Процесс первоначального накопления капитала, его ведущие черты и особенности в различных странах.
Первоначальное накопление капитала было не результатом, а исходным пунктом капиталистического способа производства. В.И. Ленин писал: «От накопления капитала на базисе капитализма следует отличать так называемое первоначальное накопление: насильственное отделение работника от средств производства, изгнание крестьян с земли, кражу общинных земель, систему колоний и государственных долгов, покровительственных пошлин и т.д.» (Ленин В.И. ПСС. Т.26. С.65-66).
Лениным было сформулировано следующее понимание предпосылок, необходимых для возникновения капиталистических отношений: «Исторической предпосылкой возникновения капитала является, во 1-х, накопление известной денежной суммы в руках отдельных лиц при высоком сравнительно уровне товарного производства вообще, и во 2-х, наличность «свободного» в двояком смысле рабочего, свободного от всяких стеснений или ограничений продажи рабочей силы и свободного от земли и вообще от средств производства, бесхозяйного рабочего, рабочего-пролетария, которому нечем существовать, кроме как продажей рабочей силы».
Указанные предпосылки создавались именно в ходе процесса первоначального накопления капитала (ПНК). Впервые конкретно-исторический анализ процесса первоначального накопления капитала на примере самой передовой страны того времени – Англии – дал в 24 главе I тома «Капитала» К. Маркс. Если буржуазные историки и экономисты, такие как Роджерс или Рошер, рассматривали переход к капитализму как мирный эволюционный процесс, шедший с соблюдением всех юридических норм, то Маркс показал, что этот переход совершался как глубокий социальный переворот и сопровождался самым грубым насилием по отношению к непосредственному производителю, прежде всего, крестьянину, у которого экспроприировали землю. Именно экспроприация земли у крестьян и составляла основу ПНК. Маркс проследил процесс ликвидации английского крестьянства в XVI-XVIII вв. показав, что одной из важных сторон этого процесса было распространение в Англии системы наемного труда в сельском хозяйстве, что являлось одним из главных показателей окончательного утверждения капиталистических отношений.
Главной формой экспроприации крестьянства в Англии в XVI-XVII вв. были захваты феодалами общинных земель, сгон крестьян с их участков, снос целых деревень. Захваченная земля обносилась изгородями (это могла быть и «живая изгородь»), откуда и возник термин «огораживания». Затем дворяне устраивали на ней собственные хозяйства буржуазного типа или сдавали в аренду фермерам и буржуазным предпринимателям и т.д. При этом нужно отметить, что в XVI в., на первом этапе огораживаний (а к 1550 г. было огорожено 45 % земли) экспроприированные во многих случаях оставались в деревнях на правах мелких арендаторов разных типов, батраков, коттеров и др. На втором же этапе, в XVII в. (когда было огорожено еще 24 % земли) огораживания сопровождались полной очисткой земли от крестьян и утверждением крупной аренды фермерского типа. Крестьянство, выражаясь известной формулой, в ходе огораживаний было ликвидировано как класс.
Впрочем, экспроприация в Англии осуществлялась не только путем прямого насильственного давления на крестьян. Был и другой, не менее действенный способ выжить прежних держателей с земли – повысить ренту до размеров, которые они не в состоянии были выплатить. Определенная часть английского крестьянства держала свои земли на правах фригольда, т.е. полной собственности на землю. Из верхушки фригольдеров затем вышли капиталистические фермеры. Большинство же составляли копигольдеры, т.е. держатели земли по копии (или выписке из протокола манориального суда, которую крестьянин держал у себя). Это были наследственные держатели господской земли и их права на земельный надел не были обеспечены юридически, не защищались королевским судом. Еще одной категорией английских крестьян были лизгольдеры, державшие землю на условиях краткосрочной аренды. По истечению срока копии, ее нужно было возобновлять. За допуск копигольдера к держанию нужно было заплатить файн – специальный платеж, равнявшийся сумме годовой ренты. Лорды, вопреки обычаям, стали повышать размеры файна, особенно на землях, отобранных у церкви в период Реформации, причем в 40-50 и даже 100 раз (У. Гаррисон). Таким образом, незакрепленность прав значительной части английского крестьянства на землю в предыдущий период имела для него катастрофические последствия. Десятки тысяч крестьянских семей лишались средств к существованию и превращались в бродяг и нищих. Т. Мор писал в своей знаменитой «Утопии»: «Ваши овцы…стали такими прожорливыми и неукротимыми, что поедают даже людей и опустошают целые поля, дома и города».
