Жертва человеческая и Божеская

Но дети подрастают, наполняются силами и начинают бунтовать против тех, перед кем смирялись еще вчера. «Должность педагога сопряжена была с неприятностями. Иногда ученики самые злые шутки проделывали над бедным педагогом. Если педагог возбуждал ненависть в своих молодых питомцах, горе ему. Случалось, что дерзкие шалуны сажали бедного педагога на ковер, какой обыкновенно постилался на полу, подбрасывали ковер с сидящим на нем кверху, как можно выше, сами же отскакивали, так что педагог низвергался наземь; иногда он больно ушибался, причем сама жизнь его подвергалась опасности. Но педагоги должны были прощать ученикам, потому что они были рабского состояния» [1]. Итак, педагог для Израиля – это Закон, это Пророки.

Но и отношения Бога с Израилем складывались непросто. Само слово Израиль может быть переведено двояко: «Видящий Бога» и «Борющийся с Богом». Боговидец и – Богоборец [2]. Я вспоминаю о дружестве юности твоей, о любви твоей, когда ты была невестою, когда последовала за Мною в пустыню… какую неправду нашли во Мне отцы ваши, что удалились от Меня и пошли за суетою… и не сказали: «где Господь, Который вывел нас из земли Египетской… Я ввел вас в землю плодоносную… а вы вошли и осквернили землю Мою… пастыри отпали от Меня, и пророки пророчествовали во имя Ваала и ходили во след тех, которые не помогают… переменил ли какой народ богов своих, хотя они и не боги? а Мой народ променял славу свою на то, что не помогает… два зла сделал народ Мой: Меня, источник воды живой, оставили, и высекли себе водоемы разбитые, которые не могут держать воды… издавна Я сокрушил ярмо твое, разорвал узы твои, и ты говорил: «не буду служить идолам», а между тем на всяком высоком холме и под всяким ветвистым деревом ты блудодействовал. Я насадил тебя как благородную лозу… как же ты превратилась у Меня в дикую отрасль чужой лозы… ты сказал: «…люблю чужих и буду ходить во след их»… со многими любовниками блудодействовала, – и однако же возвратись ко Мне… Возвратитесь, дети-отступники… Возвратитесь, мятежные дети: Я исцелю вашу непокорность (Иер. 2, 2, 5–8, 11, 13, 20–21, 25; 3, 1, 14, 22).

Та школа, в которой воспитывался Израиль, не-обычна. В ней педагог строг не только по отношению к своему непосредственному воспитаннику. Еще более он строг, и очень строг, по отношению к тем его, воспитанника, «старшим товарищам», которые зазывают его принять участие в их игрищах.

Любой человек, раскрывавший исторические книги Ветхого Завета, знает, сколько там крови, сколько благословений на убийства и разграбление языческих городов. А в городах сих… не оставляй в живых ни одной души… дабы они не научили вас делать такие же мерзости, какие они делали для богов своих, и дабы вы не грешили пред Господом Богом вашим (Втор. 20, 16, 18).

Жестокость ветхозаветного мира столь поражала, что позднее люди «гуманистического» склада задались вопросом: полноте, действительно ли Бог Моисея – это Благой Бог Творец? Действительно ли это Творец Жизни? Или это некий «дух смерти», сеющий смерть вокруг себя и вокруг своего Израиля?

Уже первым христианским апологетам (в том числе Клименту Александрийскому и Оригену) пришлось выступить с защитой Священных Книг Израиля. Для гностиков и язычников под именем Иеговы к людям обращался некий жестокий и неумный «бог», носитель зла. Христиане же просили тех, кто хотел «отождествить» Бога и сатану, вслушаться в Библию. Посмотрите хотя бы на эти заповеди библейского Бога: Когда будешь жать на поле твоем, и забудешь сноп на поле, то не возвращайся взять его; пусть он остается пришельцу, [нищему,] сироте и вдове… Когда будешь обивать маслину твою, то не пересматривай за собою ветвей: пусть остается пришельцу, сироте и вдове… Когда будешь снимать плоды в винограднике твоем, не собирай остатков за собою: пусть остается пришельцу, сироте и вдове (Втор. 24, 19–21). Не обижай наемника, бедного и нищего, из братьев твоих или из пришельцев твоих, которые в земле твоей, в жилищах твоих; в тот же день отдай плату его, чтобы солнце не зашло прежде того, ибо он беден, и ждет ее душа его; чтоб он не возопил на тебя к Господу, и не было на тебе греха (Втор. 24, 14–15). Когда же приступаете к сражению… Надзиратели же пусть объявят народу, говоря: кто построил новый дом и не обновил его, тот пусть идет и возвратится в дом свой, дабы не умер на сражении, и другой не обновил его; и кто насадил виноградник и не пользовался им, тот пусть идет и возвратится в дом свой, дабы не умер на сражении, и другой не воспользовался им; и кто обручился с женою и не взял ее, тот пусть идет и возвратится в дом свой, дабы не умер на сражении, и другой не взял ее. И еще объявят надзиратели народу, и скажут: кто боязлив и малодушен, тот пусть идет и возвратится в дом свой, дабы он не сделал робкими сердца братьев его, как его сердце (Втор. 20, 2, 5–8).

