Историография истории Русской Церкви.
Церковное самоуправление Москвы по изгнании Исидора.
После низвержения Исидора вставал вопрос ο способе замещения своей митрополичьей кафедры. Оба представителя высшего церковного авторитета - император Иоанн Палеолог и патриарх Митрофан были униатами. Отвергнув Исидора за унию, русские последовательно должны были разорвать союз с униатской церковью Константинопольской. Но на это у них не хватало мужества. Решили поставить митрополита самостоятельно, но сохранить видимость формального единения с Константинополем. Просьба великого князя состояла в том, чтобы дозволено было русским совершенно независимо от патриарха поставить митрополита домашним собором епископов. Из Константинополя не было получено никакого ответа. Самостоятельное поставление митрополита состоялось в 1448 г. Возникла опасность, что на Русь снова может вернуться изгнанный Исидор. Боясь такой перспективы, в Москве собором русских епископов поставили 15 декабря 1448 года митрополитом давно нареченного на этот пост рязанского епископа Иону. Обстоятельства сложились для русских так, что Константинополь должен был молчаливо признать правильность поставления Ионы. Когда Константин в 1451 г. формально восстановил у себя православие, но вскоре снова вступил в унию. . 29 мая 1453 г. Константинополь был взят турками.
Митрополит Иона (1448-1461 гг.).Иона принимал участие в борьбе московского князя Василия Васильевича из-за великого княжения с Дмитрием, писал Шемяке от лица всего русского духовенства смирительную грамоту с угрозой церковного отлучения, такие же грамоты разослал к сторонникам Шемяки. Его стараниями произошло торжественное причтение к лику святых митр. Алексия, нетленные мощи которого были найдены по случаю постройки церкви в Чудовом монастыре. Хотя Иона и был в полном смысле ставленником Москвы, но продолжал некоторое время быть фактическим митрополитом всея Руси. Но об утверждении своей власти над литовской половиной митрополии он должен был предварительно особо позаботиться. Решаясь на это поставление, великий князь Василий Васильевич сносился с великим князем литовским и вместе с королем польским Казимиром (1440-1492) и только по получении от него согласия, созвал собор, рукоположивший Иону. Только в 1449 г. митр. Иона, пользуясь состоявшимся между Казимиром и Москвой мирным договором, выхлопотал у повелителя Литвы право фактического управления литовско-русскими епархиями. Но специальные ходатайства Ионы ο подчинении ему галицких епархий Казимир оставил без последствий.
Окончательное разделение Русской митрополии (1458 г.).Десять лет Иона управлял митрополией "всея Руси." Но в 1458 г. литовская половина отторгнута из-под его власти.
В Риме считали Исидора законным первосвятителем Руси, а Иону - узурпатором. Отношения Литвы и Польши, соединенных под властью Казимира, были натянутыми, что приближались к разрыву. Папа Каллист III добился в 1458 г., что Казимир согласился на отнятие Литвы у Ионы и передачу ее Исидору. Исидор был уже стар и не захотел идти на Русь сам, для фактического управления литовско-русской церковью назначил Григория, который и был посвящен в сан митрополита русского в Риме. В Москве попытались употребить все средства для сохранения старого положения. Король Казимир, в увлечении успехами Григория, дошел до предложения московскому князю Василию Васильевичу принять Григория на Москву на место Ионы. Если и прежде существовали причины для разделения то теперь, когда начинается на Руси ряд митрополитов, избираемых и поставляемых в Москве, по воле одного московского князя, политика литовско-польских государей не могла помириться с таким положением дел, и разделение русской митрополии должно было произойти неизбежно.
Феодосий (1461 - 1464 гг.). Поставив второго митрополита без согласия греков, на Руси стали активно выдвигать тезис о повреждении православия в Константинополе и сохранении его в чистом виде у русских. Kо времени поставления Феодосия, у русских не было с полной отчетливостью формулировано убеждение в переходе веемирно-исторической миссии византийского православного царства на Москву, тем не менее оно уже существовало, как вполне сложившееся, и настойчиво высказывалось по разным поводам.
Фиваида» на Русском севере.
В 1500-02 годах Дионисий со своей дружиной работает в Ферапонтовом монастыре. Этот монастырь и соседний Кирилло-Белозерский – бесценное наследие, завещанное нам. Щедро явленный духовный свет! Средневековое общество Русского Севера – удивительная загадка: в условиях продолжительной суровой зимы возникла монументальная храмовая архитектура, живопись, философия, литература… Исследователь истории русской святости Андрей Муравьев нашел точное определение этому мощному духовному явлению – «Северная Фиваида».
