вам повезло, товарищ начальник лагеря по режиму! Могли быть крупные неприятности».

Барак встретил о. Арсения и Алексея, как воскресших из мертвых, и только все спрашивали: «Чем спасались?» – на что оба отвечали: «Бог спас».

Ивана Карего через неделю перевели в другой барак, а ещё, через неделю -- придавило его породой. Умирал мучительно. Ходили слухи, что своя же братва помогла -- придавить его.

Алексей после карцера переродился, он привязался к о. Арсению и всех, находившихся в бараке, расспрашивал о Боге и о православных службах.

НИКОЛАЙ УГОДНИК -- НА КРЕЙСЕРЕ «КИРОВ».

Среди верующих людей хорошо известно, что в трудные для человека минуты им на помощь приходят святые. Более тысячи лет назад, в 891 году, неподалёку от Херсонеса-Корсуня, у мыса Фиолент, было застигнуто сильной бурей рыбацкое судёнышко греков-херсонеситов. От напора ветра рухнула мачта, сломался руль. Огромные волны НЕСЛИ -- судно прямо на прибрежные скалы. Видя, что впереди неизбежная гибель, рыбаки обратились с мольбой -- к святому Георгию.

Каково же было их удивление, когда Георгий, сверкая золотыми латами, ПОЯВИЛСЯ -- пред ними на прибрежном острове-скале. Тотчас же СТИХЛА -- буря. Когда же спасённые мореплаватели взошли на скалу, то ОБРЕЛИ там -- просиявшую икону святого Георгия. Они перенесли её на берег, а затем в благодарность за своё чудесное спасение -- основали на скалистом берегу, святую обитель.

Вскоре монастырь стал резиденцией греческих митрополитов в Тавриде. После постройки Севастополя и создания Черноморского флота именно иноки Георгиевского монастыря стали духовниками на боевых кораблях, вдохновляя, укрепляя и отпевая моряков. В Георгиевском монастыре неоднократно бывал весьма почитающий эту святыню адмирал Ушаков, отдавший служителям 3000 рублей (сумму по меркам XVIII века огромную!). Здесь же, на территории монастыря, находилась и летняя резиденция адмирала Лазарева.

Есть свидетельство и ещё об одном посещении святыми корабля. Было это уже в иную эпоху, в другом море, и на этот раз вместо Георгия Победоносца святым был Николай Угодник.

Вот как описывает этот уникальный случай журналист Валентин Владимиров:

«С Петром Тихоновичем Пантелеевым мы познакомились в одном из бывших центров советской электроники, в уютном подмосковном Зеленограде. Рослый седовласый Пётр Тихонович был инженером-механиком и талантливым изобретателем, имевшим целый ряд авторских свидетельств. Когда наше знакомство переросло в приятельские отношения и я стал часто бывать в квартире Пантелеева, то с удивлением узнал: с памятного дня Победы изобретатель никогда -- не брал в рот спиртного и даже, во времена государственного атеизма, не таясь, ходил в церковь. Дома у него на почётном месте висела большая икона Николая Угодника. Когда я ею заинтересовался, бывший матрос крейсера „Киров“ доверительно поведал мне свою удивительную историю…

В страшном и кровавом сорок первом, под непрерывными воздушными атаками и бомбёжками хозяйничавших в небе немецких самолётов корабли Балтийского флота прорывались в Кронштадт.

Море слегка штормило. В стальном чреве корабля стояла невыносимая духота, и в машинном отделении крейсера „Киров“ плыл синеватый чад раскалённой смазки. Поэтому машинист Пётр Пантелеев часто бегал охладиться под душем из забортной воды.

В очередной раз, встав под душ, он вдруг почувствовал, как решётчатый настил легко уплыл из-под ног, всё вокруг перевернулось, неестественно меняясь местами, и машинист упал, на мгновение потеряв сознание. Очнулся он от крепкого шлепка ладонью по мускулистому плечу.

— Угорел? Вентиляция не справляется, — помогая ему подняться, сказал механик: — Давай наверх, подыши немного и назад. Пётр полез вверх по трапу: просто мечта — глотнуть свежего морского ветра после трёх вахт подряд, но зря проводить на палубе время тоже нельзя — если встанут машины, немцы тут же разбомбят крейсер и вся команда пойдёт на дно кормить рыб.

Наверху царил сущий кошмар. Натужно выли моторы пикирующих самолётов, выворачивая нутро сверлящим звуком, свистели падающие бомбы, захлёбываясь, строчили пулемёты, ухали разрывы и зло кашляли зенитки. То и дело по обоим бортам серую воду вспучивали белые султаны разрывов. Пётр приоткрыл люк и начал жадно глотать солёный, припахивающий пороховой гарью воздух.

Неожиданно он увидел, как между вздымавшимися свинцовыми волнами и разрывами к крейсеру ПРЯМО -- по воде ШЕЛ незнакомый человек -- не торопясь, но в то же время быстро, словно морская бездна для него была -- подобна гладкой мостовой.

„Человек за бортом!“ — хотел крикнуть машинист, но язык словно присох к гортани, а губы сами собой, как в далёком детстве, начали едва слышно шептать молитву: за последние дни Пётр не раз горячо молился про себя, прося Господа и Николая Угодника вывести живым из кромешного ада.

