Условия приобщения Святых Таин

Блаженный Старец всегда помнил о тех обязательных условиях, при соблюдении которых верующий может неосужденно приступать к Божественным Таинствам.

1. Безусловно пост необходим при подготовке ко Святому Причащению. Однако это условие не было са­мым главным и, тем более, единственным. К соблюда­ющим все постные установления Старец был весьма снисходителен. Он говорил, что подвизающийся мо­нах или мирянин всегда живет воздержанно: три дня в неделю вкушает пищу без растительного масла и соблюдает пост Великой Четыредесятницы, Рождествен­ский, Успенский и Святых Апостолов. Поэтому было бы весьма жестоко, чтобы такой человек был удаляем от частого причащения по той причине, что он не со­блюдает трехдневного поста.

Желающий же причаститься в воскресенье, согласно церковному уставу, должен воздерживаться от скором­ной пищи и в субботу вечером.

Что касается тех христиан, которые не соблюдали установленные Церковью посты, то отец Харалампий, прежде чем допустить их ко Святому Причащению, всегда накладывал на них строгий пост.

2. Одним из необходимых условий подготовки к при­общению Святых Таин приснопамятный Старец считал искреннюю, откровенную исповедь. Я подчеркиваю — искреннюю и откровенную, потому, что, к сожалению, многие считают, что поверхностной, лишенной настоя­щего раскаяния исповеди вполне достаточно.

Безусловным препятствием для Святого Причаще­ния являются плотские грехи. Но эти грехи всем из­вестны, и полагаю, что о них всегда говорят на испове­ди. Это относится и к другим грубым грехам, таким как убийство, разбой, кражи, обман и т. д.

Но существует и масса не так легко различимых, но, тем не менее, смертных грехов. К сожалению, весьма многие кающиеся даже не считают их таковыми. В их числе злословие, осуждение, зависть, злопамятство, гордость, наговоры, клевета и т. д. Мы злословим и осуждаем всех и вся. Устраиваем скандалы, ведем себя крайне вызывающе, портим отношения с близкими. Те­перь представьте себе, что человек, которого тебе из-за его отвратительного поведения неприятно видеть, ре­гулярно причащается Святых Таин. Ему и в голову не приходит хоть раз попросить у тебя прощения. Другой обижает, оскорбляет, издевается над своим немощным собратом, родственником, соседом. Иной годами с то­бой не разговаривает. И, несмотря на все это, он «по-исповедовавшись», беззаботно, не чувствуя никаких угрызений совести, причащается. Что же касается по­ста, то он и слышать не хочет о том, что кто-то может приступать ко Святым Тайнам, предварительно не про-постившись два-три дня.

Однажды Старец рассказал следующее. Некто, «ис­поведуясь» и причащаясь после трехдневного поста раз в две недели, на протяжении весьма длительного вре­мени не разговаривало некоторыми людьми. Узнав это, Старец пригласил монаха и велел ему примириться с братьями, однако все его уговоры были напрасны. Тог­да отец Харалампий сказал, что если он причастится не примирившись, то тяжко согрешит. На что «исповедавшийся» (слушайте и ужасайтесь) ответил: «Скорее я пойду в ад, чем буду разговаривать с этими мерзав­цами».

Поистине ужасный случай, но он действительно имел место. Человек предпочтет вечные муки, но не скажет хоть раз «простите» и даже просто не поздоро­вается. Представим же себе, в каком помрачении мы бы жили, довольствуясь одним лишь сухим формализ­мом. Что же говорить о высшей заповеди, то есть люб­ви к своим врагам... Б данном случае мы можем только сказать: «Слава долготерпению твоему, Господи! Как ты в один миг не попаляешь нас, будучи Огнем, пожигающим недостойных?»

Поэтому приснопамятный Старец, первым, главным и существеннейшим условием достойного причащения полагал любовь к врагам. Вторым же — никому не по­давать повода к соблазну.

Один человек был преподавателем в средней школе. Хотя он и не имел духовного образования, но был весь­ма благочестив и его Старец постриг его в монахи. За­тем этот Старец послал его к духовнику, чтобы тот по­сле ставленнической исповеди выдал ему свидетель­ство о том, что у него нет канонических препятствий к рукоположению в священники. Случайно так полу­чилось, что духовник исповедовал многих учеников и учителей именно этой школы. Из того, что ему прихо­дилось слышать, он знал, что этот преподаватель в шко­ле был неуживчив, не ладил с людьми и создавал много проблем. Заканчивая исповедь, духовник говорит:

— Что касается определенных правилами грехов, препятствующих принятию сана, то я у тебя их не на­хожу. Но поскольку тебе предстоит взять на свои пле­чи тяжкий крест священства, ты должен примириться с теми, кого ты случайно обидел.

