Недоверие другому не проходит бесследно и для самого недоверяющего. Атмосфера низведения, создаваемая им, начинает ставить серьезные препятствия и его собственному нравственному и духовному развитию.

Всякое низведение есть разрушение не только отношения другого ко мне, но и моего отношения к другому, поскольку день за днем, слово за сло­вом вытесняется из сердца чувство любви. Вместо него приходит при­вычная снисходительность, равнодушная привязанность или скучная сми­ренность со своей судьбой, или ожесточение. И это состояние некоторые люди по странному недоразумению называют зрелой супру­жеской жизнью.

Погасив своим недоверием движение другого, я закрываю в нем путь обретения любви, прежде всего ко мне. Со временем недостаток этой любви будет осознан, мне будет остро не хватать поддержки, глубокой веры в меня и мои возможно­сти. И я не смогу получить от другого всего этого, потому что покрытые пеплом угли не могут дать жара, а солнце, затянутое облаками, перестает греть. Тогда, может быть, придет сознание глубокой вины перед тем, кто со всей щедростью же­лал в день свадьбы навсегда быть для меня самой верной, самой большой опорой в жизни.

Потребность опоры обычно испытывается нами в трудные минуты. Для другого это минуты серьезнейшего испытания, потому что вера от него требуется двойная, преданность утроенная, а любовь безгра­ничная. Откуда же возникнет всё это в другом, если из года в год оно мною гасилось, или жило и теплилось, но без моей поддержки, без моей любви.

Но еще задолго до наступления решающих событий, незаметно для себя и для другого, я начну терять скорость собственного восхождения к заветной цели — любви к другому. Восхождения — зна­чит, становления себя другим.

И здесь, оказывается, далеко не просто при­нять это новое знание. Немедленно возникает сомнение — прав ли я, на верном ли я пу­ти? Даже самые глубокие разумения приходят на грани сомнения.

В эти минуты поддержка любимого и близкого человека становится незаменимой. Вера другого в мое движение, в мой успех, в мое ста­новление — это источник великой силы, без которого жизнь человека погло­щается пучиной быта, суеты и однообразия так же быстро, как быстро снимается налет влюбленности вскоре после свадьбы.

Отсутствие доверия в ежедневном общении постепенно превращается в отсутствие веры в другого. Одно из самых таинственных явлений любви — вера — обладает неиссякаемой силой поддержки другого в любом его состоянии — в радости и в печали, в счастье и горе. Спокойной уверенностью за другого она наполняет того, кто верит. В этом тонком и непередаваемом словами чувстве есть свой ритм, размеренный и спокойный ритм. Через неё приходит чувство постигаемости сокровенного смысла челове­ческой жизни — своей жизни. Как вера в Бога знает, что Бог есть, так и вера в другого знает, что в нем есть образ Божий. Супруги тою же верою обращаются друг в друге к образу Божию. Одною и той же верою человек знает и Бога, и образ Божий в другом. И заповедей две, но об одном и из одного – о любви к Богу и любви к ближнему. И потому вторая заповедь не может быть без первой, а первая, если исполняется людьми, непременно проявляется во второй, поскольку обе заповеди имеют один источник — любовь. Так и чувство Бога и чувство образа Божия в человеке имеют один источник — веру. Увы, осознание этого, обладая непредсказу­емой силой, в первые дни своего становления необычайно хрупко. Каждое небрежное движение, каждое разрушительное действие гибель­но для него.

Что же делать? Как пойти к освобождению в супружеских отно­шениях от уничтожительного действия самоутверждения? Есть ли пу­ти к этому?

Есть!

Однажды встретились три человека и стали поверять друг другу самих себя. Один рассказал о себе самое безобидное, коснувшись лишь поверхностного слоя. Другой сделал больше и открылся на более глубоком уровне. Третий рассказал о себе самую глубину, самую суть.

Общение поначалу всегда пронизано противоборством. Поначалу мы как бы прощупываем друг друга: а что я могу другому раскрыть? Какой уровень доверительности могу проя­вить сейчас? И только там, где я встречу со стороны другого от­ветную доверительность, то есть услышу нечто такое, что не рас­сказывается каждому встречному, я почувствую, как повернется что-то во мне и я смогу уже рассказать подобное же о себе. А пока он не рассказал, я не могу, мне что-то мешает. И больно, и тяжело, и вообще, стыдно об этом рассказывать.

Кто же он — этот третий человек, тот, кто сумел первым выйти на столь глубокий, казалось бы всегда сокрытый уровень рассказа о себе самом? А это и есть доверитель­ный человек. Оказывается, там, где проявляются такая простота и доверительность, они рождают вокруг себя доверительность ответную. Но выйти на та­кой уровень необычайно трудно. Начать первым поверять дру­гим себя таким, каков ты есть, говорить о том, о чем никогда и никому не рассказывалось, что хра­нилось под семью замками и семью печатями, сложно. В то же время, каждый несет в себе эту тайную жизнь своих корыстных оснований, проступков, мыслей и желаний, при­знаваться в которых для самолюбия страшно, стыдно, но которые были и, может быть, до сих пор оста­ются в его жизни, будучи известны только ему и возможно еще кому-то, кто наблюдателен и догадлив. Но никто больше об этом ничего не знает.