Точка зрения сестры Асенсьон

В понедельник утром, подстригая газон у мисс Иды, я увидел, как у обочины остановился фургон церкви Святого Спаса. Оттуда вышла сестра Асенсьон и направилась прямо ко мне.

– Хен, нам на вчерашней мессе тебя не хватало, – сказала она, когда я выключил газонокосилку.

Я ничего не сказал.

– Мне очень жаль, Хен. Правда. Они меня не послушали.

Я не знал, что сказать. Страшась этого разговора и не желая иметь дела с проблемой, я не ответил на три ее телефонных звонка и проигнорировал четыре ее сообщения – как и звонки с сообщениями от нескольких других прихожан. На вчерашнюю мессу я не пошел, потому что на душе у меня было гадко, и я был несколько зол.

– Ты, должно быть, расстроен, – проговорила она.

– Вы тут не виноваты.

– Это моя церковь, – возразила она. – И в моей церкви мы не отворачиваемся от людей, потому что они грешат иначе, чем остальные. Я расстроена, Хен. Ответственность лежит и на мне. Я должна была остановить их, но поскольку я не священник… поскольку я просто монахиня… мое слово значит немного. То, что случилось, неправильно, и знай, что я уже поговорила с епископом. Это еще не конец.

Я вытер с лица и шеи пот.

– Есть и хорошие новости. Это был компромисс. Основной их заботой была твоя игра на гитаре, и они согласились, что если тебя отстранят от участия в хоре, то они не будут настаивать на чем-то еще. Не идеально, конечно, но могло быть и хуже. Три голоса против двух, и они почувствовали, что добились хотя бы чего-то.

Я был не в настроении замечать положительные моменты.

– Хен, ну не надо так. Очень многие прихожане огорчены, и у отца Гуэрры сейчас, наверное, разрывается телефон. Мисс Стелла получила то, что хотела, но она не подумала о последствиях.

– О каких, например?

– Члены совета избираются голосованием. И в следующий раз их могут и не избрать.

– О.

– Знаешь, формально она права. Если очень жестко, очень дотошно, бескомпромиссно следовать букве Писания, то она права – и все же она заблуждается, и очень многие это осознают. Святой Отец ведет нас совсем в другом направлении. Мы должны прекратить стучать людям по головам церковной доктриной.

– Я знаю, вы в непростом положении, – сказал я. – И мне очень жаль. Но прямо сейчас я слишком зол, чтобы мне было не все равно.

– Я знаю, ты злишься, но не отгораживайся от нас.

– У меня есть право следовать своей совести.

– Я напомнила им об этом.

– Любить мужчину, быть верным ему и посвящать ему свою жизнь – это не грех. Печально, что церковь считает иначе, но это не моя проблема, а их.

– Мне ты об этом можешь не говорить.

– Я ведь ничего плохого не сделал.

– Не сделал.

– Но я недостаточно хорош, чтобы во время мессы играть на гитаре.

– Для кого-то – возможно. Но у остальных никаких проблем с этим нет. Хен, не позволяй людям, вроде мисс Стеллы, сломить себя.

– Это неправильно.

– И я надеюсь, что однажды она это поймет.

– Знаете, а может все к лучшему, – сказал я.

– Почему?

– Я не знаю, зачем вообще хожу в церковь. Я же не верю в половину всей этой чепухи.

– Хен, не надо так говорить.

– Иисус был замечательной личностью, но от его последователей меня немного тошнит.

– Его последователи часто ошибаются, но это не должно сбивать тебя с толку. Ты часть нашей семьи. Как и все остальные.

Я тяжело вздохнул.

– Хен, я не собираюсь тебе докучать. Просто держи дверь открытой – это все, о чем я прошу. Хочешь ты этого или нет, но ты – часть нашей семьи. Важная ее часть. Не забывай.

Глава 82

Заправка мистера Хасана

По дороге домой я заехал на заправку «Тексако» на севере Мейн-стрит, чтобы наполнить бак. Кроме «хонды» мистера Хасана, которая стояла возле обочины с наклейкой церкви Святого Спаса на бампере, других машин на станции не было.

По причинам, известным только Всевышнему и саудовским принцам, бензин теперь стоил меньше трех долларов за галлон, и полный бак обошелся мне в двадцать долларов, что было практически чудом.

Я зашел внутрь, чтобы купить местную новостную газету, и обнаружил мистера Хасана, стоящего за прилавком, в крайне встревоженном состоянии.

– Здравствуйте, мистер Хасан, – поздоровался я.

– Как дела, Хен? – вежливо отозвался он.

– Держусь. А как вы?

Он поморщился.

– Что? – обеспокоенно спросил я.

– Ничего, – не поднимая глаз, сказал он.

– Что такое, мистер Хасан?

– Ничего.

Мне показалось странным, что он отказывается смотреть на меня.

– У вас все нормально? – спросил я.

Он тяжело вздохнул и, словно боясь проговориться, крепко сжал губы.

