О захвате церковного имущества

1. Священные сосуды и прочие принадлежности богослужения должно всеми мерами оберегать от поругания и расхищения и для сего без нужды не вынимать их из церковных хранилищ, а последние устроить так, чтобы они не могли быть легко открыты грабителями.

1. В случае покушения на захват священных сосудов, принадлежностей богослужения... и прочего имущества церковного, не следует добровольно отдавать их, так как:

а) священные сосуды и принадлежности богослужения освящены церковным употреблением и мирянин не должен их даже касаться;

б) церковное имущество принадлежит Святой Церкви, клир и весь православный народ являются лишь его охранителями.

1. В случае нападения грабителей и захватчиков на церковное достояние, следует призывать православный народ на защиту Церкви, ударяя в набат, рассылая гонцов и т. д.

1. Если все-таки отобрание состоится, то непременно следует составлять о сем акт за подписью свидетелей и подробрую опись отобранного, с указанием поименно лиц, совершивших отобрание, и немедленно доносить о сем епархиальной власти.

О церковных наказаниях

1. Все, восстающие на Святую Церковь, причиняющие поругание Святой Православной вере и захватывающие церковное достояние, подлежат, не взирая на лица, отлучению церковному...

2. Отлученные от Церкви не могут быть допущены лично ни к Святым Таинствам, ни к церковным молитвословиям и требам. Они не допускаются к святому Причастию, для них не может быть совершаема и домашняя молитва священника. Они лишаются всех вообще церковных прав, не должны быть допускаемы ни в церковь, ни на какие бы то ни было церковные и религиозные собрания. В случае нераскаянной смерти они лишаются и христианского погребения.

В день принятия этого документа в Соборной Палате в Москве под председательством А. Самарина состоялось многолюдное собрание представителей приходов Москвы.

Обсуждались вопросы о захвате большевиками петроградской и московской синодальных типографий, об охране Патриарха. Было признано, что такая охрана имеет значение не столько охранительное (против большевиков не очень-то защитишься), сколько связующее его с паствой значение.

В заключение было решено создать союз объединенных приходов всей Московской епархии.

В этот же день состоялось собрание членов Союза ревнителей и проповедников Православия. На собрании присутствовал в качестве почетного председателя Патриарх Тихон, совершивший перед началом заседаний, совместно с епископом Уссурийским Павлом, молебствие о спасении России.

Профессор Н. Кузнецов сделал доклад об отношении Церкви к декрету и вообще «о последних гонениях на Церковь».

Соборный Совет 14 марта постановил для разработки вопросов, связанных с гонениями на Церковь, образовать комиссию в составе членов Собора: архимандрита. Вениамина и Матфея, прот. Лахостского и Миртова, Н. Булгакова, И. Беликова, М. Глаголева, В. Зеленцова, Н. Медведкова и Т. Нечаева, а также просить Святейшего Патриарха сделать распоряжение о сообщении Собору всех поступающих сведений и донесений о случаях насилий, оскорблений, надругательств или отобраний имущества, имеющих отношение к Церкви и к ее служителям.

27 марта члены Собора и представители православных приходов подали в Совет Народных Комиссаров заявление, в котором выразили от лица Православной Церкви протест против издания и осуществления декрета об отделении Церкви от государства.

На следующий день делегация Собора в составе А. Самарина, Н. Кузнецова, А. Июдина, Н. Малыгина и представителей приходских советов Москвы предприняла попытку встретиться с Лениным. Но председатель СНК, находивший время для театральных встреч с крестьянами и рабочими, «принять делегацию не мог».

Принимали комиссар по страховому делу Елизаров, комиссар юстиции Гурский и управляющий делами СНК Бонч-Бруевич.

Самарин выразил от лица Православной Церкви глубокое возмущение декретом и всеми распоряжениями правительства, относящимися к Церкви. Происходит оскорбление религиозного чувства, насилие, нарушение свободы совести. Успокоение 100 миллионов православных, как заметил Самарин, нужно и государству.

Кузнецов заявил, что вследствие смысловой (юридической) неясности изданного декрета, некоторые лица на его основании от имени СНК, может быть совершенно самочинно, производят явные насилия над Церковью.