В монастырях собирается блестящее общество: философы-богословы, политики, писатели. В Кирилло-Белозерском монастыре живет «князь-инок» Вассиан Патрикеев, бывший дипломат, из-под пера которого выходят резкие публицистические статьи. Игумен Гурий Тушин, из боярской семьи, провел в монастыре сорок восемь лет (1478-1526). Он – неутомимый переписчик книг, редактор и составитель сборников, краткого «летописца русского». Гурий – соратник и частый собеседник Нила Сорского, его перу принадлежат тридцать семь книг.
В Ферапонтовом монастыре жили: бывший киевский митрополит, образованный литератор Спиридоний, ростовский архиепископ Иосаф Оболенский, епископ вологодский Фелофей… Все они пользовались благосклонностью Ивана III, а затем и Василия III (1505-1533). Духовные подвижники монастырей были близки Дионисию. Он сам, по отзывам современников, был не только изящным живописцем, но и мудрым философом.
Расписанный Дионисием собор Рождества Богородицы Ферапонтова монастыря посвящен теме «Похвала Богородице». Дева Мария в то время почиталась покровительницей Москвы. На выставке были представлены: иконостас и копии фресок. На иконостас нужно смотреть долго, чтобы понять смысловое богатство живописи. Художественная композиция такова, что все фигуры чина выстроены в ряд и обращены лицом к сидящему в центре Христу. Все поставлены на одном уровне, все в едином порыве испрашивают милости для людей. Это богословская идея предстояния и заступничества! Выражена она пленительными силуэтами святых и лаконичными жестами.
Реконструкция фресок в натуральную величину выполнена художником Н. В. Гусевым. Люнеты из пенопласта, загрунтованные и расписанные пастелью, дают представление о композиционном единстве: «Собор Богородицы», «Похвала Богородице» и «Покров Богородицы». Это – иконография по мотивам Акафистов: «О Тебе радуется». Графическая плавность линий, прозрачность красок воспринимаются как образы светописи. Можно догадаться, какое было величие в пространстве храма, при зажженных свечах и лампадах, в отражениях от позолоты окладов, где все сияет, мерцает и движется. Понимание чистого света, без тени – это образ «Символа веры» – «Света от Света…» Росписи Ферапонтова монастыря создают радостный и праздничный настрой.
В пятнадцати верстах от Ферапонтова монастыря был скит Нила Сорского (1433-1508) – великого ревнителя православия и «идейного вождя нестяжателей». Он предлагал, чтобы у монастырей не было сел и жили бы монахи трудами рук своих. Дионисий знал преподобного Нила, читал его творения, ибо они переписывались прямо с автографов в Кирилловом монастыре. Преподобный Нил был на Соборе о жидовствующих еретиках в 1491 году. Самодержец приглашал Нила, чтобы лично видеть и слышать суждения святителя о предметах недоумений по делу о них.
Дионисию были близки суждения Нила, что нашло свое отражение в иконах «Успенье Богородицы» с Афонием. Апокрифы рассказывают о некоем иудее Афонии, который усомнился в святости Девы Марии. Он подкрался, чтобы осквернить смертное ложе Богородицы и успел протянуть руки. Но тут же явился Архангел и в гневе отрубил мечом кисти рук Афонию: «…Гнушайся врагами Божиими, сокрушай врагов Отечества»! В православии нет пресловутого понятия о «непротивлении злу», которое выдумал находившийся в духовной прелести писатель Лев Толстой. Что интересно: иконописцы с XVIII века почему-то перестали воспроизводить эту сцену в иконах «Успенья».
Современники высоко ценили работы Дионисия и именовали мастера «пресловущий». Дионисий – самый светлый колорист Древней Руси. Он, как никто другой, связал иконопись со словом и музыкой церковных песнопений. Своеобразный живописный стиль Дионисия оставил глубокий след в русском искусстве.
Преп. Сергий вошел в историю русской церкви, окруженный сонмом своих святых учеников. Одни изнихостались местно чтимыми в созданной им Лавре, другие достигли общерусского почитания. Из лаврских святых только Никон, преемник Сергия во игуменстве, встает перед нами в отчетливом облике, под пером Пахомия: с Сергиевом ученике любовь к безмолвию борется с обязанностями социального служения. Он то слагает с себя на годы тяжелый игуменский сан, то является образцовым хозяином, строителем монастыря после пожара Едигеева разорения (1408). Он же полагает начало крупному вотчинному хозяйству монастыря, принимая те дарственные села, которых при жизни своей не хотел иметь нестяжатель Сергий.