– Что случилось? – не отставал я.

Наконец он повернулся ко мне.

– Идемте, я вам покажу.

Он вышел из-за прилавка, вывел меня наружу и повернул направо, за угол автозаправки.

Там я увидел граффити на стене: «Убирайтесь домой, песчаные ниггеры».

Надпись дополнял коряво изображенный верблюд.

– Я не знаю, что делать, – признался мистер Хасан, опуская лицо, словно ему было стыдно.

– Надо позвонить в полицию, – сказал я.

– Нет, – сказал он.

– Почему?

– Они не смогут помочь.

– Почему нет?

Но он только пожал плечом.

– Почему? – повторил я.

– Здесь есть группа ребят, – сказал он, – которые ходят вместе. Я знаю, что это они.

– Сообщите о них.

– Один из них – Рики.

Рики Калкинс, подумал я. Младший сын шефа Калкинса.

– Это не должно вас останавливать.

– Мне не нужны проблемы. Я просто расстроен, и все.

– Еще бы! У вас есть полное право расстраиваться!

– Я не гражданин. У меня нет прав. Я не американец, как вы.

– Глупости.

– Хен, пожалуйста. Мне не нужны неприятности.

– Нам надо поговорить с сестрой Асенсьон.

– Нет. Пожалуйста. Не надо ничего говорить.

– Извините, мистер Хасан, но иначе нельзя. Это неправильно. Это общественный вандализм, порча собственности и преступление на почве ненависти. Мы обязаны кому-нибудь рассказать.

– Они просто дети, – грустно проговорил он.

– Рики Калкинс и его банда никакие не дети. Они старшеклассники.

– Ну, а ведут себя будто дети.

– Они ведут себя как чертовы идиоты. Я схожу к сестре Асенсьон.

– Прошу вас, не надо.

– Извините, но по-другому я не могу. Это неправильно. Нельзя позволять людям заниматься такими вещами.

– Но мне не нужны неприятности.

– Мы проследим, чтобы никаких неприятностей не возникло. – Я поднял только что купленную газету. – И еще я схожу в редакцию и введу их в курс дела. Мы позаботимся о том, чтобы ничего подобного больше не повторилось.

– Но у меня нет гражданства. Только грин-карта.

– Здесь не Афганистан.

Глава 83

Об этом должны прочитать

Когда Марк Фусберг из «Новостей Винегар-Бенда» опубликовал фотографию вандализма на странице своей газеты в фейсбуке, разверзся ад – насколько это было возможно в таком маленьком городишке, как наш.

Шеф Калкинс с помощниками спешно приехал, чтобы расследовать дело. Одновременно с ними прибыл и Фусберг, уведомленный сестрой Асенсьон, которой я позвонил и которая тоже поспешила приехать на автозаправку.

– Серьезно, мне не надо, чтоб вы тут фотографировали, – сказал Фусбергу Калкинс.

Фусберг выдал извиняющуюся улыбку.

– Вы должны позволить нам расследовать дело, – попытался настоять на своем Калкинс.

– Уж извините, шеф, но это новости, и людям захочется быть в курсе дела, – ответил Фусберг, ни капельки не смутившись.

– Он прав, – добавила сестра Асенсьон – словно для того, чтобы развеять любые оставшиеся у шефа сомнения.

Калкинс сжал губы.

Пока мы стояли там, Фусберг снял граффити на айфон и немедленно опубликовал фотографию на странице газеты в фейсбуке под заголовком: «Вандалы разрисовали автозаправку «Тексако» в Бенде. Новые подробности по мере развития ситуации».

По тому, как у всех сразу же зазвонили, затрещали и запикали телефоны, можно было подумать, что Фусберг поднес к баку с бензином горящую спичку.

Не успел Калкинс опросить мистера Хасана, как из Тупело в срочном порядке примчалась съемочная группа с канала WTVA, а следом за ними – группа с WCBI из Колумбуса вместе с репортером и фотографом из «Тупело Дейли Джорнал», не говоря уже о трех из пяти олдерменов и пасторе из Первой Баптистской. Приехал даже мэр Райли. Припарковав свой «ленд крузер» на другой стороне улицы, он направился к нам с таким недовольным выражением на лице, словно не мог поверить в то, что кому-то хватило безрассудства и наглости таким образом причинить ему беспокойство.

Мистер Хасан стоял плечом к плечу с сестрой Асенсьон, и пока он мялся перед камерами и глазами, устремленными на него, сестра высказала мнение, что «граффити такого рода – совсем не то, что представляет из себя Винегар-Бенд».

– Совершенно верно, – прибавил громким, поставленным голосом брат Джо из Первой Баптистской. – Подобные вещи не отражают души, умы и сердца жителей нашего добропорядочного сообщества. Мы, жители Винегар-Бенда, благочестивые люди. Миролюбивые. Для меня нет никаких сомнений, что это сделали какие-то буяны не из нашего города…

Брата Джо немедленно попросили пояснить, кого именно он имеет в виду – и кто вообще такие эти буяны? – и он предположил – небрежно, спокойно, медовым тоном, отточенным за годы на кафедре, и без тени стыда на пухлом лице за ложь, которую он собирался сказать – что, скорее всего, какие-то хулиганы из Тупело, Старквилля или даже из Алабамы решили опозорить наш бедный маленький городок.

