Языковое значение: между представлением и понятием.
План содержания языка (языковую семантику) включает два класса значений: 1) значения слов (лексическая семантика); 2) значения грамматических форм и конструкций (грамматическая семантика). В сфере языковой семантики есть значения более и менее абстрактные (например, грамматическая семантика в целом более абстрактна, чем лексическая), значения более и менее рационально‑логические (ср., с одной стороны, термины, а с другой, междометия), есть значения четко очерченные (три, глаз, бежать, деревянный) и субъективно растяжимые (несколько, почтение, предпосылка, перемещаться, заманчивый), эмоционально‑экспрессивные, субъективно‑оценочные (дрыхнет, голодуха, жмот, душенька) и безоценочные, эмоционально нейтральные (спит, голод, скупой, девочка). Однако в целом по своей психологической природе языковые значения достаточно однородны. В процессах отображения мира лексические значения занимают срединное положение между представлениями как формой наглядно‑образного знания и понятиями как формой абстрактно‑логического мышления. Большая часть лексических значений — это общие для носителей языка (надындивидуальные) и достаточно устойчивые п р е д с т а в л е н и я о предметах, свойствах, процессах и других «клеточках» или фрагментах внешнего мира. В отличие от понятий, лексические значения содержат менее точное, менее глубокое или концентрированное знание о явлениях мира, отображенных в значениях слов (впрочем, за исключением значений терминов: план содержания термина — это именно понятие).
По своему содержанию семантическая система языка ближе всего к обыденному (массовому) сознанию (подробнее см. §6).
5.3. Многообразие форм религиозного знания (образы, логика и иррационализм, мистика).
План содержания религии (т.е. мифолого‑религиозное сознание) включает ряд компонентов, имеющих различную психолого‑познавательную природу. Это такие компоненты: 1) вера как психологическая установка принимать определенную информацию и следовать ей («исповедовать»), независимо от степени ее правдоподобности или доказанности, часто вопреки возможным сомнениям; 2) мифопоэтическое (наглядно‑образное) содержание; 3) теоретический (абстрактно‑логический) компонент; 4) интуитивно‑мистическое содержание. При этом в любые эпохи религиозное содержание в той или иной мере проникает во все другие формы общественного сознания — в обыденное сознание, искусство, этику, право, философию, поэтому в реальности психологические формы существования религиозных представлений более разнообразны и многочисленны, чем названные основные виды. Порядок, в котором они перечислены, не отражает ни хронологии их формирования в конкретных религиозных традициях (этот порядок может быть разным), ни значимости отдельных компонентов в структуре целого.
Разнообразие психологической природы религиозного содержания обусловливает его особую «проникающую» в сознание силу. Как заметил Роберт Белла, «передаваемые религиозные символы <…> сообщают нам значения, когда мы не спрашиваем, помогают слышать, когда мы не слушаем, помогают видеть, когда мы не смотрим. Именно эта способность религиозных символов формировать значение и чувство на относительно высоком уровне обобщения, выходящего за пределы конкретных контекстов опыта, придает им такое могущество в человеческой жизни, как личной, так и общественной» (Белла, [1968] 1972, 268).
В разных религиях один и тот же содержательный компонент может иметь различную психологическую форму. Например, представления о Боге в одних религиях выражены в мифопоэтическом о б р а з е Бога, т.е. принадлежат уровню наглядного знания, сюжетно и пластически организованного, а потому правдоподобного, согретого эмоциями. В другой религии (или религиях) — совсем иная картина: Бог — это прежде всего и д е я (концепция, догмат Бога), т.е. знание, принадлежащее уровню абстрактно‑логического мышления.
В порядке иллюстрации можно указать на различия в представлении Бога (Абсолюта) в раннем христианстве и раннем буддизме. Так, в основе христианского религиозного сознания до патристики[22]лежали именно образы, мифопоэтические предания о Иисусе Христе — картины и сюжеты Священной истории. Позже патристика дополнила христианское сознание новыми компонентами абстрактно‑теоретического и доктринального характера: теологией[23], философией, социально‑политическим учением, а западноевропейская схоластика средних веков внесла в христианство правила формально‑логического «вывода» теологических утверждений из Св. Писания.
Если у истоков христианства были мифопоэтические предания, наглядные, эмоционально насыщенные, художественно‑выразительные и поэтому легко проникавшие в душу простых людей, то ядро религиозного сознания буддизма или даосизма, напротив, составляет мистико‑теоретическая доктрина, концепция, идея: «четыре благородные истины» и следствия из них в буддизме; мистический символ «дао» (всеобщий природно‑этический закон) в даосизме. Мифопоэтические, образные представления в этих религиях появляются позже и принадлежат периферии религиозного сознания (Померанц, 1965, 143).
