Я хочу, чтобы наш дом стал настоящим домом
– Ну что, мама-медведица? – сказал тем вечером Сэм, глядя на меня с другого края постели.
Я улыбнулся.
Иши спал между нами, его тельце утопало в пижаме Капитана Америки, бледное личико было расслабленным, умиротворенным.
– Сэм, прости меня за все, – тихо произнес я.
– Тебе не за что просить прощения, Генри Гуд. Отныне и навсегда – нас теперь трое. Окей?
Я кивнул. Потом воскликнул:
– Вот черт! Уже почти Рождество, а мы ничего не сделали. Даже не поставили елку. Нельзя же провести наше первое Рождество без елки.
– Значит, мы поставим ее завтра. Не переживай.
– Это будет лучшее в истории Рождество, и я хочу, чтобы все было идеально. Я ведь даже не придумал, что ему подарить. Ну что я за дядя такой?
– Самый лучший, – ответил он.
– Ты так думаешь?
– Я так знаю.
– Нет, ты правда так думаешь?
– Ну конечно.
– Ты тоже неплох.
– Что ж, рад, что ты наконец-то заметил!
Я опустил взгляд на Иши. Просто не смог удержаться. Я то и дело посматривал на него, словно боясь, что кто-то придет и вновь украдет его.
– Сэм, правда. Прости за все, – сказал я. – Без твоей помощи я бы не справился, и я не знаю, как отблагодарить тебя.
– О, ты знаешь, – сказал, улыбаясь, Сэм. – Ты в точности знаешь, как это сделать.
– Ты когда-нибудь думаешь не о сексе?
– Я же не виноват, что ты такой сексуальный зверюга. Ну… так что скажешь?
– Сэм, я устал. Очень, очень устал.
– Что? То есть, теперь, когда дома ребенок, сексом заниматься больше нельзя?
– Тебя устроит, если я скажу, что люблю тебя и считаю, что ты бесподобен?
– Возможно, – ответил он и, дотянувшись, коснулся моей руки. – Но потом ты мне все возместишь.
– Ты же знаешь, что возмещу, шлюшка ты похотливая.
– Обожаю, когда ты сквернословишь.
– У нас будет отличное Рождество, правда ведь?
– Самое лучшее.
– Так что ему подарить?
– Давай решим завтра. Сэмстер тоже немного устал.
– Хорошо. Я люблю тебя, Сэм.
– Я тоже люблю тебя, Хен.
Глава 137
Ты единственный, кто поймет
– Что это? – спросил Сэм, когда я поставил стул перед рождественской елкой и с гитарой в руках сел на него.
– Твой подарок на Рождество, Сэм Рейкстро, – сказал я.
– Ты будешь петь для меня?
– Я написал для тебя песню.
– Правда? Ого. Самое время.
– Дядя Хен будет петься? – спросил Ишмаэль, оторвавшись от набора с железной дорогой.
– Ковбоец, иди сюда, – сказал Сэм. – Давай послушаем твоего дядю Сэма. Он сочинил песню.
– Суперски! – объявил Ишмаэль, радостно забираясь к нему на колени.
– Она получилась слегка грустноватой, – сказал я, – но это начало. Верно?
– Еще как, черт побери, – сказал Сэм.
– Да, – согласился Иши. – Еще как, черт побери, дядя Хен.
– Не говори плохих слов, – одернул его Сэм.
– Но ты сказал его первым!
– Да, сказал. Ну все, тише, давай слушать, как Хен поет.
Я закончил настраиваться.
– В общем, начало такое.
Я сыграл вступительные аккорды.
Когда я не могу петь,
Ты слушаешь тишину
А когда не могу говорить,
Ты произносишь слова за меня
Ведь ты понимаешь меня,
Как никто
И никогда ничего не просишь взамен
И я бы солгал,
Если б сказал, что понимаю,
Почему ты так добр ко мне...
Ведь иногда я теряюсь в собственных мыслях
И не знаю, что хочу там найти
Иногда я сбиваюсь с пути
И отталкиваю тебя
Но когда я оказываюсь в темноте,
Ты зажигаешь мне свет
А когда мне становится страшно,
Ты берешь меня за руку
Ведь ты понимаешь меня,
Как никто
И никогда ничего не просишь взамен
И я бы солгал,
Если б сказал, что понимаю,
Почему ты так добр ко мне...
Закончив, я поднял глаза. Сэм смотрел на меня, и в уголках его глаз были слезы.
Я не планировал, чтобы он заплакал. Я лишь хотел поведать ему о своих чувствах.
– Сэм, я думаю, ты единственный человек во всем мире, кто поймет ее, так что эта песня твоя.
Сэм встал, подошел ко мне и поцеловал меня в макушку.