Я печально покачал головой.

– Дни, когда так поступали у нас, давно в прошлом, – заверил своих слушателей брат Джо. Можно было не уточнять, какие именно «дни» имелись в виду.

– Бенд – образцовый город, – продолжил он, – и мы гордимся предпринятыми нами шагами. Я думаю, вы узнаете на себе, что в Бенде всем рады.

– Я бы не была слишком уверена, – сказала сестра Асенсьон.

Фусберг повернулся в ее сторону, точно акула, которая почуяла кровь.

– Ведь буквально на днях приходской совет церкви Святого Спаса уволил одного музыканта за то, что он гей. Предубеждения и фанатизм в нашем сообществе не ушли в прошлое. Конечно, был достигнут огромный прогресс, но нам еще есть над чем поработать.

У брата Джо сделалось такое лицо, словно ему помочились в ботинки.

– Кого-то уволили? – сказал Фусберг.

– Если вы поспрашиваете, то наверняка узнаете, о ком идет речь, – ответила сестра Асенсьон.

– Но вы согласны подтвердить это, как случившийся факт?

– Разумеется. Я присутствовала в тот день на собрании. Возможно, вам захочется пообщаться с президентом совета.

– И это…?

– Мисс Стелла Кросс, – сказала, взглянув на меня, сестра Асенсьон. – Она может высказаться по делу намного лучше меня. Как вам известно, именно совет принимает решения за приход.

– Я поговорю с ней, – пообещал Фусберг.

– Что до предположения брата Джо, я не уверена, что нам стоит ссылаться на действия кого-то извне…

– Вы считаете, это был кто-то из местных?

– Дети, кто же еще, – просто сказала она. – Предполагать, что кто-то приехал за этим из Алабамы было бы слегка чересчур.

– Но это совершенно не соответствует духу нашего города, – возразил брат Джо.

Сестра Асенсьон только улыбнулась.

Мистер Хасан, торопясь вернуться за кассовый аппарат, оставил нас стоять у колонок.

Глава 84

Метеоризм Гитлера

– Вы знаете, что Адольф Гитлер страдал от метеоризма? – спросил тем вечером Ларри после того, как влетел к нам на кухню и уселся за обеденный стол.

– Если ты собираешься ужинать с нами, потрудись не опаздывать, – предложил я.

– Я серьезно! – воскликнул Ларри.

– Я тоже.

– В смысле, насчет его метеоризма. Неудивительно, что он был таким гадом. Ходил целый день и пердел. Хен, твои жареные цыплята просто атас. Как жизнь, мужичок? Ребят, у вас есть салфетки?

Сэм передал брату коробку влажных салфеток, которую мы держали на столе исключительно ради него.

– Спасибо, – сказал Ларри. – Господи, я умираю от голода. Короче. Гитлер лечился таблетками, сделанными из стрихнина и беладонны, которые состряпал у себя в мет-лаборатории какой-то шизанутый нацистский врач-шарлатан…

– Не думаю, что в нацистской Германии существовали мет-лаборатории, – заметил Сэм.

– …и теперь появилась версия, что эти таблетки – фактически, это был яд – и способствовали его «перепадам настроения» в 40-х.

– Гитлер убил миллионы людей, потому что у него были газы? – спросил я.

– Ну да, – сказал Ларри. – Сам посуди, каково это – постоянно пердеть…

Иши хихикнул.

– …и при этом ты самый могущественный человек на земле, ну или считаешь себя таковым, приговариваешь людей к смерти, строишь концлагеря, и твои штурмовики вторгаются в Россию и Польшу, и, о, прощу прощения, подождите-ка… пф-ф-ф-ф! – Ларри сымитировал неприличный звук пердежа.

Ишмаэль выплюнул на стол полный рот картофельного пюре. Сэм засмеялся.

– Слушай, ну в самом-то деле, – сказал я. – Может, пока мы едим, избавишь нас от шуток про газы?

– Такая шиза! Этот хер принимал…

– Ты сказал плохое слово! – радостно завопил Ишмаэль.

– …стрихнин с белладонной, и они его не убили. Просто, наверное, некоторые люди слишком злобные, чтобы умереть.

– Ты сказал плохое слово! – повторил Ишмаэль с уже сердитым выражением на лице.

– Извини, парень, но Гитлер был плохим мальчиком, и его наверняка называли словами похуже. А знаете… раз уж мы заговорили о пердеже и дерьме… знаете, что еще я узнал?

– Даже не представляю, – сказал я. – И следи за своим языком. Нас, знаешь ли, слушают любопытные уши.