Например, представитель Совета Народных Комиссаров Дижбит взял в Синоде 46,5 миллионов рублей процентными бумагами и миллион рублей наличных денег, находившихся на текущем счету Синода. Эти деньги необходимы были на неотложные церковные нужды. Куда девались эти средства — ни Собор, ни Синод до сих пор не знают.

Он обратил внимание комиссаров на то, что управление Чудова монастыря получило извещение комиссара Луначарского, что все дворцы, храмы и монастыри со всем находящимся в них имуществом, кому бы оно ни принадлежало и в чьем бы ведении ни находилось, составляют собственность республики. В извещении предлагалось немедленно составить опись церковного имущества, имеющего художественную и историчесткую ценность и в первую очередь — опись ризницы монастыря.

В связи с этим Кузнецов заявил, что в ризнице есть предметы, употребляющиеся при богослужении, предметы священные, к которым миряне не имеют права даже прикасаться, и подобное требование сопряжено с оскорблением святыни.

Если декрет имеет целью осуществление в России свободы совести, то совершенно непонятно почему, согласно этому декрету, даже в частных школах преподавание Закона Божия, вместо объявления его необязательным, вовсе не допускается.

Непонятно также, на каком основании представители советской власти вторгаются в область церковного суда и останавливают производство дел о разводе в духовных консисториях. По-видимому, они имеют в виду церковный брак расторгать гражданским судом, как это уже делается в некоторых местах. Требовать от Церкви признания решений гражданского суда по таким делам — значит совершать насилие над Ней и препятствовать людям, желающим разводиться по церковному суду, поступать согласно их совести. Даже Собор не вправе требовать от священника венчать людей, разведенных гражданским судом, как в некоторых местах требуют представители советской власти.

Во время встречи были затронуты и другие жизненные вопросы, вызванные декретом, в том числе о церковном имуществе и преподавании Закона Божия.

Если СНК не отрицает, что в русском народе еще не погасла вера, то отнятие имущества у Церкви наложит на православный народ новую тяжелую обязанность — пополнить необходимое для Церкви имущество из своих скудных средств.

Объявление церковных зданий собственностью государства, по замечанию Кузнецова, при том затмении умов, которое существует, может привести к тому, что «какая-нибудь местная власть обратит храмы в читальни или какие-нибудь залы. С точки зрения православного народа — это будет явным поруганием его религиозного чувства». При всем своем незаурядном уме профессор даже близко представить не мог, во что превратятся храмы в недалеком будущем: в склады, свалочные места, промышленные предприятия, в небытие и даже в музеи атеизма.

Июдин указал комиссарам на сильное недовольство декретом крестьян, особенно исключением из школ вероучения.

В то время Церковь еще могла прямо призвать священнослужителей к непослушанию гражданской власти, если исполнение ее воли сопряжено с изменой церковной совести.

На одном из заседаний Собора было принято совершенно недвусмысленное определение:„Священнослужители..., содействующие проведению в жизнь враждебных Церкви положений декрета о свободе совести и подобных ему актов, подлежат запрещению в священнослужении и в случае нераскаяния низвергаются из сана (Ап. 62; VII Всел. 12,13; Петра Ал. 10)".

На заседании 20 марта были продлены полномочия депутации к народным комиссарам (была и такая в свое время) и обсуждены меры борьбы с большевизмом в Церкви.³⁾

5 апреля Собор выработал документ, озаглавленный «О мероприятиях, вызываемых происходящим гонением на Православную Церковь». Первые девять пунктов этого постановления посвящены подготовке к прославлению новых мучеников.Пункт третий, в частности, гласил:

«Установить во всей России ежегодное молитвенное поминовение в день 25 января или в следующий за сим воскресный день (вечером) всех усопших в нынешнюю лютую годину гонений исповедников и мучеников».

Девятым пунктом Высшее Церковное Управление обязывалось собирать сведения и оповещать православное население посредством печатного и живого слова о всех случаях гонения на Церковь и насилия над исповедниками Православной веры.

На одном из заседаний было принято постановление, запрещавшее православным принимать участие в большевистском «празднике» 1 мая, выпавшем в 1918 году на Великую Среду.

В протесте, представленнок Кузнецовым в СНК 5 мая говорилось о новых насилиях над Церковью и священнослужителями.

