Святость рядом Такие разные верующие Xристианство - лайт
Утешайся Господом, и Он исполнит желания сердца твоего.
(Пс 3 7:4)
Вскоре после того, как я приступил к новой работе, в ноябре 2000 года, ко мне в кабинет заглянула коллега с интересной историей.
— Привет, Билл! — поздоровалась со мной Джин Паско, личность в редакции известная и весьма уважаемая. Мощный голос ее без труда перекрыл редакционный шум. — Слышал когда-нибудь об отце Майкле Харрисе?
Я помотал головой.
Джин, лет сорока с лишним, любительница бега на длинные дистанции, писала о политике и считалась одним из лучших репортеров в «Таймс». Список ее информаторов толщиной не уступал телефонной книге какого-нибудь небольшого городка.
— Был директором католических школ «Матер Деи» и «Санта-Маргарита», — громогласно пояснила Джин. — «Санта-Маргариту» построил сам на пожертвования, собрал около двадцати шести миллионов.
А теперь его обвиняют в сексуальных домогательствах к учащимся. Мне тут кое-кто слил документы. — И она шмякнула мне на стол кипу каких-то юридических бумаг. — Посмотри, интересно. Может, напишем об этом вместе, когда дело дойдет до суда?
Я бегло перелистал пачку. Какие-то заявления, отношения, ходатайства... И конца им нет. Обязательно посмотрю на этой неделе! — сказал я себе. И, конечно, так и не посмотрел. Эта грязная, но, по всей видимости, единичная история не вызвала у меня никакого журналистского интереса. Я и не подозревал, что прямо у меня под носом разворачивается сюжет, который приведет к потрясениям и историческим реформам в католических диоцезах Лос-Анджелеса и округа Оранж; что иск против отца Майкла Харриса — первый из сотни подобных исков к католическим священникам; что по этим искам будет выплачено в общей сложности более миллиарда долларов; что «католический секс-скандал» серьезно подорвет репутацию Католической церкви в США. Четырнадцать месяцев спустя, когда «католический секс-скандал» прогремел от Бостона до Гавайев, стало ослепительно ясно, что история отца Харриса была его первым звоночком.
Но меня в то время занимали истории куда более увлекательные. В первый год своей новой работы я летел вперед, словно выпущенная из лука стрела. За год я опубликовал 145 материалов. Каждая статья открывала перед мной новые темы — еще более увлекательные, вдохновляющие, возвышающие дух. «Это Бог!» — думал я. Во реем, что со мной происходит, я видел руку Господа. [
Больше всего завораживали меня святые, например, такие, как Мэдж Родда — люди, внезапно прощающие своих насильников или несостоявшихся убийц. Оказалось, что таких много: они встречаются в каждой мало-мальски крупной конфессии и везде вызывают удивление и непонимание. В этом нет ничего нового. Святцы Католической церкви полны людьми, которых их современники считали безумцами, а последующие поколения прославили как святых.
Один из самых известных и почитаемых католических святых — Франциск Ассизский — был сыном богатого купца и поначалу отличался от своих ровесников разве что разгульным образом жизни и безудержным пьянством. Но однажды он услышал проповедь, основывавшуюся на этом отрывке из Евангелия от Матфея:
Ходя же, проповедуйте, что приблизилось Царство Небесное; больных исцеляйте, прокаженных очищайте, мертвых воскрешайте, бесов изгоняйте; даром получили, даром давайте. Не берите с собою ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои, ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха, ибо трудящийся достоин пропитания (Мф 10:7-10).
Эта проповедь поразила его в самое сердце. Франциск отказался от всего, что имел. Друзья и знакомые насмехались над ним, родные умоляли его опомниться, но он снял с себя даже башмаки, надел грубую рясу, подпоясался веревкой и в таком виде, босиком, отправился ухаживать за прокаженными. Впоследствии его наряд — ряса, подпоясанная веревкой, — стал формой одежды францисканцев, монашеского ордена, основанного на принципах Франциска.