– После того, как люди смывают за собой в туалете…

– Ты кроме жизнедеятельности организма хоть о чем-нибудь думаешь? – спросил я.

– …в воздухе остаются кишечные вирусы, и можно заболеть, если вдохнуть их, так что вспомни об этом, когда в следующий раз зайдешь в туалет после того, как кто-то отложит личинку. Заходишь ты и такой – воу! Что за дерьмо? Потому что это и правда дерьмо. Ну, бактериальное.

Ишмаэль засмеялся.

– Все. Проехали, – сказал я.

– Тебя чему вообще учат в твоем «Оле Мисс»? – спросил Сэм.

– На самом деле я прочитал это на фейсбуке. Еще там говорилось об офисных кружках. Ну, вы знаете, как люди оставляют свои кружки по всему офису. В общем, в одной из пяти таких кружек находятся фекальные бактерии и гадость вроде кишечной палочки и бог знает, чего еще. Чтобы пить из таких кружек, надо быть ненормальным. Люди оставляют на них и частицы своего кала. Господи, это так омерзительно, что от одной только мысли хочется блевануть.

– Очаровательно, – сказал Сэм.

– Предпочитаю быть информированным. Ну ладно. А у вас как дела?

Мы рассказали ему о граффити на стене заправки мистера Хасана.

– Охереть!

– Ты мог бы не выражаться перед моим ребенком? – спросил я.

– Почему это он твой ребенок? – вопросил Сэм. – Он мой ковбоец. Правда ведь, Иши?

Ишмаэль счастливо кивнул.

– Ребят, вы прямо как пожилая женатая пара, – сказал Ларри. – Уже известно, кто это сделал?

– Скорее всего Рики с дружками.

– Рики Калкинс? – Обмозговав эту информацию, Ларри издал смешок. – Малыш Рики Калкинс? А дело будет расследовать его важный папочка из полиции?

– Именно так, – сказал я. – Сегодня показывали по WTVA. У Калкинса был такой вид, будто он наступил в коровью лепешку.

– Все это плохо для Бенда, – серьезно проговорил Сэм.

– Еще как, – сказал я.

– Плохо для бизнеса. Не хотелось бы, чтобы нас считали кучкой реднеков.

– Мы сидим на кухне, болтаем о пердеже и фекалиях, и мы не реднеки? – спросил я.

– Это бросило тень на всех нас, – сказал Сэм.

– И еще было очень гадко по отношению к мистеру Хасану.

– Ну, в том числе.

– Это важно, – заметил я.

– Мистера Хасана недолюбливает куча народу, – сказал Ларри, уминая сдобренное маслом картофельное пюре.

– Почему? – спросил я.

– Сам знаешь.

– Нет, не знаю.

– Он «песчаный ниггер».

– Ты мог бы не использовать это выражение в моем доме? – потребовал я.

– Хен, не бесись. Иисусе.

– Ларри, прости, ты мне нравишься, ты Сэмов брат и так далее, но пожалуйста, ради всего святого, ты можешь думать, что говоришь, в присутствии любопытных маленьких ушек?

– О, – пристыженно пробормотал он. – Не слушай меня, мужичок. Я плохой мальчик.

– Ты сказал плохое слово, – заявил Ишмаэль. – Дядя Хен, а что такое «песчаный ниггер»?

– Вот видишь, – сказал я, метнув в сторону Ларри разгневанный взгляд.

– Это нехорошее выражение, Иши, – сказал Сэм своим особым отцовским голосом. – Такие вещи мы в нашем доме не говорим. Окей?

– Почему?

– Потому что они обижают людей. Тебе разве понравилось бы, если бы кто-нибудь обозвал тебя плохим словом?

– Нет.

– Вот и мы не должны поступать так с другими людьми. Это некрасиво.

– Окей.

– Хочешь, чтобы твой дядя Ларри помог тебе с домашней работой? – спросил Ларри.

– Мне надо учить табрицу.

– Что за табрица такая?

– Таблица умножения, – сказал я.

– Я никак ее не запомнюсь, – прибавил он.

– Не запомню, – сказал я.

– Не запомнюсь.

– Малыш, правильно говорить «не запомню».

– О.

– Я тебе помогу, – пообещал Ларри.

– Правда?

– Конечно.

– Обещаешься?

– Обещаю.

– На мизинчиках поклянешься?

– Конечно. Давай. – Ларри оттопырил мизинец. – В детстве мы с твоим дядей Сэмом постоянно клялись на мизинчиках – в основном, потому что боялись, что о наших шалостях проведает мама. А шалили мы часто. Это дядя Сэм научил тебя такой клятве?

Иши кивнул.

Ларри, очень широко ухмыляясь, покосился на Сэма.

– Не вздумай, – предостерег его Сэм.

– Помнишь, когда ты в последний раз заставил меня поклясться на мизинчиках? – спросил Ларри.

– Тебе обязательно снова рассказывать эту историю?

– А что было-то? – спросил я.