До одиннадцати учеников преп. Сергия явились, в большинстве случаев еще при его жизни, основателями монастырей. Все они святые, и все несут заветы преп. Сергия в разные концы русской земли. Троицкая Лавра в этом первом поколении ее иноков сделалась центром духовного лучеиспускания огромной силы. Правда,ужев следующем поколении богатый, осыпанный милостями московских государей, столь близко связанный с великокняжеской столицей монастырь перестает давать и святых и новые монашеские колонии. Но многие из основанных им обителей сами делаются центрами лучеиспускания, духовными митрополиями. Через них живая преемственность св. Сергия сохраняется в русской святости, по крайней мере, до конца XV столетия.
По двум направлениям бежит этот духовный поток из Троицы-Сергия: на юг, в Москву, в ее городские и подмосковные монастыри, и на север, в лесные пустыни по Волге и в Заволжьи. Значение этих двух направлений не только географическое: с ними связано, как увидим впоследствии, раздвоение двух основных путей русской духовной жизни.
Оставляя пока в стороне московское монашество и московский тип святости, заметно возобладавший с конца XV века, назовем северных пустынножителей из числа учеников преп. Сергия. Св. Мефодий Песношский основывает свою обитель на запад от Лавры, в Дмитровском уезде; Авраамий Чухломский и Иаков Железно-боровский - в области Галича Костромского; Сильвестр и Павел Обнорские спасались на речке Обноре, притоке Костромы, в глуши лесов, покрывающих границы Вологодского и Костромского края. Среди собеседников преп. Сергия знаменитейшими северными подвижниками явились св. Кирилл и Ферапонт Белозерские, Дмитрий Прилуцкий (близ Вологды), Стефан Махрищский (в 30 верстах от Троицы-Сергия), который был основателем и второго, Авнежского, монастыря в Вологодском уезде. Для большинства монастырей, связанных так или иначе с преп. Сергием, характерно их посвящение имени Пресн. Троицы.
Преп. Кирилл (+ 1427) был величайшим из подражателей Сергия, и мы имеем содержательное его житие, составленное Пахомием Сербином по свежим воспоминаниям, собранным в Кирилловом монастыре. В видуисключительного почитания, которым пользовался в древней Руси белозерский игумен, почти забытый в настоящее время, напомним здесь основные черты его жития.
Природный москвич, Кузьма (его мирское имя) в молодости служил в доме у родственника своего, боярина Тимофея Вельяминова, в качестве казначея. Такова была древняя тяжесть власти боярина над домочадцами, что, несмотря на влечение к монашеской жизни, Кузьма не мог найти игумена, кто бы решился постричь его. Только Стефан Махрищский, друг преп. Сергия, в одну из своих побывок в Москве, облек его в рясу и принял на себя вспышку хозяйского гнева. В конце концов боярин уступил, и Кузьма окончательно постригся, под именем Кирилла, в Симоновом монастыре, незадолго до того основанном преп. Сергием: здесь и игуменствовал Феодор, племянник Сергиев.
Начинаются иноческие труды: пост, молитва, труды на хлебне и на поварне. Бесы пугают, но не выдерживают имени Иисусова. Крайности аскезы умеряются послушанием. Это первое (из сохранившихся) русских житий, где подчеркивается значение послушания. Новоначальный Кирилл поручен старцу, который запрещает поститься сверх сил; заставляет вкушать пищу не через 2-3 дня, как хотел Кирилл, а вместе с братией, лишь не до сытости. Тем не менее Кирилл находит возможность изнурить себя: после ночной молитвы, он едва не падает от голода.
Кроме послушливости, Кирилл еще обладает особым даром умиления. Он не может даже хлеба вкушать без слез. Встосковавшись по безмолвию, ради того же умиления, он, по милости Пречистой, переведен с поварни в келью писать книгу. Но замечательно, что новый труд не принес ему того умиления, которого он ожидал, и он вернулся к своей печи.
Поставленный в архимандриты, он немедленно оставляет настоятельство и затворяется в келье. Зависть нового архимандрита, недовольного стечением народа к Кириллу, заставляет его оставить монастырь. Сперва он безмол-иствует в Старом Симонове (в Москве), потом замышляет уединиться "далече от мира". Преп. Кирилл имел особое усердие к Божией Матери. Однажды ночью, за акафистом, он слышит Ее голос: "Кирилл, выйди отсюда и иди на Бело-сзеро. Там Я уготовала тебе место, где можешь спастись". Очворив окно кельи, он видит огненный столп на севере, куда призывала его Пречистая.
