Полемика между троном и алтарём
Заговор побудил Якова первого заставить народ принести присягу «на подданство», обязательную для всех англичан, каковы бы ни были их религиозные убеждения. Согласно этой присяге, «ни папа, ни архиепископ, ни епископ не вправе возмущать или поднимать народ, нарушая верность, в которой они поклялись английскому королю.
Никто не имеет права присваивать его земли, посягать на его жизнь, ибо исповедуемая католиками доктрина, согласно которой подданные по приказу папы могут убивать своего государя, является гнусной и противозаконной».
Разгневанный первосвященник тут же разослал английским святошам несколько грамот с призывом не подчиняться Якову первому. Сначала король покарал неисправимых упрямцев и даже обезглавил некоторых из них.
Затем он взялся за перо и написал памфлеты, в которых решительно осудил деятельность его преосвященства кардинала Беллармина. Благочестивый старец, один из сынов Лойолы, ответил на королевский памфлет книгой, написанной в столь же бессвязной, сколь необычной манере.
«Первосвященник, — говорил он, — имеет полное право руководить королями, он может заставить государей покориться его распоряжениям и подвергать каре непослушных, ибо в его руках меч о двух остриях».
Это доказано тем, что главы церкви всегда отлучали королей и императоров, низлагая их, освобождая подданных от присяги и отдавая их земли католическим государям. Два члена святого сообщества вмешались в великий спор между троном и алтарем.
Один из них утверждал, что бунт духовного лица против короля не оскорбляет его величества, ибо священников нельзя рассматривать как подданных короля, так же как нельзя считать преступниками гражданских лиц, если король подвергается церковному отлучению. В таких случаях все верующие должны объединиться, чтобы поразить тирана и способствовать триумфу религии.
«Почему я не могу, — восклицал второй, — принести господу возлияние из королевской крови! Никогда более прекрасное вино не обагряло алтаря Иисуса Христа, никогда не приносилась ему столь благостная жертва!..»
В свою очередь Павел пятый поощрял знаменитого испанского историка Мариану, который вменял цареубийство в обязанность, если государь отказывается покориться папе.
Следуя примеру испанского иезуита, доблестные французские католики всячески стремились принизить королевскую власть, настаивая на всемогуществе первосвященника. Пылкий проповедник восклицал:
«Дети Христовы, слушайтесь, слепо слушайтесь могучей воли, приведшей Генриха четвертого в стан благочестивых. Не верьте тем, кто утверждает, что папа не осмелится отлучить от церкви короля Франции. Папа посмел, и государь признал его всемогущество, унизив себя, и умолял, распростершись ниц, об отпущении. Во имя спасения Франции папа обязан, вооружившись топором, рубить стволы, грозящие задушить молодые побеги».
Вот тогда-то и появился фанатик Равальяк, убивший Генриха четвертого 14 мая 1610 года.
Иезуиты и университет
После того, как над цареубийцей свершилось правосудие, — свидетельствует летописец, — трезвый разум победил и приступили к розыскам настоящих виновников убийства, орудием которых был Равальяк.
Всё общественное мнение восстало против иезуитов, всюду появлялись памфлеты против благочестивых отцов, и среди них пасквиль, озаглавленный «Анти-Коттон», в котором доказывалось, что оружие в руку Равальяка вложили иезуиты и королева.
Парламент не осмелился выступить против таких могущественных преступников и ограничился тем, что указал теологическому факультету на необходимость подвергать цензуре публикуемые иезуитами труды, затрагивающие вопросы о цареубийстве. По решению ученых некоторые подобные книги были переданы в руки палача и сожжены на Гревской площади в Париже.
Однако это осуждение не помешало Марии Медичи, как и прежде, оказывать иезуитам покровительство. Она выбрала духовником для молодого Людовика тринадцатого отца Коттона, а сердце своего мужа передала иезуитскому коллежу.
Королева даже пожаловала иезуитам особые грамоты, дававшие им более широкие права, чем раньше, она разрешила им давать уроки теологии и других наук, считая полезным, чтобы дети обучались именно у иезуитов.
Иезуиты тут же зарегистрировали документы в университете и занялись их утверждением в парламенте.
Один из защитников университета напомнил, что славное учреждение в третий раз обращается за содействием к парламенту, прося обуздать преступников в сутанах и восстановить наконец спокойствие в королевстве, где со времени распространения иезуитов по всей Европе они не переставали призывать к ниспровержению политической власти.
Он обвинял их в подстрекательстве к преступлениям, совершенным во Франции Жаком Клеманом, Барьером, Жаном Шателем и Равальяком, напомнил об участии иезуитов в «пороховом заговоре» в Англии, о мятежах в разных государствах и, закончив свое обвинение, умолял парламент «не дать себя обмануть коварными, медоточивыми словами и лживыми обещаниями святых отцов, памятуя, что иезуитская конституция разрешает нарушать присягу, если того требуют интересы ордена или папы».
Адвокат предложил далее «запретить иезуитам давать уроки и выполнять какие-либо функции по обучению как детей, так и взрослых в пределах города Парижа».
В конце концов, парламент внял этим здравым доводам и объявил, что университет прав в своих утверждениях и является стороной, выигравшей дело.
Дражайших последователей Игнатия Лойолы ненавидели не только во Франции, но и во всех государствах Европы.
Изгнанные почти отовсюду, вызывавшие к себе презрение и ненависть, хитрые монахи спустили флаг. Стремясь восстановить свою организацию, они дошли до того, что отреклись от доктрины цареубийства и даже признали неприкосновенность королевских особ.