Разве могут такие повеления исходить не из уст Бога? Но почему же тогда Тот, Кто велит заботиться о нищих и пришельцах, повелевает избивать целые города?

И вновь мы должны вернуться к той ситуации, которая была исходной для всей истории Израиля. Бог увидел: Нет человека праведного на земле (Еккл. 7, 20). Радиация греха и смерти разлетелась по всей земле после серии первых катастроф (от событий в Эдеме до Вавилонского столпотворения).

Представим, что на Земле произошла ядерная война. Некоторое количество людей выжило. Но они оказались в мире, в котором и бомбоубежища уже не могут спасти от смерти. Вся земля, вода, воздух пронизаны смертоносной радиацией. Маленький шанс на спасение хотя бы горстки будущих поколений только в одном: во время войны на орбите работала космическая станция. На ней проводились эксперименты по выращиванию растений в условиях невесомости. Поскольку станция была вне Земли – бури ядерной войны ее не затронули. На ней, и только на ней остались здоровые семена, горстка незараженной земли и емкость с чистой водой. И вот эту станцию приземляют, чтобы воспользоваться ее, теперь уже уникальными, ресурсами. Но если те зернышки, что были на станции, просто раздать – это никому не поможет.

Правительство, возглавляющее остатки человечества, принимает жесткое решение. Избирается один небольшой участочек земли («шесть соток»). С него срезается верхний, зараженный, слой почвы. Обнажившаяся глубина земли выжигается и прокаливается огнем – чтобы никаких следов мутировавших растений не осталось в этой земле.

На очищенное место высыпается здоровая земля с космической станции. В нее засеваются здоровые же семена. Они скупо поливаются здоровой водой. А по периметру ставится охрана – чтобы никто не ворвался и не растоптал эту уникальную делянку. А чтобы даже пыльца от мутантов не залетала сюда и чтобы ветры не приносили радиационную пыль – делянка обносится прозрачным шатром.

И все же с подпочвенными водами, через прорехи в куполе, с заходящими людьми, с фоновым излучением от соседних участков радиация проникает и сюда. Растения здесь болеют меньше, чем в незащищенных местах, но все же болеют. И здесь время от времени появляются мутанты. Когда тот или иной побег «растения надежды» проявляет склонность ко все тем же печальным мутациям – садовник безжалостно срезает его и сжигает. Первый собранный урожай не раздается людям. Он весь высевается снова (вспомните, как создавал свой огородик Робинзон Крузо). Кто-то умирает от голода – но и ему не дается ни горстки этих драгоценных зерен. И так много поколений подряд. Пока наконец не будет создано семечко настолько устойчивое к радиации, что из него можно будет сделать противоядие и исцелить все растения – и под шатром, и за его пределами – на всей земле. В конце концов среди этих – первоначально многотысячных – побегов только одна веточка принесла тот плод, ради которого и существовало это странное земледелие. Этот плод можно вынести за пределы опытной станции и раздать всем желающим, чтобы в них, больных уже во многих поколениях, произошла новая, теперь уже добрая, мутация.

Так и все жестокости в истории Израиля обусловлены не столько жестокостью народа Израиля и его Бога, сколько глобальностью того Дара, который должен войти в мир через Израиль. Чтобы «новое поколение Израиля не выбрало пепси-колу» – вокруг него создается стена изоляции. Каждый человек и каждый народ носит язычество в себе. Если предоставить религиозному чувству людей развиваться самостоятельно – оно создаст именно «язычество»: уютную религию духообщения. Если же имеется еще и внешнее влияние, исходящее от языческой культуры быта, – это станет вообще неизбежным. Значит – строгий карантин.

И все ради того, чтобы на древе Иессеевом появилась одна-единственная ветвь, одна-единственная отрасль. Чтобы появилась на земле душа такой чистоты, такой открытости перед Богом, что она скажет: Се, Раба Господня; да будет Мне по слову твоему(Лк. 1, 38). На земле появится Тот Небесный Хлеб, Который теперь уже можно будет раздавать всем людям, всем эпохам [3].