Симоновский монах Ферапонт, уже побывавший на Белоозере, сопровождает Кирилла в заволжскую страну, где, наконец, в чаще леса, окруженной со всех сторон водой, преподобный узнал показанное ему Богоматерью "зело красное" место. Но Ферапонт не вынес "тесного и жестокого" жития, и устроил себе монастырь в 15 верстах от Кириллова.
Одинокие труды преп. Кирилла протекали не без опасностей: раз его сонного чуть не задавило упавшее дерево. Расчищая бор для огорода и запалив хворост, он устроил лесной пожар, от которого едва спасся. Когда к нему уже стали стекаться ученики - двое окрестных мужиков да три монаха из Симонова -один боярин подсылал разбойников ограбить скит, предполагая, что бывший архимандрит Симоновский принес с собой большие деньги. Еще раньше пытался поджечь келью сосед-крестьянин. В житиях XV и XVI вв. постоянно встречаемся с нападениями на отшельников со стороны местных землевладельцев - крестьян и бояр. Обыкновенно мотивом является страх поселенцев лишиться земли, которая по княжескому указу может быть передана в дар монастырю. Такие опасения были не безосновательны.
Маленькая деревянная церковь в новом монастыре освящена во имя Успения Божией Матери - знак, как особого почитания Богоматери, так и связи с Москвой (Успенский собор и церковь в Симонове). В своем монастыре преп. Кирилл осуществил строгое общежитие, как оно практиковалось в сергиевских обителях: быть может, у Кирилла устав соблюдался крепче, чем в других местах. Монахи не могли иметь по кельям даже воды для питья. Все совершалось по чину, "по старчеству", в молчании: и в церкви и в трапезной. На молитве у Кирилла "нози яко столпие": никогда не позволял он себе прислониться к стене. Однажды он сделал выговор ученику своему, св. Мартиниану, который после трапезы зашел в келью к другому брату "за орудием". Напрасно Мартиниан с улыбкой оправдывался: "Пришедшу ми в келью, ктому не могу изыти". Кирилл поучает его: "Си-це твори всегда. Первее в келью иди, и келья всему научит тя". В другой раз, увидев румяное - "червленое" - лицо любимого ученика Зеведея, он укоряет его за "непостническое, мирское лицо, паче упитивающихся". О наказаниях, налагаемых игуменом, мы не слышим. Повидимому, духовный авторитет Кирилла был достаточен и непререкаем. Призывая к посту, он однако на трапезе предлагает монахам "три снеди" и, заглядывая на поварню, заботится, чтобы братьям было "утешение"; и сам помогает поварам, вспоминая Симоновское свое послушание. Зато мед и вино были строго изгнаны из монастыря. Это особенность Кириллова устава, перенесенная и в Соловецкий монастырь. Не суровость, но уставность - вот, что отличает жизнь в монастыре св. Кирилла.
Сам игумен ходит, как и Сергий, в "разодранной и многошвенной рясе" и так же кроток к своим обидчикам. Ненавидящему его иноку он говорит: "Все соблазнились обо мне, ты один истинствовал, и понял, что я грешник". Нестяжательность у Кирилла выражена еще ярче, чем у Сергия. Он не позволяет монахам даже ходить к мирянам за милостыней. Он отклоняет все дарственные села, предлагаемые ему князьями и боярами с принципиальным обоснованием: "Аще села восхощем дер-жати, болми будет в нас попечение, могущее братиям безмолвие пресецати". Однако от приносимой милостыни он не отказывается. Бедный при нем монастырь не может развивать широкой благотворительности. Но преподобный настаивает на служении любви, и о ней говорят, как его многочисленные чудеса, так и оставшиеся от него послания князьям. Князю Андрею Можайскому он пишет: "А милостыньку бы есте по силе давали: понеже, господине, поститись не можете, а молитися ленитесь; ино в то место, господине, вам милостыня ваш недостаток исполнит". В своих посланиях к князьям - московскому и удельным - св. Кирилл с кротостью и простотой русской полу-книжной речи внушает идеал справедливой и человечной власти. Великого князя он просит помириться с суздальскими князьями: "посмотри ... в чем будет их правда перед тобою". А можайскому князю он предлагает целую правительственную и социальную программу: здесь и неподкупность суда, и отмена карчемни-чества и таможен, но вместе с тем и наказание "татей", и "уймание" людей от сквернословия, и ревность о храмовом благочестии. Поставленный от Бога и призванный к воспитанию людей в благочестии, князь еще не самодержец, и ничто не указывает на возможность его власти над церковью и духовными людьми. Твердая, хотя и кроткая независимость к сильным мира сего характеризует, как преп. Кирилла, так и всю его школу.