Монах отвечает:

— Святый отче, я никого не обижал. Это другие пе­редо мной виноваты.

— Хорошо, пусть виноваты другие. Но ради любви и ради священства ты скажи им один только раз: «Про­стите меня», и пригласи их всех на свою хиротонию.

— Чтобы я им сказал «простите»? Никогда! Даже ес­ли они попросят у меня прощения..., я еще подумаю, простить их, или нет.

— Но, чадо мое, ты читаешь Евангелие? Разве Хри­стос не говорит: «Любите врагов ваших». Разве Он на кресте не простил иудеев, которые его распяли? Разве Он не говорит в молитве «Отче наш»: «Остави нам... яко же и мы оставляем...» и т. д.? Как ты будешь служить литургию? Как будешь причащаться? Как ты бу­дешь говорить другим: «Со страхом Божиим, верою и любовию приступите»?

Монах в ответ возмущенно шептал:

— Никогда, Нет. Ни-ког-да.

В конце концов, духовник вместо справки о про­хождении ставленнической исповеди написал письмо

Старцу этого учителя: «Мое мнение таково. Если твой послушник станет священником, то у тебя начнутся не­приятности, и ты первый будешь горько раскаиваться в этом поступке».

Несмотря на это, Старец, подвигнутый отсутствием у него в келье священника для совершения служб, до­бился, чтобы другой духовник дал ему справку о про­хождении ставленнической исповеди перед рукополо­жением в иереи. На какое-то время он охладел к перво­му духовнику, но очень скоро он оказался настоящим провидцем. Тогда Старец этого иеромонаха с раская­нием, неутешный в своем горе, сказал: «Да, папа-Харалампий, ты был пророком. Как ты был прав, а я тебя не послушал!»

Но чтобы завершить эту важную главу о Божествен­ном Причащении, я упомяну еще об одном требовании, необходимом для подготовки к принятию Божествен­ных Тайн. Таким условием являются самопознание и молитва. Испытывая самого себя, человек приходит к осознанию своей греховности, которое в свою очередь, порождает сокрушение, а сокрушение — покаяние. По­каяние же порождает умиление, любовь, слезы. Приснопамятный Старец никогда не забывал наставления преподобного Симеона Нового Богослова, который го­ворил, что, если это возможно, не имея слез, лучше не приступать ко Святым Тайнам.

Отец Харалампий считал, что установленное прави­ло ко Святому Причащению, а равно и благодарствен­ные молитвы должны прочитываться неизменно. Посвятившим же себя умному деланию он советовал за­менять чтение последования ко Святому Причащению либо молитвой по четкам (пять четок-трехсотиц: четы­ре — Спасителю, и одну — Божией Матери), либо без четок, по времени, столько, сколько занимает прочте­ние правила.

За час до начала Божественной литургии приснопа­мятный Старец принимал братию в своей келье на ис­поведь, выслушивая, как они провели день и как про­шло ночное бдение. Хотя постились все, благословение причащаться или нет давал Старец.

Иной раз брат, прилежный к исполнению послуша­ний и ночному бдению, не сподоблялся «омовения сле­зами», хотя совесть ни в чем его не укоряла. В таких случаях отец Харалампий обычно не воспрещал при­нимать Божественные Тайны. Исходя из собственно­го опыта он даже говорил: «То, что Бог не дал тебе до причастия, ты, если будешь хранить себя, получишь после». Действительно, братья, которые после приня­тия Святых Таин в молчании расходились по кельям и продолжали заниматься молитвой, затем рассказы­вали, что их душа так услаждалась сладкими слезами, что они ясно чувствовали присутствие внутри себя Христа.

Святые отцы говорят: «Выше труда исполнения за­поведей — хранение себя». Многие из нас действитель­но ревностно возделывают добродетель послушания и внимательны к своим ночным бдениям, прилагают много сил для того, чтобы прийти в чувство сокруше­ния и плача готовиться к Божественному Причащению. Но несмотря на это, внимательно приглядевшись к се­бе, мы заметим, что остаемся практически на одном и том же месте, или даже зачастую несколько отступаем назад. Можно спросить себя: «В чем же дело? Обет по­слушания я исполняю, исповедуюсь, пощусь, совершаю бдения, всех прощаю, молюсь о ненавидящих и обидящих... И в чем же дело?»