Вот фундаментальная разница между христианским пониманием истории Израиля и иудейским. С точки зрения христиан, история Израиля имеет цель. Это тяжкий, но необходимый путь, который однажды должен кончиться. И то, что будет обретено в конце пути, будет дано не только Израилю и не ради лишь Израиля. Через Израиль оно будет дано для всех и ради всех. Значит – Израиль убивает язычников не только ради благополучия своих детей, но и ради спасения потомков тех, кто сейчас противостоит ему и его миссии.

Христианство более высоко оценивает историческую миссию Израиля, чем сам Израиль. Не ради себя существует Израиль, а ради всего человечества. Та мера близости с Богом, которая была у него, была дана ему не для того, чтобы навсегда противопоставить его иным народам, но для того, чтобы со временем уникальные привилегии Израиля распространились на всех. Вот только старший сын из притчи о блудном сыне не захотел, чтобы отец принял его младшего брата…

Израиль не заметил тот момент в своей истории, когда он должен был раскрыться перед миром. На его земле явился миру Христос – но Израиль сам не заметил этого. Сам не осознал того – Кто именно на его священной земле. А в итоге, по верному слову католического богослова, «когда по завершении своей провиденциальной миссии Израиль возжелал сохранить свои привилегии, он стал узурпатором» [4].

Христианство разомкнуло отношения Израиля и Бога, включив в них остальные народы. И потому одной из первых тем христианского богословия стала… защита Израиля. «Церковь Божия, избегая крайностей и тех, и других (иудеев и гностиков), идет средним путем: и не соглашается подчиниться игу Закона, и не допускает хулить его и по прекращении его за то, что он был полезен в свое время» (Свт. Иоанн Златоуст) [5]. Достаточно вспомнить издевки Цельса и Юлиана, дикие эскапады гностиков в адрес ветхозаветной истории и религии – и вновь станет ясно, что именно Церковь отвела угрозу от Израиля.

Для Церкви было богословски необходимо защищать Ветхий Завет. Если бы она его отвергла – она поставила бы под сомнение самый драгоценный из своих догматов: «Бог есть любовь». Если бы у Евангелия не было предыстории – то евангельская история выглядела бы случайной импровизацией: Бог, ставший как бы «равнодушным» к людям, вдруг – совершенно неожиданно – явился к ним. Если забыть об Израиле, тогда будет неправ Евангелист Иоанн, сказавший о Христе: Пришел к своим, и свои Его не приняли (Ин. 1, 11). Получается, что Он пришел, во всяком случае, точно не к Своим, если Он не любил их прежде. Но вся трагедия Евангелия в том, что Свои не приняли Своего…

Если отвергнуть ветхозаветную прелюдию к Евангелию – у нас не будет уверенности в самом главном: любовь – она всегда в Боге или не всегда? И если любовь была «не всегда», то, может быть, вдруг она и будет «не всегда»? Вопрос об Израиле в конце концов вопрос о нас самих. Можем ли мы быть уверены в том, что Бог и ныне – с нами и будет впредь? Или же Тот, Кто «равнодушно» терпел тысячелетиями грехи людей, так же «равнодушно» будет терпеть и наши нынешние беззакония? Есть ли в Боге, в Его любви и в Его терпении постоянство? Человеческое сердце требует надежды. Надежда требует вывода: да, Бог – Тот же. Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же (Евр. 13, 8). И до старости вашей Я тот же буду, и до седины вашей Я же буду носить вас; Я создал и буду носить, поддерживать и охранять вас (Ис. 46, 4).

Защищая Евангелие, Церковь должна была защищать и мир Пророков. Не только из этических, но и из богословских соображений Церковь взяла под свою интеллектуальную защиту историю Израиля и его Книги: не жесток Бог Израиля. Боль, причиняемая Им, – это боль, которую причиняет врач тому, кого он хочет излечить. Тот, кто, увидев первую кровь, с возмущением остановит хирургическую операцию в самом начале, не зная о ее цели, тот погубит больного. Цель тех «надрезов», которые Бог совершал в ветхозаветной истории, – явление Евангелия. Прекрасен этот плод? Да? Но тогда незачем осуждать и те прививки, через которые Садовник взращивал этот плод.

1. Там же. ^

2. Об обеих возможных этимологиях слова «Израиль» см. в издательском комментарии к книге: Климент Александрийский. Педагог. М., 1996. С. 73–74. ^

3. «Как от всего тела Адама взятая часть была устроена в женщину, из женщины тоже взятая часть была устроена в мужа и становится новым Адамом, Господом нашим Иисусом Христом, и из остатка, т.е. через Тело Владычное, благословение перешло на все человечество» – так говорит прп. Симеон Новый Богослов (цит. по: Архиеп. Василий (Кривошеин). Преподобный Симеон Новый Богослов. Нижний Новгород, 1996. С. 346). ^

4. Любак А. де. Католичество. Милан, 1992. С. 50. Это суждение Любак подкрепляет ссылкой на свт. Илария Пиктавийского. ^

5. Свт. Иоанн Златоуст. Шесть слов о священстве. Forestville, 1987. С. 72. ^

Часть 1

На Новой Гвинее живет племя, при знакомстве с представителями которого ни в коем случае нельзя называть свое имя, рассказывать что бы то ни было о себе и принимать помощь от них. Это – «асматы, удивительный народ, упоминание о котором наводит страх, ибо это жестокие охотники за головами и каннибалы. В 1961 г. именно здесь бесследно исчез Майкл Рокфеллер – сын губернатора Нью-Йорка, одного из богатейших людей Америки.