О внутренней, духовной жизни святого мы знаем чрезвычайно мало. Нет данных, позволяющих считать его мистиком. Можно отметить лишь усердное почитание Богоматери и дар постоянных слез, как две личные черты кирилловой религиозности.
Завет нестяжательности был нарушен в монастыре св. Кирилла тотчас же по смерти его основателя. Кириллов вскоре сделался богатейшим вотчинником северной Руси, соперничая в этом отношении с Сергеевым. Но общежитие и строгая уставная жизнь сохранились в нем до середины XVI века, когда религиозная жизнь подмосковной обители была давно уже в упадке. Вот почему Кириллов монастырь, а не Сергиев, явился в XV и XVI веках центром излучения живой святости, параллельно с основанием монашеских колоний.
Мы видели, что друг и сподвижник Кирилла св. Ферапонт основал свой монастырь в 15 верстах от него. Вторым настоятелем здесь был св. Мартиниан, любимый ученик и келейник св. Кирилла, долгое время игуменствовавший и у Троицы-Сергия. Ферапонтов монастырь с своей иконной росписью мастера Дионисия является драгоценнейшим музеем русского искусства. Стены и башни этого монастыря, равно, как и Кириллова, разросшегося со своим посадом в целый город, представляют одинизлучших архитектурных ансамблей древней Руси. В XV столетии это была святая земля пустынножителей. Вокруг больших обителей строились скиты и хижины отшельников, учившихся безмолвию и хранивших нестяжание, как один из главных заветов преп. Кирилла.
Вторым центром заволжского подвижничества была южная округа Вологодского уезда, обширный и глухой Комельский лес, переходящий в пределы костромские и давший свое имя многим святым (Корнилию, Арсению и др.). Лесные речки Обнора и Нурома дали приют Павлу Обнорскому и Сергию Нуромскому, ученикам преп. Сергия.
Павел Обнорский, великий любитель безмолвия, именовавший безмолвие матерью всех добродетелей, являет образец совершенного отшельника, редкого на Руси. Он целые годы жил в дупле дуба, и Сергий Нуромский, его сосед и тоже большой пустыннолюбец, нашел его здесь в обществе медведя и других зверей, кормящим птиц, которые сидели на его голове и плечах: этот один образ оправдывает имя Фиваиды, данное старым русским агиографом (А. Н. Муравьевым) северному русскому подвижничеству.
Третьим духовно - географическим центром святой Руси был Спасо - Каменный монастырь на Кубенском озере. Узкое и длинное, до 70 верст, Кубенское озеро связывает своими водами Вологодский и Белозерский край. Вдоль берега его шла дорога из Вологды и Москвы в Кириллов. На скале ("на камне"), поднимающейся из волн бурного озера, создался монастырь, историю которого написал в конце XV века великий учитель нестяжания, старец Паисий Ярославов. Первый известный нам по имени игумен Дионисий был пришелец с Афона, в княжение Дмитрия Донского. Двое из учеников его основали обители на берегах Кубенского озера: Дионисий Глушицкий и Александр Куштский. Из Покровской "лавры" Дионисия вышло до семи иноческих колоний в Кубенском крае; а из учеников его прославлены свв. Григорий Пелшемский, Филипп Рабангский, Амфилохий, его преемник в Глушице. Еще через сто лет после Дионисия Глушица дает святых и выделяет монастырские колонии.
В середине XV века Кирилловский игумен Кассиан, из учеников самого преподобного Кирилла, сделался настоятелем Спасо-Кубенского монастыпя, соединяя здесь традицию св. Кирилла с традицией Афонской горы. Его учеником был юный князь Заозерский Андрей, постригшийся под именем Иоасафа и скончавшийся уже через пять лет - великий молитвенник, мистик и нр.стяжатель.
Возвращаясь к духовным колониям Кириллова монастыря, упомянем о западном и северном направлениях его излучений. Здесь он влияет на новгородское подвижничество, непрерывными нитями связанное с домонгольской древностью. Из Кириллова вышли св. Александр Ошевенский (+ 1479), основатель обители в Каргопольском крае, и св. Савватий, одиниз создателей Соловецкого монастыря.
