Международные финансисты и королевские казначеи
Париж давал временный приют иностранцам, явившимся вести дела, переводить деньги в столицу. Разумеется, здесь были итальянцы, поставившие свои знания и навыки на службу монарху, в частности уроженцы Лукки и Сиены, весьма многочисленные в XIV веке. В Париже эти итальянцы, финансисты и банкиры, посредники крупных торговых компаний, опирались на своих соотечественников, обзаведшихся собственным домом, которых в податных книгах именуют ломбардами. Вместе с группой евреев, тоже выделенной в налоговых документах, они олицетворяют собой в парижском обществе роль денег и международной торговли. Их деятельное присутствие в столице отмечалось по меньшей мере до конца XIV века. Оно пришло на смену торговым операциям, осуществлявшимся на ярмарках Шампани, а затем, с закатом ярмарок, Париж стал играть роль перевалочного пункта между итальянскими государствами и фламандскими и английскими владениями. Королевский двор, благодаря которому в Париже постоянно проживала часть аристократии и высшего духовенства, поощрял развитие рынка предметов роскоши и привлекал крупных коммерсантов. Иностранцы чаще всего не смешивались с крупной парижской буржуазией, однако завязывали с ней многочисленные связи, поскольку тоже служили королям и государям.
Дигне Респонде являет собой прекрасный пример таких купцов-финансистов, высоко ценившихся в конце XIV — начале XV века. Дигне родился в Лукке около 1350 года. Он занимался заморской торговлей и владел тремя торговыми домами: в Монпелье (морские перевозки), в Брюгге, одном из центров международной торговли, и в Париже, рядом с королевской и княжеской клиентурой. Он покупал и продавал дорогие ткани (сукна и шелк), драгоценные камни и конечно же занимался обменом денег и банковской деятельностью. Его состояние позволяло ему давать взаймы знатным вельможам, например герцогу Бургундскому, которому он служил в качестве советника. Он также завязал отношения с французским двором и наведывался в Париже в королевскую резиденцию — Сен-Поль. Карл VI пожаловал ему в 1384 году грамоту о французском подданстве для всего его семейства (двух братьев и племянника) и присвоил ему звание гражданина Парижа. Дигне был старшим в семье Респонде (или Рапонде), он оказался замешан в события гражданской войны в Париже: по сообщениям хронистов, его обвинили в финансировании убийства Людовика Орлеанского в 1407 году и даже в том, что он лично в этом участвовал. Наверное, он был «бургиньоном» и завершил свои дни в Брюгге (в 1414 или 1415 году). Однако его семья осталась в Париже, при дворе, сохранив клиентуру и благоволение короля.
Не все исторические события были благоприятны для международных финансовых связей. Так, в первой половине XV века, когда обострились международные конфликты и участились войны, Париж оказался оторван от главных экономических и финансовых потоков на несколько десятков лет. Однако в целом времена интенсивных контактов брали верх над периодами относительной изоляции. Они привносили в жизнь столицы и ее жителей возможность соприкоснуться с другими видами культуры, языками, с новым образом жизни, и под воздействием этих факторов сформировался парижский дух.
Довольно показательным примером таких контактов служит развитие культа «Распятия из Лукки», возникшего в 1343 году в Париже, когда итальянские купцы основали великолепную часовню при церкви Гроба Господня на улице Сен-Дени. Речь идет о чудотворной византийской иконе, изображающей Христа на кресте. Жители Лукки принесли ее культ на Запад, основывая посвященные ей часовни с гарантированными доходами для служившего в ней капеллана. Такие часовни есть в Провансе, Амьене, в Англии, во Фландрии, в Германии и Австрии — везде, где их учреждали поселившиеся там купцы из Лукки, чтобы им было где собираться и молиться на чужбине. Это изображение встречается на вывесках при домах: так, копаясь в купчих на землю, я обнаружила, что на одном доме по улице Сен-Жак сначала была вывеска с изображением дуба, потом — золотого льва, а затем — Распятия из Лукки. Можно упомянуть и о волхвах, ассоциируемых с германским миром и обозначаемых в текстах как «кёльнские короли», что вызвано популярностью паломничества в Кёльн. В самом деле, согласно жизнеописаниям святых, мощи Мельхиора, Гаспара и Валтасара сначала хранились в Константинополе, потом в Милане, где их обнаружили в 1158 году, а оттуда были перевезены в Кёльн архиепископом Райнаудом в 1164 году. Праздник волхвов приходится на 6 января и называется Богоявлением. Об обменах религиозными обрядами сохранились письменные свидетельства, однако из них не почерпнуть сведений о том, что ели или как жили под воздействием этих влияний. Археологические находки говорят об обменных потоках, что доказывают найденные изделия из стекла и керамики, посуда, украшения.