Христиане, излучающие святость, с которыми я знакомился в ходе журналистских расследований, и интриговали меня, и пугали. Я видел, что эти люди просто не могут веровать «постольку-поскольку», как большинство из нас. Они чувствуют, что Бог требует от них большего. Писание призывает их следовать словам Иисуса — и они принимают Его слова буквально и следуют им всерьез. Часто они отправляются к беднякам, живут среди них, снабжают их едой и всем необходимым. Порой вера приводит их к политической активности: они начинают бороться за запрет абортов, за возвращение христианства в публичное поле или пламенно защищают окружающую среду творение Божье.
После первого года работы, когда необузданный оптимизм мой немного улегся, я начал замечать, какая огромная пропасть зияет между жизнью обычных верующих (к их числу относился я сам, а также большинство известных мне пасторов) и тех, кто живет так, как будто принимает Писание всерьез.
Впервые я заметил эту пропасть и поразился ей, когда брал интервью у одной из богатейших семей мира, Сьюзан и Генри Самуэли. Генри Саму-эли, бывший инженер, в 1980-е годы преподававший в Лос-Анджелесском университете, в 1991 году основал компанию Broadcom Corporation, а семь лет спустя превратил ее в акционерное общество. В июле 2000 года, когда я разговаривал с четой Самуэли, их состояние оценивалось в 5,1 миллиарда долларов; только за последний год они пожертвовали 27 миллионов долларов Калифорнийскому университету в Ирвайне, 25 миллионов — Лос-Анджелесскому университету, 5 миллионов — театру «Опера Пасифик» и много более мелких сумм различным некоммерческим организациям. Я хотел поговорить с ними об их последнем пожертвовании — трех миллионах долларов на строительство постоянного помещения для реформистской синагоги южной части округа Оранж: у этой синагоги не было своего дома, и много лет собрания и чтения Торы проходили в трейлерах.
В особняк Самуэли, высящийся на утесе на берегу океана в Корона-дель-Мар, я прибыл вместе с Марком Болстером, фотографом из «Таймс». Охранники выяснили, кто мы и откуда, и провели нас внутрь. Я немного нервничал — не каждый день приходится разговаривать с миллиардерами! — однако оба Самуэли, особенно Сьюзан, держались так непринужденно и гостеприимно, что в этом дворце с потрясающими видами на океан и на скалистый калифорнийский берег мы скоро почувствовали себя как дома. Генри, стройный подтянутый человек с густыми, коротко стриженными каштановыми волосами и темными усами, выглядел и разговаривал как типичный инженер: спокойный, точный, немногословный. Говорил он скупо и по существу.
Экстравертом в семье явно была Сьюзан — элегантная женщина с лучистой улыбкой и звонким смехом, заражающая своим энтузиазмом. Она выросла в еврейском квартале Лос-Анджелеса; по ее словам, крепкая вера, сохраненная с детства, помогла ей спокойно принять внезапно свалившееся на нее богатство.
Самуэли рассказали, что оба они воспитывались в иудейской традиции, высоко ставящей цедака — еврейское слово, означающее «справедливость», но которое можно перевести и как «благотворительность». Родители Генри чудом выжили во время Холокоста, и, по его словам, ему неприятно было видеть, что его синагога — «Храм Вефильский» в Ализо-Вьехо — ютится в трейлерах: «Как будто для евреев здесь места нет».
В нашем интервью Самуэли впервые сообщили о том, что поддерживают либерально-реформистское движение в Израиле, где доминирует ортодоксальный иудаизм. В то время в Израиле было около 20 реформистских синагог, и лишь четыре из них имели собственные помещения. Самуэли уже пожертвовали два с половиной миллиона долларов реформистской синагоге неподалеку от Тель-Авива.