Соловецкий монастырь был четвертой по значению обителью северной Руси - первым форпостом христианства и русской культуры в суровом Поморье, в "лопи дикой", опередившим и направлявшим поток русской колонизации. Другой из святых основателей его, Зосима, вышел из Валаама и несет с собою западную новгородскую традицию. Московский юг и новгородский запад скрещиваются в Соловках - в происхождении иноков, даже именах храмов. Преп. Зосима и Саватий выдержали необычайно суровую жизнь на острове, но уже Зосима, настоящий организатор монастыря, представляется нам не только аскетом, но и рачительным хозяином, определившим на века характер северной обители. Соединение молитвы и труда, религиозное освящение культурно-хозяйственного подвига отмечает Соловки и XVI и XVII веков. Богатейший хозяин и торговец русского Севера, с конца XVI века военный страж русских берегов (первоклассная крепость), Соловки и в XVII веке не перестают давать русской церкви святых.
Указанные центры духовного лучеиспускания не исчерпывают, конечно, святой Руси XV века, этого золотого века русской святости. Можно назвать имена, и не связанные непосредственно с обителями преп. Сергия и Кирилла. Таковы оба Макария, Калязинский и Унженский (или Желтоводский), из которых первый вышел из Тверского Кашина, второй - питомец Нижегородского Печерского монастыря при игуменстве св. Дионисия. Особенно значителен круг святых Новгородских. Преп. Савва Вишерский, из Кашинских дворян Бороздиных, основал свой монастырь в 7 верстах от Новгорода и, среди прочих аскетических подвигов, дал, насколько мы знаем, первый пример русского столпничества в настоящем смысле слова. Известнейший из Псковских святых - преп. Евфросин, создатель Елеазарова монастыря. О нем читаем в его житии, что, проникнутый убеждением в мистическом значении вопроса о двоении или троении "аллилуйа", который волновал тогда псковское общество, преп. Евфросин предпринял путешествие в Грецию и вернулся оттуда горячим сторонником двукратной аллилуйи.
При изучении духовного содержания северного подвижничества мы встречаемся с двумя затруднениями: во-первых, почти все жития северных святых остаются неизданными; во-вторых, они невыгодно отличаются от московской группы скудостью содержания и чрезмерной общностью характеристик. Однако, благодаря исследованиям проф. А. Кадлубовского, мы можем бросить взгляд в недоступные нам рукописи, со страниц которых встают образы великих святых, некогда благоговейно чтимых всей русскою землей, ныне почти забытых.
Все эти северные "заволжские" группы подвижников явственно хранят в наибольшей чистоте заветы преп. Сергия и Кирилла: смиренную кротость, нестяжание, любовь и уединенное богомыслие. Эти святые легко прощают и оскорбителей своих, и разбойников, покушающихся на монастырское имущество. Св. Дионисий даже улыбается, узнав о похищении монастырских коней. Нестяжание - в самом строгом смысле не личного, а монастырского отказа от собственности - их общий идеал жизни. Св. Димитрий Прилуцкий (как и Дионисий Глу-шицкий) отказывается и от милостыни христолюбца, внушая ему отдать ее на питание рабов и сирот, тех, кто страдает "жаждою и наготою". Так же отвергает дары князя св. Иоасаф: "злату и сребру несть нам треба". Разумеется, полная нестяжательность есть идеал, от которого поневоле отступают даже самые строгие подвижники. По смерти святого основателя его монастырь богатеет; но, изменяя заветам святого, хранит память о них.
Полная независимость от мира дает святому дерзание судить мир. Его обычная кротость и смирение не мешают ему выступать обличителем, когда грешником является кто-нибудь из сильных мира сего. Св. Кирилл, оставивший отеческие поучения князьям, отказывается посетить князя Георгия Дмитриевича: "не могу чин монастырский разорити". Преп. Мартиниан, напротив, появляется в Москве в хоромах Василия II, чтобы обличить великого князя, заключившего в оковы боярина вопреки данному им слову. "Не убоялся казни ниже заточения, но помяну Иоана Златоуста глаголюща, яко прещение царево ярости львови уподобися". Григорий Пелшемский обличает князя Юрия Дмитриевича и его сына Шемяку, неправдою захвативших великое княжение.
Впрочем, эти столкновения с миром, как и всякий выход в мир, редки и исключительны. Северный подвижник жаждет прежде всего безмолвия.