Процесс экспроприации шел и в других странах. Во Франции он происходил не путем прямого насилия, а с помощью финансово-экономических рычагов. Крестьяне должны были платить феодальную ренту преимущественно в денежной форме, причем эта рента складывалась из трех компонентов: ценза сеньору, десятины церкви и налога государству (налоги на соль, вино и пр.). Особенно разорительными для крестьян были государственные налоги. Людовик XII в начале XVI в. собирал 3 млн. ливров (70 т серебра). Генрих II в середине этого столетия собирал 13,5 млн. ливров (209 т). Генрих IV в конце XVI в. – 31 млн. ливров (345 т), а в конце 1630 - начале 1640-х гг. при Людовике XIII и Ришелье – 90-100 млн. (более 1000 т серебра). Естественно, что крестьянин был не в состоянии исправно выплачивать все эти виды ренты, он вынужден был обращаться за ссудой к ростовщику, которая давалась под залог земли (ипотека), и попадал в долговую кабалу. Ссуда выплачивалась в течении нескольких поколений и становилась похожей на ценз и поэтому получила название сверхценз (сюрценз). И хотя французский крестьянин и обладал широкими правами на свою землю, в отличие от своего английского собрата-копигольдера, тем не менее, значительному числу крестьян Франции, в итоге, приходилось продавать свою землю. Таким образом, в этой стране процесс обезземеливания крестьянства приобрел форму вынужденной продажи своих участков.
В Испании немалую роль в разорении крестьянства играл союз крупных скотоводов – Места, который возник еще в XIII в. Огромные стада овец (в период расцвета Месты они насчитывали 2,5 млн голов) два раза в год, весной и осенью перегонялись через всю страну, двигаясь при этом через засеянные поля, сады и виноградники, хотя им и отводились специальные пути (каньяды) шириной 50-100 м. Но масса овец никогда в них не «вписывалась». Все попытки установить изгороди ничего не принесли крестьянам Испании. Пользуясь своим огромным влиянием на королевское правительство, нуждавшееся в субсидиях Месты, гранды, входившие в ее состав, получали права на любой удобный участок без сроков ограничения. Крестьяне не имели права распахивать пустоши и пастбища. Земледелие и скотоводство приходило во все больший упадок, поголовье скота сократилось в 2 раза, посевы зерновых в Кастилии – в 1,5-3 раза (вторая половина XVI в.).
Параллельно с разорением крестьянства в странах Запада происходила экспроприация мелких городских и сельских ремесленников, которые не выдерживали мощного налогового пресса феодального государства. Вследствие «замыкания цехов» подмастерья постепенно превращались в наемных рабочих.