Генри Самуэли (в то время ему было сорок пять лет) назвал себя «приверженцем умеренности во всех жизненных сферах». О своей вере он говорил спокойно; настоящая страсть зазвучала в его голосе лишь тогда, когда зашла речь о фундаментализме.
— Broadcom, — говорил он, — это, возможно, самая мультикультурная компания на планете Земля! У нас работают люди всех рас, всех вер, всех цветов и религий. И прекрасно! Это-то мне и нравится! В реформистском иудаизме, пожалуй, больше всего привлекает меня проповедь толерантности к другим религиям и культурам. Терпеть не могу ортодоксов всех религий, в том числе и ортодоксальных иудеев. По-моему, у них что-то не в порядке с головой!
Эти слова — единственные резкие слова, произнесенные Генри Самуэли за это утро, — засели у меня в памяти. Он заставил меня задуматься об этом религиозном парадоксе. Кто такие истинно верующие? Заблуждающиеся люди, у которых «не псе в порядке с головой»? Или они просто относятся к религии серьезнее остальных? Евангелисты любят задавать друг другу неожиданный вопрос: допустим, вас арестовали за то, что вы христианин. Найдет ли следствие достаточно улик, чтобы вас осудить? Для многих и многих ответ — «нет». Я любил писать о людях, ставящих свою веру превыше всего — не на словах, а на деле. Они были другими. Когда моя собственная вера колебалась, я припадал к их историям, словно к источнику живой воды. Они напоминали мне, что святость — не выдумка.
Вот, например, пастор Эд Сейлас. Хотите узнать, действительно ли ваш пастор верит в Бога? Посмотрите, что он скажет и сделает, когда в мозгу его десятилетнего сына обнаружат опухоль. Взгляните, не поколебалась ли его вера после того, как из его ребенка извлекли огромный сгусток окровавленного мяса, после того, как биопсия обнаружила агрессивный рак, после того, как из-за тошноты и неукротимой рвоты его сын похудел больше чем на двадцать фунтов?
На воскресной службе, где предполагалось праздновать вступление его церкви в более крупное религиозное сообщество, Сейлас рассказал собравшимся о страшной болезни своего десятилетнего Тимоти. А затем произнес проповедь о том, как оставаться твердыми в вере. Для проповеди он выбрал текст из Книги пророка Даниила, 3:17—18:
Бог наш, Которому мы служим, силен спасти нас от
печи, раскаленной огнем... Если же и не будет того,
то да будет известно тебе, царь, что мы богам , твоим служить не будем...
— Вера, — сказал он своим прихожанам, — не зависит от обстоятельств. Она зависит только от того, кто для нас Бог.
Или Лея и Дуайт Смит. Эта супружеская пара трудилась в сфере продаж: она торговала учебниками, он работал на компанию «3М» — и оба делали прекрасную карьеру. Однако, пройдя свой жизненный путь до половины, они поняли, что не исполняют призыв Христа жить бескорыстно и помогать бедным.
— Мало просто говорить, что Иисус мой Спаситель, — говорит Дуайт. — Надо и вести себя соответственно.
Они ушли с работы и вступили в общество «Католическое рабочее движение» — независимую группу помощи беднякам, имеющую свое отделение в Санта-Ана, Калифорния. Супруги поселились в двухэтажном доме в беднейшей части города (дом этот был пожертвован обществу каким-то благодетелем) и открыли в нем приют для бездомных, в первую очередь для женщин и детей. Вскоре и дом, и даже задний дворик каждый вечер начали заполняться телами всех возможных форм и размеров. В конце каждого месяца — когда иссякают государственные пособия — толпа ищущих приюта достигает 200 человек. В доме три ванные, и в каждую — нескончаемые очереди. Кухня только одна, и кормление гостей каждый вечер превращается в геркулесов труд. Но Смиты никому не отказывают в прибежище.
— Не могу же я выбирать, которую из немолодых и нездоровых женщин вышвырнуть на улицу, чтобы ее там изнасиловали или ограбили! — говорит Дуайт. — Эти люди никому не нужны, у них один защитник — Иисус Христос.