Двадцать моряков капитана Кука, высадившихся в 1770 г. с корабля на берег в поисках воды, стали жертвами аборигенов. Дурная слава пристала к этой местности. Каннибализм, страшный и непонятный, сделал асматов в глазах цивилизованного человечества кровожадными чудовищами. В 1920-е гг. нашего столетия голландцы, владевшие этими территориями, боролись с каннибализмом нещадно. Затем индонезийцы продолжили карательные экспедиции с той же решимостью. Но каннибализм был не побежден, а скорее, загнан в подполье. Асматы лишь изъяли все внешние проявления каннибализма из публичной жизни. Асматы считают, что смерть одного прибавляет жизненных сил другому. Убивая человека из другого племени, они тем самым как бы продлевают свою собственную жизнь. Только тот, кто узнал имя убитого, сможет в полной мере «воспользоваться» результатами охоты. Посему и доблесть асматского воина зависит от умения выследить свою жертву, узнать о ней как можно больше. «Моральным» же обоснованием для «охотников за головами» являются умершие предки, постоянно требующие отмщения. На их души можно списать все, их спиритуальной силой прикрываются от злых духов, во множестве подстерегающих человека повсюду. Именно поэтому поклонение духам умерших стало неотъемлемой частью асматских верований… Доблесть воина – в победе, какой бы ценой она ни досталась. Надо – заведет специально дружбу с жителями соседней деревни, пригласит в гости, угостит, окажет помощь – и все лишь для того, чтобы, узнав о враге как можно больше, однажды напасть и убить. Странный, с позиции белого человека, кодекс взаимоотношений. Вполне логичным в этом контексте выглядит воспрятие асматами библейской истории, с которой упорно и терпеливо знакомят их миссионеры, нередко, впрочем, страдавшие до недавнего времени от коварных каннибалов. Так вот, Иуда в глазах асматов выглядит рядом с <…> Христом настоящим воином-победителем. Он сумел втереться в доверие к врагу, улучил нужный момент, перехитрил свою жертву и нанес точно рассчитанный удар. Он добился поставленной цели, он выжил, а Христос…

Асматы, мужественные, бесстрашные воины, гордые люди, не покорившиеся завоевателям. Да, с точки зрения белого человека, они коварны, вероломны и кровожадны, они не признают нашей морали и нашей жизни. И все же жаль, если цивилизация когда-нибудь уничтожит их самобытность» [1].

Если читатель разделяет скорбь автора «Огонька» о том, что каннибализм может исчезнуть, в результате чего наш мир станет чуть-чуть менее плюралистичным, – он может более не трудиться и не читать дальше. На вопрос: «Все ли равно как верить?», в отличие от прессы типа «Огонька», я сразу отвечаю отрицательно: «Нет, не все равно как верить». Не все равно: едят ли люди друг друга или баранину. Не все равно: молятся они Христу или Вельзевулу.

Упоминанием о каннибализме, я полагаю, можно подвести черту под дискуссией на тему «Можно ли сравнивать религии между собой?» Да, религии различны, их разницу можно заметить и, осознав, признать, что одни религиозные практики являются, мягко говоря, «более отсталыми», а другие – «более духовными». Религия, в которой в жертву приносятся люди, мне представляется «менее возвышенной», чем та, которая предписывает приносить в жертву только животных. В свою очередь религия, рекомендующая по праздникам резать ягнят, уступает той, в которой «вечерней жертвой» именуется словесная молитва и обращение сердца человека к Богу. И даже если мне докажут, что культ человеческих жертвоприношений более древен, чем практика вечерного чтения псалмов, я предпочту отмежеваться от «эзотерических преданий старины» и остаться в традиции, не имеющей столь почтенного возраста.

Я вполне понимаю выбор молодого индийского брахмана, который свою «древнюю и эзотерическую» традицию променял на «более молодое и прозаическое» христианство: «Мой дед Сингх серьезно занимался оккультизмом и всегда критиковал тех, кто просто философствовал и не пытался использовать сверхъестественные силы. Однажды моя бабушка Нани поведала мне тайну, которую хранила долгие годы: Сингх принес своего первого сына в жертву любимой богине Лакшми, супруге Вишну-хранителя. В Индии был такой обычай, но о нем не говорили открыто. Богиня богатства и процветания, она, возможно, помогла деду с невероятной быстротой стать самым богатым и влиятельным человеком на Тринидаде» [2].