Как уже было сказано выше, процесс экспроприации сопровождался насильственными действиями по отношению к крестьянству и городскому плебейству. Насилие выражалось не только в принудительном сгоне с земли, но и в принуждении к работе на новых хозяев. Здесь нужно учесть два момента. Во-первых, капиталистическое производство еще только нарождалось и еще не могло принять всю массу экспроприированных людей, в силу чего все обезземеленные и согнанные со своих мест проживания люди при всем желании не смогли бы найти себе работу. Во-вторых, экспроприированные должны были привыкнуть к совершенно новой, по сути казарменной дисциплине труда на мануфактурах. Должна была измениться их вековая психология мелкого собственника, превращавшегося в наемного работника, чей труд был основан теперь не только на «дисциплине палки», но и на дисциплине голода. На смену принуждению внеэкономическому приходило принуждение экономическое. По сути дела, происходил колоссальный ментальный сдвиг, когда из вчерашнего крестьянина и подмастерья должен был сформироваться предшественник пролетария, готовый наниматься на любую работу и трудиться на любых условиях. Но приучиться к этой новой дисциплине труда было очень тяжело. Поэтому массы обездоленных чаще всего предпочитали не наниматься на работу, а бродяжничать. Бродяжничество, нищенство и сопутствующие им грабежи и разбои приняли широкие масштабы. Только в одном Лондоне при Елизавете Тюдор бродяг и нищих было более 50 тыс. (на 200 тыс. населения)! Поэтому феодальное государство начинает издавать репрессивные законы против тогдашних "бомжей". Систему репрессивных мер против них Маркс назвал «кровавым законодательством», которое наиболее ярко проявилось во все той же Англии. Первые законы против экспроприированных были изданы еще в конце XV в. при Генрихе VII. Статут 1495 г. грозил бродягам и нищим трехдневным заключением на хлебе и воде (такова была, можно сказать, гуманная кара для первых жертв первоначального накопления). Затем, по статуту 1530 г. Генриха VIII милостыню разрешили собирать нетрудоспособным и старым, остальных же наказывали бичом, брали обязательство вернуться на прежнее место жительства и взяться за труд. Но со временем законы против пауперов становились все более крутыми. Если в 1536 г. бродяг было предписано сначала пороть до крови, при повторной поимке отрезать половину уха, а в третий раз казнить, то в 1547 г. по статуту Эдуарда VI пойманных бродяг клеймили (выжигая на груди букву V (vagabond – т.е. бродяга), а затем отдавали на два года в рабство тем, кто на них доносил. Содержание рабов было крайне тяжелым (носили железные кольца, питались отбросами, нещадно избивались и т.п.), их могли продать, завещать по наследству и пр. Если раб бежал, то при поимке его отдавали уже в вечное рабство и клеймили (выжигали на щеке или лбу S – slave, раб), а при повторном побеге казнили без пощады.
Применение таких репрессивных мер всячески сглаживается или вовсе не упоминается современными западными историками (Г.К. Квиспель и др.), напротив, всячески поднимается на щит то, что правительство-де заботилось о бродягах. Усиление репрессий они констатируют только с 1598 г., а по поводу упоминавшегося статута 1530 г. говорится, что в нем содержится "жалоба" (!) на рост числа бродяг. Зато отмечается, что в 1598 г. были окончательно определены задачи и обязанности тех, кто отвечал за заботу о бедных. Действительно, при королеве Елизавете был введен налог в пользу бедных с землевладельцев или домовладельцев; престарелым и больным выдавали по нескольку пенсов в неделю. На налоговые средства стали строить «работные дома» в графствах, где людей подвергали тяжелому труду, например, заставляли расплетать просмоленные корабельные канаты. Что же касается прямых карательных мер в конце XVI в., то в это время как раз наступает чуть ли не "оттепель" - согласно закону 1597 г. все предшествующие репрессивные меры против бродяг и нищих были отменены. Этих людей теперь следовало "всего лишь" бичевать до крови и затем отправлять на родину, а самых закоренелых направлять в исправительные дома, ссылать пожизненно на галеры, высылать из Англии и т.п.
Впрочем, говоря о репрессиях против бродяг, не стоит удивляться ни действиям абсолютистской монархии, ни даже оценке современных «просвещенных» ученых Запада. Более парадоксально другое. Даже такие гиганты мысли, как Т. Мор и Э. Роттердамский не смогли подняться выше подобного подхода. Осуждая огораживания, как корень бродяжничества, великий утопист, "человек на все времена" (как он назван в одном голливудском фильме) Т. Мор рекомендовал отдавать воров в бессрочное рабство, что и видим в статуте 1547 г. Сыном своего времени остался и замечательный гуманист Эразм. Люди, живущие милостыней, подпадали у него под действие лозунга «Праздных надобно изгонять!» Заботу заслуживают только хворые и престарелые. То же самое отмечалось выше в статуте 1530 г.