Ответ на этот вопрос дает один великий исихаст Святой Горы, Старец Даниил из пещеры святого Пе­тра Афонского. Этот поистине великий подвижник, живя почти в совершенном безмолвии, после соверше­ния Божественной литургии, ни с кем не вступая в раз­говор, немедленно уходил и затворялся в своей келье. В порядке исключения он принимал только единодуш­ных ему великих аскетов Иосифа и Арсения. Его пер­выми словами всегда были: «Святая Синклитикия го­ворит: „светильник светит, но сам он сгорает”». Этими словами Старец давал понять, что он боится, как бы в беседах не лишиться благодати, которую бденными тру­дами и Божественным Причащением он стяжал в себе.

Пусть теперь каждый из нас представит, сколько вхо­дов мы открываем, когда вступаем в долгие пусть даже духовные беседы. А потом задаемся вопросом: «В чем же дело?» Поначалу духовные разговоры постепенно переходят в пустословие, празднословие, многословие и осуждение, и может быть, исполняются слова Господа о том, что изгнанный с такими усилиями дух нечистый возвращается назад с другими, еще более злейшими.

Поэтому блаженный Старец Иосиф сам перенял и передал своим чадам обычай после Божественной ли­тургии и Святого Причащения в молчании расходить­ся по кельям. Исключением было лишь исполнение са­мых неотложных дел. И мой Старец, папа-Харалампий, перенял этот порядок, который соблюдался с неизмен­ной строгостью и в Новом Скиту и в Буразери.

Нет никакого сомнения, что для тех, кто наряду с духовным деланием заботится и об охранении своих чувств, и особенно о хранении языка, духовные плоды их труда становятся очевидны. Я думаю, что к этому призывает и заповедь-делати и хранити.

Беседа о частом причащении

Новый Скит. 1966 год.

— Святый отче, я из монастыря... Мне сказали, что вы сторонник частого Божественного Причащения. Это действительно так?

— Да, это сущая правда.

— Как часто вы причащаетесь?

— Мы причащаемся три раза в неделю, но если бы это зависело от меня, то мы причащались бы и четы­ре раза.

— Жаль, отче, что я не знал об этом раньше. Прочи­тав книгу Д. Панагопулоса, я стал сторонником часто­го Божественного Причащения еще в миру. Но, к сожа­лению, там, где я сейчас подвизаюсь, мы причащаемся два раза в месяц. Меня это не удовлетворяет, и я хочу оставить эту обитель. Можно ли будет мне перейти к вам?

— Все, что ты сказал, не является серьезным пово­дом для того, чтобы нарушить данные тобой монаше­ские обеты и уйти из монастыря.

— Но, отче, разве одно и то же — принимать в себя Христа раз в два дня или же раз в две недели? Я думаю, что это вполне основательная причина.

— О чем ты думал, становясь монахом? Дитя мое, ты знаешь, что ты дал обет Богу предать себя в послу­шание «даже до смерти»? Разве ты не понял, что такое монашество? Или ты думал, что в монастыре каж­дый живет как хочет? Если ты не один, а два раза в день станешь причащаться, но не сохранишь обет послуша­ния и другие данные тобою обеты, то это ничего тебе не даст. Твоя жизнь в монастыре будет пустой тратой времени. Я исповедую многих монахов вашей обители. Ты знаешь отца Г.? Как тебе кажется, он стяжал добродетели?

— Да, Геронда, я преклоняюсь перед ним, хотя он и не является сторонником частого причащения.

— И ты перед ним преклоняешься, и я. Он говорил мне: «Я, отче, следую за моим блаженным духовни­ком и причащаюсь раз в две недели. Но после прича­стия, чтобы сохранить благодать, до следующего Свя­того Приобщения я живу очень внимательно». И дей­ствительно, так и есть. Ты обратил внимание, как этот Старец хранит обет послушания? Как он постится, совершает бдения, молится... Другие его «топчут», а Он, вместо того чтобы гневаться, ругаться, знает только «простите». Почему? Потому что, как он и сам гово­рит: «Когда враг искушал меня и я открывал рот, что­бы начать требовать справедливости, тотчас же созна­вал, что я изгоняю из себя Христа. Вот какая истина мне открылась» ...

Да, я сторонник частого Божественного Причаще­ния. Но если ты, храня послушание и причащаясь раз в две недели, будешь внимателен, то сохранишь в себе благодать до следующего причастия. Опять-таки, если ты часто причащаешься, но не исполняешь своих обя­занностей, Христос покинет тебя, и ты еще остаешься в долгу перед Ним. Монашеская жизнь, дитя мое, требу­ет величайшей аккуратности. Это тебе не игра.