Абстрактно‑теоретический компонент религиозного сознания в разных традициях может быть существенно различным по соотношению в нем умозрительного (рассудочно‑логического) и иррационалистического начал. В наибольшей степени логизирована христианская, особенно католическая, догматика и теология. В иудаизме и исламе учение о боге в меньшей мере отделено от религиозных этико‑правовых принципов и концепций. В буддизме, конфуцианстве, даосизме, дзэн‑буддизме всегда были сильны традиции иррационализма, стремление к сверхчувственному и надлогическому постижению Абсолюта.
«Бог или истина намного глубже мысли или эмоциональной потребности», — писал индийский религиозный мыслитель и поэт Джидду Кришнамурти (1895 или 1897—1985), оказавший серьезное влияние на религиозно‑философские поиски Запада, прежде всего на экзистенциализм. Отвергая «организованные религии» с их церковной иерархией, регламентированными культами и стройной теологией, Кришнамурти сознательно избегает определенности в употреблении даже самых ключевых терминов. Г.С. Померанц писал о «логическом хаосе» и «принципиальной импровизации» в его сочинениях: «То, что утверждает Кришнамурти, не имеет точного имени и называется им по‑разному (истина, реальность, целое, Бог); иногда два слова сознательно ставятся рядом („реальность или Бог“)»…Отдельное слово и отдельное высказывание в глазах Кришнамурти вообще не имеют цены: «Понимание приходит в пространство между словами, в интервале, прежде, чем слово схватывает и оформляет мысль… этот интервал — безмолвие, не нарушенное знанием; оно открыто, неуловимо и внутренне полно» (цит. по работе: Померанц, 1965, 139—140).
В структуре религиозного сознания каждой религии в той или иной мере присутствует мистический[24]компонент, однако эта мера может быть существенно различной. С одной стороны, во всякой религии имеется, по представлениям верующих, та или иная с в я з ь, контракт, соглашение, договор между людьми и высшими силами (этот момент связи отражен в самом общем и древнейшем смысле слова религия[25]). Именно в этой связи заключается психологическая основа или стержень религии. Как писал У. Джеймс, «уверенность в том, что между Богом и душой действительно установились какие‑то сношения, представляет собой центральный пункт всякой живой религии», а самое обычное и массовое проявление такой связи — молитва — это, по словам Джеймса, «душа и сущность религии» (Джеймс, [1902] 1993, 363, 362). Однако, с другой стороны, в большинстве случаев людям совсем не очевиден двусторонний характер этой связи: человек молится, но не слышит, что отвечает ему Небо.
Мистическое общение означает, что человек слышит ответ Бога, знает, понимает то, что ему было сказано с Неба. По‑видимому, самые разные религиозные учения и культы в своих истоках связаны именно с мистическим переживанием, точнее, потрясением религиозно одаренной личности. Это тот «горний глас», то видение или богоявление, благая весть или иной знак свыше, обращенный к пророку, шаману, провидцу, апостолу, — тот голос, который в зарождающейся традиции станет главным Заветом Бога.
Помимо основателей религий, мистическая одаренность наблюдалась у многих мыслителей, проповедников, религиозных писателей. Собственно, стремление мистиков передать людям то, что им открылось в ниспосланных озарениях, и делало их религиозными писателями, часто знаменитыми, как, например, Майстер Экхарт (ок. 1260—1327), Якоб Бёме (1575—1624) или основатель антропософии Антропософия — (anthropos — человек, sophia — мудрость) — оккультно‑мистическое учение о тайных духовных силах и способностях человека, а также о путях их развития на основе особой педагогической системы. Рудольф Штейнер (1861—1925). Homo mysticus называл себя Н.А. Бердяев При этом Бердяев противопоставлял свои религиозные искания каноническому христианству» … я в большей степени homo mysticus, чем homo religiosus… Я верю в существование универсальной мистики и универсальной духовности… Мистика гностического и профетического типа мне всегда была ближе, чем мистика, получившая официальную санкцию церквей и признанная ортодоксальной, которая, в сущности, более аскетика, чем мистика» (Бердяев, [1949] 1991, 88).
Природа мистических озарений и мистического знания остается загадкой. У. Джеймс, стремясь понять психологическую основу мистики, приводит в книге «Многообразие религиозного опыта» (1902) многочисленные документальные свидетельства — самонаблюдения людей, которые испытали такого рода переживания. Вот одно из них (по оценке Джеймса, впрочем, не самое яркое): «То, что я испытывал в эту минуту, было временным исчезновением моей личности наряду со светозарным откровением смысла жизни, более глубокого, чем тот, который был мне привычен. Это дает мне право думать, что я был в личных сношениях с Богом» (Джеймс, [1902] 1993, 62).