В г. Старицы Тверской губернии советская власть наложила на прот. Ф. Троицкого непосильную контрибуцию и за неуплату ее заключила престарелого протоиерея в тюрьму.

В с. Черкизове в Москве местным советом захвачена Патриаршая дача.

Ликвидирована Витебская духовная консистория со всем ее содержимым: деньгами, книгами, делами.

В московском Кремле, на месте убийства великого князя Сергея Александровича, стоял памятник с почитаемым верующими крестом, расписанным известным художником Васнецовым. Памятник снесен. Крест — предмет особого религиозного почитания, верующим не выдали.

Кологривский революционный комитет (Костромская губерния) наложил на местное духовенство контрибуцию в 10 тысяч рублей. Разумеется, оно не могло выплатить эту огромную сумму, и большевики решили возместить ее распродажей имущества духовенства.

В связи с «делом» свящ. Полозова, Кузнецов просил освободить его, а также сделать четкое и конкретное разъяснение, что именно считает советская власть контрреволюционной деятельностью, влекущей за собой революционное преследование.

Никаких положительных откликов на это заявление, конечно, не последовало.

Вскоре после этого Собор и представители православных приходов вновь обратились в СНК с заявлением, в котором были обобщены некоторые стороны церковного неустройства, вызванные осуществлением декрета, отмечен его диктаторский характер, отсутствие действительной свободы совести и нелогичность. Даже исходя из принципа отделения Церкви от государства, можно указать в декрете целый ряд статей, резко нарушающих и свободу совести и внутреннюю свободу Церкви.

Когда запрещается безусловно преподавание Закона Божия не только в государственных, но и в общественных и даже в частных учебных заведениях, вопреки желанию родителей, принимающих оплату труда законоучителя на свой счет, то это не что иное, как насилие над частными лицами, в сущности, над народом, и полное нарушение свободы совести граждан.

Воспрещение преподавания Закона Божия в школах церковных, готовящих будущих пастырей Церкви, есть уже явное гонение на Церковь.Исходя из понятия о государстве безрелигиозном, декрет мог бы ограничиться прекращением отпуска государственных средств на вознаграждение законоучителей и требованием, чтобы Закон Божий в школах общеобразовательных, не специально церковных, не преподавался принудительно.

Религия есть, конечно, область духа, но находясь на земле Церковь не может обойтись без внешних форм, и потому она должна располагать правом иметь движимое и недвижимове имущество и пользоваться всеми правами юридического лица.

Приравнивая Церковь к частным обществам, декрет в то же время запрещает ей получать пособия даже от местных автономных и самоуправляющихся учреждений и лишает ее церковные и религиозные общества прав юридического лица.

Здесь опять несомненный акт насилия над свободой совести и явное умаление прав Церкви, признаваемой народными комиссарами свободной. Если местное учреждение автономно и способно самоуправляться, то нельзя назвать иначе как насилием над свободой совести народа воспрещение такому учреждению давать субсидию Церкви и ее установлениям.

Лишая церковные и религиозные общества права иметь, приобретать и отчуждать собственность, декрет унижает Церковь по сравнению со всяким, иной раз даже маловажным, частным обществом и союзом.

Даже исходя из принципа полного отделения Церкви от государства, декрет должен был бы признать за Церковью и ее учреждениями все права юридического лица, и все церковные имущества и капиталы должны оставаться неприкосновенными в распоряжении Церкви и ее установлений, т. е. в распоряжении и ведении православного народа.

Приход есть союз церковный, и смысл такого союза — в единении православных прихожан именно вокруг своего храма. Но если даже держаться иной точки зрения, то приход, как всякое частное общество, не может не пользоваться правом юридического лица.

Кроме таких общих соображений, в заявлении Собора отмечались некоторые конкретные, наиболее актуальные обстоятельства. Ко времени подачи заявления, почти пять месяцев православные москвичи и гости первопрестольной были лишены возможности посетить Московский Кремль с его чтимыми храмами и святынями. Такое стеснение свободы православного народа вызвало сильное недовольство, которое росло и ширилось.

«Это народное чувство, — указывалось в заявлении, — несомненно примет еще более определенное и, может быть, даже резкое выражение, если в дни Страстной и Пасхальной недели, когда обычно Кремлевские храмы бывают переполнены народом, доступ в них будет стеснен».