Кровавые законы имели своей целью предотвратить опасность восстаний экспроприированных, весьма реальных в 1596-1598 гг., [Из королевской прокламации 1598 г. мы узнаем о том, что толпы бродяг буквально осаждают Лондон и королевский дворец и ищут случая, чтобы поднять восстание или поддержать всякого, кто его поднимет] и обеспечить приток дешевой рабочей силы в промышленность и сельское хозяйство и подчинить массу бывших крестьян и ремесленников новому для них режиму наемного труда. Нельзя не согласиться с Марксом в том, что «отцы теперешнего рабочего класса были, прежде всего, подвергнуты наказанию за то, что их превратили в бродяг и пауперов» (Соч., т.23. С.744). Иными словами, бродяг наказали за то, что их ограбили. Именно такими методами создавалась резервная армия рабочих, необходимая для развития капиталистического производства, таковы были последствия раскрестьянивания в странах Западной Европы. Студентам будет любопытно обратить внимание на такой исторический парадокс – в будущем тоталитарный социализм обошелся с мелким производителем в деревне также как и ранний капитализм.
Одновременно в руках богатых горожан, купцов, ростовщиков сосредоточивались крупные денежные суммы для приобретения средств производства и покупки рабочей силы, которая появилась на рынке труда. Источники накопления этих денежных сумм были различными. Во-первых, это накопление шло, как уже говорилось выше, купцами, патрицианской верхушкой, еще в средние века и базой для него послужила внутренняя, но особенно внешняя торговля. С другой стороны, открытие новых территорий в ходе Великих географических открытий дало возможность начать их колониальный грабеж, чем первыми занялись испанские и португальские конкистадоры и купцы. Они нажили огромные состояния как на прямом грабеже населения, которое должно было уплачивать подати (трибуто), вначале продуктами и тканями, потом – деньгами, золотым песком, так и эксплуатации золотых и серебряных рудников, а также колониальной торговле, которая представляла собой завуалированный грабеж (неэквивалентный обмен). Здесь имеется в виду не только обмен, например, с населением западного берега Африки, где на куски красной материи, бусы, бубенчики, зеркальца и пр. обменивали золото и слоновую кость. Английские и голландские купцы проворачивали фантастически выгодные сделки в Индии. Здесь европейцы перец покупали за 3 пенса за фунт, а в Англии он продавался за 20 пенсов; мускатный орех – за такую же цену, а в Англии – за 78 пенсов; шелк-сырец покупался за 7 шиллингов, а в Англии шел за 20 шиллингов и т.п. Прибыль была очень велика: купцы, привозившие пряности в Лиссабон, получали до 800 %. Достаточно было, чтобы из нескольких кораблей с пряностями до Европы дошел один и это покрывало все расходы с лихвой и приносило большой доход. Недаром купцов стали звать в то время «мешок с перцем». Любопытно, что если в Европе оказывалось больше пряностей, чем нужно и цена на них начинала падать, то ценные «колониальные товары», за которые могли быть заплачены жизни многих людей, беспощадно уничтожались. Попутно заметим такой парадоксальный факт: хотя европейцы торговали с Востоком и с большой выгодой для себя, все равно на Восток продолжало уходить много золота и серебра из Европы в уплату за пряности, так что у Голландской и Французской Ост-Индских компаний в XVII-XVIII вв. даже возник дефицит в торговле с азиатскими странами. А те промышленные товары, которые привозили на Восток европейцы, вызывали здесь, особенно вначале, лишь смех и презрение ввиду их невысокого по сравнению с местными качества. Лишь в XIX в. товары с Запада стали завоевывать место на восточных рынках.
