Что значит быть христианином?
Индийские апокрифы могут быть порождением естественного для всякого народа желания «прописать» святыню у себя. Русские предания поселили Ап. Андрея на границе с Финляндией – на Валааме. Русские духовные стихи поют о том, как «идет Господь наш Иисус Христос по Святой Руси во град Иерусалим». И рядовой русский прихожанин порой неколебимо убежден в том, что Свт. Николай Чудотворец – исконный русак, и далеко не каждый христианин осведомлен о том, что Апостолы вообще-то были евреями…
Так же и восточным народам, слышавшим о Христе (пусть даже и не принимавшим полностью Его учение), хотелось найти нечто общее между Его жизнью и их духовной родиной. Мусульманские сектанты показывают «гробницу Христа» в Шринагаре и «могилу Божией Матери» около Кашгара. «Знаменательно слушать, как местный индус повествует, как Христос проповедовал у небольшого водоема недалеко от базара под большим, уже не существующим деревом» [1].
Возникновение таких легенд есть факт, свидетельствующий об отношении индусов ко Христу и о том, что индусам хотелось бы верить в пребывание Христа на их родине, но никак не о том, что Христос Сам действительно был в Индии: распространение рассказов о том или ином религиозном деятеле не требует его собственного визита в тот регион, где заново раздается весть о нем. «Тибетская легенда о Христе» могла быть создана самими христианами (причем далеко не апостольского века). Н. Рерих высказывает предположение, что легенда о странствиях Христа в Индии является несторианской [2] (несториане – христианская секта; несториане бежали из Византии в Персию и дальше в Индию). Вновь и вновь напомню: это можно только предполагать; научно доказать подлинность опубликованного Нотовичем текста и его хоть какую-то древность невозможно. Но вполне естественно предположить, что в среде индийских христиан могли возникать предания, связывающие Христа и их страну.
Эти легенды (если они были: пока в научной среде ничего о них не известно) носили, вероятно, миссионерский характер – это могли быть попытки индийских христиан доказать своим инаковерующим согражданам, что вера их Учителя вобрала в себя мудрость всех остальных религиозных школ и даже превзошла их. И браминов, и буддистов, и зороастрийцев слушал Иисус и всех их превзошел в Своей мудрости и любви к людям… Христология рассматриваемого текста разработана весьма мало, но в нем нет ничего такого, с чем не согласились бы именно несториане (по представлению крайних несториан, нет ипостасного тождества Бога Сына и Иисуса; Божественность Христа сказывается лишь в том, что Его человеческая воля вполне подчинена воле Божественной). Но если этот текст действительно восходит к несторианам, то мы становимся свидетелями интереснейшей историко-религиозной коллизии. Текст, который был аргументом христиан в их полемике с буддизмом, сегодня становится антихристианским аргументом у необуддистов.
Кроме того, надо иметь в виду, что Индия, в отличие от монотеистических религий Ближнего Востока, не знает понятия «ложной веры» – она стремится любую веру встроить в свою универсальную систему, при этом разве что поставив ее на определенный иерархический уровень истинности. Схватки между религиями в Индии кончаются тем, что новый проповедник должен обратить в свою веру не людей, но богов – богов-покровителей своих оппонентов.
Будда проповедует брахманистским божествам, обращает их в свою веру и тем самым в глазах буддистов становится продолжателем ведической традиции. Затем веданта обратила Будду в свою веру, сделав его «аватарой», – и тем самым смогла инкорпорировать буддизм в традиционный индуизм. Интереснейший пример посмертного обращения лидера оппонирующей школы дают кришнаиты: «В девятнадцатом и двадцатом воплощениях Господь явился в семье Вршни (династии Йаду) как Господь Баларама и Господь Кришна. Своим приходом Он избавил мир от бремени. Затем, в начале Кали-юги, чтобы обмануть тех, кто враждебно относится к последователям религии, Господь явился в провинции Гайа как Господь Будда, сын Айджаны… Проповедуя, Он утверждал, что не верит догмам вед…
Он обманул атеистов, следовавших его принципам, потому что они не верили в Бога, но зато безоговорочно верили в Господа Будду, который Сам был воплощением Бога… Формально философию Господа Будды относят к атеистическим философиям, так как она не признает Верховного Господа и отвергает авторитет вед. На самом же деле Господь замаскировал Свои намерения. Господь Будда – воплощение Бога и, следовательно, изначальный учитель ведического знания. Поэтому Он не может отвергать философию вед. Но Он сделал вид, что отвергает ее, потому что демоны, ссылаясь на веды, пытались оправдать убийство коров» [3].