Места, где хранятся деньги (монеты), имеют большое значение; Тампль со своим донжоном или большая башня Лувра возвышаются над окрестным пейзажем и поражают воображение. Здесь хранится королевская казна. Тампль напоминает о том, каким опасным может быть обращение с королевскими деньгами и государственными финансами (судебный процесс против тамплиеров, завершившийся вынесением многочисленных смертных приговоров, возведших на костер и Великого магистра Жака де Моле, сожженного в Париже в 1314 году, во многом объясняется тем, что орден исполнял роль банка). Ангерран де Мариньи скопил солидное состояние, но бывший хранителем казны, окончил жизнь на виселице в Монфоконе. Судебные процессы против крупных финансистов, завершившиеся публичными казнями, как, например, повешение Ангеррана в 1315 году, или бегством виновного, как, например, Жака Кёра в 1454 году, указывают на непростой характер таких дел. К этому примешивается политическая борьба: показателен пример Монтегю — советника Карла V и Карла VI, ненавидимого герцогом Бургундским, арестованного, а потом обезглавленного на Рынке в 1404 году. Политическая ненависть подогревалась личными интересами, как в случае с казначеем Жаком Кёром, на которого обрушились обвинения со стороны вельмож, так как он одалживал им деньги и его опала могла избавить их от необходимости платить по долгам. Эта ненадежность движимого имущества объясняется еще и его исключительным характером. Роскошь и власть финансистов были непонятны для большинства парижан; общественность находила легкодоступную отдушину в зрелищных казнях, которыми вельможи и короли умели пользоваться в своих интересах. Методы финансовых воротил, денежные суммы, проходившие через их руки, контакты между частным капиталом и государственной казной — все эти вопросы не укладывались в голове у большинства граждан столицы. Их опыт, как и их познания не позволяли им отличить истинное от ложного, тем более что на суде выдвигались дополнительные обвинения в колдовстве и отравительстве, подозрения в других жутких преступлениях и в довершение всего — в измене.
Мещане
Однако денежные и валютные операции не были уделом узкого круга финансовой элиты и богатого купечества. В огромном городе все так или иначе участвовали в денежном обращении. А это обращение было непростым. Одновременно имели хождение три типа денег золотые монеты для крупных покупок (но большинство парижан пользовалось ими лишь в исключительных случаях), серебряные монеты, а для совсем уж грошовых сумм — так называемые «черные деньги», в которых не содержалось практически никаких драгоценных металлов. В зависимости от совершаемой сделки парижане использовали то одно, то другое.
Бухгалтерская казуистика оказывалась еще сложнее, чем игра с тремя видами монет. В обращении находились несколько видов золотых и серебряных монет: французские, довольно многочисленные, и иноземные, которые следовало отдать меняле, поскольку их не принимали напрямую. Официальная стоимость королевской монеты строго не соблюдалась, эти деньги принимали на рынке в зависимости от экономической конъюнктуры, курса драгоценных металлов, случайностей валютной политики государей. Так что историк, пытающийся рассчитать цены, сравнить доходы, расходы или издержки, зачастую заходит в тупик и гораздо хуже ориентируется в темном лесе настоящих денег, чем средневековые парижане. Почва под ногами становится тверже, когда в руки попадают бухгалтерские книги, оброчные реестры или другие перечни рент и доходов.
В самом деле, в счетах использовалась упорядоченная система из ливров, су и денье, в которой один ливр равнялся двадцати су, а один су — двенадцати денье. В Париже эта система именовалась парижской (parisis), но постепенно была вытеснена турской: четыре ливра парижской чеканки равнялись пяти турским ливрам. Ренты, долги и зачастую счета, предъявляемые к уплате, выражались в разменной монете. Современники могли точно определить, скольким конкретным монетам соответствует сумма, указанная в ливрах, су и денье.