Отмечалось также, что захват Кремлевских соборов в качестве «достояния Республики» глубоко возмутил религиозное чувство православного человека и наполнил его душу естественным опасением за возможное будущее этих святынь. Созданные и хранимые до сих пор верующими православными людьми, эти святыни должны остаться в их полном распоряжении.

Возникшее в 1917 году православное братство ревнителей святынь Московского Кремля, совместно с братствами отдельных соборов, сумеет охранить их и как чтимую народом святыню, и как ценный исторический памятник.

Реквизиция двух Синодальных типографий — петроградской и московской — приспособленных для печатания церковных и богослужебных книг и служивших исключительно для нужд Церкви и религиозно-нравственного просвещения народа, есть также вторжение в достояние чисто церковное, лишающее Церковь возможности осуществлять подобающую ей духовно-просветительскую работу.

Отобрание разного рода церковных имуществ в приходах, монастырях, архиерейских домах, различные требования, стесняющие приходы в пользовании церковными домами и землями, реквизиция церковных школ — точно также являются посягательством на достояние православного народа, лишают Церковь необходимых средств к существованию, к развитию и поддержанию просветительских и благотворительных учреждений и не могут не вызывать нового бремени для православного народа, который, по преданности Церкви, будет вынужден нести на ее нужды новые жертвы.

Закрытие духовных Консисторий и, в частности, захват всего производства церковного суда по бракоразводным делам есть точно такое же насилие над внутренней жизнью Церкви, так как при установлении нынешней властью гражданского брака, нельзя лишать Церковь права совершать над верующими православными людьми церковный брак и судить нарушителей его своим судом.

Изъятие разного рода церковных капиталов, находящихся в ведении высших Синодальных учреждений, является таким же вторжением в самостоятельную свободную жизнь Православной Церкви и часто нарушает даже волю отдельных лиц, жертвовавших и завещавших свои капиталы именно Церкви.

«Если Совет Народных Комиссаров действительно желает, не посягая на народную совесть обеспечить Церкви ее внутреннюю свободу и тем дать ей возможность выполнять ее задачу, — говорилось в конце заявления, — то он должен немедленно успокоить религиозное чувство православного русского народа, удовлетворив вышеизложенные требования, нами от его имени заявленные».

Протесты церковноначалия, активно поддержанные широкими народными слоями, ни к чему не привели.

Этого для большевиков было недостаточно.

КРЕСТНЫЕ ХОДЫ

По мере того, как все чаще в храмах появлялись люди в кожаных тужурках, чтобы привести декрет в исполнение, или из школ изгоняли Закон Божий, в народе пробуждалось все более живое отношение к Церкви. Увидев, что большевики не останавливаются перед прямым гонением на Церковь, народ выразил свой протест устройством грандиозных крестных ходов, засвидетельствовав тем самым, что ему далеко не безразличны Церковь и ее святыни.

Крестные ходы «в защиту веры и церковного достояния» прошли повсеместно во всех епархиях. Широкой волной полились в народ послания епископов, воззвания союзов православных христиан, братств православных приходов и т. д. с призывом к защите православных святынь.

Не уверенный в своей безопасности, часто подвергаясь расстрелу со стороны красногвардейцев, народ, тем не менее, бесстрашно пошел на эти ходы.

«Многие православные, — писала церковная пресса, — во главе со своими архипастырями и пастырями, свою преданность Церкви уже успели закрепить своею кровью и показали всему миру, что они понимают необходимость и значение Церкви, и подобно своим благочестивым предкам, не остановятся ее ради ни перед какими жертвами».

Просвещенная и революционная Москва. Казалось бы, здесь должны были встретить декрет аплодисментами. Но аплодисментов не было слышно. В ответ на насилие со стороны советской власти народ ответил здесь 28 января небывалым по торжественности крестным ходом из всех «сорока сороков».

Накануне по городу стали распространяться слухи о том, что возможны эксцессы и даже разгон и расстрел демонстрации. Настроение православных было тревожное. Во всех храмах вечером была совершена общая исповедь.

Утром в воскресенье во время ранней литургии во всех храмах участники крестного хода, готовясь к этой процессии как к подвигу и жертве, приобщались Святых Тайн.