Так атеист Будда, при жизни боровшийся даже с пантеизмом, посмертно был «обращен» в теизм.
Формально обратная, но по сути точно такая же процедура совершилась в индийском религиозном сознании и с Иисусом: Его, Теиста, желают видеть буддистом, – чтобы иметь возможность и этого, столь необычного, Учителя числить в списке почитаемых.
Однако, если уж буддисту негоже считать, что Будда был «аватарой» Вишну, то христианину тем более не надо с восторгом принимать рассказки об «Иисусе-буддисте».
Точно так же из наличия восточных легенд о Христе (весьма поздних по сравнению с каноническими Евангелиями) [4] не следует, что Иисус действительно был индуистом.
Любой исторический феномен надо прежде всего объяснять из его ближайшего контекста. Если мы встречаем похожую мысль у Пушкина, Державина и в упанишадах, логичнее предположить, что Пушкин испытал влияние Державина, нежели упанишад. Так и при обсуждении новозаветных сюжетов естественно было бы искать их прообразы рядом с ними – в Ветхом Завете, а не в той культуре, которая была радикально чужда и незнакома жителям Палестины. Да, буддийские джатаки, рассказывающие о том, как Будда в своих прежних жизнях жертвовал собою для спасения других (вплоть до того, что поил умирающих путешественников своей кровью), похожи на евангельские описания Голгофской Жертвы. Но во-первых, эти джатаки имеют весьма позднее происхождение (это поздний буддизм махаяны) и, возможно, сами сложились не без влияния христианства. Во-вторых, собственно еврейская религиозная традиция знала несомненно древнее пророчество, с поистине фотографической точностью описывающее Голгофу. Это – глава 53 Книги Пророка Исаии… [5] Знали ли Евангелисты джатаки – вопрос более чем дискуссионный. А то, что они знали Книгу Пророка Исаии, – несомненно.
Иисус укоренен в реалиях Палестины и в мировоззрении Ветхого Завета. Если попытаться уяснить себе что-либо в Его проповеди не из Него Самого, а исходя из неких «влияний» и «заимствований», то легко убедиться, что эти «влияния» вполне исчерпываются миром Ветхого Завета и предновозаветной раввинистической литературы.
Да, Новый Завет совсем не есть просто продолжение Ветхого или комментарий к нему. Но в том, что отличает Новый Завет от веры Пророков, нет ничего такого, что можно было бы объяснить влиянием буддизма [6]. Христос не говорит о «карме», автоматической и бездушной. Он говорит об Отце, Который желает простить людей.
Вопрос о «влияниях» может быть разрешен чисто научным путем – путем анализа языка Христа и Евангелий. Если человек многие годы учился в некоей философско-религиозной школе, то затем он всегда будет мыслить именно на языке этой школы. Даже проповедуя на ином языке, он будет использовать усвоенную им терминологию, и его речь будет насыщена соответствующими кальками. Посмотрите, как много в русской церковной речи греческих слов, «русифицированных» по правилам русского языка, но с очевидными греческими корнями, например: алтарь, иконостас, Литургия… Как много в русской церковной речи калек греческой богословской терминологии: Богородица, целомудрие и т.п. Как много в нашей речи грамматических структур, свойственных греческому языку, но не свойственных русскому или даже церковнославянскому, например: «За превосходящую Твою благость»… Посмотрите, как много заимствований из английского в современном политическом или техническом языке… Так же вот и речь Иисуса, если бы Он учился в Индии, была бы насыщена заимствованиями и кальками терминов индийской философии. Современная филология хорошо умеет распознавать, на каком языке был создан тот или иной текст, с какого языка он переведен. Филологи при изучении Библии быстро замечают в греческой речи Апостолов «гебраизмы» (т.е. выражения, естественные для еврейского языка, но не свойственные греческому). Но кто же может привести хоть один пример «санскритизма» в словах Христа и Апостолов?
При обсуждении этого вопроса стоит обратить внимание и на то, сколь бережно Апостолы сохраняли язык своего Учителя. В Евангелиях Иисус называет Себя Сыном Человеческим 82 раза. Но в речи Апостолов это именование Иисуса встречается лишь единожды: в проповеди Ап. Стефана перед иудеями (см.: Деян. 7, 56). Дело в том, что иудеи, знакомые с Книгой Пророка Даниила, где Сын человеческий оказывается мессианским титулом (см.: Дан. 7, 13), и с позднейшей апокрифической литературой (так называемая Книга Еноха), видели в этом словосочетании высокий смысл: Сын Человеческий – это Судия и Спаситель последних времен, Христос, эсхатологическая надежда Израиля. Но греки, незнакомые с подобной литературой, словосочетание «сын человеческий» поняли как «просто человек». Поэтому при перенесении своей проповеди за пределы синагоги Апостолы стали именовать Христа Сыном Божиим. Но что показательно: Апостолы, именуя Христа Сыном Божиим в своей собственной речи, при передаче слов Самого Иисуса сохраняли Его преимущественное самоименование – Сын Человеческий.