Дуайт — крупный лысеющий мужчина с громовым голосом, острым умом и грубоватыми манерами, благодаря которым бездомные считают его почти своим. Лея — тихая, но, быть может, посильнее своего шумного мужа: доброта святой сочетается в ней с упорством питбуля — и только благодаря этому ей удается поддерживать в этом хаосе порядок. Сами Смиты вместе с еще несколькими «католическими тружениками» живут на втором этаже. Зарплаты они не получают — только кров, стол и несколько долларов в неделю на карманные расходы.
«Католическое рабочее движение» было создано в 1933 году, во время Великой депрессии, стараниями общественной активистки Дороти Дэй. Один из основных его принципов — предлагать беднякам еду и приют, не унижая их достоинства. В «Католическом рабочем движении» Санта-Аны я провел много часов — среди больных физически и умственно, алкоголиков и наркоманов, безнадежно опустившихся и просто бедолаг, которым не повезло в жизни. Все они живут здесь в тесноте, личного пространства практически нет. Часто возникают проблемы, претензии, конфликты. Дуайт и Лея действуют примерно как врачи «Скорой помощи» — в первую очередь вмешиваются в кризисные ситуации, но в конечном счете служат всем.
Обстановка тяжелая, душераздирающая; но случаются и светлые моменты. Например, некоторые бездомные дети занимаются здесь музыкой — играют в основном на скрипках, прямо посреди всего этого бедлама. Говорят, кто-то из здешних учеников попал в школьный оркестр и выступал вместе с ним в Карнеги-Холле в Нью-Йорке. Другие чудеса в «Католическом рабочем движении» более скромны: отец перестал накачиваться наркотиками на ночь, бездомная мать сумела записать детей в школу, у семьи появилась крыша над головой.
Во время осенних и рождественских каникул единственный телефон в «Католическом рабочем движении» разрывается от звонков людей, желающих поработать в приюте. Такое количество помощников Смитам не требуется, однако каждого волонтера они принимают с распростертыми объятиями. Они понимают: главное — дать человеку почувствовать, что его помощь нужна, ощутить, что значит помогать другим. Если повезет, волонтеры станут приходить и в другие дни года, когда каждая пара рук на счету.
Порой мне казалось, что Дуайт и Лея — безнадежные идеалисты, мазохисты или просто чокнутые. Но постепенно я понял: они просто христиане — и принимают христианство всерьез. Отдавать себя ближним для них так же естественно, как дышать. Они не могут иначе.
К христианству Рика Уоррена, пастора мегацеркви и автора бестселлеров, я поначалу отнесся скептически. В Лейк-Форест, Калифорния, Уоррен построил церковь Сэдлбэк, постепенно собравшую вокруг себя один из крупнейших приходов в мире. На воскресные службы сюда приходит около 20 ООО прихожан. Десятиакровый церковный парк чем-то напоминает Диснейленд (и это не случайное сходство — в его проектировании участвовали инженеры компании «Дисней»): веселые современные здания и роскошные ландшафты, в том числе ручей, разделяющийся надвое, как Красное море, и огромный камень, который откатывается и открывает зрителям пустую «гробницу».
Пока я не встретился с Уорреном лицом к лицу, мне казалось, что его служение направляется скорее расчетливым маркетингом, чем словом Божьим.
Но вскоре после публикации его книги «Целенаправленная жизнь», вышедшей на первые места в списках продаж, я познакомился с самим Уорреном, с его командой, с другими пасторами, которых он наставлял, и понял, что ошибался. Во-первых, ничего «расчетливого» в нем и в помине нет. Говорит он всегда просто, прямо и по существу. Ходит в гавайских рубашках и штанах цвета хаки, в таком же костюме и служит. Рукопожатиям предпочитает медвежьи объятия. В его манерах и повадках чувствуется деревенский парень с севера Калифорнии, всегда готовый поболтать с любым, кто ему встретится. Он куда больше похож на «классного мужика», с которым вы вместе играете в боулинг, чем на пастора-суперзвезду!