С амвонов было оглашено принятое в субботу Поместным Собором воззвание, призывающее верующих к защите Церкви. Члены Собора произносили в храмах речи, в которых разъясняли прихожанам истинный смысл декрета об отделении Церкви от государства. Храмы были переполнены молящимися.

Московский совет депутатов в то же время расклеил по городу обращение к горожанам, полное лжи в адрес Православной Церкви. Крестный ход трактовался в нем, как демонстрация протеста, но протеста не верующего народа, а контрреволюционных, несознательных людей и московской буржуазии. «Сознательные рабочие и солдаты могут молиться дома, но не должны присоединяться к процессии и тем увеличивать силы буржуазии», — говорилось среди прочего в этом обращении.

На улицах начали собираться толпы горожан. Быстро возникали летучие митинги. К большевистскому воззванию отношение большинства было резко отрицательное. На митингах неизменно говорилось о гонении на Церковь. Сторонников и самих большевиков слышно не было.

Около 10 часов утра во всех церквах начался колокольный звон. Временами он сливался в сплошной гул сотен больших и малых колоколов. К Красной площади медленно направлялись торжественные церковные процессии. Впереди несли старинные хоругви, за ними шли певчие, духовенство в светлом облачении и тысячи молящихся.

Очевидец писал, что временами создавалось впечатление древней, ушедшей в прошлое Руси, стародавней Москвы, с ее торжественными всенародными молениями, красотой византийских облачений и церковных напевов. Резким диссонансом вливался в это пение скрежет трамваев, странно выделялись древние хоругви на фоне обугленных, расстрелянных домов у Никитских ворот, на фоне искалеченных Никольских ворот Кремля.

К 11 часам утра Красная площадь плотно заполнилась верующими. Большинство участников крестного хода — женщины-работницы. Много крестьян, солдат, рабочих той «средней Москвы», которую редко можно видеть на площадях. Немного интеллигенции. Буржуазии, о которой говорило большевистское воззвание, почти не было. Было много лиц с «печатью старой, уходящей Москвы».

Настроение у всех было глубоко молитвенное, доходившее порой до религиозного экстаза. Многие плакали. Было ясно: эта толпа не побежала бы от первых выстрелов. Люди пришли на жертву, на защиту чего-то бесконечно для себя родного, чем они не хотели и не могли поступиться.

Патриарх Тихон, предшествуемый епископами, вышел из Кремля на площадь, к Лобному месту. Вся площадь к этому времени и все прилегающие к ней улицы были залиты тысячными толпами молящихся. По приблизительному подсчету число их доходило до 500 тысяч.

Во всю длину Красной площади, от Иверской часовни до собора Василия Блаженного, расположилось духовенство московских церквей. Матовым золотом переливалось море облачений и сотен хоругвей. Во время пасхального молебного пения была прочитана новая, принятая накануне Собором, молитва о спасении Церкви.

Патриарх Тихон благословлял народ большим напрестольным крестом. По всему городу слышался колокольный звон кремлевских церквей. По окончании молебна Патриарх совершил краткий чин около Иверской иконы Божией Матери, затем последовал обратно в Кремль через Боровицкие ворота. Процессии крестных ходов начали расходиться. Вновь зазвучали колокола московских храмов.⁾

Большевистская печать старалась обходить молчанием грандиозные крестные ходы во многих городах или отзываться о них краткой и лживой хроникерской заметкой: состоялся, дескать, крестный ход, шло несколько старух и буржуев... Но долго спекулировать на очевидных событиях по крайней мере глупо. И вот, начали проскальзывать более пространные, «обзорные» статейки, но с теми же искаженными и изуродованными фактами. Вот одна из них.

«С утра улицы Белокаменной переполнены народом. Со всех концов, от всех сорока-сороков церквей по направлению к Красной площади движутся процессии молящихся, развеваются, сверкая на солнце, тысячи хоругвей, несется торжественное пение... Десятки тысяч фанатизированных женщин наполняют Красную площадь, толпясь у могил жертв революции. Поражает обилие интеллигенции: масса вылощенных лиц в котелках, студентов в кителях, дам в шляпах. Подавляющее большинство — серая мещанская пыль, озлобленная, угрюмая, полная ненависти во всем и ко всему».