Несмотря на то, что грекоязычная «Церковь уже во времена Ап. Павла избегала титула «Сын Человеческий», он твердо закрепился в Евангелиях. При этом примечательно, что во всех четырех Евангелиях он встречается исключительно в устах Иисуса. В этом отношении предание очень последовательно. Титул «Сын Человеческий» не встречается ни в одной первохристианской вероисповедной формуле. Никогда к Иисусу так не обращаются в молитве. Ни в одном из Евангелий этот титул не используется в высказываниях об Иисусе. В речениях же Иисуса он, напротив, твердо закрепился. Чем объясняется, что община из-за боязни неверного понимания с ранних времен избегает титула «Сын Человеческий», ни разу не использует его в вероисповедании – и одновременно с этим передает его как единственное самоназвание Иисуса? Есть только один ответ: в Предании этот титул с самого начала был укоренен в словах Иисуса; поэтому он и был неприкосновенным, никто не осмеливался его устранить» [7].
Если Апостолы столь бережны в обращении со словами своего Наставника, – то и Ему следовало бы столь же бережно сохранять в своей речи слова, характерные для той школы, в которой Он якобы воспитывался. Так где же следы санскрита и индийской философии в лексиконе Иисуса? Десятки индийских религиозных терминов кочуют сегодня из языка в язык («карма» остается «кармой» и в русских, и в английских книгах). Но речь Христа свободна от жаргона йогов.
Более того – речь Христа не несет в себе и следов влияния греческой культуры. Можно обсуждать вопрос о влиянии греческой философии Логоса на богословие Ап. Иоанна Богослова. Но ни один греческий философский термин или аргумент не нашел места в проповеди Самого Христа. Ап. Павел неоднократно цитирует греческих авторов. Но Иисус этого не делает ни разу – ни явно, ни скрыто. Он даже не спорит с греческими философскими школами (хотя следы полемики с кумранскими ессеями в Его проповеди улавливают [8]).
Чтобы установить факт влияния традиции А на традицию В, нужно: 1) вычленить общие фрагменты этих традиций; 2) показать, что это общее характерно именно для традиции А и не характерно для традиций С, D, Е… 3) показать, что это общее не может быть объяснено внутренними условиями развития и логикой самой традиции В; 4) показать, что традиция В не могла в ходе независимого развития прийти к тем выводам, которые роднят ее с традицией А; 5) показать, что общие фрагменты являются общими только для традиций А и В и не роднят их с остальными традициями; 6) показать, что эти общие фрагменты в традиции А появились и зафиксированы ранее, чем в традиции В [9]; 7) показать, какими путями традиция А могла оказывать влияние на традицию В [10]; 8) показать, что традиция В была достаточно открыта, чтобы допустить влияние традиции А, когда оно было возможным [11].
Или, проще говоря: представьте, что в 12 часов я посмотрел в окно и заметил, что идет дождь… Спустя полчаса на другом конце города другой человек тоже сказал, что идет дождь. Можно, конечно, предположить, что эти два схожих суждения находятся в причинно-следственной связи друг с другом. Можно предположить, что я в течение прошедшего получаса позвонил этому второму человеку и сказал, что идет дождь. Но все же из сходства наших фраз опрометчиво было бы делать вывод, будто именно я оказал влияние на высказывания второго человека. Просто наблюдали мы одно и то же: дождь шел и над моим домом, и над его. Вот так же и при сопоставлении религий и культур: есть определенные константы внутренней жизни человека, которые обретаются самыми разными людьми независимо друг от друга.
Например, не нужно предполагать текстуально-культурное влияние одной религии на другую, если мы видим, что в них обеих есть призывы к аскезе и даже безбрачию. Просто любой человек, всерьез идущий по пути очищения своей души, однажды понимает, что ему надо контролировать свои чувства и по возможности не впускать страсти и заботы в свое сердце. Православная монашеская традиция весьма малоавторитетна для Блаватской. Но тем не менее на эту тему она высказывается примерно так же, как и православные монахи: «Употребление алкоголя, говядины, некоторых других сортов мяса, так же как и супружеские отношения, препятствует духовному развитию» [12].