Мистические переживания и «светозарные откровения смысла жизни», по‑видимому, связаны с резкой активизацией подсознательных психических сил, всех возможностей чувственной и интеллектуальной интуиции. Общей чертой мистических переживаний является их «неизреченность» — невероятная затрудненность изложения, фактически невозможность передать «обретенные впечатления на обычном посюстороннем языке» (Гуревич, 1993, 414—415).
Таким образом, в отличие от психологической одноплановости языковой семантики (см. §5.2), содержание религии по своей психологической природе крайне разнородно. С этим связана общая высокая степень логической и вербальной (словесно‑понятийной) размытости религиозных смыслов и, как практическое следствие, — необходимость постоянных филологических усилий при обращении к текстам Писания.
Что «знают» о мире языки?
Чтобы представить совокупный объем и характер того знания о мире, т.е. той информации, которая заключена в языке, следует различать два уровня хранения информации с участием языка. Во‑первых, информация хранится в с а м о м я з ы к е, т.е. в семантических системах словаря и грамматики (это как бы «библиотека значений»); во‑вторых, п р и п о м о щ и я з ы к а, — в речи, т.е. в устных и письменных сообщениях, созданных на языке (это «библиотека текстов»).
Если сравнить, с одной стороны, те сведения о внеязыковой реальности, которые можно извлечь из самого полного толкового словаря и подробной семантической грамматики некоторого языка, а с другой, — те сведения о мире, которые содержатся во всем сказанном и написанном на этом языке, то легко видеть, что информация, аккумулированная в семантической системе языка, по объему в тысячи раз меньше информации, содержащейся в текстах на языке.
Достаточно сравнить, например, те представления о грозе, громе, молнии, тумане, росе, радуге, электричестве, которые складываются у человека до обучения, т.е. только на основе усвоения значений слов гроза, гром, молния, туман и т.д., и то понимание соответствующих явлений природы, которое формируется у человека из рассказов родителей, учителей, книг.
Чтобы только почувствовать разницу между тем, что «знает», например, о песке язык, и тем, что вообще знает о песке человечество (опыт и наука), сравним, с одной стороны, описание значения слова песок в лингвистическом толковом словаре, а с другой стороны, определение понятия «песок» в энциклопедическом словаре.
Толковый словарь русского языка
Энциклопедический словарь
ПЕСОК. Сыпучие крупинки твердых минералов (главным образом кварца) ПЕСОК. Мелкообмолоченная рыхлая осадочная горная порода, состоящая не менее чем на 50% из зерен кварца, полевых шпатов и др. минералов и обломков горных пород размером 0,1—1 мм; содержит примесь алевритовых и глинистых частиц.
Легко видеть, что толковый словарь, чтобы дать верное описание именно языкового факта (т.е. значения слова), должен в толковании ограничиться общепонятной семантикой слова и не идти вглубь, к специальному содержанию термина. Иная картина в энциклопедическом справочнике: его предмет — не значение слова, а содержание понятия. Поэтому энциклопедическое определение перечисляет самые существенные признаки соответствующего явления, в том числе такие признаки, которые непосредственно не наблюдаются (поскольку, в отличие от поверхностности лексического значения, в понятии содержится более глубокое, специальное знание о данном явлении).
Однако, несмотря на ограниченный объем информации, составляющей семантику языка, она играет исключительно важную роль в овладении всем информационным богатством человечества. Дело в том, что значения слов и содержание грамматических категорий — все эти неточные и неглубокие, «обывательские», как о них писал Л.В. Щерба, представления о «клеточках» действительности — запечатлели первый и поэтому во многом жизненно важный опыт освоения человеком окружающей действительности. Эти исходные представления в целом не противоречат позже добытому знанию[26]. Напротив, они образуют тот фундамент, на котором постепенно воздвигаются стены более полного, глубокого и точного знания о мире.
В своем основном объеме информация, составляющая семантику языка, известна всем говорящим на этом языке, без различия возраста, образования, социального положения. До школы, только в процессе овладения языком, в сознании ребенка формируются (неназванные и до обучения не осознанные!) представления о времени и пространстве, о действии, субъекте и объекте действия, о количестве, признаке, причине, цели, следствии, реальности и нереальности и многих других закономерностях окружающего мира.
В отличие от языковой семантики, в основном известной каждому говорящему (терминологическая периферия общего словаря здесь, конечно, не в счет), поздняя информация, содержащаяся в текстах, известна отдельным говорящим в разной мере — в соответствии с их возрастом, образованием, социальным положением, профессией.