Это заставляло европейцев действовать более грубыми методами. Накопление капиталов происходило с помощью пиратства. Оно было, так сказать, официальным (корсары, каперы), которым промышляли англичане (в XVI в. в Англии создавались компании, снаряжавшие пиратские суда, перехватывавшие испанские корабли с золотом и серебром, причем пайщицей этих компаний состояла и сама королева Елизавета), так и неофициальным (флибустьеры, буканьеры и др.). В обстановке противоборства с Испанией, войны с ней за первенство на морях, когда в Англии в массовом сознании возник образ врага-испанца, пираты стали уважаемыми людьми нации, ее героями (Ф. Дрейк, У. Рэли, Кавендиш и др.). Их «успехи» бурно приветствовались в обществе. А они были впечатляющими. Из первого рейда к западным берегам Латинской Америки «Золотая лань» (ставшая впоследствии лет на 100 национальной достопримечательностью) Ф. Дрейка пришла в Лондон сидя в воде по самые борта от находившегося в трюме драгметалла, вполне оправдав свое название. Только на одном из захваченных испанских галеонов «мой дорогой пират» (как звала его Елизавета) сэр Фрэнсис захватил золота и серебра в монетах и слитках, экзотических товаров и пр. на 50 млн. долл. Это в 100 раз превосходило затраты на снаряжение экспедиции. Пираты содействовали перераспределению награбленных богатств среди европейцев, оказавшихся в Новом Свете и между европейскими державами. А наиболее удачливые из них основали знаменитые капиталистические династии (например, Морганы). О таких людях Р. Киплинг писал: "Тост, его мы тихонько выпьем/За безымянный сброд/За наших предтеч безымянных/Джентльменский пиратский род" [Цит. по: Новая история стран Европы и Америки. Первый период: Учеб. По спец. «История» /Виноградов В.Н. и др. – М.: Высш.шк., 1997. С.342].
Кроме того, нарождающаяся буржуазия обогащалась за счет государственных долгов, поскольку государство постоянно нуждалось в средствах для ведения войн и соответственно содержания наемной армии, огромного чиновничьего аппарата (которым отличалось абсолютистское государство), пышных придворных увеселений и пр.
Кредитование государства было источником для первоначального накопления, особенно присущим французской буржуазии. Одной из форм кредитования государства была т.н. откупная система – сбор налогов у населения, право на который откупщик приобретал у правительства за кругленькую сумму, внося вперед весь предполагаемый объем налога и возвращал ее себе с огромным процентом. Откупщики, или как их тогда называли, «финансисты», составляли себе огромные состояния. На откуп брали и таможенные сборы, где действовал тот же принцип, что и описанный выше. В процессе ПНК немалую роль во Франции играла система внутренних займов, практикуемая государством (одним чиновникам парижского парламента французский королевский двор в середине XVII в. был должен 1 млн. 200 тыс. ливров). Таким образом, часть французской буржуазии уже в XVI в. стала для своей страны ростовщиком, наживая огромные капиталы на податной системе и системе протекционизма дворянского государства. Это обусловило меньшую предприимчивость французских буржуа, чем у их английских и голландских конкурентов. В промышленности, торговле и мореплавании французская буржуазия отставала от них; наибольшие капиталы оставались в непроизводительной финансовой системе.
ПНК способствовали система протекционизма и меркантилизма. Протекционизм – это сумма мероприятий, направленных на стимулирование промышленного производства внутри своей страны, внутреннего и внешнего рынка производимых национальной промышленностью товаров. Меркантилизм – это часть протекционистской политики, связанная с регулированием денежного обращения в интересах развития национальной экономики.
Система включала в себя следующее: ограничение ввоза определенных сортов и видов промышленных товаров (иногда полное запрещение импорта на определенный срок); стимулирование ввоза и ограничение вывоза сырья; регламентация количества и качества производимых товаров внутри государства; субсидирование некоторых отраслей производства (связанных с обеспечением армии и флота); регулирование потребления промышленных товаров (вплоть до полного запрета покупать и носить импортные ткани и т.п.); ограничение или полное запрещение вывоза благородных металлов за пределы страны (чеканка денег – королевская прерогатива); контроль за тем, чтобы стоимость экспорта была больше стоимости импорта; заключение торговых договоров с иностранными державами; дипломатическая и военная помощь отечественным купцам; строительство дорог и т.п.
Разумеется, все это делалось вовсе не для того, чтобы дать возможность буржуа разбогатеть, но получить выгоду для обогащения казны и обеспечения нужд армии и флота. Буржуазии же система протекционизма была, безусловно, выгодна и получая протекционистскую поддержку, буржуазия, до поры-до времени, мирилась с отсутствием у нее политических прав.