– В общем, он пошел в ванную и очень, очень долго оттуда не выходил… потому что играл, так сказать, с одной штучкой, с которой ему нельзя было играть, и он испугался, что мама узнает, и заставил меня поклясться на мизинчиках, что я никому не скажу, что он там делал.

Сэм покраснел от смущения.

– Так с чем он играл? – спросил я, наслаждаясь его дискомфортом.

– Не знаю, не рассмотрел. Эта штучка была такой маленькой, – сказал Ларри.

– Невероятно. Мы вместе так долго, а я ни разу не слышал эту историю, – сказал я.

– Мне было всего тринадцать, – сказал в свое оправдание Сэм.

– Я зашел уже в самом конце, – сказал Ларри. – Он, по-моему, и не заметил меня. Я понятия не имел, что он делает и почему, но у него было такое лицо… господи, он морщился, будто от боли.

– У него до сих пор иногда бывает такое лицо, – вставил я.

– Я подумал, что у него сердечный приступ или что-то типа того. И сказал ему: «Что с тобой?», а он посмотрел на меня такими глазами, словно поверить не мог, что за ним наблюдали. Даже тогда он был конченным извращенцем.

– Я? Это же ты шнырял по дому и подсматривал за людьми, – возразил Сэм.

– Я хотел писать!

– Мог бы и подождать.

– Но ты так долго не выходил. Теперь-то я понимаю, из-за чего.

– Мы можем не говорить об этом в присутствии моего маленького ковбойца?

– Он краснеет! Боже, его было просто не остановить.

– Ну все! – рявкнул Сэм. – Хватит уже.

– Он наяривал, как перед концом света.

– Можно подумать, ты никогда этим не занимался!

– Но не перед целым же домом!

– Я был в ванной, и дверь была закрыта.

– Черт, надо было позвать соседей и продавать на твое шоу билеты.

– Ты такой говнюк.

– Я бы с радостью заплатил, – признался я.

– Что ж, – бодро сказал Ларри, – как говорится, горбатого могила исправит, но ненадолго можно выбить дурь палкой. Если она не поможет, так хоть успокоит. Ребят, у вас пиво есть?

Сэм фыркнул.

– А знаешь, как еще говорят? Когда споришь с дураком, убедись, что он не делает то же самое.

Глава 85

Вид с последней скамьи

Я ходил в Святого Спаса всю свою жизнь, в эту старую кирпичную церковь, в колокол которой давно не звонили из страха обвалить колокольню – такой она была старой. Зимой в ней, гордой и величественной в духе сороковых, всегда гуляли холодные сквозняки, а летом стояла жара, как в аду. Приходской совет неустанно напоминал нам о «неимоверных расходах» на содержание кондиционеров.

Она славилась своими великолепными витражами, а развесистый клен во дворе свидетельствовал о том, сколько лун пришло и ушло с ее основания.

Мы с Ишмаэлем прибыли в самый последний момент и сели на самом последнем ряду. Я изо всех сил старался не замечать, что на меня смотрят. Сестра Асенсьон, которая вместе с отцом Гуэррой ждала у дверей начала процессии, подошла ко мне, чтобы в утешение положить руку мне на плечо и предложить натянутую, многострадальческую улыбку.

Сказать она ничего не сказала. Говорить было нечего.

Что поделать. Так получилось.

С моего места на задней скамье открывался хороший обзор на светловолосый затылок мисс Стеллы Кросс. Она сидела рядом с мужем прямо как палка. Ведь, в конце концов, она была столпом общества.

Келли и Анна справились без меня на отлично.

Мне всегда довольно неплохо удавалось не будить спящих псов, но глядя в затылок мисс Стеллы, я становился все злее и злее. Когда пришло время причастия, я взял Иши за руку, и мы тихо выскользнули за дверь. Причащаться в таком разгневанном состоянии казалось неправильным.

– Ты не пошел на перчастие, – сказал Ишмаэль, пока мы спускались по ступенькам крыльца.

– Причастие.

– Ты не пошел на него.

– Не было настроения.

– Почему?

– Не знаю.

– И ты больше не играешься на гитаре.

– Да.

– Почему?

– Сложно сказать.

– Ты больше не хочешь играть?

– Вроде того.

– Почему?

– Долго рассказывать.

– О.

Глава 86

Теперь я все вижу

В четверг вечером мы с Ишмаэлем поехали в Эмори – в «Уолмарт», куда он был записан на прием к окулисту. Жаль, конечно, было расстраивать Сэма, но я не собирался платить непомерные деньги магазинам вроде «Ленз Крафтерс», когда в «Уолмарте» были более разумные цены.

– А после того, как тебе подберут очки, мы пойдем за покупками, – сказал я, когда мы зашли в магазин. – И ты, если захочешь, сможешь потратить свои карманные деньги.

– Правда?

– Скоро Хэллоуин, и нам надо найти тебе хэллоуинский костюм. Кем ты…

– Капитаном Америкой! Можно?

– Конечно.

