Простой и бесхитростный Петр

После моего знакомства с новыми послушниками отец Харалампий рассказал мне о них следующее:

«Недавно ко мне пришел Петр и попросил его исповедовать, — сказал он. — Такую чистую и искреннюю исповедь я слышал впервые. Кроме всего прочего, со­вершенно искренне он мне сказал:

— Я, Геронда, последний грешник, у меня много не­мощей, я совершенно негодный человек. Мне хочется стать монахом, но, столь немощный, я чувствую свое недостоинство.

С таким случаем я встретился впервые и, не зная, что ему посоветовать, сказал:

— Раз, дитя мое, Божия Матерь привела тебя сюда, то останься ненадолго со мной, я тебя испытаю.

Он остался. Но вот к нам пришел Георгий, и воз­никла проблема, куда его поселить. Петр мне гово­рит:

— По профессии я сантехник, но немножко разбира­юсь и в строительстве.

Тогда я, не теряя времени, приглашаю отца Панделиса. „Пожалуйста, привези мне немного стройматериа­лов", — говорю я ему. И вот уже появились: щебенка, кирпич, цемент и т. д. И скоро на втором этаже Петр построил три кельи. Отметим, что он с большим ис­кусством справился с этой работой, чему я был силь­но удивлен.

Перед стройкой я говорил себе: „Если Петр и уйдет, то кельи останутся, что им будет" Но что же произо­шло?

Как только я объяснил ему, как надо проводить бде­ние и как творить молитву, он тотчас загорелся. Спустя несколько ночей приходит ко мне и. говорит:

— Геронда, что это? Во время молитвы мой ум соеди­нился с сердцем, и изнутри у меня стало исходить не­изъяснимое благоухание. С этого момента молитва у меня стала самодвижной. Иной раз бывают плач и сле­зы, которые невозможно остановить.

Услышав эти слова, я подумал: „Так, так, а из него вы­йдет монах". И говорю ему:

— Это знак того, что Бог хочет, чтобы ты стал мона­хом.

Через некоторое время я постриг его в монахи с име­нем Продром. Однако когда я еще только собирался со­вершить этот священный обряд, то столкнулся с одним затруднением. Он говорит мне:

— Геронда, я недостоин облечься в монашеские одежды.

Тогда на какое-то время я отложил постриг, чтобы он, так сказать, „дозрел" Но Петр, по своей великой простоте, ложась спать, стал запирать двери своей ке­льи. Говорю ему:

— Дитя мое, зачем ты запираешься?

— Геронда, я боюсь, чтобы ты, когда я усну, не при­шел и не постриг меня в монахи.

Тогда я стал объяснять ему, что такие вещи не совер­шаются втайне».

' Итак, когда через несколько месяцев я был записан новым послушником в братство, три первые кельи уже были готовы. Мне довелось жить рядом с отцом Про­дромом и хорошо его узнать. Часто я помогал ему в работах по строительству. Трудился он всегда молча, только время от времени очень глубоко вздыхал. Недо­умевая, что бы это значило, я спросил об этом у Стар­ца, и тот, как духовник, зная, в чем дело, сказал мне сле­дующее:

«Объясню тебе, что значат эти вздохи. Когда отец Продром работает, молитва внутри него ни на секунду не прекращается. От обилия молитвы его сердце благо­ухает, и он не может насытиться, вдыхая этот доставля­ющий великое наслаждение аромат».

Старец рассказывал нам для назидания то, что сам знал об отце Продроме. Он говорил, естественно, не вдаваясь в подробности, что этот последний за свою простоту и бесхитростность неоднократно устрем­лялся духом к высоким созерцаниям, приходя в восхищение.

Один монах, отец Г., рассказывал мне, что этот бла­женный брат доверительно поведал ему следующее.

Очень часто он видел нашего Старца во время совер­шения последним Божественной литургии стоящим на метр над землей. Из одного этого примера каждый сам может заключить, кем был этот простец-монах и кем был отец Харалампий, его Старец.