«Рик — самый обычный парень, — сказал мне пастор из одной маленькой церквушки. — Смотришь на него и думаешь: да ведь и я так могу!»
Тысячи пасторов по всему миру, используя уорреновскую идею «целенаправленности», создали процветающие церкви. Главная задача — привлекать ищущих в церковь и затем постепенно, шаг за шагом, вовлекать их в служение. Многие «целенаправленные» пасторы говорили мне, что Уоррен совершает в христианстве вторую Реформацию. И сам Уоррен, хоть он и не склонен к самовосхвалению, описывает свою деятельность теми же словами: «Первая Реформация прояснила, во что верит Церковь -- нашу доктрину, наше учение. Нынешняя Реформация поможет понять, что Церковь делает — каковы наши задачи и наша деятельность на земле».
В то же время Уоррен, по-видимому, искренне изумлен своим успехом. Он часто упоминает о том, сколько миллионов его книг распродано, с таким видом, словно сам не может в это поверить. Одним и тем же тоном он рассказывает о восторженном письме президента Джорджа У. Буша и о том, что шоферы из Национальной ассоциации гонок серийных автомобилей NASCAR при изучении Библии используют его книгу.
Широкая известность и взятая на себя грандиозная задача заставляют Уоррена тщательно следить за своей репутацией. Он отклонил многочисленные предложения вести регулярные телепрограммы — не хочет, чтобы его ассоциировали с телепроповедниками, и вообще сторонится прессы, предпочитая вести свою работу через пасторов и церкви. Ездит он на трехлетнем «форде», а из доходов от продаж своей книги вернул церкви свою зарплату за все 23 года служения в Сэдлбэк. Теперь он платит «обратную десятину» — 90% доходов от его книг идет на служение.
Чтобы избежать искушений и не давать повода для сплетен, Уоррен дал обет никогда не оставаться наедине ни с одной женщиной, кроме своей жены Кей. Даже если перед ним открываются двери лифта и он видит там женщину, Уоррен ждет следующего лифта или идет пешком.
Находиться рядом с Уорреном в течение нескольких дней крайне утомительно. Он страдает синдромом дефицита внимания, но эту слабость превратил в свою сильную сторону: он ни минуты не сидит на месте и буквально фонтанирует идеями (а вот собраний терпеть не может, что и неудивительно). Глядя на него, нетрудно представить его в школе, где Уоррен — в то время тощий длинноволосый подросток с гитарой и в круглых ленноновских очках — создал в кампусе христианский клуб, после школы организовывал рок-концерты, раздавал Библии, ставил христианские мюзиклы и выпускал самодельную христианскую газету. И сегодня Уоррен спешит завоевывать души новообращенных.
— Бог хочет, чтобы его потерянные дети нашлись, — говорил мне Уоррен. — Много лет назад я решил, что не стану тратить жизнь попусту. Жизнь коротка, а вечность — слишком долгий срок.
После того как вышла моя заметка о нем, Уоррен прислал мне свой личный мейл и мобильный номер, сказав, чтобы я писал или звонил, если вдруг захочу поговорить. Подозреваю, такое предложение он делает всем, с кем общается дольше пяти минут.
Приятно было смотреть на то, как человек Божий, прославленный и обладающий огромными возможностями, остается доступным и смотрит на других, как на равных себе. Позже, когда я делал другой репортаж, мне пришлось увидеть, как выходил из лимузина католический кардинал: прихожанка спросила, можно ли ей поцеловать епископский перстень «его преосвященства» — и кардинал царственно протянул ей руку. Собирая материалы об известных пасторах, я не раз обнаруживал, что у них по несколько особняков, роскошные дорогие машины, сшитые на заказ костюмы, яхты и самолеты. Случалось мне видеть и христианских лидеров как из больших, так и из маленьких приходов, которые, спокойно оставаясь наедине с женщинами, в результате влипали в сексуальные скандалы. Рик Уоррен сильно отличался от большинства.