Впрочем, говоря об источниках ПНК нужно оговориться, что богач, привезший сокровища, награбленные в колонии, поставщик и купец, сколотившие состояние, лендлорд, согнавший крестьян с земли, становились лишь потенциальными капиталистами. Фактически же капиталистами они делались только тогда, когда инвестировали свои деньги и землю в капиталистически организованные предприятия и хозяйства. Ведь значительная часть капиталов оставалась в форме сокровищ (т.н. тезаврация), когда на освобожденных от крестьян землях создавались увеселительные резиденции, охотничьи заповедники и по-прежнему процветало ростовщичество.
Так же дело обстояло и с экспроприированными. Они становились наемными рабочими лишь тогда, когда поступали на ферму, мануфактуру и т.п. Иногда в нашей историографии можно встретить утверждение, что ПНК сразу же создает капитализм и наемных рабочих. Это не так. ПНК означал лишь уничтожение частной собственности, основанной на личном труде. На долю ПНК выпала прежде всего деструктивная работа по разрушению феодального строя, его экономических основ. ПНК отнюдь не обладал автоматичностью в плане дальнейшего развития капитализма, что хорошо видно на примере Испании и Португалии, где не проводилась политика протекционизма и отечественный товаропроизводитель капиталистического типа разорился и уступил место иностранному.
В контексте процесса ПНК очень важно выяснение роли революции цен.
«Революция цен» (РЦ), охватившая сначала Испанию и Португалию, а затем Францию, Англию, Нидерланды и многие другие страны Европы в XVI в., способствовала обогащению буржуазии и социальной поляризации. Причины «революции цен» вызвали научную дискуссию, которая не прекратилась и по сегодняшний день. У истоков этой дискуссии в современной науке стоит американский историк Э. Гамильтон, который усмотрел прямую связь между ростом цен (а в Европе цены на продукты питания непрерывно росли между 1480 и 1620 гг.) и объемом драгоценных металлов, доставлявшихся в Европу из Нового Света. Хотя справедливости ради нужно сказать, что на эту связь еще в XVI в. указал известный французский юрист и, говоря по-современному, политолог, Ж. Боден. Иной точки зрения придерживается шведская исследовательница И. Хаммарстрем. Она полагает, что рост цен был обусловлен ростом деловой активности, что привело к росту поставок драгоценных металлов на европейский рынок. В самом деле, если в начале XVI в. в обращении находилось 550 тыс. кг золота, то в конце этого столетия – 1192 тыс. кг золота, серебра соответственно - 7 млн. и 21,4 млн. кг. Рост цен шел неравномерно. В Испании к 1601 г. цены выросли в 4,5 раза, в Англии – в 4 раза, во Франции к концу XVI в. - в 2,5 раза, в Италии – в два раза. Объективный анализ тезиса Гамильтона привел отечественных ученых к выводу, что «революцию цен» обусловил не сам по себе приток драгоценных металлов (хотя были сторонники и влияния такового, начиная еще с дореволюционного ученого И.В Лучицкого), а контекст общественно-экономических и политических условий, в которых этот фактор себя проявил. Последствия привоза драгметаллов из заокеанских колоний должны рассматриваться применительно к специфике условий каждой европейской страны. Нельзя не видеть, что цены быстрее росли в тех странах, которые раньше всего испытали на себе «вливание», притом постоянное, драгоценных металлов из колоний. Возникновение же мирового рынка способствовало распространению РЦ и на менее экономически развитые страны Европы, а также на страны Востока.
Так или иначе, но цены на предметы первой необходимости росли быстрее, чем на промышленные товары. В то же время, заработная плата сильно отставала от роста цен на товары. В Англии, например, заработная плата возросла на 30 %, во Франции – на 25 %. РЦ неодинаково сказалась на экономическом положении различных групп населения феодального общества. От РЦ в деревне выиграли землевладельцы, сдававшие свою землю в аренду, поскольку арендная плата выросла в связи с ростом цен на сельхозпродукты и значительно превышала размер фиксированной феодальной денежной ренты. Поэтому выиграли и крестьяне, платившие фиксированную ренту своим сеньорам.
В промышленности выиграли капиталистические предприниматели, так как рост цен на товары опережал размеры реальной заработной платы. РЦ была выгодна купцам, делившим с предпринимателями прибавочную стоимость, производимую рабочим, и эксплуатировавшим как скупщики и кредиторы широкие слои мелких ремесленников и кустарей.