Скажу тебе еще кое-что. Я исповедую одного монаха, который является образцом для всех. Внутри он сго­рает от стремления к ежедневному причащению. Когда священник возглашает «со страхом Божиим...», этот монах становится в уголок, чтобы его никто не видел. Он говорит про себя в этот момент: «Христе мой, хотя я и грешный и недостойный человек, но если бы имел благословение, то подошел бы и причастился...». Он орошает землю горячими слезами, и его сердце пламе­неет, как у Клеопы. Ты понимаешь? Оно горит вну­три него от жажды Христа. Когда ты причащаешься, то имеешь ли такую же любовь ко Господу? Так что, ди­тя мое, веди правильную монашескую жизнь, и Бог те­бя не обидит. Вместо ежедневной благодати причаще­ния, которой ты сейчас лишен ради послушания, Он даст тебе сразу силу большой, двухнедельной благода­ти. И помни еще об одном: все изменится, и мало-по­малу практика частого Божественного Причащения установится и в вашем монастыре.

Действительно, в скором времени это предсказание Старца исполнилось. "

Возможно, рассмотренный выше важный вопрос я осветил несколько более, чем следовало. Но я счел сво­им долгом показать взгляды моего приснопамятно­го Старца, которые, как мнение известного духовника, полагаю, имеют большую ценность. К этому меня по­будило еще и то, что, к сожалению, есть еще те, кто со­вершенно неосновательно продолжают критиковать часто причащающихся, называя их еретиками, макракистами, зоистами и т. д.

Кто такие макракисты, мы не знаем. Господь весть. Мы же веруем во Христа, и сего распята.

Глава третья: о милостыне

Среди многих добродетелей, которыми был украшен приснопамятный отец Харалампий, особое место зани­мала добродетель милосердия. Не будет преувеличени­ем сказать, что на этом поприще он особенно преуспел, показав нам пример.

Многочисленные заботы о монастыре и его подво­рьях очень часто делают ответственных за хозяйство монахов крайне экономными во всем, что касается ми­лостыни.

Старец всегда держался такого правила: никого ни­когда не отсылать от себя огорченным, с пустыми ру­ками. К нему приходило множество бедняков. Мно­гие присылали письма с просьбой о милостыне, хотя не все в ней действительно нуждались. Некоторым он да­вал помимо денег, и различные вещи: продукты, одеж­ду и т. д.

Просители, имея на руках пантахусу, сначала посе­щали папу-Харалампия, а затем уже шли по монасты­рям. Когда же наше братство переехало в находящую­ся недалеко от Карей келью Буразери, это стало совсем уже обычным делом. То, что папа-Харалампий — один из келиотов, живущих за счет своего рукоделия, щедро раздает милостыню, способствовало тому, что и свя­щенные обители, подражая его примеру, также стали помогать нуждающимся.

О щедрой благотворительности Старца узнали различные миссионерские издания, всевозможные благо­творительные организации, такие как П.Е.Ф.И.П., О.Т., друзья зарубежных миссионерств и др.

Несмотря на свою щедрость, в некоторых случаях отец Харалампий иной раз поступал несколько ориги­нально, порой нам даже казалось, что странно. Как-то раз один брат говорит ему:

— Геронда, здесь есть монах, который живет в очень плохой келье. У него ничего нет. Если ему принесут еду, он поест, если нет, то сам не пойдет просить. Послать ему что-нибудь?

Старец спрашивает:

— Он может работать?

— Да.

— Но ты мне возразишь, что он «великий» аскет, по­этому и не работает. Пусть так. Он может ходить?

— Да.

— Передайте ему, чтобы он, когда ему будет удобно, зашел сюда. Наши двери всегда открыты. Пусть поест, попьет и с собой захватит что-нибудь из съестного.

— Но Геронда, не лучше ли нам самим отнести ему какие-нибудь продукты?

— У него есть все необходимое. Чуть ниже нас жи­вет отец Паисий. Вот настоящий подвижник! Он сво­ими руками зарабатывает себе на хлеб. Приходя сюда, он сидит на трапезе и ест вместе с нами. А два влаха (румына) внизу, в ущелье, — ты знаешь, как строго они живут? Вот им, конечно же, надо помочь. Девяносто­летний Старец Филарет ухаживает за своим шестиде­сятилетним учеником, отцом Варфоломеем, поскольку тот парализован. Они живут полностью в уповании на Бога. Им я регулярно посылаю еду, но они часто отсылают ее обратно. Что тебе сказал на днях отец Филарет, когда ты принес поесть?

— Да, Геронда, я поистине был поражен. Он сказал мне: «На сегодня у нас есть еда, не надо». Я говорю: «Ничего страшного, оставьте себе на завтра». Он отве­чает: «Спасибо, но у меня нечем заплатить».