Вот так же и при обнаружении какого-либо сходства между индийскими религиозными школами и Евангелием не стоит с ходу говорить о «влиянии». И там и там люди верили в Бога и говорили о Нем. Не потому, что они «влияли» друг на друга. А просто потому, что не были атеистами.
Говорить же о содержательном «влиянии» буддизма на христианство можно лишь при тщательном игнорировании того обстоятельства, что эти «две сотериологии находятся в отношении принципиального взаимоисключения, суть коего, если выразить его совсем кратко, в том, что в христианской «медицине» болезнь человечества мыслится как происшедшее на заре его истории искажение начально здорового состояния, которое восстанавливается Бого-человеческой синергией и завершается обожением человеческой личности, тогда как в буддийской – болезнь мыслится безначальной, а исцеление предполагается быть достижимым через демонтирование самого личностного самосознания индивида, иными словами – через ликвидацию самого пациента. Нельзя, конечно, оспаривать то, что подобная терапия является действительно радикальным средством устранения болезни (даже безначальной), но в обычной жизни терапевт, предлагающий подобную «ударную дозу», вряд ли вызвал бы встречный энтузиазм и самого безнадежного больного… Нравственные действия осмысляются в христианстве в контексте восстановления поврежденной человеческой личности, а в буддизме рассматриваются как средство избавления адепта от неблагих факторов существования путем поэтапной деструкции его индивидуально-личностного сознания. «Любовь к ближнему» невозможна там, где нет самого ближнего» [13].
Мы действительно очень мало знаем о тридцати годах жизни Христа. Но то, что мы знаем о последующей истории христианства, помогает нам исключить гипотезу об обучении Иисуса в Индии. Ибо если Иисус был научен всей мудрости индийской, – то почему же Индия затем не приняла Его учеников, отторгла Евангелие? Если на индийских дрожжах взошло евангельское тесто, – то отчего же Индия вот уже столько столетий подряд отвращается от этой трапезы?
И если учение Иисуса – это мост между Индией и Западом, то отчего же этот мост рухнул так быстро, что уже блж. Августин говорит о «мрачных пустынях Индии» (Блж. Августин. О граде Божием. 14, 17) и индийских йогов («гимнософистов») не числит среди граждан Небесного Града, но причисляет их к жителям града греха, сурово говоря, что они «по человеку живут, а не по Богу» (Там же. 15, 20)? Отчего влияние Индии на Европу задержалось на девятнадцать веков, если сама основа европейской духовности имеет индийское происхождение?
Итак, с научной доказательностью говорить об обучении Иисуса в Индии невозможно. Но не научный, а религиозный интерес движет теософами.
Теософский уравнительно-религиозный азарт не признает за Новым Заветом права на новизну: Христос-де не имел права сказать ничего нового, Он должен был лишь повторять то, чему и в прежние столетия учили восточные учители. Теософы видят Христа учеником – в Индии! – лишь по той причине, что это как-то оправдывает собственное нежелание учиться у Самого Христа. Миф о путешествии Христа в Шамбалу нужен им, чтобы истолковать христианство в качестве бокового и не слишком удачного ответвления тибетского тантризма. Христос объявляется учеником магов – дабы не было никаких нравственных препон для собственных магических упражнений.
Вот отличие нынешнего времени от прошлых веков: тогда грех назывался грехом. Христианин блудил, но не искал оправдания своему греху в своей вере. Сегодня же людям мало самим впасть в мистический блуд – ответственность за него они хотят возложить и на Спасителя. Мало самим поселиться в Шамбале – там обязательно надо найти и Христа…
Миф о том, что Христос учился в Индии, нужен для того, чтобы успешнее строить миссионерский бизнес в Европе и России: мол, и вам, христианам, надо пойти по стопам своего Учителя и вместо православных книг покупать книжки по «диагностике кармы». Так что сенсационные публикации о том, что найдены следы путешествий Христа по Востоку, следует рассматривать как обычные рекламные клипы. От клипа требуется яркость, но от него не требуется аргументированности и доказательности. От него даже не требуется быть правдивым: «Из нашего теста лапша для всяких ушей хороша!» Говорят, именно так звучит древняя эзотерическая мудрость, начертанная в подземельях Шамбалы перстом Будды. Я лично ее там видел. Но другим ее не показывают. Уж больно большой это секрет для ма-а-аленькой такой компании «посвященных».