Чтобы стать святым, необязательно занимать важное положение. Джен Хаббард ради веры рискнула своей работой и отважилась бросить вызов одному из известнейших людей в евангелическом сообществе. В 27 лет, окончив колледж, молодая евангелическая христианка получила работу, о которой могла только мечтать, — ее взял к себе Хэнк Ханеграаф, известный христианский писатель и богослов, автор нескольких бестселлеров, ведущий радиошоу «Вопросы о Библии? Спросите Хэнка!» Джен устроилась на работу в его некоммерческую организацию, Институт Христианских Исследований, располагавшийся в то время в округе Оранж, Калифорния.
Джен обеспечивала связь с потенциальными жертвователями: призывала людей жертвовать средства на служение Ханеграафа и помогала им почувствовать, что их пожертвования идут на благое дело. В одном кабинете с ней сидели сотрудницы, которые следили за дальнейшей судьбой этих пожертвований и оплачивали чеки Института. Очень скоро Джен стала с тревогой замечать, что деньги благотворителей идут на личные расходы Ханеграафа и его семьи. Институт оплачивал, в числе прочего, его роскошную спортивную машину, членство в загородном клубе, а также платил высокую зарплату его жене, которая в офисе почти не появлялась. Джен и другие служащие поделились своими наблюдениями с непосредственным начальством: то посоветовало им молчать, поскольку «эта проблема — не в нашей сфере влияния».
Вечерами, когда ее коллеги расходились по домам, Джен начала снимать копии со всех «подозрительных» счетов, больших и малых: начиная со спортивного «лексуса» 2003 года и заканчивая ремонтом компьютера детей Ханеграафа, обедами в загородном клубе и цветами на день рождения его матери.
— Нельзя было тратить пожертвования таким образом! — говорила мне Джен. — Я работала с жертвователями: они всегда ждут, что их деньги будут тратиться разумно и осмотрительно, а не швыряться на ветер.
Когда начальство узнало, что Джен снимает копии со счетов, ее уволили. Однако ее действия заставили Евангелический Финансово-Бухгалтерский Совет провести аудит Института, и после проверки Хэнку Ханеграафу и его организации пришлось возместить средства, истраченные нецелевым образом.
— А «братья-христиане» передо мной даже не извинились! — рассказывала Джен. — Я поступила так, как подсказывала мне вера, а «сильные мира сего» в нашей общине просто вышвырнули меня за дверь!
Джен защищала деньги жертвователей, потому что видела в этом свою ответственность перед Богом. В результате она осталась без работы, а ее босс продолжает свое служение. Как такое может быть? Я часто вспоминал Джен, видя христиан, не решавшихся принести жертву ради веры (среди таких христиан, разумеется, часто оказывался и я сам). Если эта молодая девушка решилась бросить вызов одному из известнейших в стране евангелических лидеров — что же останавливает всех нас?
Разумеется, истинно верующие есть не только в христианстве. Занимаясь своим делом, я свел знакомство с раввином Давидом Элиэзри, основателем шабад-любавичской синагоги в Йорба-Линда, Калифорния. Шабад-любавичское движение широкая публика знает по бородатым раввинам в черных костюмах и котелках. Любавичеры — немногочисленное, но быстро растущее направление иудаизма — заинтересовали меня своим резким отличием от остальных иудеев. Страстная убежденность в своей правоте и постоянный поиск новых путей дают им возможность порвать со многими культурными традициями, окружающими их веру, и достучаться до нерелигиозных евреев. Любавичеры не отгораживаются от мира, как ортодоксальные иудеи, а приемлют мир. Например, они — одна из первых религиозных групп, освоивших Интернет: благодаря Интернету они поддерживают связь между общинами по всему миру, привлекают новых сторонников, а также создают справочные сайты и электронные библиотеки, полезные для любого еврея.