– Правда?

– А почему нет? Ты будешь отличным Капитаном Америкой.

– Мама никогда не водила меня за конфетами, – сказал он, поджав губы.

– Не волнуйся. Мы обязательно сходим.

– Обещаешься?

– Обещаю, малыш. Насобираем столько конфет, что ты не будешь знать, что с ними делать.

– Скорей бы!

Окулистом оказалась добрая пожилая женщина, которая обследовала его и резюмировала, что это чудо – то, что он в принципе различает хоть что-то, не говоря уже о том, чтобы читать в классе начальной школы с доски.

– Но мы в один момент это исправим, – пообещала она.

– А мне точно надо очки? – спросил Ишмаэль, с несчастным видом повернувшись ко мне.

– Ты должен хорошо видеть.

– Но в школе надо мной будут смеяться.

– Не будут. А если кто и станет смеяться, то из зависти, потому что у них нет таких классных очков, как у тебя.

– Правда?

– Да.

– Я бы порекомендовала вам пластмассовую оправу, – сказала женщина-окулист. – У нас сейчас акция: покупаешь одну пару и вторую получаешь бесплатно. Мистер Генри, у вас есть страховка?

Я ответил, что нет.

– Мы постараемся дать вам максимально низкую цену.

Мы с Ишмаэлем побродили по кабинету, рассматривая оправы, и в конце концов он по какой-то причине остановил выбор на недорогой черной оправе в стиле Бадди Холли, которая придавала ему умный вид и вдобавок делала похожим на восходящую рок-звезду.

– Нравится? – спросил я.

Он оглядел себя в зеркале, повертел головой. Потом поднял глаза на меня и усмехнулся.

По правде говоря, он выглядел очаровательно.

– Мы закажем очки и в течение недели вам позвоним, – сказала женщина-окулист.

– Скажешь «спасибо»? – предложил я Ишмаэлю.

– Спасибо, – сказал он.

– Не за что, молодой человек. Слушайся своего папочку, хорошо?

– Он мой младший брат, – признал я.

– О. Ваша мама была слишком занята, чтобы привести его?

– Вроде того, – сказал я.

– Ну что вы за душечка, – сказала она.

Глава 87

Письма редактору

– Вот ведь дерьмо, – сказал из-за стола Сэм. Он читал еженедельные «Новости Винегар-Бенда». Газета пришла еще в среду, но Сэм не разворачивал ее до воскресенья.

– Что там? – спросил я.

– Письма редактору. – Он состроил гримасу. – Целая страница посланий насчет алкоголя. Идиоты они, если хочешь знать мнение.

Он расправил газету и начал читать:

– «У вас есть сын, дочь, внук, внучка, племянник, племянница или другие юные родственники, которых вы любите? Если да, то я умоляю, я заклинаю вас проголосовать против торговли спиртным. Почему? Подумайте, что спиртное сделает с их юными, нежными, драгоценными умами.»

Сэм вздохнул.

– Так что оно сделает? – спросил я.

– Притупит их мышление. Сделает безрассудными. Толкнет на поступки, которые в обычном состоянии они бы не совершили. Приведет к катастрофам, которые покалечат, разрушат и уничтожат их драгоценные невинные жизни. Ты разобьешь сердце матери и отцу. Ты станешь позором общества. Ты навлечешь на своих драгоценных родных и на наше драгоценное богобоязненное сообщество Божий гнев – о, ну что за херня!

– Не выражайся при детях, пожалуйста.

– Ну, мне очень жаль, что нас слушают драгоценные Ишины ушки, но это полная хрень. Такое ощущение, будто писал гребаный второклассник.

– Ты сказал плохое слово! – Иши нахмурился и направил на него осуждающий взгляд.

– Извини, солнышко, просто иногда твой дядя Сэм начинает немного злиться. Если б эти болваны…

– Твои болваны, – заметил я.

– Прошу прощения?

– Они же баптисты.

– Я не баптист.

– Тебя воспитали баптистом, и твои родители до сих пор ходят в их церковь.

– И что?

– Ну, пока эту церковь поддерживают люди вроде твоих мамы с папой…

– Они не поддерживают ее.

– Тогда зачем они туда ходят?

– Это полезно для бизнеса.

– Ясно.

– Если они начнут возмущаться, то в момент потеряют половину клиентов.

– Понятно.

– Вот только не надо тут мне, Генри Гуд.

– Я просто спросил.

– Мы, по крайней мере, не увольняем людей за то, что они геи.

– Что такое «геи»? – спросил Ишмаэль.

– Гей – это мальчик, которому нравятся мальчики, – объяснил Сэм.

– Мне нравятся мальчики, – сказал Ишмаэль.

– Я имел в виду, не по-дружески и так далее.

– О.

– Ты поймешь, когда станешь постарше. Большинству мальчиков нравятся девочки, они хотят встречаться с девочками и жениться на них, но есть и другие мальчики – которые предпочли бы жениться на мальчике.