1. Чертков Л. Тибетская легенда о Христе. С. 134. ^
2. См.: Рерих Н.К. Цветы Мории. Пути благословения. Сердце Азии. Рига, 1992. С. 173. ^
3. Бхактиведанта Свами Прабхупада. Шримад Бхагаватам: Первая песнь. «Творение». Б. м.: Бхактиведанта Бук Траст, Б. г. Ч. 1. С. 141–143. ^
4. В апокрифе Нотовича содержится, например, явная полемика, уже упоминавшаяся мною выше, с каноническими текстами: оказывается, иудейские священники требовали у Пилата сохранить жизнь Иисусу, но Пилат настоял на смерти… Однако если такая полемика есть, то, значит, уже было с чем полемизировать. ^
5. Как многие изумлялись, смотря на Тебя, – столько был обезображен паче всякого человека лик Его, и вид Его – паче сынов человеческих! Так многие народы приведет Он в изумление; цари закроют пред Ним уста свои… [Господи!] кто поверил слышанному от нас… Ибо Он взошел пред Ним, как отпрыск и как росток из сухой земли; нет в Нем ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нем вида который привлекал бы нас к Нему. Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лице свое; Он был презираем, и мы ни во что ставили Его. Но Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни; а мы думали, что Он был поражаем, наказуем и уничижен Богом. Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились. Все мы блуждали, как овцы, совратились каждый на свою дорогу: и Господь возложил на Него грехи всех нас. Он истязуем был, но страдал добровольно и не открывал уст Своих; как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих. От уз и суда Он был взят; но род Его кто изъяснит?.. за преступления народа Моего претерпел казнь. Ему назначали гроб со злодеями, но Он погребен у богатого, потому что не сделал греха, и не было лжи в устах Его (Ис. 52, 14–15; 53, 1–9). ^
6. Страстное желание представить Иисуса буддистом заставляет Блаватскую провозглашать буддийскими даже те евангельские слова, которые ей вполне ненавистны. Обычно любая проповедь покаяния и прощения грехов вызывает у оккультистов раздражение. И вдруг в главке, «доказывающей» буддизм Христа, читаем: «Иисус, когда исцелял больных, неизменно произносил: «Твои грехи тебе прощены». Это чисто буддийская доктрина» (Блаватская Е.П. Разоблаченная Изида: Ключ к тайнам древней и современной науки и теософии. Т. 1. С. 452). Впрочем, еще более странно сообщение Блаватской о том, что «Иисус принадлежал к франкмасонству тех дней» (Там же. Т. 2. С. 388). ^
7. Иеримиас И. Богословие Нового Завета. М., 1999. Ч. 1: Провозвестие Иисуса. С. 290. ^
8. Полемические слова Христа: Кто из вас, имея одну овцу, если она в субботу упадет в яму, не возьмет ее и не вытащит? (Мф. 12, 11) становятся понятны при сопоставлении с учением ессеев: «Пусть никто не помогает отелу скотины в день субботы. И если она упадет в ров или яму, пусть не вытаскивает ее в субботу» (Дамасский документ. 11, 13–14 // Тексты Кумрана. СПб., 1996. С. 51). Другие слова Христа: У вас же и волосы на голове все сочтены (Мф. 10, 30) также стали более понятны при обретении рукописей Мертвого моря: это полемика с практикой кумранской общины, устав которой (см. тот же самый Дамасский документ, фрагмент 4QDa 9–11) предписывал при кожном заболевании брить голову, чтобы священник мог подсчитать количество волос и таким образом узнать причину недомогания (см.: Чарльзуорт Дж. Свитки Мертвого моря. Пятьдесят лет открытий и споров?// Мир Библии: Альманах. М., 1999. Вып. 6. С. 50). ^
9. «Такие первостепенные для сторонников «буддийских корней» сюжеты, как благословение женщиной Матери будущего Спасителя мира, хождение по водам, умножение хлеба (комментарий к джатакам «Джатакаттхакатха»), две медяшки девушки, оказавшиеся более ценными, чем жертвы богатых («Кальпанамандитика» Кумаралаты), рассказ о «блудном сыне» («Саддхармапундарика»), появляются в древнеиндийской литературе позднее времени составления новозаветных текстов… Учитывая, что буддийский комментарий к джатакам появляется не ранее V в. по Р.Х., а рассматриваемый эпизод <хождение по водам. – А.К.>, действительно, значительно напоминает евангельский, трудно отказаться от мысли, что перед нами определенная «литературная пародия», выражающая полемику с новозаветным повествованием» (Шохин В.К. Мнимые влияния. С. 292 и 296). ^