В этой главе я почти не буду говорить от себя. Я просто постараюсь показать – на каком фоне звучала проповедь Пророков, а затем и Христа. То, что глубоко погружено в воды истории, видится и смутно, и ностальгически. Но есть на земле островки, где многое осталось по-прежнему. Там не было услышано Евангелие.

Один из таких островков – мир ламаизма. Субстратом, который «подморозил» Тибет, задержав его духовное развитие в добиблейской эпохе, был буддизм. Дело в том, что в буддизме нет идеи Бога. Ни Единого Личного Бога Творца нельзя помыслить по правилам буддийской философии, ни даже Мирового Брахмана, Вселенского Духа. Всё, что есть, есть поток частиц, все порождено психизмом. Всё есть проявление психической энергии, и поэтому всем можно пользоваться – если только отдавать себе отчет в том, что ты используешь эти силы во благо буддийской общины.

В Тибет буддизм махаяны пришел в VII в. (миссионерами выступили непальская и китайская принцессы – жены тибетского царя Сронцзангамбо [3]). В IX в. он проник из кругов аристократии и ученых кругов в народ в форме ламаизма, основанного Падмасамбхавой [4] (который сам был адептом тантрического буддизма).

Народы Тибета тогда еще не вышли из стадии шаманизма. Их культ состоял в общении с духами – в том числе и вполне и откровенно злыми. По логике религиозного развития через какое-то время тибетские народы могли бы принять идею Единого Божества и встать на общечеловеческий путь развития… Но к ним пришли буддийские проповедники и сказали, что Бога нет. Но есть духи (с точки зрения буддийской философии – в принципе есть любые формы бытия, если кто-то их последовательно и постоянно мыслит и передает им свою энергию). В самом деле – любой буддист знает, что на проповеди Будды слетались даже боги. А Бог не пришел. Значит – Его нет. Шаманский культ был подкреплен буддийской философией.

Дело в том, что собственно буддийская проповедь в Тибете оказалась неудачной. Индийский миссионер философ Шантиракшита потерпел поражение в диспуте с языческими жрецами религии бон, и, вернувшись в Индию, он посоветовал поехать в Тибет Падмасамбхаве – магу-тантристу. Там, где оказалась бессильна философия (а она и не могла быть сильна в полемике с теми, кто о философии и логике не знал ничего), должны были помочь чудеса.

Итак, явившись в Тибет, Падмасамбхава начал строить монастырь Самье. Однако, как рассказывает миф, демоны противились стройке. Вступив с ними в оккультную борьбу, Падмасамбхава покорил их и превратил в слуг, которые и закончили строительство [5]. В связи с этим и родилась излюбленная поговорка Е. Рерих: «Джины (демоны) строят храм» [6]. Кроме того, основатель ламаизма, победив дьявольские силы, выдвинул и более долгосрочное условие для освобождения демонов. Отныне они были обязаны защищать буддийское правоверие. Вообще, с точки зрения тантризма, неэкономно уклоняться от общения с темными духами и энергиями – надо научиться не отметать их, а использовать в своих целях. Любая энергия может сгодиться в оккультном хозяйстве [7].

Опираясь на это предание и на это тантрическое учение, заискивание именно перед этими жестокими и кровожадными гениями заняло первенствующее место в народном культе. В буддийских монастырях Монголии и Тибета ежедневное утреннее служение начинается с принесения кровавой жертвы «хранителю веры Чжамсарану и другим лютым божествам и гениям», «божественным палачам и смертоносцам врагов веры и добродетели».

Вот описание этих служб в книге русского этнографа А.М. Позднеева, переизданной в 1993 г. в Калмыкии самими буддистами: «Приносящие балин хувараки перед началом служения долженствуют прежде всего созерцать Чжамсарана и представить себе все пространство мира пустым. В пространстве этой пустоты они должны представить себе безграничное море из человеческой и лошадиной крови, в котором треугольником волнуются волны; в самой середине этих волн – четырехугольную медную гору и на вершине ее – солнце, человеческий и конский труп, а на них Чжамсарана. «Лицо у него красное; в правой руке, испускающей пламя, он держит медный меч, упираясь им в небо; этим мечом он посекает жизнь нарушивших обеты. В левой руке он держит сердце и почки врагов веры; под левой мышкой прижал он кожаное красное знамя. Рот страшно открыт, четыре острых клыка обнажены; имеет три глаза и страшно гневный вид. Он коронован пятью человеческими черепами. Стоит он среди пламенеющего огня премудрости».