В отличие от интенсивно меняющейся информации текстов, информация, сконцентрированная в языковой семантике, характеризуется исключительной стабильностью. Ср. эволюцию представлений о теплоте в истории естествознания и почти неизменность семантики слова тепло в истории языка. Физикам легко договориться и принять очередную концепцию теплоты, а обиходное сознание меняется медленно, его устраивают те нестрогие, бытовые представления, которые люди связывают со словом тепло. Стабильность информации, заключенной в языке, связана с ее внутренним, опорным характером по отношению к знанию, содержащемуся в текстах.
Таким образом, язык «знает» о мире немного (в сравнении со всем, что вообще знает человечество), потому что язык — это исторически п е р в а я моделирующая семиотическая система человеческого сознания, первый запечатленный взгляд на мир. Картину мира, отраженную в языке, можно охарактеризовать так это наивная (а не научная) картина мира, она «увидена» глазами человека (не Богом и не прибором), поэтому приблизительна и неточна (но в нужных случаях наука ее «поправляет»), зато языковая картина в основном наглядна и отвечает здравому смыслу, то, что «знает» язык, — общедоступно и общеизвестно, это семантический фундамент человеческого сознания.
7. Содержание мифолого‑религиозной картины мира
Если конкретизировать применительно к религии оппозицию «библиотека значении (язык)» — «библиотека текстов» (вся информация, выраженная с помощью языка)» (см §6), то содержание религии — это «библиотека конфессиональных текстов». Основные «тематические» разделы в этой «библиотеке» (т е содержательные области во всем массиве конфессионального знания) таковы 1) представление о Боге (Абсолюте или сонме богов), его история и/или теория (учение) о Боге, 2) представления о в о л е Бога, о его Завете или требованиях по отношению к людям, 3) зависящие от представлений о Боге представления (учение) о человеке, обществе, мире (в некоторых религиях — также и о конце мира, о путях спасения, о загробном или ином потустороннем мире), 4) зависимые от представлений о Боге религиозно‑этические и религиозно‑правовые представления и нормы, 5) представления о должном порядке культа, церковной организации, взаимоотношениях клира и мира и т.п., а также представления о истории развития и решения этих проблем.
Естественно, приведенный перечень основных областей религиозного сознания носит достаточно общий и поэтому абстрактный характер, однако он и нужен именно для самого общего очерка всей смысловой сферы религии.
Что касается психологической, человеческой значимости религиозного содержания, то в сопоставлении с любой другой информацией, могущей циркулировать в человеческом обществе, религиозное содержание обладает максимальной ценностью. Это связано с двумя обстоятельствами во‑первых, религия ищет ответы на самые важные вопросы бытия, во‑вторых, ее ответы, обладая огромной обобщающей силой, отнюдь не абстрактны, они обращены не столько к логике, сколько к более сложным, тонким и интимным областям сознания человека — к его душе, разуму, воображению, интуиции, чувству, желаниям, совести.
В.В. Розанов, сопоставляя современную ему психологию и религию, писал «<…> все это [новейшие психологические открытия — H.М.] покажется какою‑то игрою в куклы сравнительно с богатством психологического наблюдения и психологических законов, открывающихся в писаниях великих подвижников пустыни и вообще „наших отцов“. Психология Вундта куда беднее изречений Антония Великого или Макария Египетского. Наконец, язык их, этот и спокойный и порывистый язык, так исполненный пафоса и величия, недаром же еще в рукописную эпоху имел миллионы слушателей‑читателей. Ей‑ей, ни в какую эпоху Вундта и Милля не стали бы переписывать в сотнях тысяч экземпляров. Скучно показалось бы бумаге, перу, не вытерпели бы читатели и переписчики. Таинственная речь и Библии и Евангелия вечна, при углублениях в религию — перед глазами на языке, наконец, вопросы о жизни совести, загадки покаяния и возрождения души человеческой — все это куда занимательней костей мамонта и даже радиоактивного света» (Розанов, 1914, 76—77). И несколько ранее (в 1911 г), в «Уединенном»: «Боль жизни гораздо могущественнее интереса к жизни, вот отчего религия всегда будет одолевать философию» (Розанов, 1970, 12, всюду курсив и пунктуация автора).
Р.Белла подчеркивал уникальность того знания, тех смыслов, которые сообщает человеку религия «Опыт смерти, зла и страданий приводит [человека — H.M.] к постановке глубоких вопросов о смысле всего этого, на которые не дают ответа повседневные категории причины и следствия Религиозные символы предлагают осмысленный контекст, в котором этот опыт может быть объяснен благодаря помещению его в более грандиозную мирозданческую структуру и предоставлению эмоционального утешения, пусть даже это будет утешение самоотреченности Человек — это животное, разрешающее проблемы Что делать и что думать, когда отказывают другие способы решения проблем, — вот сфера религии» (Белла, [1968] 1972, 266—267).