– О.

– Не маловат он для таких тем? – спросил я.

– Он должен знать, как устроен мир. Правда, Иши?

Ишмаэль очень серьезно кивнул.

– В общем, одни мальчики, когда вырастают, хотят жениться на девочках, а другие мальчики хотят жениться на мальчиках. Вот и все. Ничего такого тут нет. Вот как мы с твоим дядей Хеном.

– Тебе не нравятся девочки?

– Конечно, нравятся, – сказал Сэм, – но жениться на них я не хочу. Я хочу жениться на мальчике.

– Почему?

– Потому что люблю его.

– Почему?

– Ну, потому что одним нравятся девочки, а другим мальчики. Вот и все. Ковбоец, все люди разные. И это нормально. Нам ведь необязательно быть одинаковыми, согласись?

– А я гей?

– Почему ты спросил?

– Ну, я же тоже люблю дядю Хена. Это значит, я тоже гей?

– О нет, малыш, – с улыбкой ответил Сэм. – Когда ты станешь постарше, то узнаешь о сексе, о поцелуях, о том, как заниматься любовью, и всем таком прочем.

– Фу!

– Противно, да? Но когда ты влюблен, это приятно. Вот погоди, скоро ты вырастешь, встретишь симпатичную девочку, и твое сердце забьется, как птичка, и ты захочешь поцеловать ее…

– Гадость!

– И ты скажешь ей, что она твое солнышко, твоя зайка, твой сладкий цветочек, а она улыбнется, и тебе захочется одного: думать о ней, целоваться с ней, быть с ней, взять ее в жены и завести с ней семью.

– Только не мне, – поклялся Ишмаэль.

– Вот увидишь, ковбоец.

– Ни за что, дядя Сэм. Я не стану целоваться с девчонками.

– И не надо пока. Сейчас тебе еще рано. Но однажды, когда ты станешь постарше, ты поймешь, что я прав. А теперь скажи своему дяде Хену поторопиться с ужином, потому что мы голодные мужики и хотим есть. Да?

– Да, – с энтузиазмом откликнулся он.

– Дайте нам нашу еду, – провозгласил Сэм, хлопая ладонями по столу. – Дайте нам нашу еду!

Ишмаэль тоже принялся колотить по столу.

– О, да заткнитесь вы оба, – сказал я.

Глава 88

Мне нужна правда

В понедельник утром я собрался и поехал в следственный изолятор округа Монро, чтобы нанести визит Саре.

– Они поговаривают о сделке, – с гордостью сообщила мне Сара.

– О сделке?

– Они хотят знать о ребятах, с которыми я ездила в Алабаму. Если я добьюсь сделки, то, возможно, не сяду.

– О.

– Ты разве не рад за меня?

Я представил, как Ишмаэль снова живет со своей матерью, и ничего не ответил.

– Смотрю, ты не в настроении, – сказала она, закатывая глаза.

– Я пришел поговорить насчет Иши.

– А что с ним?

– Сара, мне нужно знать, кто был отцом.

– Я тебе уже говорила.

– Ты намекнула. Но прямо не говорила. Это был папа?

Вздохнув, она отвернулась и вытерла губы ладонью.

– Мне надо знать, – повторил я.

– Хен, я уже все сказала. И больше обсуждать это не хочу.

– Он правда сделал это, или ты все придумала, чтобы тебе посочувствовали?

На этих словах ее голова быстро развернулась ко мне.

– Посочувствовали? – выплюнула она. – Меня трахал мой папочка, и ты думаешь, я хочу, чтобы мне посочувствовали?

– Мне надо знать правду.

– А по нему, что ли, не видно?

– Ты можешь взять и сказать прямо?

– Сказать что?

– От кого он.

– Папа меня изнасиловал. Трахнул меня. Он пришел ко мне в комнату, лег в кровать, задрал мне ночнушку и засунул в мою вагину свой член. Тебе достаточно, Хен, или надо еще? Ты знал, что пенис у папы был всего четыре дюйма длиной? Неудивительно, что мама вечно была в плохом настроении.

– И потому ты убила его?

– У меня есть алиби.

– Калкинс так не считает.

– Да что он знает, этот говнюк?

– Он знает, что у тебя нет алиби.

– Я ничего не делала, так что какая, ко всем чертям, разница?

– Вы с папой поссорились? Ты приходила к ним в дом?

– Прекращай. Не твое это дело.

– Если ты убила папу – мое.

– Это не тебя изнасиловали!

– У нас есть только твое слово и все.

– Этот мудак разрушил мою мудацкую жизнь. Он получил по заслугам.

– Значит, это сделала ты?

Она прикусила язык и уставилась на меня подозрительным взглядом, словно вдруг поняла, что я пытаюсь вынудить ее проболтаться.

– Хватит, Хен. Не твое это дело. Все уже в прошлом.

– Калкинс так не считает.

– Да какая разница, что считает этот ублюдок?

– Дело еще не закрыто.