Мысленно принеся этому и армии иных демонов чашу крови, их призывают уничтожать врагов, а особенно тех, кто ограничивает распространение веры и святости буддийской. Вот вопль, к ним обращенный: “Призываю основавшего свое вечное местопребывание в юго-западной стране трупов владыку жизни, великих красных палачей и шимнусов, не отступающих от повелений Чжамсарана, приидите по силе обещания… Чтобы порадовать Чжамсарана и его сподвижников, чествую их великим морем разной крови. Ом-ма-хум… Все враждебные и силы, и препятствия, согласно своим строгим и жестоким законам, сделайте прахом… Открывший рот и обнаживший клыки, имеющий три глаза на своем страшном лице, завязавший в косу свою темно-желтые волосы, возложивший на себя корону из черепов и четки, величественный богатырь, одаренный лицом, на которое невозможно смотреть, тебя восхваляю я! Стоящую по правой стороне от тебя Ухин-тэнгри, которая держит в своих руках меч и гвоздь, имеет синеватое тело и красноватое лицо, восхваляю я!.. Царь хранителей-якшасов, мать красноликая, владыка жизни, свирепые восемь меченосцев и вы, страшные палачи, умножьте вашу энергию! Греховным, воздвигающим преграды ламству, всем держащимся еретического учения покажите вашу силу и спасите, о спасительные. Ниспослав свыше шимнусов, действующих ножами, схватите врагов сетью, пришпильте их гвоздями, перерубите мечами, прострелите стрелами, пронзите копьями, высосите у них сердце! Но, заставив их покончить свое настоящее злое существование, спасите их души! Прекратите жизнь этих злобных врагов! Плоть, кровь и кости их вкушайте устами вашими! Примите эту жертву плоти и крови ненавистных врагов! Направьте меня на путь добродетели, но накажите врагов явными знамениями! Уничтожьте врагов ламства и веры вообще, ибо только таким путем вы сохраните веру и священное учение!”» [8].

Итак, если издалека кажется, что все религии равны, стоит рассмотреть их поближе. И задаться вопросом, можно ли, например, в одном ряду поставить рублевского Спаса и маски ламаистских божеств? Можно ли наряду с молитвой христианина, во время возношения утренних молитв, прочитать и молитву тибетского монаха?

Впрочем, для ответа на последний вопрос надо привести и тексты. Утреннюю молитву ламаиста мы слышали. Для удобства сопоставления возьмем молитву православного христианина, обращенную не к Богу, но к Ангелу Хранителю: «Святый Ангеле, предстояй окаянной моей души и страстной моей жизни, не остави мене грешнаго, ниже отступи от мене за невоздержание мое. Не даждь места лукавому демону обладати мною, насильством смертнаго сего телесе; укрепи бедствующую и худую мою руку и настави мя на путь спасения. Ей, святый Ангеле Божий, хранителю и покровителю окаянныя моея души и тела, вся мне прости, еликими тя оскорбих во вся дни живота моего, и аще что согреших в прешедшую нощь сию, покрый мя в настоящий день, и сохрани мя от всякаго искушения противнаго, да ни в коем гресе прогневаю Бога, и молися за мя ко Господу, да утвердит мя в страсе Своем, и достойна покажет мя раба Своея благости. Аминь».

Как справедливо отмечает Л. Юзефович, «Архангела Михаила, Архистратига Небесных Сил, при всей его воинственности трудно представить в диадеме из отрубленных голов, сжимающим в зубах окровавленные внутренности противников христианства. Пусть даже подобные физиологические детали были символами борьбы духовной, сам этот метафорический язык, принципиально отличный от христианского, должен был волновать Унгерна» [9].

Впрочем, в тибетской «Шамбале» доходило и до практики. «Мне, пробывшему тогда полтора десятка лет среди монголов, казался странным разговор со служителем, буддийским ламой, представителем движения «Щади все живое», – разговор о возможности существования человеческих жертвоприношений» [10]… И однако, в невероятном пришлось удостовериться. Человеческие жертвоприношения дожили у северных буддистов до ХХ в.