10. Мне не раз доводилось слышать предположения, что на моих взглядах сказывается влияние такого-то или такого-то писателя, – и при этом назывались имена философов, ни одной книги которых я, к сожалению, не читал… У филологов давно уже принято при изучении творчества писателя обращать внимание на его домашнюю библиотеку и «круг чтения». Из того, что писатель X. жил раньше писателя Y., не следует влияние первого на второго – если не установлено, что Y. читал X. ^
11. «В отличие от политеистических традиций, сама религиозная структура которых позволяла им без всяких затруднений заимствовать друг у друга элементы пантеизма и религиозные идеи, монотеистическая библейская религия никак не склонна была идти на какие-либо «метафизические» встречи с иноверием, и даже в иерусалимской христианской общине вопрос о миссионерском обращении язычников был решен далеко не сразу» (Шохин В.К. Мнимые влияния. С. 291). ^
12. Блаватская Е.П. Новый Панарион. С. 195. ^
13. Шохин В.К. Мнимые влияния. С. 278 и 288. Последний свой тезис индолог иллюстрирует цитатой из «Аштасахасрика-праджняпарамиты»: «Так бодхисаттва ведет неизмеримые и неисчислимые существа к освобождению. И все же нет никого, кто освобождается, и того, через кого он ведется ко спасению» (Там же). ^
Часть 1
Две тысячи лет христианства отмечают все. И в церковной среде, и вне нее более всего обсуждается вопрос о том, что означают 2000 лет христианства и как к ним относиться.
Разные люди очень по-разному воспринимают этот рубеж. Для христиан это – радостная дата, это – дата, подтверждающая самый главный догмат нашей веры: «Бог есть любовь». Ведь любовь долготерпит (1 Кор. 13, 4). А мы никак не можем сказать, что прошедшие два тысячелетия были тысячелетиями, исполненными только святостью. По большей части то были 2000 лет наших грехов. И то, что Господь терпит нас эти 2000 лет, не отрекается от нас, а продолжает изливать милости на Свой народ, Свою Церковь (и в явлении новых святынь, и в чудесах, а главное – просто в том, что Он поддерживает нашу жизнь и существование нашей Церкви), – означает, что наш Бог есть поистине Бог долготерпения, а значит, воистину – Бог есть любовь. Для нас радостно то, что христианство не угасает, а переходит в новое тысячелетие. Для христиан очередной «миллениум» – это символ вечности христианства, и в третье тысячелетие нашей истории мы входим, уверенные в том, что миссия Церкви будет продолжаться и за пределами 2000 года.
Но есть люди, которые новое тысячелетие тоже встречают с радостью, правда, с радостью, мотивированной совершенно иначе. Все большее число публикаций в светской печати, пересудов и просто шуточек намекают на то, что вам, христианам, дескать, уже две тысячи лет… возраст солидный… пора на покой… так что, господа христианские ортодоксы, «извольте выйти вон» из культуры, политики, экономики, школы… Ваше-де место – в глубинах истории, в музее. Мы переходим рубеж тысячелетий – но без вашего замшелого христианства… Пора, мол, провожать его на давно заслуженную пенсию, а вместо него проповедовать «Третий Завет», религию «Нового века» («Нью эйдж»)…
Есть одно, уже общепринятое, словосочетание, которое меня каждый раз понуждает воскликнуть: «Возражаю!» Это слова о «культурном наследии Православия». Слыша это выражение, я чувствую себя обязанным прервать собеседника и сказать: «Простите, о каком наследии Вы говорите? Наследие появляется там, где наследодатель помер. А мы таки живы. И Вы уж извините, но вам, неверам, мы ничего не завещали! Это в советские годы казалось, что Православия уже нет, а остались от него лишь предметы «культурного наследия»: фрески («монументальная живопись»), иконы («произведения темперной живописи») да храмы («памятники средневековой архитектуры») – и все это «наследие» можно по своему усмотрению использовать. Мы же, православные христиане, ощущаем, что мы и есть та самая Церковь, Церковь преподобных Сергия Радонежского и Андрея Рублева, и мы светским людям ничего не завещали: все то, что вы зовете «культурным наследием средневекового Православия», – наше, и живем мы у себя дома, а не на кладбище и не в музее имени Православной Церкви».
Никуда христианство не ушло, и христианином можно быть и в XXI веке.
Но что это значит – быть христианином? Я попробую дать несколько ответов на этот вопрос, и каждый следующий будет включать в себя предыдущий.
