Глава 13. Покаяние Бернадского

Наступила ночь. Тревожная для Ивана, тревожная для всех, кто полюбил его за кроткий нрав, теплоту сердца, за чтение Евангелия и за ясный ум в разъяснении. И за то добро, которое он отпускал по водам. Разделение сумки сухарей серебряной канвой легло в определение его образа, в представление о нем людей.

В эту ночь друзья Ивана не отпустили его с верхней полки и уложили спать в своем углу. Ночью Онищенко долго не спал, не спали и его друзья, ожидая нападения снизу, где размещался Бернадский и окружающие его приспешники.

Казалось, отошел от камеры дух единства, когда все вместе пели на ночь молитву. Сегодня об общей молитве не было и речи. Прошла камеру волна закона человеческого. Прошло камеру недоверие и породило страх и ненависть.

Но вечен закон Бога. Вечна работа разума. Иван молился, призывая Бога пробудить разум Бернадского, вселиться в его сознание и сердце. И молитва эта, сказанная в любви и истине к врагам, к тем, кто гонит и всячески злословит, была услышана Богом любви. И к утру успокоились умы, смягчились сердца, и вся камера спала своим неспокойным, как обычно, сном, но без умыслов вчерашнего вечера.

После подъема все, как и два дня назад, пропели молитву «Отче наш», и в это утро она звучала как-то особенно серьезно и проникновенно. Грозовые тучи - злоба и ненависть, разошлись, и после них солнце мира светило особенно ярко и ласково. Не участвовали в пении только Бернадский и его три друга. Неучастие их заметил Иван, и это огорчило его. Когда кто-то предложил ему читать Евангелие, он сказал:

— Читать вслух Евангелие благословенно можно только тогда, когда все согласятся слушать. А все ли расположены слушать, не протестуя?

— Читай, все согласны, - раздались голоса.

Но Иван молчал выжидающе. И вот Бернадский, хорошо понимая, к чему клонит проповедник, несколько раз прошелся по камере и наконец кивнул головой в сторону Ивана:

— Читай. Послушаем тебя еще сегодня, что ты будешь нам петь. Иван подвинулся к краю нар, спустил ноги и, открыв Евангелие, прочел:

— «Вы свет миру», - так сказал Христос Своим ученикам, - начал Иван. Сегодня Он тоже говорит эти слова. Кому? Богатым? Знатным? Тем, кто на воле?

А может быть, нам здесь, находящимся в заключении, бесправным, обиженным? Да, сегодня Он говорит и нам: «Вы свет миру». И если мы, находящиеся в этой камере, сможем принять этот свет и понести его всем, кто нас окружает, начиная с надзирателя, который, возможно, и сейчас нас слушает у двери, тогда не может не совершиться чудо духовного освобождения, радости свободного духа. «Познаете истину, и истина сделает вас свободными», - говорит Иисус Христос. Если свет Христов будет в нас, его лучи попадут на тех, о ком мы должны молиться: и о начальнике тюрьмы Кузьменко, и о губернаторе Полищуке, и о приставе и уряднике. И только Бог знает, как это чудо духовного освобождения может вызвать к освобождению нас из этой тюрьмы. Кто знает волю Бога о каждом из нас? А сейчас мы должны благодарить Бога за то, что получаем этот свет учения Христова. Может, эта наша встреча в тюрьме завтра решит нашу жизнь в такую сторону, в какую мы и не ожидаем. Я очень полюбил эти стихи, послушайте:

В годину жгучих испытаний, В час испытанья роковой, Под гнетом тягостных страданий, Мой друг, не никни головой.

Пусть тьма ратует за земное, Сие лишь провозвестье нам. А мы избрали в цель иное: Наш идеал - любовь к врагам.

Двум солнцам в небе не подняться, Двух нолей в жизни не избрать. Нельзя служить любви и братству И реки крови проливать!

Кто-то вздыхал, кто-то стукнул кулаком по нарам со стоном: «О Боже!» Бернадский порывисто поднялся со своего места, несколько раз прошел по камере и сказал:

— Продолжай, говори! Верно ты говоришь, здорово говоришь. И Иван продолжал:

— Братья мои! Если бы люди познали свет учения Христова, не нужны были бы тюрьмы, без дела осталась бы полиция.

— Правильно говоришь.

— Верно, брат. Свет надо познать, - сказали двое почти в один голос, и вся камера подтвердила.

— Я уверен, - продолжал Иван, - если бы нам сейчас предложили свободу на условиях, что мы пойдем по всему миру и будем нести свет Христова учения, то все бы мы согласились на это и действительно несли бы его.

— Верно, Иван!

— Какой я ни темный, а нес бы, от Самого Бога выпросил бы его, только бы освободили! - проникновенно говорил портной, глухота которого не могла остановить доступ в его разум слов Онищенко о свете.

И вдруг - как будто бы кто толкнул Ивана. Он молодо спрыгнул с нар, повернулся лицом ко всем сидящим и развел руками, как бы желая обнять всех, и с любовью сказал:

— Дорогие братья, друзья мои! Бог ныне повелевает всем покаяться! На небе бывает об одном кающемся грешнике больше радости, чем о девяносто девяти праведных, не имеющих никакой нужды в покаянии. Иисус протягивает сегодня к нам Свои окровавленные руки: «Приидите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас».

Бернадский медленно прошел по камере, молча всматриваясь в блестящие глаза Онищенко, и остановился у двери, как бы решая что-то. И вдруг он вышел на середину, поднял руки кверху, сжал кулаки, затем выпрямил пальцы и с воплем крикнул:

— Неужели есть такой Бог, Который может простить мне все, Который может подать мне руку помощи в этот час моей жизни, может полюбить меня?

— Есть такой Бог! - громко сказал Иван и встал на колени. С нар спрыгнули арестанты и тоже встали на колени. А Бернадский упал на пол вниз лицом и стал молиться.

— Боже мой, Боже мой! Неужели у Тебя столько милости, что Ты можешь простить и такого грешника, как я? Неужели и для меня возможно прощение? Прости меня, прости но Твоей великой милости. Я верю, верю, о Боже, что Ты можешь простить меня за все мои преступления. Я вор и разбойник, я хуже вора,

я убийца невинных людей. Я убивал матерей и их детей, я убивал стариков. Прости! Прости меня, недостойного! Как разбойника на кресте, прости меня! Прости меня, прими меня!

Совершилось чудо, подобное чуду исцеления Христом слепорожденного: не видел и стал видеть.

Бернадский, вор и разбойник, духовно темный от рождения, сорок лет живший слепым, вдруг прозрел, стал видеть свет Христа. Если бы кто спросил его об Онищенко: кто открыл тебе глаза? Он мог бы сказать только одно: не знаю, кто он. Знаю, что я не видел, а теперь вижу!

Бернадский попытался встать, но не смог; рыдания душили его, и он снова опустился на пол. Два человека подняли его, и он подошел к Онищенко.

— Дорогой Ваня, брат и друг мой! Я теперь должен рассказать о себе все, всем рассказать, ничего не тая, о своих преступлениях.

— Ты много сказал Богу, ты все сказал единому Судье, Который может прощать все.

И Ваня повернул его лицом к двери, где стояли прокурор, следователь и начальник тюрьмы. Они все слышали, они все видели.

— Онищенко, - сказал начальник тюрьмы, указывая прокурору на Ивана.

— Онищенко? - как эхо повторил Бернадский. Начальство молча вышло в коридор.

— Онищенко?! - сказала вся сорок первая камера. Такого в Херсонской тюрьме еще никогда не было. Было чудо, было дивное в очах Господа, дивное в очах людей.