Среди стремительно стареющих посетителей синагог и общего застоя в американском иудаизме любавичеры стали островком роста, новизны и успеха. Верования лю-бавичеров казались мне суеверными: я не понимал, например, почему Бог хочет, чтобы мужчины и женщины собирались в синагоге раздельно или почему женщина не может спать с мужем во время менструации и должна принять очистительное омовение, прежде чем снова лечь с ним в постель. Но меня заинтриговала энергия, с которой они несут свою веру в мир — особенно нерелигиозным евреям, которых стремятся вернуть к вере отцов.
«Когда еврей отрывается от своего народа (Господь сохрани!), — говорил покойный лидер движения, раввин Менахем М. Шнеерсон, — это случается лишь потому, что он алчет и жаждет. Душа его жаждет смысла жизни, но воды Торы ускользают от него. И вот он отправляется в чуждые страны, надеясь там утолить свою жажду.
Только добрый пастырь, который не станет поспешно осуждать блудного сына, который приглядится к причинам его бегства, сможет пойти за ним, милосердно взять его на руки и отнести домой».
О любавичерах я написал две большие статьи. Я рассказывал, как последователи Шнеерсона — он умер в 1994 году, и место его остается вакантным, — вдохновленные его учением, произвели в мире иудаизма немало шума и смятения (а также споров и разноречивых толков, которые не утихают до сих пор). В соответствии с учением Шнеерсона иудеи, принадлежащие к шабад-центрам, соблюдают далеко не все (а порой — не соблюдают никакие) практики ортодоксальных иудейских групп. Они не образуют синагоги и не платят синагогальные взносы — в этом нет нужды. Идея шабад-центров состоит в том, чтобы возвращать евреев к отеческой вере терпеливо, шаг за шагом: приучая участвовать в субботних службах, зажигать свечи вечером в пятницу, слушать лекции иудейских ученых.
Успех любавичеров измеряется двумя параметрами. Первый — сухие цифры. Число шабадских раввинов и их семей (все они посвящают служению всю свою жизнь) за последнее десятилетие удвоилось и теперь, согласно шабадской статистике, составляет более 4 тысяч человек в 61 стране. В век, когда у некоторых деноминаций (в том числе у католичества) кафедры порой пустуют из-за недостатка священников, потомство шабадских раввинов идет по стопам отцов в таких количествах, что «лишние» — около 200 новых раввинов и их жен — живут сейчас в Бруклине, ожидая назначений в разные части света. Шнеерсон говорил, что нет призвания выше, чем призвание учителя и проповедника.
— Еврей может спросить тебя: «Почему ты просто не оставишь меня в покое?» — учил Шнеерсон своих последователей. — «Иди занимайся своими делами, а мне дай спокойно заниматься моими. Допустим, я сверлю дырочку в дне своей маленькой лодки — тебе-то что за дело?» А ты ему ответь: «Лодка у нас — одна на всех, и в ней мы все вместе»».
Любавичские источники утверждают, что каждые десять минут где-то в мире открывается новый шабад-центр. Сборы пожертвований приносят шабаду более 800 миллионов долларов ежегодно. Движение так хорошо поставлено, что привлекает пожертвования даже от иудеев других направлений — они жертвуют, считая, что эти деньги пойдут на пользу иудаизму в целом. Один специалист по инвестициям из Нью-Йорка пожертвовал несколько миллионов на ежегодную поддержку новопоставленных шабадских раввинов и их жен. Среди прочего, он помог тридцати пяти парам открыть Дома Шабада при колледжах по всей стране, а еще тридцати
трем парам — организовать в США обучение иудаизму для взрослых. Этот банкир, сам посещающий модернистскую ортодоксальную синагогу, считает, что проповедь Шабада — наилучший по соотношению цены и эффективности способ укрепления иудейских общин, будь то в американских колледжах или в Африке.