Самый первый ответ настолько очевиден и прост, что его как-то даже неудобно предлагать образованным собеседникам, привыкшим к сложным интеллектуальным играм. Но истина все же не обязана быть сложной, «диалектичной», «антиномичной» и даже «диалогично-карнавальной». Итак: христианин – это тот, кто смотрит на Христа глазами Апостолов. Вот и все. Далее можно говорить, что этот христианин духовный или бездуховный, глубокий или поверхностный, но необходимое, минимальное условие к тому, чтобы быть христианином, состоит именно в этом: смотреть на Христа глазами Апостолов.
Дело в том, что на Христа можно смотреть по-разному. Можно смотреть глазами Ап. Иоанна, а можно – глазами Иуды… В конце 1950-х гг., в то время, которое газеты называют «хрущевской оттепелью», появилась волна мемуаров классиков советской культуры. Появились первые сведения о людях, погибших в лагерях, арестованных, гонимых, – в том числе о выдающихся ученых, поэтах, писателях. И тогда те, кто процветали и получали сталинские премии и ордена, ринулись защищать свой успех, который стал выглядеть весьма скандальным на фоне трагедий их репрессированных коллег: «Ну что вы, я дружил с теми, кто был в Гулаге, я даже пробовал их защищать… Ну и что же, что мне пришлось написать в «Правде» статью против этого моего друга… При этом я сколько мог старался его защищать… От меня требовали написать, будто он агент японской разведки, а я ограничился тем, что написал, что он глубоко заблуждается… Да я сам чудом избежал ареста! Я так мужественно защищал своего друга, что даже премию только 2-й степени получил, хотя по своим талантам заслуживал первой!» И вот тогда в неподцензурной, так называемой самиздатской, литературе появилась ехидная эпиграмма: «Видно, совесть у предателей чиста. Среди них бывают тоже чуды-юды. Снова вышла биография Христа в популярном изложении Иуды»…
Итак, можно разными глазами смотреть на Христа. Есть взгляд Иуды на Христа, а есть взгляд Понтия Пилата (пилатовский взгляд на Христа представлен в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита»). Это не взгляд ненависти, это взгляд холодного равнодушия… Есть один вопрос в Евангелии, на который Христос не ответил, несмотря на Свое Всеведение. Причем вопрос не был частным; это был самый важный вопрос: «Что есть истина?»
Почему же Спаситель не стал отвечать на этот вопрос? Не потому, что Он не знал, что есть истина. Он Сам был Истиной (Я есть Путь и Истина и Жизнь [ср.: Ин. 14, 6])… Но очень многое зависит от интонации, с которой задан вопрос.
Беседа Понтия Пилата и Христа – как бы очная ставка всей древней языческой мудрости и Нового Евангелия. Мудрая языческая империя одряхлела уже настолько, что ее лучшие ученые провозгласили как итог своих исканий: человек ничего не может познать. Таков итоговый вывод философии тех времен, философии скептицизма и релятивизма: достоверно познать ничего нельзя, ничего человеку не удается узнать подлинного о мире или о себе самом; философы уже доказали немощь человеческого ума, относительность всех наших представлений…
И вот – Понтий Пилат, образованный человек, знакомый с сатирической литературой античности, с ее издевками над народной мифологией («Впрочем, да простят нам боги и герои за то, что мы столько наговорили о делах божественных» [Геродот. История. 2, 45]). Он и сам не очень-то верит в мифы [1]. Он политик, он живет этим миром. И при встрече с Иисусом он уже выяснил главное: Иисус не бунтарь, империи со стороны Галилеянина ничто не угрожает (хотя тут Пилат ошибся: этот тихий Проповедник Своей проповедью перевернет судьбу всей империи), так что и говорить-то с Ним особо не о чем… И вдруг, уже уходя, у порога, Пилат слышит слова Христа: Я на то… пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине (Ин. 18, 37).
Слова Христа шокируют Понтия Пилата и даже оскорбляют: ну Кто Ты такой, чтобы так дерзко претендовать на знание непостижимой истины!!! Ты бы лучше почитал наших философов, они бы Тебе объяснили, что никто не может знать истину… Какой-то странствующий плотник из Галилеи заявляет, что Он пришел учить истине! Пилат не хочет ждать и не ждет ответа; он убежден, что ответа быть не может. И Христос, Который читает человеческие сердца, понимает, что это не вопрос, это – отговорка, это – нежелание ставить вопрос, это – заслон от любого ответа. И поэтому Христос не отвечает…
Итак, есть корыстный Иудин взгляд на Христа. Есть холодное пилатовское равнодушие. Есть возмущенный взгляд фарисеев, которые не могут допустить, чтобы в их уютно-регламентированный и послушный мирок вторгся Кто-то Свободный и Властный. Есть ненавидящий взгляд саддукеев, которым противны и непонятны проповеди об ином мире: их бог должен раздавать свои блага здесь и сейчас, в этом мире; он уже наградил саддукеев даром власти, и иных даров они не ждут.