Такие сложности были неизбежны в повседневной жизни любого парижанина, который получал плату за свой труд или сам выплачивал жалованье, ренту или арендную плату, покупал или продавал товары и сырье. Большинству домовладельцев требовалось манипулировать деньгами, необходимыми для повседневных расходов. Таким образом, подобные проблемы затрагивали большое количество горожан, для удобства называемых мещанами.
Это были мастера из почтенных цехов, перечисленных в порядке почетности в списке цеховых стягов, составленном по ордонансу 1467 года; у них зачастую было кое-какое имущество в деревне и несколько источников дохода в своем квартале, но жили они прежде всего своим трудом — ремесленника или торговца. В налоговых документах они обозначены как лица со средним доходом. Они составляют живые силы столицы, на их процветании и оптимизме основана динамика города. Именно они вкладывают средства в строительство, оживляют местную торговлю и дают работу слугам и подмастерьям. Очень мало прямых свидетельств сообщают нам конкретные примеры: документы такого типа сохранились лишь в том случае, если был судебный процесс, или же по счастливой случайности.
К последнему относятся бумаги одного портного, который жил в XV веке на левом берегу Сены и прозывался Коленом де Лормуа. Его счета охватывают два десятка лет — с 1423 по 1444 год, в мрачный для парижан период, когда поневоле приходилось торговать в кредит, но из осторожности вести точные записи. Колен шил камзолы, плащи, накидки и брал деньги за материю, кройку и отделку — меха, подкладку, пуговицы и прочее. В счета портной заносил крупные расходы (в частности, за аренду своего дома), доходы (зачастую ожидаемые), поступления от работы. Из них следует, что он часто одевал нескольких членов одного семейства. Например, один певчий из Арраса уплатил за пошив камзола для себя, плаща для одного из своих племянников, затем за починку накидки, за пошив мантии для другого племянника; за все эти заказы было уплачено «два золотых дордрехта13 на сумму в сорок парижских су». Клиентура Колена в социальном плане была разнообразна. В нее входили важные нотабли, например Жан Санген, побочный сын Гильома Сангена, узаконенный в 1401 году, поскольку являлся единственным наследником мужского пола, получивший в 1414 году дворянство и умерший в 1468-м. У него было восемь детей: пять мальчиков и три девочки, трое из которых упоминаются в счете за перешитую или новую одежду, вышедшую из-под трудолюбивых рук Колена де Лормуа. Портной одевал и магистров университета, студентов и ремесленников, которые не платили за приобретение тотчас же, но при свидетелях давали письменное обязательство заплатить в положенный срок. Вот одна из таких расписок: «Колен Филандрие должен мне сумму в 26 парижских су за плащ, который я ему продал в первый день мая этого года в присутствии Ролана Кордонье и слуги Алардена Кордуанье. Означенную сумму оный Колен пообещал уплатить мне на ближайшую Пасху. Составлено в 15-й день августа года 1425».
Мир добрых ремесленников существовал так же, как и мир городской элиты. По примеру благородных родов или семейств богатых нотаблей средняя буржуазия обрастала семейными связями, заключая брачные союзы между людьми одной профессии или схожих ремесел. Деловые связи, отношения с соседями, различные контакты внутри прихода или цеха поддерживали и поощряли взаимопомощь. Семья, стремящаяся преуспеть, равномерно распределяет своих членов и союзников между всеми возможными областями деятельности — между мастерской или лавкой, светскими или церковными должностями: имея среди родственников и друзей кюре или каноника, можно пристроить сына в учебное заведение, а прокурор, знающий мир Шатле или парламента, поддержит кандидатуру племянника или зятя на нужную должность, и все эти сложные и тщательно поддерживаемые связи дают надежду на повышение по социальной лестнице, увеличение доходов и уважение в обществе. Этапами такого возвышения становятся совет приходской церкви, в котором мещане делаются старостами, дополнительная муниципальная должность — глашатая, пристава или квартального, которую можно исполнять без отрыва от производства. Не всегда подобная стратегия приводила к успеху, и множество семей добились только относительного благополучия, которое, впрочем, рухнуло после кризиса начала XV века. Разорение лавочников и ремесленников повлекло за собой и упадок города. В преамбулах королевских ордонансов говорится об этом с горечью. Разоренные или обедневшие простые люди пополнили собой ряды бедняков и тех, кого в налоговых документах называют неимущими.