— Видишь, какая у них вера? Он не подумал про се­бя: «А если завтра нам никто ничего не принесет, то что мы будем есть?». Это и есть совершенное упование на Бога. Вот они — подвижники, они и есть истинные ра­бы Божии. Мой Старец отец Иосиф говорил, что много людей находится в прелести. Имея возможность содер­жать себя, они ожидают помощи от других. Когда ты приносишь им что-либо, то они надмеваются и гово­рят себе: «Вот как Бог заботится о подвижниках». Так они утверждаются в своем заблуждении. Если ты вни­мательно к ним присмотришься, то поймешь, насколь­ко прав был мой Старец.

Особенно отец Харалампий благодетельствовал тем, кто приходил к нему на исповедь и вел сознательную христианскую жизнь. Узнав их нужду, он помогал им, чем мог. Многим исповедующимся у него ученикам «Афониады» он давал деньги, чтобы они могли купить себе то, в чем нуждались.

К сожалению, были случаи, когда люди злоупотре­бляли добротой Старца. Так, некоторые бедняки, стара­ясь получить от него как можно больше, говорили, что они приходят к нам на исповедь. Как уж они испове­довались, я не знаю, но уходили... нагрузившись с из­бытком. Было немало и таких случаев, когда эти люди, в конце концов, брались за ум и вставали на путь на­стоящей христианской жизни. Господь может и горечь претворить в сладость.

Как-то раз, когда в связи с проведением необходи­мых ремонтных работ по келье у нас были большие расходы, один брат решил посоветовать Старцу хотя бы на время несколько ограничить столь щедрую бла­готворительность. Тогда папа-Харалампий просто, но мудро рассказал ему случай с одним игуменом, кото­рый, будучи поначалу весьма щедрым, смалодушество­вал и прекратил раздачу милостыни, когда в монастыре случились неожиданные большие расходы. С этого дня и Бог отнял от его обители Свое благословение. Дошло до того, что братия стала даже голодать. Тогда Бог сми­лостивился и в видении явил игумену двух человек, ко­торые сказали ему:

— Мы, святый отче, друзья, и повсюду ходим вместе. Один из нас тебе не понравился, и ты прогнал его. По­этому мы вместе и покинули тебя.

— Как вас зовут? — спросил игумен.

— Меня зовут «дай», а моего друга зовут «возьми».

Услышав эти слова, игумен тотчас же, как и преж­де, велел, хотя и не было излишков, подавать милосты­ню. Тогда не замедлил явиться друг «возьми», и в мона­стырь вновь потекли пожертвования.

Так же было и у нас. Я даже не помню, чтобы у брат­ства когда-либо возникали какие-либо финансовые за­труднения, несмотря на то, что временами, в связи с проведением необходимых строительных работ, у нас были большие расходы.

Другому брату, который недоумевал относительно щедрой благотворительности Старца, он сказал: «Дар милосердия я унаследовал от своих родителей. Увиден­ному в детстве всегда стараешься подражать. Мой отец был весьма милостивым. Один хороший пример пода­ла мне одна женщина в Драме, это было еще до того, как я стал монахом. Она без устали подавала милосты­ню бедным. Где она находила средства, это отдельный разговор. Бедные постоянно говорили ей: „Да освятится рука твоя, да освятится рука твоя..." Наконец при­шло ей время умереть. Я ее уважал, и хотел пойти на ее похороны. Но старостильники говорят мне: „Нет, нель­зя. Она придерживалась нового стиля”. Я уступил и не пошел. И что же?.. Спустя какое-то время откопали ее останки. И ее правая рука, которой она подавала милостыню, была коричневой, как у мощей, и благоухала. Узнав об этом, я уже никого не стал слушать, пошел и увидел все это своими глазами. С тех пор во мне укоре­нилась мысль, что благодать есть и у новостильников, о чем я всегда и говорил некоторым фанатично настро­енным старостильникам».

В заключение расскажу еще следующее. Когда наше братство из хиландарской кельи Буразери переехало в монастырь Дионисиат, Старец узнал, что обитель име­ет постоянные доходы. Тогда он уговорил членов Собо­ра Старцев обители, чтобы все нерегулярные поступле­ния, вклады различных жертвователей поступали в от­дельную кассу и расходовались на благотворительные цели. Располагая всеми этими деньгами, Старец не считал это милостыней со стороны монастыря: наша оби­тель, по его инициативе, часто выделяла очень боль­шие суммы на различные дела благотворительности в дополнение к этому. Милосердие Старца оставило не­изгладимый след в истории монастыря Дионисиат. Для будущих поколений оно будет служить великим при­мером.