Есть взгляд толпы, которая требует чудес и политических переворотов, а не получив их, «разочаровывается» и кричит: «Распни, распни!» Есть взгляд тех людей, о которых Христос сказал: Вы ищете Меня… потому, что… насытились (Ин. 6, 26), – взгляд людей, о которых свт. Димитрий Ростовский позднее скажет: «Поискал Иисуса не ради Иисуса, а ради хлеба куса» [2]. Они приходят в храм только для того, чтобы решить свою житейскую проблему: свечку поставить перед операцией, перед экзаменом… [3] Этим людям нужно чудо. Из какого источника оно придет – им неинтересно. Им все равно, в какой храм идти или какому богу ставить свечку…
Но христианин – прежде всего тот, кто смотрит на Христа глазами Апостолов. Почему это так важно? Потому что главное открывается не равнодушному взгляду, не потребляющему, не ненавидящему, но любящему. Апостолы любили Христа, и потому их любящее свидетельство для нас так важно.
Кроме того, Апостолы дали убить себя за то, что они говорили о Христе. Уже упоминавшийся выше Б. Паскаль, замечательный французский мыслитель XVII в., однажды сказал так: «Я верю только тем свидетелям, которые дали перерезать себе глотку» [4]. Апостолы относятся к числу именно таких свидетелей. Напомню, что греческое слово мЬсфхспт («свидетель») на русский язык переведено как «мученик»… И Апостолы шли путем мученического свидетельства.
В нашем языке есть выражения «подлинная правда», «подноготная правда»… Они пришли к нам из тех времен, когда на суде свидетелей подвергали испытаниям, прежде чем поверить их свидетельствам. Ты говоришь, что видел, как обвиняемый совершил преступление? Но может, у тебя есть корыстный мотив, может, ты просто клевещешь? Готов ли ты свои слова, от которых зависит жизнь другого человека, подтвердить своей собственной болью? И свидетеля подвергали пытке. Страх этой возможной боли («подлинная правда» означала правду, сказанную под «линем», под кнутом) резко уменьшал число любителей посутяжничать… А Апостолы своей собственной болью подтвердили, что свидетельствуемое ими – это всерьез. Нынешние любители сенсационных версий о жизни «неизвестного Иисуса» за свои домыслы получают гонорары, а Апостолы получали удары камнями…
Кроме того, апостольский взгляд уникален тем, что этот взгляд – взгляд современников и очевидцев. Быть христианином не то же, что быть, например, кантианцем. Очевидно, что быть кантианцем не значит смотреть на Канта только глазами его ближайших учеников. Кантианец – тот, кто использует методы и термины философского мышления, предложенные Кантом. И вполне вероятно, что среди последователей Канта были люди, которые более талантливо, конгениально вникли в стиль мысли своего учителя, чем его непосредственные ученики, которые не обладали надлежащей мерой философской талантливости. Да, ближайшие ученики – не всегда означает талантливейшие… Но отношения Христа и Его ближайших учеников слишком своеобразны. Ведь Сам Христос – в отличие от Канта – ничего не писал. И все, что мы знаем о Нем, – мы знаем лишь по рассказам Его ближайших учеников. Их тексты – это единственное историческое свидетельство о Христе. Поэтому все остальные попытки реконструировать «учение Христа» или Его «биографию» находятся вне истории как науки. Такие попытки больше говорят о внутреннем мире таких «сновидцев», нежели о Самом Христе.
Христианство – это не некая всевременная и вневременная нравственная таблица умножения. Христианство – весть об уникальном Божием деянии, совершенном единожды в конкретной точке пространства и времени. Это было «при Понтийстем Пилате». Нас тогда и там не было. Как мы можем узнать о происшедшем тогда? Только приняв свидетельство очевидцев, т.е. – Апостолов.
Итак, христианин – это тот, кто смотрит на Христа любящим, преданным взглядом Апостолов-очевидцев, а не взглядом позднейших философов, критиков и вообще обывателей.
Осознание этого обстоятельства дает ответ на так часто адресуемые нам обвинения в «консерватизме» и «догматизме». А Церковь просто не может не быть консервативной – ибо она осно