Жития наши весьма скупо говорят о внутренней жизни святых. Все же А. Кадлубовскому удалось сделать очень ценные наблюдения. Из отдельных формул, не совсем обычных в русской агиографии, но навеянных аскетикой древнего Востока, мы можем вывести некоторые заключения: 1) Внешняя аскеза, при всей суровости жизни, подчинена внутреннему деланию: на ней сосредоточивается внимание. О св. Дионисии говорится: "еже николиже праздну духовного делания обрястися". 2) Это духовное делание изображается, как очищение ума и молитвенное соединение с Богом. "Сотвори ум твой единого Бога искати и прилежати к молитве", учит св. Дионисий. А ученик его Григорий Пелшемский живет, "в вышних ум свой вперяя и сердце свое очищая от всех страстных мятежь". И Павел Обнорский трудится, "зрительное ума очищая". 3) Наконец, в редких случаях, это духовное делание изображается в терминах, которые являются техническими для умной молитвы в практике исихастов. Их значение становится понятным лишь в свете доктрины, в полноте раскрытой на Руси Нилом Сорским. Так о Павле Обнорском его биограф говорит: "Зрительное очищая и свет божественного разума собирая в сердце своем ... и созерцая славу Господню. Тем сосуд избран бысть Святому Духу". Те же слова дословно повторяются в более позднем житии св. Иоасафа Каменского.
Справедливость требует отметить, что оба последних жития с точной терминологией умного деления составлены в XVI ст., после трудов Нила Сорского. Тем не менее, мы решаемся утверждать, с высокой долей вероятности, непрерывность духовной, мистической традиции, идущей от преп. Сергия к Нилу. Момент видений, характеризующих северное подвижничество, может только укрепить нас в этом убеждении: таково видение св. Кирилла Бело-зерского (голос Богоматери) и явление самого Христа преп. Иоасафу.
(Утешение" - в монашеском лексиконе то или иное допустимое развлечение или разнообразие в пище. Однообразность монашеской жизни порой ввергает человека в уныние, а подобное "утешение", быть может, шутка игумена или добавочное блюдо, помогает преодолевать его.)
Движение боголюбцев.
На национальный кризис Церковь отвечает духовным подъемом. Гермоген был не одиночкой. 16-месячную польско-литовскую осаду выдержала Троице-Сергиева лавра. Вдохновителями ее противостояния были архимандрит Дионисий и летописец Смутного времени Авраамий Палицын. После Смутного времени Дионисий становится основателем и духовным руководителем движения ревнителей благочестия, называвшихся также боголюбцами. Движение состояло из совестливых и преданных Церкви, относительно хорошо образованных представителей белого духовенства. Движение было реакцией на опыт Смутного времени, опыт столкновения толщи народа с Западом в лице поляков и шведов. Опыт этот оставил большие травмы: он убедил многих, что Россия серьезно отстала от Запада и ей надо догонять западные образование, технику, организацию управления и вооруженных сил и пр.; но в Западе увидели врага как внешнего, так и внутреннего - в том смысле, что принятие его порядков грозит гибелью российских традиций и образа жизни, а то и православия. Одни делали вывод, что без западных специалистов не обойтись, но надо при этом защитить родную старину, изолируя западных жителей России в отдельные поселения с правом только служебного общения с русскими. Другие были готовы во всем подражать Западу вплоть до отказа от православия. С этого синдрома Смутного времени и началось деление русского общества на западников и славянофилов.
Посредине между этими крайностями стояло движение боголюбцев, которых вернее было бы назвать русскими пуританами. Они стремились возродить православие в его первозданной красоте как веру, очищающую нацию, пробуждающую ее духовный потенциал. Они возродили проповедь как нравственное оружие, проповедуя не только в храмах, но на площадях и улицах, разоблачая лукавых и продажных администраторов, навлекая этим на себя их гнев. Патриарх Филарет, который, кроме патриаршего, носил еще титул «великого государя», т.е. даже формально до своей смерти в 1634 г. был соправителем своего сына Михаила, первого царя Романова, а на практике фактически самодержцем, в духовно-богословских делах не разбирался и боголюбцам особого предпочтения не оказывал. Праведный Дионисий даже был однажды публично бит. Вообще в биографии патриарха Филарета много темного. В годы Смутного времени он не только вознесся благодаря Лжедмитрию I. что косвенно подтверждает версию о Самозванце как бывшем дворовом Захарьиных-Романовых, но даже каким-то образом позднее попал в лагерь Тушинского вора и. по-видимому, был им поставлен в «патриарха». Одно ясно: Федор-Филарет был властолюбивым и готов был добиваться власти любой ценой. Выдвинута гипотеза об убийстве царевича Дмитрия Федором Романовым, его агентами из расчета, что при бездетности Федора Иоанновича именно он, племянник царицы, унаследует трон. И действительно, боярская партия после смерти Федора Иоанновича выдвигала кандидатуру Федора Никитича.