Однако все это было не по нраву врагу рода чело­веческого, и он страшно возненавидел этого монаха. Один брат рассказывал мне, что однажды во время мо­литвы, как будто в тонком сне ему послышался за сте­ной кельи шум толпы и громкие вопли. Прислушав­шись, он услышал крики: «Дайте нам Продрома! Про­дрома! Дайте нам Продрома!» Он выглянул в окно, и что же предстало пред его глазами... Страшно вопящая толпа ужасных великанов. Они были огромны, их го­ловы находились на уровне крыш. Придя в себя, брат немедленно в страхе прибежал к Старцу и рассказал ему об увиденном. Мудрый же отец ответил: «Молитва отца Продрома попаляет демонов, поэтому они так его ненавидят. Но, кажется, он и сам допустил какую-то ошибку, это и стало причиной этого нападения. Сей­час мы разберемся». Отец Харалампий пригласил отца Продрома к себе в келью, однако о чем они беседовали, нам неизвестно.

Этот приснопамятный брат имел много недугов и сильно страдал от них. Вместе с большим утешением, доставляемым ему молитвой, он ежедневно претерпе­вал и страшные телесные боли. Это последнее обстоя­тельство вынуждало его просить у Старца некоторого снисхождения к его немощам.

Как-то раз я по человеческой слабости упрекнул от­ца Продрома в том, что он просит у Старца слишком много послаблений для себя. Решив исповедовать этот свой проступок, я пошел к отцу Харалампию. Но в тот момент у меня было мало столь необходимого для покаяния смирения, напротив, я весь был полон осужде­ния. Говорю:

— Геронда, вы даете отцу Продрому много послабле­ний.

То есть, ни много ни мало, я учил Старца, как ему на­до поступать. Но этот кроткий и смиренный человек, нисколько не смутившись, ответил:

— Сейчас я тебе все объясню, дитя мое. У меня есть заповедь от моего Старца снисходительно относить­ся к тем, к кому, как я вижу, снисходит Бог. Я был бы очень рад, если бы и у тебя была такая же молитва, ка­кую имеет отец Продром.

Но для того, чтобы я понял, что не только Бог, но и отец Харалампий, когда это необходимо, снисходит к человеческим немощам, тот вечер запомнился мне на всю жизнь. Тогда на бдении я впервые почувствовал на себе наказующую и вразумляющую десницу Божию, дабы впредь я был внимательнее.

Приснопамятного отца Продрома, поскольку он поч­ти всегда был болен или недомогал, многие братья не понимали. Они говорили, что он выдумывает свои бо­лезни и что все это от врага.

Как-то раз этот блаженный брат посетил известно­го Старца Порфирия на Керасьях. Старец, от духов­ного зрения которого, как известно, ничто не могло укрыться, сказал ему: «Ты, дитя мое, много страда­ешь. Однако остальные тебя не понимают и гово­рят, что это от врага». Как прав был этот святой Старец.

Вскоре в монахи были пострижены два других брата, получив в постриге соответственно имена Арсений и Иосиф.

Таким образом, было создано первое ядро братства. Вскоре в него влились еще двое монахов. В постриге они получили имена Георгий и Харалампий.

Вместе с отцом Харалампием и Старцем Арсением нас было семеро. В таком составе наше братство и жи­ло в Новом Скиту вплоть до 1967 года.

Формирование братства

Приснопамятный Старец в отборе членов для нашей монашеской общины пользовался, можно так сказать, своей собственной тактикой.

Оставляя в келье при себе тех, кто приходил к нему на исповедь, он сначала обучал их молитве Иисусовой, а затем вводил и в наш распорядок, предписывающий ежедневное целонощное бдение и полное послушание Старцу. Если человек сразу же входил в этот режим и отец Харалампий видел приносимые им первые бла­гоуханные плоды монашеского подвига, тогда он в мо­литве просил у Бога извещения, принимать его в по­слушники, или нет. Если ответ был положительным, то Старец объявлял новоначальному брату, что он принимает его в братство для испытания, сможет ли тот стать монахом. Конечно, не все откликались на предложение отца Харалампия. Но последний (не знаю, правы ли те, кто не согласен с такой тактикой), получив в молитве положительное извещение, был прям и категоричен. Различные окольные пути и дипломатия, используемые для привлечения послушников в братство, были совер­шенно чужды приснопамятному Старцу. Он знал толь­ко да — да, нет — нет. Дважды два — четыре. Под­ходишь или не подходишь.