– Раз так, то пускай найдет гребаного свидетеля.

– Уже нашел.

Она замолчала, в ее глазах появилось сомнение.

– О чем ты болтаешь? – спросила она, когда я не стал продолжать.

– С тобой был Иши. В тот день.

Я ткнул наугад – помня о гильзе и об окровавленной тряпке, которые мы нашли в обувной коробке у Сары в шкафу. Может, это и была та самая пропавшая гильза, о которой рассказывал Калкинс?

Сомнение в ее взгляде сменилось страхом. После долгого молчания она – встревоженная, помрачневшая – поднялась.

– Да пошел ты, Хен, – сказала она. – Иди на хер вместе со всей этой проклятой семейкой.

– Так вот, насчет сделки, – ровным голосом сказал я.

– Что?

– Калкинс сказал, что если ты не выложишь правду, то сделки не будет.

– Хен, я не стану признаваться в убийстве собственного отца. Я не настолько глупа.

– Ну, значит сядешь в тюрьму.

– Это мы еще поглядим. О, и кстати, спасибо, говна ты кусок, за то, что отсудил у меня опеку над моим гребаным сыном.

Она развернулась и ушла прочь.

Глава 89

Семя сомнения

На улице Калкинс, увидев меня, выбрался из машины.

– Сделал, что я просил? – начал он сразу.

– Попытался.

– Она сказала тебе, кто был отцом?

– Мой отец. Так она говорит.

– Ты сказал, что у меня есть свидетель?

Я кивнул.

– А она?

– Испугалась. По ней было видно. Но вы же знаете, Ишмаэль ничего не запомнил. Ему было тогда всего три.

– Не имеет значения, Хен. Главное, что она верит в то, что у нас есть свидетель. Заронить семя сомнения – это все, что мне нужно.

– Как-то все это неправильно, – сказал я.

– Только не жмись тут мне.

– Она ведь моя сестра.

– А еще она убийца твоего папы. Не забывай это, Хен. Если хочешь оставить того мальчонку себе, делай, что я говорю.

– Тот мальчонка – мой младший брат, и его у меня не отнимут. Я – его единственная родня.

– Хочешь, чтобы я рассказал судье о той ночи, когда я приезжал к вам домой?

Я нахмурился.

– Хен, думаешь, он не заинтересуется тем, что ты сделал?

– Я был расстроен!

– Расстроен? Да ты с катушек слетел.

– Я ничего плохого не сделал.

– Вряд ли судья согласится с тобой. Мы не пишем рапорты о подобных случаях не без причины.

– Чтобы потом было чем шантажировать?

– Если придется, – просто ответил он. – Это секрет. Кому-то ведь надо хранить городские секреты, разве не так? Никогда не знаешь, когда они пригодятся.

– Я ничего плохого той ночью не сделал.

– Вопрос не в том, сделал ли ты что-то плохое. Вопрос в том, вменяем ли ты. И как у тебя дела со стабильностью и душевным здоровьем. Если ты думаешь, что растить детей можно в любом психическом состоянии, то ты обманываешь себя.

Я молчал.

– Мой рот на замке. Но ты должен мне подсобить. Это все, о чем я прошу. Хен, я не стану сильно давить на тебя. Ты парень хороший. И всегда был таким. Никогда никаких проблем с тобой не было и вряд ли когда-нибудь будет. Но на мне висит нераскрытое дело, и, Богом клянусь, тем способом или иным, с тобой или без тебя, но я докопаюсь до правды. Я твоему папе многим обязан.

Я вздохнул тяжелее, чем собирался.

– Хорошо? – спросил он и в эдаком приятельском духе положил руку мне на плечо.

– Я попытаюсь.

Глава 90

Я не дрессировщик дебилов

– Твое имя попало на Стену Позора, – с улыбкой сказала Дебби, когда в среду днем я заступил на свою смену во «Всегда экономь». – Не ожидала, что они подадут эту историю именно так.

– Я тоже, – признался я.

Она имела в виду статью Марка Фусберга о том, как совет церкви Святого Спаса «уволил» музыканта-гомосексуалиста. Фусберг поместил ее на вторую страницу, где выходила местная «криминальная» хроника. В Бенде ее называли Стеной Позора.

– Марк сказал, ты не хочешь давать комментарии.

– Не хочу.

– Почему?

– А что мне сказать? Умоляю, разрешите мне играть на гитарке на ваших миленьких мессах?

– Хен, ты должен дать им отпор!

– Кому? Всей католической церкви?

– Той ведьме из приходского совета. Мисс Стелле. Так и тянет отсыпать ей пару ласковых, и в следующий раз, когда она положит ребрышки на мою ленту, я, наверное, не сдержусь.

– Это бессмысленно.

– С таким подходом ничего не изменится.

– Дебби, я не дрессировщик дебилов. Нянчиться с ними, пока они преодолевают приступы фанатизма и предрассудков, – с этим, прошу, не ко мне. Да и что ты предлагаешь с