Второй параметр, позволяющий судить об успехе любавичеров, — не смолкающие вокруг них споры. Чаще всего возражения исходят от других иудеев, обеспокоенных бурным успехом движения и опасающихся, что любавичский «бренд» иудаизма станет слишком влиятелен.
Обаяние Шнеерсона было таково, что в последние годы его сорокалетнего лидерства все больше любавичеров верило, что их ребе — мошиах, то есть Мессия. Сейчас, через двенадцать лет после его смерти, вера в Шнеерсона как Мессию — по крайней мере, публичная — угасла.
— Еврейское общество оказывается во все большей зависимости от них, — говорит Давид Бергер, ортодоксальный раввин и профессор-историк из Бруклина, написавший о Шабаде книгу. — Без них мы уже не можем ни совершать религиозные обряды, ни учить, ни заниматься социальным служением. Это явная опасность для иудаизма.
Опасность? Опасности я не видел — видел лишь группу людей, исповедующих свою веру серьезнее, ярче, притягательнее, чем большинство остальных иудеев. Их лидеры — команда проповедников, состоящая обычно из раввина и его жены, так называемые шлухим — не чураются тяжелой работы: селятся на всю жизнь в самых отдаленных уголках мира, живут на очень скромное жалованье, служат неверующим евреям. И по собственным впечатлениям, и по разговорам с другими, изучавшими это движение, у меня сложилось мнение, что большинство любавичеров счастливы и довольны жизнью. Лучшее тому доказательство — их дети: большинство из них — в Калифорнии, где статистика поставлена лучше всего, около 70% — также становятся шлухим. Только представьте себе религиозную группу, в которой 70% детей пасторов сами становятся пасторами! Парадоксально, но образец подлинного евангелизма я встретил в иудаизме, у любавичеров. Они стали для меня привлекательным примером веры, воплощенной в действиях.
***
Искать и находить радикальных верующих оказалось несложно — слишком уж они выделялись на сереньком фоне «стада духовного». Я даже не знал, хочу ли сам стать святым. Я боялся того, куда может привести меня Бог. Мне нравилась моя нынешняя жизнь, спокойная и удобная: деньги, семья, уютный дом. Время от времени посещать бедных и больных — прекрасно; но жить с ними?.. Когда такие мысли прокрадывались мне в голову, меня начинали преследовать слова из «Бремени славы» К. С. Льюиса:
Более того: Христос обещает нам так много, что скорее желания наши кажутся Ему не слишком дерзкими, а слишком робкими. Мы - недоумки, забавляющиеся выпивкой, распутством и успехом, когда нам уготована великая радость; так возится в луже ребенок, не представляя себе, что мать или отец хотят повезти его к морю. Нам не трудно, нам слишком легко угодить.
Быть может, думал я, Льюис прав: но мне недоставало духу проверить это предположение. Я предпочитал возиться в луже. Льюис писал о неверующих, но эти слова
относятся и к христианам. Достаточно ли я делал? Истинно ли посвятил себя Богу? Или, достигнув удобного компромисса, на нем и остановился? Мне казалось, еще один вызов Льюиса из статьи «Бог под судом»: «Если христианство ложно, оно не имеет никакого значения; если истинно — его значение бесконечно. Но «некоторого значения» оно иметь не может» — обращен ко всем христианам.
Умеренных верующих (в том числе и себя самого) я начал воспринимать как людей, не вполне верящих радикальному, бескомпромиссному евангельскому слову. Мы вовсе не посвятили свою жизнь Христу. Мы собираем сокровища на земле, а не на Небесах. Мы не сходим с привычного пути, чтобы помочь бедным или принести реальные жертвы во имя Христово. Наше христианство — какое-то «христианство-лайт», удобная и приятная вера, для которой в нашей жизни отведено немногим больше одного утра в неделю.
Мои десять заповедей