1. Черняк И. У «охотников за головами» // Огонек. 1995. № 20. С. 68–71. ^

2. Рабиндранат Р. Махарадж: Смерть одного гуру. Новосибирск, 1995. С. 12. ^

3. «Как свидетельствуют тибетские предания, долог был путь принцессы в Лхасу. Он длился два или три года. За это время принцесса полюбила тибетского посла и родила от него ребенка» (Кычанов Е.И., Савицкий Л.С. Люди и боги страны снегов: Очерк истории Тибета и его культуры. М., 1975. С. 37). ^

4. Кычанов Е.И., Савицкий Л.С. Люди и боги страны снегов… С. 45. ^

5. См.: Давид-Ноэль А. Мистики и маги Тибета. М., 1991. С. 108. ^

6. Письма Елены Рерих, 1929–1938 гг. Т. 1. С. 143. ^

7. О духовном облике этого человека и, соответственно, об идеале духовного устроения буддиста тибетские предания говорят так: «После этого Падмасамбхава прибыл к цэнпо. Цэнпо Тибета был окружен придворными. Гуру Падмасамбхава подумал: «Я не рожден лоном женщины, я рожден волшебным образом цветком лотоса, как был рожден милосердный бодхисаттва Авалокитешвара. Поэтому меня зовут «Рожденный в лотосе» (Падмасамбхава). Я – религиозный царь, который правит страной…

И обладаю более высоким происхождением, чем цэнпо этой дурной страны Тибет. Цэнпо весьма невежествен, а я очень искусен во всех пяти пилах знания. Я достиг состояния будды в течение одной жизни, как и Шакьямуни, и я больше не буду знать ни рождения, ни смерти. Цэнпо пригласил меня сюда потому, что нуждается во мне больше, чем я в нем. Поэтому он должен почтительно приветствовать меня первым. Но я должен ответить цэнпо на его приветствие, а это поколеблет величие буддизма. Если же не отвечу приветствием на его приветствие, то цэнпо рассердится. И все-таки я не буду приветствовать этого великого цэнпо!» Цэнпо Трисонг Децэн, великий правитель Тибета, подумал: «Я – господин всего народа Тибета. Бодхисаттвы приветствуют меня первым. И этот гуру также должен приветствовать меня первым». Гуру Падмасамбхава благодаря своей волшебной силе узнал мысли цэнпо и спел такую песню о своей магической силе и могуществе: «Будды прошлого и настоящего времени появлялись из лона женщины, накапливая в предыдущих, неисчислимо долгих, кальпах заслуги и божественное значение. Таков же будет путь и будды будущего времени. Но я – будда, который рожден в лотосе. Я знаю пути приобретения заслуг и владею даром проницательности, которые получил свыше. Я искусен в обучении буддийскому канону и тантрам. Я искусно рассказываю о всех путях спасения от страданий. Я – закон, который рожден в лотосе, и лучше других сведущ в религиозной практике. Я ношу шафрановую, желтую одежду монаха. Я – величайший йогин-тантрист. Я – рожденное в лотосе собрание наставлений, включающее также способность проникновения в истинную сущность вещей и пути совершения этого… мои знания выше неба.

Я понимаю причины и последствия деяний лучше, чем кто-либо другой. Я–лама, рожденный в лотосе, владею теми знаниями, которые передаются тайно». Услышав это, цэнпо понял свое заблуждение, почтительно первый приветствовал гуру Падмасам-бхаву» (Кычанов Е.И., Савицкий Л.С. Люди и боги страны снегов… С. 206–207). Для сравнения: «В святом человеке должно быть столько же святости, сколько и непонимания своей святости» (Архиеп. Иоанн (Шаховской). Биография юности. Париж, 1977. С. 143). ^

8. Позднеев А.М. Очерки быта буддийских монастырей и буддийского духовенства в Монголии в связи с отношением сего последнего к народу. СПб., 1887. С. 329–338. ^

9. Юзефович Л. Самодержец пустыни: Феномен судьбы барона Р.Ф. Унгерн-Штернберга. М., 1993. С. 152. Барон Унгерн, один из самых жестоких деятелей Гражданской войны, был буддистом и никогда не был христианином. Тень его и поныне витает над Россией: «Бывший соратник Шойгу по корпусу спасателей рассказывал: “Каждый вечер Сережа начинал рассказывать о жизни барона Унгерна. Мог рассказывать часами, и было видно, что он совершенно «повернут» на этом персонаже… Барон Унгерн верил в свою избранность, в магию чисел, в мистику. Его постоянно окружали астрологи, предсказатели, гадалки. Шойгу тоже уверен в своем особом предназначении и не чужд мистики. Услугами так называемых «экстрасенсов» он пользуется постоянно”» (Дейч М. Шкура неубитого медведя // Московский комсомолец. 2000. 25 февраля). Напомню, что Сергей Шойгу – министр МЧС, лидер правительственной партии «Единство»… ^

10. Бурдуков А.В. Человеческие жертвоприношения у современных монголов // Сибирские огни. 1927. № 3. С. 185. ^