„Схожу с ума, — решил матрос, — головой крепко приложился или допился вконец!“

К водке он сильно пристрастился ещё в Ленинграде, куда приехал учиться в техникум после окончания семилетки. Грамотный по тем временам парень попал в компанию бездельников, забросил учёбу, начал выпивать и, в конце концов, стал грузчиком в порту — силой и статью природа Пантелеева не обидела. В 39-м его призвали на флот, и довелось ему служить на крейсере „Киров“. Несмотря на все строгости службы, даже с началом войны, машинист находил любую возможность пропустить стаканчик. И вот, теперь ему привиделось такое во время жуткой бомбёжки!

Тем временем неизвестный человек неведомым образом оказался на палубе, рядом с матросом. Пётр с удивлением разглядывал его диковинную, тускло мерцавшую золотым шитьём тёмно-красную одежду, похожую на широкий шарф, вышитую крестами зеленоватую накидку на плечах и чудную, расширявшуюся кверху шапку из похожего на бархат бордового материала, украшенного самоцветами и золотым шитьём. На босых ногах пожилого незнакомца были надеты сплетённые из тонких кожаных ремешков сандалии, и Пётр подивился: ноги сухие, хотя странный человек шёл прямо по воде. Лицо у старика загорелое, доброе, с небольшой седой бородой. И хотя тянул свежий ветер, ни одна складка на его одежде не шелохнулась. Пантелеев хотел протянуть руку и потрогать, действительно ли удивительный незнакомец стоит перед ним, однако не решился.

-- Не бойся, -- ласково сказал старше -- Ты непременно доберёшься живым до Кронштадта. -- Страшно воевать на море, -- сам не зная почему, вдруг доверился ему Пётр. -- На земле, наверное, лучше. Привычней как-то.

-- Хорошо, -- согласно кивнул удивительный незнакомец. -- Скоро ты будешь воевать на земле. Но учти, там не легче!

Пантелеев быстро бросил насторожённый взгляд по сторонам — не заметил ли их кто? А то потом от комиссара не отопрёшься и особисты начнут везде тягать. Однако пробегавшие мимо матросы не обращали на машиниста и его странного собеседника никакого внимания.

И тут Петр понял: что, кроме него, никто старика – НЕ ВИДИТ! Стало вдруг страшно до жути, до тошнотворного мохнатого кома в горле. -- Иди, тебя ждут. -- Незнакомец провёл ладонью над головой матроса, и страх -- ушёл, зато появились уверенность в себе и новые силы.

Пётр скатился по трапу в душное машинное отделение, тут же напрочь забыв о странной встрече, и вспомнил о ней только в Кронштадте, когда его списали с корабля в морскую пехоту: под напором немцев фронты трещали по швам, сотни тысяч красноармейцев попали в плен, и „царица полей“ понесла страшные потери.

Воевать на суше действительно оказалось не легче, и вскоре Петр получил пулю в руку. А в госпитале ждал новый поворот судьбы. Кто-то из военного начальства, учитывая семилетку, два курса техникума и познания в механике, решил определить бывшего матроса на краткосрочные курсы младших лейтенантов-минометчиков, поскольку командного состава катастрофически не хватало.

Через три месяца, после выпуска, младший лейтенант Пантелеев получил назначение в артиллерийскую разведку. Бои шли тяжелые, немцы нажимали, боеприпасы почти не подвозили, поэтому требовалось постоянно корректировать огонь батарей. Для наблюдательного пункта разведчики присмотрели чудом уцелевшую трубу котельной разрушенного дома. Чтобы не засекли немцы, забраться на верхушку трубы решили изнутри, и Пантелеев первым сунулся в пропахшую гарью черноту. Тут словно мелькнуло у него перед глазами видение того самого старика в красной с золотом одежде – он укоризненно и предостерегающе покачал головой.

Внезапно Петр почувствовал, как плечи сильно СДАВИЛО -- кирпичной кладкой: никак не протиснуться и все!

Тогда в трубу полез другой корректировщик, но лишь только он начал обустраиваться наверху, как его метким выстрелом снял немецкий снайпер. Уже глубокой ночью Петр тайком заглянул в разбитую котельную. Пробрался к роковой трубе и вновь попробовал влезть в неё. Как ни странно, теперь он СМОГ -- вполне свободно подниматься по вмурованным в кирпичную кладку стальным скобам, даже не задевая плечами за стенки. Как же так? Ведь погибший товарищ был моложе его?

И тут, словно прошелестел над ухом едва слышный шепот: «Уходят – не старые или молодые, уходят те – кому срок жизни на земле подошел -- к концу». Разведчик резко обернулся, но рядом не было - никого.

Война шла своим чередом, и как-то один из однополчан, вроде бы в шутку заметил: вот, мол, вокруг всех – ранят или даже – убивают, а наш лейтенант Пантелеев из разведки – словно заговоренный – знать крепка за него чья-то молитва. Бывший балтиец отшутился, мол, «смелого пуля боится».

А вокруг цвела весна, дни стояли жаркие. На марше Петр невыносимо страдал от жажды. И тут ему то ли померещилось, то ли на самом деле, вдруг видит лейтенант: стоит у кустов, у обочины – знакомый старик и показывает ему на овраг. Пантелеев соскочил с повозки, и побежал туда, а в овражке лежал пласт чудом сохранившегося чистого белого снега. Разведчик съел несколько горстей, утолил жажду и вернулся на дорогу.