Боголюбцы развернулись после смерти Филарета и особенно при покровительство-вавшем им царе Алексее Михайловиче. Уложение 1649 г. приняло ряд статей, ставивших Церковь под контроль чиновников. Так, был создан Монастырский приказ во главе с государственными чиновниками, который ведал монастырскими владениями и доходами с них. Духовенство ниже патриарха и миряне, работающие в Церкви, делались теперь подсудными гражданским судам, которые могли приговаривать священников к телесным наказаниям за оскорбление царских чиновников. И после 1649 г. боголюбцы-проповедники не раз подвергались жесточайшим избиениям за разоблачение чиновников, злоупотреблявших властью.
Боголюбцы привлекали к церковной деятельности и проповедничеству и мирян, руководили Печатным двором, беспрецедентно расширив его деятельность, выпуская большими тиражами не только церковные книги и буквари для начальных школ, но и всевозможные переводные научные книги, учебники, пособия. Они же занялись подготовкой исправления книг согласно постановлению Стоглавого Собора. Рассылали гонцов по монастырям Востока и России собирать рукописи. В Церкви они боролись за «единогласие».
Дело в том, что крещение Руси состоялось в эпоху торжества монашества в православии и получило поэтому только монастырский богослужебный устав, рассчитанный на примерно семь-восемь часов богослужений в сутки, что в приходском обиходе невыполнимо. Положение не улучшилось с получением в XIV веке Афонского устава вечерних и утренних служб. В результате на Московской Руси возобладала практика «многогласия», когда одновременно шли возгласы духовенства, чтение дьячка и пение хора, делая богослужение и невразумительным, и почти бессмысленным. И вот вместо того чтобы сократить богослужения, боголюбцы настаивают на дословном и поочередном его исполнении, получая в этом, как и во всех других своих предложениях, полную поддержку набожного царя Алексея. Естественно, это удлинение богослужении навлекает на них злобу большинства населения. А их борьба за полусухой закон - запрет на торговлю спиртными напитками по воскресеньям и постным дням и закрытие кабаков в эти дни, проведенный в жизнь благодаря поддержке царя, - нажила боголюбцам дополнительных врагов среди купцов, торговцев и просто любителей выпивки.
И все же казалось, они одержали полную победу: духовник царя, боголюбец протопоп Стефан Вонифатиев выдвигается царемкандидатом в патриархи, но по возрасту отказывается и убеждает царя поддержать кандидатуру новгородского владыки Никона. В 1652 г.Никон становится патриархом, но только после того как царь согласился дать ему титул «великого государя», т.е. равный царю какой носил лишь патриарх Филарет. Но то был отец царя а тут -сын деревенского дьячка из далекой Мордовии. Естественно это делает Никона одиноким при дворе и навлекает зависть и ненависть бояр. Эти чувства возрастают стократно когда уезжая на поле боя во время русско-польской войны за Украину царь оставляет управление страной Никону в качестве регента
Оптинские старцы.
Паисий Величковский(1722—1794) — архимандрит Нямецкого монастыря в Молдавии. Сын полтавского протоиерея, П. 17-ти лет вступил в монастырь Любицкий, перешел в скит Трейстены к Молдавии, оттуда — в скит Киркул, отличавшийся особенной строгостью жизни монахов; отсюда переселился на Афон, где основал особую монашескую общину — скит св. Илии, тогдашнего константинопольского патриарха. В 1763 г. П. с 64 монахами переселился в Валахию по просьбе тамошнего господаря, для лучшего устройства в этой стране монашеской жизни, и сделан настоятелем м-ря Драгомирни. После войны России с Турцией 1768 г., когда Драгомирна перешла под власть Австрии, князь Гика отдал в управление П. Свкульский м-рь, откуда потом он перешел, наконец, в м-рь Нямецкий, где, в 1790 г., возведен в сан архимандрита. Строгая жизнь, в связи с любовью к духовному образованию и обильная духовно-литературная производительность, сделали имя его очень известным. Его переводы с греческого на русский святоотеческих творений, долго бывшие единственными в русской литературе, составлявшие целую библиотеку, читались повсюду. Так, им изданы: "Добротолюбие", сочинения Исаака Сирина, Феодора Студ