Часть 2

Вот, например, одно из деяний знаменитого Тушегун-ламы (или Джа-ламы), считавшего себя воплощением Махакалы, Великого чернобога, «почти полвека будоражившего степь, вселявшего ужас в кочевников и признанного при жизни святым» [1]. В августе 1912 г. после боя в китайской крепости Кобдо монголы захватили 35 китайских торговцев (не солдат, заметьте, – купцов). Над ними было решено исполнить древний тантристский ритуал «освящения знамен». «Созывая народ в гудящие раковины, ламы вынесли обтянутые человеческой кожей дамары – барабаны, музыкальные инструменты из полых человеческих костей, горшочки с кровью для демонов. Ламы высокого и низкого рангов одинаково с трудом пробирались сквозь толпу… Проворно донага раздели жертвы. Руки и ноги им заломили за спину, голову откинули назад, привязывая косицу к связанным рукам и ногам так, чтобы торчала вперед грудь жертвы. Громче забормотали молитвы и заклинания ламы, поспешнее становилось жуткое пение. Вперед вышел Джа-лама, как все ламы, с непокрытой головой, в красной мантии. Пробормотав слова молитвы, он встал на колени перед первым из связанных китайцев, взял в левую руку короткий серпообразный жертвенный нож. Мгновенно левой рукой вонзив нож в грудь, Джа-лама вырвал правой всё трепещущее сердце. Хлынувшей кровью хайлар-монголы написали на полотнище «формулы заклинаний», которые гарантировали бы монголам помощь докшитов, оценивших их победу. Потом Джа-лама положил окровавленное сердце в приготовленную габалу – чашу, которая на самом деле была оправленной в серебро верхней частью человеческого черепа. И снова крик новой жертвы, пока наконец все пять знамен не были расписаны кровью сердец. Коротким ударом ножа в череп вскрывали его ламы, опуская тут же теплые мозги в габалу к мертвым сердцам…

Настал черед следующих пяти жертв, в том числе пленного сарта. К нему первому подошел Джа-лама. Пронзительное «аллах-иль-аллах» разнеслось по долине, когда он шилообразной человеческой костью вскрыл сарту артерии и стал выпускать хлынувшую кровь в габалу. Сарт умирал как истинный мусульманин: он бормотал предсмертную молитву, обратив взор в сторону родных мест, пока не упал на траву. Его четверым товарищам было не лучше: медленно истекали они кровью. Джа-лама обрызгал ею, кровью умиравших врагов, стоявших поблизости и дрожавших от страха цириков <солдат>. Бездыханных жертв бросали в костер» [2]. Когда чиновник князя подоспел к месту жертвоприношения и попытался остановить его, утверждая, что по «желтой вере» таких ритуалов не положено, ему возразили: «“Джа-богдо-лама исполняет тантра-приношение по стародавнему обычаю, как передают негласные, тайные предания. Его приказ для нас – главный! Так велит поступать с врагами религии Махакала”» [3]. И в самом деле, что значит слово князя перед авторитетом святого! И он даже больше, чем святой: «Махакала первоначально был одним из образов Шивы как разрушителя мира» [4].

Махакалу «ламы-иконописцы обязаны были изображать всегда с мечом или ножом, на фоне очищающего огня, с широко раскрытым ртом, готовым впиться в сердце врага «желтой веры», выпить его неостывшую кровь. Этот докшит (по-тибетски) и дхармапала (на санскрите) не просто побеждает Зло, но испытывает блаженство при виде мук носителя этого Зла» [5]. Это отнюдь не образ демонических сил, не облик зла. Нет, это облик покровителя «желтой веры», облик тех сил, что защищают тибетский буддизм. Его и подобных ему духов в ламаизме называют «Восемь ужасных» (Махакала, Цаган-Махакала, Эрлик-Хан, Охин-Тэнгри, Дурбэн-Нигурту, Намсарай, Чжамсаран, Памба) [6].

Махакала – демон, сам не способный достичь «нирваны», но, покоренный Падмасамбхавой и иными буддийскими подвижниками, он «обречен вечно сражаться с теми, кто препятствует распространению буддизма, причиняет зло людям или мешает им совершать священные обряды» [7].

Далай-ламы (по признанию нынешнего Далай-ламы XIV) с детства связаны с чернобогом Махакалой: «Вскоре после моего рождения на крыше нашего дома поселилась пара ворон. Это представляет особый интерес, поскольку подобные вещи происходили и после рождения первого, седьмого, восьмого и двенадцатого Далай-лам. Позднее, когда Далай-лама Первый вырос и достиг высот в своей духовной практике, он во время медитации установил прямой контакт с божеством-защитником Махакалой. И тогда Махакала сказал ему: «Тот, кто, подобно тебе, утверждает учение буддизма, нуждается в защитнике вроде меня». Так что, как мы видим, между Махакалой, воронами и Далай-ламами определенно существует связь» [8]. Кроме того, нынешний лауреат Нобелевской премии мира не прочь поработать с демонами и «божественными палачами»: «Для того, чтобы иметь дело с так называемыми гневными защитниками, мы сами должны достичь определенного уровня внут

Наши рекомендации