Мне известны случаи с некоторыми братьями, когда их душа воспламенялась Божественным огнем умной молитвы, который затем с каждым днем начинал разго­раться все ярче и ярче уже после первых же молитвен­ных упражнений. Однако иной, плотский образ мыш­ления внушал им: «Беги скорее отсюда. Если ты будешь медлить, то тебе здесь все так понравится, что ты уже не захочешь никуда уезжать». Но когда новоначальный послушник начинал склоняться к тому, чтобы уехать, тогда другой помысел — помысел пробуждающегося духовного устроения, согласный со словом апостола, говорил: «К кому нам идти? Ты имеешь глаголы венной жизни».

После такой борьбы помыслов плоти и духа кто-то оставался кто-то уходил, терял все духовное богатство, которое уже успел собрать, и потом в отчаянии рвал на себе волосы, а кто-то, покинув братство, но влекомый, как магнитом, молитвой Старца, спустя какое-то время возвращался назад.

Было и очень много весьма запутанных ситуаций. Но последнее слово, надо отметить, всегда оставалось за бессменным советником отца Харалампия, Старцем Арсением.

Один брат выразил горячее желание остаться, что­бы испытать себя, проверить, сможет ли он стать мо­нахом. После первого урока, преподанного Старцем, брат в тот же вечер с большой отдачей провел свое пер­вое целонощное бдение. Однако в ту же ночь какая-то страшная тяжесть навалилась на отца Харалампия, ли­шив его обычного духовного устроения. Это было вос­принято им как отрицательное извещение, касающееся принятия в братство нового члена.

Вторая ночь: тогда как Старец вернулся к своему обычному устроению, молодой человек, напротив, все потерял. На исповеди он говорил, что совершенно не в состоянии совершать всенощные бдения. Так продол­жалось несколько дней.

Придя к отцу Арсению и будучи совершенно уверен, что этот юноша не подходит для братства, отец Хара­лампий сказал, что он хочет отправить его назад. Од­нако Старец неожиданно ответил: «Нет. Не выгоняй его... жалко».

— Я был вынужден, — рассказывал отец Харалам­пий, — послушаться отца Арсения, но еще в течение не­сколько лет говорил себе: «Сколько раз я ни советовал­ся со Старцем Арсением, у нас всегда было одно мне­ние, Только этого монаха, не знаю почему, он попросил меня оставить в братстве. Сколько же этот брат достав­ляет мне проблем...»

В конце концов оказалось, что и здесь отец Арсе­ний был прав. Этот брат, хотя и Доставлял отцу Хара­лампию немало хлопот, не бросал своих героических попыток к стяжанию молитвы, подвизаясь с неизмен­ным терпением и упорством. Другие братья по слабо­сти человеческой природы, несмотря на то, что у них были и призвание, и способности к молитве, озирались вспять. Справедливости ради отметим, что не один и не два из них, но весьма многие, и так было всегда. Этот же брат был тверд, и в конце концов он добился преуспеяния.

Относительно другого юноши, хотя тот, казалось бы, вполне освоился с нашим распорядком, Старец в мо­литве получил отрицательное извещение. Тогда он ска­зал ему: «Дитя мое, иди подыщи для себе другое местечко». — «Нет, Геронда, здесь я нашел упокоение, — стал упрашивать брат, — не выгоняй меня». После настоятельных просьб последнего остаться Старец поду­мал: «Христос говорил: „приходящего ко Мне не изгоню воя". Итак, теперь слово за моим Герондой. Пусть он даст нам знак».

«Тогда я, — продолжал свой рассказ Старец, — ска­зал брату: „Дитя мое X., возле могилки Геронды рас­тет одна шелковица. Нарви-ка нам немного к трапезе" X. побежал к дереву. Но... приблизившись к могилке, он, неожиданно громко вскрикнув, упал на землю. По­дойдя к нему, я увидел, как он страшно побледнел. Изо рта у него шла пена.

Когда я рассказал о случившемся Старцу Арсению, тот сказал: „Это недобрый знак. Испытай его еще раз. Если с ним опять случится то же самое, тогда это точно будет ответом нашего блаженного Геронды"

На следующий день я снова посылаю его за шелкови­цей и смотрю, что же будет дальше. И вот, как только он подошел к могилке, повторилось все то же, что было накануне. С пеной на губах он упал на землю.

Тогда Старец Арсений сказал мне: „Не медли, завтра же скажи ему, чтобы он уходил" Так я и сделал».