Кто же пострадал от РЦ? Это были широкие слои населения: крестьяне, ведшие мелкое, не производящее на рынок хозяйство, занимавшиеся кустарными промыслами, батрачившие, а также крестьяне, которые платили феодалу ренту продуктами или нефиксированную ренту. Проигрывали и те дворяне, а их было немало, которые получали от своих держателей фиксированную денежную ренту, не имели значительных домениальных владений и не вели собственного хозяйства, поставлявшего продукты на рынок.
В городе в проигрыше оказались широкие слои населения, жившие на заработную плату и мелкие производители, работавшие на скупщиков и мануфактуристов. РЦ (или, иными словами, инфляционная конъюнктура) способствовала, таким образом, экспроприации, разорению мелкого товаропроизводителя как в городе, так и в деревне. В странах с наиболее размытыми традиционными общественными структурами, т.е. там, где феодализм был наиболее «подточен» изнутри «червем» раннего капитализма, она вызвала перераспределение доходов между старыми и новыми имущими классами в пользу последних (Англия, Голландия, частично Франция). Там же, где господствовали феодальные отношения, РЦ перераспределила доходы между дворянством и третьим сословием в пользу дворянства (восточноевропейские регионы).
В условиях РЦ наиболее ярко выявилась неравномерность развития различных западноевропейских стран, их неодинаковая подготовленность к «вхождению в капитализм». Какие же факторы способствовали более успешному развитию по пути капиталистических отношений? Это, во-первых, емкость внутреннего рынка, обусловленная степенью разложения вотчинного, сеньориального строя. Во-вторых, мера участия той или иной страны в международном разделении труда, а значит, обмене товарами и драгметаллами в форме денег, которая зависела от степени подготовленности к массовому производству определенного «национального продукта» для сбыта на внешних рынках. Подтоговленность же эта зависела как от степени разложения цехового начала, так и от степени интенсивности перемещения промышленности в сельскую округу городов. В-третьих, развитие капитализма во многом зависело и от географического положения той или иной страны по отношению к новым путям мировой торговли в Атлантике. В этом отношении неблагоприятное положение Италии и Юго-Западной Германии сыграло свою роковую роль в увядании раннего капитализма в этих странах. Для сравнения укажем, что новая ситуация оказала свое отрицательное воздействие и на евразийскую торговлю. В средние века огромное значение имели караванные пути, пролегавшие через горы и степи Евразии, например, Великий Шелковый путь, а также кочевые народы и государства, основанные этими народами. Теперь эти пути утрачивают свое прежнее значение, а кочевники оказываются на периферии мирового исторического процесса. В результате Великих географических открытий европейцев стал складываться мировой капиталистический рынок и судьбы буржуазного развития той или иной страны, а значит и ее место в мире, во многом зависели от ее положения на мировом рынке. Возникли важнейшие узлы мировой экономики, которые стали приобретать глобальное значение (Антверпенская, а затем Амстердамская фондовые биржи).
Сложившееся в Европе в XVI в. международное разделение труда привело к возникновению трех ареалов: 1. Северо-западного региона, торгово-промышленной сердцевины Европы (Голландия, Англия, частично Франция); 2. Центрального региона (христианское Средиземноморье, особенно Пиренейский полуостров, Скандинавия), поставлявшего на общеевропейский рынок промышленное сырье, драгметаллы; 3.Восточного региона (Германия восточнее Эльбы, Польша, Прибалтика, Венгрия), оказавшегося на положении аграрно-сырьевого придатка более развитых регионов.
ПНК и складывание капиталистического уклада не были четко отделены друг от друга хронологически, нередко эти процессы шли одновременно, оказывая воздействие друг на друга. При этом важно отметить одну особенность, которую мы не наблюдаем при переходе от рабовладения к феодализму. Капиталистические отношения и основанная на них система хозяйства возникли еще при господстве феодального строя в форме нового экономического уклада и развивались длительное время, сосуществуя с феодализмом и постепенно создавая предпосылки для буржуазных революций.