– Я люблю тебя, Генри Гуд. Никогда об этом не забывай. – Он снова поцеловал мою голову.
– Так, только не целуй меня туда, – сказал я. – Я тебе не собака.
Он крепко поцеловал меня в губы.
– Фу! – завопил Ишмаэль.
– Сейчас я покажу тебе «фу», – пообещал Сэм, поворачиваясь к нему.
Ишмаэль взвизгнул и побежал, а Сэм погнался за ним.
Эпилог
Днем – вместе с Иши, закутанным, как снеговик – я поехал в окружной изолятор навестить Сару. Иши нарисовал для нее рождественскую открытку, а в качестве подарка выбрал во «Всегда экономь» коробку конфет. Он с гордостью заплатил за нее своими карманными деньгами, радостно просияв, когда Дебби звякнула кассой и дала ему сдачу.
– Она теперь выздоровелась? – спросил Иши, пока мы шли по парковке.
– Думаю, да, – сказал я.
– А она меня вспомнится?
– Хороший мой, ну конечно она вспомнит тебя.
– Она останется там навсегда?
– Боюсь, довольно надолго. Скоро ее, наверное, отправят в другое место, но ничего, мы все равно сможем ее навещать.
Мы прождали в «семейной комнате» по ощущению небольшую вечность. Поскольку пришло Рождество, персонал пребывал в хорошем настроении, но все же атмосфера была подавленной, словно в тюрьме Рождеству не полагалось быть чересчур праздничным.
В конце концов к нашему столу привели Сару.
– Мама? – тихо произнес Ишмаэль.
– Привет, Иши. – Она неуверенно улыбнулась.
Ишмаэль посмотрел на меня.
– Давай, – сказал я. – Обними свою маму.
Ишмаэль робко подошел к матери и обнял ее. Сара взглянула поверх его головы на меня. Ее глаза были полны печали.
– Он принес тебе открытку и подарок, – сказал я.
Она села за стол, прочитала открытку, открыла коробку конфет. И разрыдалась.
– Мама?
– Иши, все хорошо. – Я взял его за руку. – Она немного разволновалась, но все в порядке. Просто ей тяжело.
Сара сидела и плакала, закрывшись руками, почти пять минут.
– Если хочешь, мы можем уйти, – сказал я.
– Нет, – сказала она. – Извините. Хен… просто я так обо всем сожалею. Я сейчас. – Она отчаянно пыталась взять себя в руки.
– Я хотел поблагодарить тебя за то, что ты подписала бумаги, – сказал я. – И еще хотел, чтобы ты знала, что тебе можно больше не волноваться об Иши. С ним все будет хорошо. Когда будешь готова, сообщи, и я приведу его повидать тебя.
Ничего не ответив, она молча утерла глаза.
– Ну, мы пойдем. – Я встал на ноги.
– Хен, я подписала их не ради тебя, – сказала она и подняла взгляд на меня.
Я ждал продолжения.
– Я хочу, чтобы все закончилось, – сказала она и кивнула, словно в подтверждение своих слов. – Прямо сейчас. Я уже рассказала все Калкинсу. На прошлой неделе. Так лучше всего. Пусть вся правда выйдет наружу. Я не могу больше лгать.
– Я рад это слышать.
– Нет, ты не рад. Ты ведь знаешь, что я сделала. Я отняла у тебя маму и папу. Но я не хотела их отнимать. Просто в тот день я так разозлилась… я… будто сошла с ума. Но я знаю, что ничего не закончится до тех пор, пока не выйдет наружу, и я просто хотела сказать, прости меня, Хен. Прости за то, что я тебе сделала. За то, что сделала папе. За то, через что тебя провела. Наверное, ты меня ненавидишь.
– Я не ненавижу тебя, и ты не обязана извиняться.
– Нет, обязана, – сказала она, крутнув головой. – Я поняла, что обязана все сделать правильно. Только так мне станет лучше.
– Я думаю, у тебя все наладится, Сара.
– Ты правда так думаешь?
– Да, – сказал я. – Ты хорошая, Сара. Просто… на какое-то время сбилась с дороги. Но твоей вины в этом нет. И я знаю, что ты найдешь путь назад. Ты же Гуд, разве нет?
Она выдала еле заметный намек на улыбку.
– Наше время подходит к концу. Иши, поцелуй свою маму. Нам пора уходить.
Ишмаэль поцеловал Сару в щеку, а она обняла его и долго держала, зарывшись в его волосы носом, сжимая его, не желая его отпускать.
– Скажешь «пока»? – предложил я.
– Пока, мама, – сказал он тоненьким голоском.
– Пока, малыш, – сказала она.
– Пока, Сара, – сказал я.
– Хен, спасибо тебе.
– Скоро увидимся.
Конец