Средние века — печальная эпоха

Население Руси продолжало оставаться носителем традицион­ной — доправовой (в смысле позитивного права) — культуры, госу­дарственный закон не регулировал отношение общества к интере­сующим нас людям. Правила же сострадательного отношения к убогим, предписываемые обычаем и православием, соблюдать становилось все труднее. Гнули и ломали традицию милосердия не ордынцы, а невзгоды и лишения, обильно выпавшие на долю насе­ления средневековой Руси. «К самым несчастным и печальным эпо­хам истории многострадального русского народа» относит Н. И. Ко­стомаров время княжения Дмитрия Донского: «Беспрестанные разорения и опустошения то от внешних врагов, то от внутренних усобиц следовали одни за другими в громадных размерах. <...> К этому присоединялись физические бедствия. Страшная зараза, от которой русская земля страдала в 40-х и 50-х годах XIV в. на­равне со всею Европою, повторилась и в княжение Дмитрия с бо­льшою силою в разных местах Руси. <...> К заразе присоединя­лись неоднократные засухи, как, например, в 1365, 1371 и 1373 гг., которые влекли за собою голод, и, наконец, пожары — обычное яв­ление на Руси. Если мы примем во внимание эти бедствия, соеди­нявшиеся с частыми разорениями жителей от войн, то должны представить себе тогдашнюю восточную Русь страною малолюд­ною и обнищалою» [18, с. 189].

Человеческая жизнь обесценивалась, смерть ребенка, особенно слабого или увечного, воспринималась близкими как облегчение.

Прекрасно иллюстрирует крестьянские нравы народный способ излечения спинной сухотки (tabes), которую в селах именовали «стенью». По совету знахаря, пишет И. П. Сахаров, «больное дитя несут в лес, ищут раздвоенного дерева, кладут его в этот промежу­ток на трое или менее суток, сорочку вешают на дерево, потом вы­нимают его и ходят трижды девять кругом дерева. После этого при­носят домой, купают в воде, собранной из девяти рек или колодцев, обсыпают золою, собранною из семи печей, кладут на печь... Часто случается, что дитя умирает в лесу, оставленное обнаженным на от­крытом воздухе, или испускает дыхание под обливанием холодной водою. Совет знахаря, это явное убийство, почитается в деревнях благодеянием» [39, с. 104].

Большая часть населения, и прежде всего сельские жители, про­должали следовать языческим предрассудкам. Уже упоминавшийся нами Серапион Владимирский в конце XIII в. с гневом восклицал: «Языческих обычаев держитесь: в колдовство верите и огнем пожи- гаете невинных людей <...>. Из книг каких иль писаний вы слышали, будто от колдовства на земле наступает голод или что колдовством хлеба умножаются? <...> Вот нынче три года хлеб не родится не то­лько в Руси, но у католиков тоже — колдуны ль так устроили? А не Бог правит своим твореньем, как хочет, нас за грехи наказуя? <...> Как можете вы осуждать на смерть, если сами страстей преисполне­ны? И по правде не судите: иной по вражде это делает, другой — желая той горестной прибыли, третий — по недостатку ума; хотел бы убить да ограбить, а что и кого убивать — того и не знает!» [27, с. 451]. Нет оснований полагать, что за последующие три столетия нравы простонародья существенно смягчились под влиянием право­славия. Деревня по-прежнему жила общинными ценностями, сохра­няя языческие обряды. Самосуды с их испытаниями водой и огнем не могли обойти лиц с физическими и умственными недостатками.

Светская власть вспоминает о нищих и убогих лишь в начале XVI столетия. Вполне закономерно, что попытка организации при­зрения предпринимается в момент сплочения русских княжеств. Де­яния великого князя Василия III, завершившего объединение земель вокруг Москвы, для нас интересны тем, что именно ему принадле­жит инициатива открытия при московских церквях и монастырях богаделен. В ту пору численность нищих в стольном граде достигла небывалых размеров. И. Г. Прыжов пишет: «Неимущие, захребетни­ки, бобыли, беглые, погорелые, ослепшие, спившиеся; идут они перед нами, и масса их постоянно увеличивается от отсутствия в жизни всяких человеколюбивых начал, от постоянных разгромов, пожаров, ежегодно истреблявших целые города, моровых поветрий, голодных времен, рабства и пр. и пр.» [35, с. 126]. Ночевали бездомные бродяги вблизи монастырей и больших храмов, образуя слободы нищих. Да­бы обезопасить горожан, Василий III ввел ночную стражу, повелев на ночь замыкать городские улицы рогатками, бродяг же определить по богоугодным домам. Хорошо осведомленный о жизни западных городов князь московский, возможно, пожелал воспользоваться их опытом защиты горожан от попрошаек. Так в столице появляются первые богадельни для призрения не способных к труду, в том числе слепых, немых, калек и бесноватых.

Говоря о первых московских богадельнях, не забудем, что это не более чем «укромные избушки, кельи и клети, кои рассеяны были по улицам, переулкам в Кремле и Китае, Белом и Земляном городах, при церквях, часовнях и монастырях» [35, с. 130]. Никакой помощи, тем паче лечения, богадельни не предоставляли и, по мнению И. Г. Прыжова, «никакой не приносили пользы для призрения бед­ных. Если кому и удавалось жить там и получать содержание, то это были случайные люди, дармоеды» [35, с. 130]. Подвиг нищенства, по­нимаемый в Киевской Руси как отречение от благ и богатств мира сего, в Средние века стал весьма распространенным промыслом. «Милостыню и корм годовой, хлеб, соль, деньги и одежду по бога­дельным избам во всех городах дают из царской казны, христолюбцы также милостыню подают; но в богадельные избы вкупаются у при- кащиков мужики с женами, а прямые нищие, больные и увечные без призору по миру ходят» [3, с. 44].

Итак, столетия ига не поколебали терпимо-сострадательного отношения к нищим и калекам, но русские города, попав под «сень варварства», обескровели и обессилели. Уповать оставалось на Церковь, но та за долгие столетия междоусобиц сама обнищала и, в отличие от католической, не имела средств для развития призре­ния, ограничиваясь предоставлением крова и скудной пищи незна­чительной части убогих.

В невыносимых условиях Средневековья сохранялись и усили­вались языческие предрассудки, в силу чего люди с врожденными уродствами и психическими расстройствами могли становиться жертвами сельских самосудов.

Светская власть вспоминает об убогих только в начале XVI столе­тия, объединяя русские земли вокруг Москвы и сталкиваясь с не­имоверным числом нищих, среди которых пребывало немало сле­пых, немых, калек и бесноватых. Власть предпринимает попытку организовать призрение «живущих Христа ради», предлагается откры­вать при московских церквях и монастырях богадельни, чтобы обеспе­чить самый простой приют и скромное пропитание. Однако нищенст­во, понимаемое в Киевской Руси как подвиг, становится в печальную эпоху Средневековья промыслом, из-за чего появляется новый отте­нок в восприятии фигуры нищего и убогого государственной властью.

1.5. Эпоха Ивана Грозного: