Религиозная политика советского государства в годы войны.
Начавшаяся 22 июня 1941 г. Великая Отечественная война коренным образом изменила привычный уклад жизни в СССР. Не могло не измениться и положение Церкви, отношение к ней советского государства. Уже первые слова обращения И.Сталина к народу 3 июля 1941 г.: «Дорогие соотечественники! Братья и сестры!» были подсказаны не марксистско-ленинской идеологией, а скорее церковной проповедью. По свидетельству советского религиоведа Э.И. Лисавцева, первая краткая встреча председателя Совнаркома с Патриаршим Местоблюстителем состоялась в июле 1941 г. и оба остались ею довольны*1. Реальная действительность заставляла И.Сталина, руководство ВКП(б) начать пересмотр своей религиозной политики, перейти к диалогу во имя единства верующих и атеистов в борьбе с общим врагом России.
Впрочем первоначально изменения были небольшие. Митрополитам Сергию, Алексию, Николаю не препятствовали распространять свои патриотические воззвания, хотя это и являлось нарушением закона. Полностью прекратилась антирелигиозная пропаганда, оказалась свернута деятельность «Союза воинствующих безбожников», правда формально он не был распущен. И.Сталин через секретаря А.Н. Поскребышева порекомендовал «главному безбожнику» Е.Ярославскому публично отметить новую патриотическую позицию Церкви. Тот не посмел ослушаться и после долгих сомнений 2 сентября подготовил статью «Почему религиозные люди против Гитлера» для печати, подписав ее экзотическим трудноузнаваемым псевдонимом Каций Адамиани. В статье, первоначально предназначенной только для зарубежного читателя, высоко оценивалась патриотическая деятельность Московской Патриархии, а также некоторых других Церквей СССР*2. А в 1942 г. вышла другая статья Е.Ярославского о православном христианском писателе Ф.М. Достоевском. Предметом исследования являлась приписываемая Достоевскому ненависть к немцам*3. Метаморфоза «главного гонителя» Церкви в 1920-1930-х гг. особенно показательна. К октябрю 1941 г. были закрыты практически все антирелигиозные периодические издания. «Флагман» же советского атеизма журнал «Под знаменем марксизма» начал печатать статьи о выдающихся русских исторических деятелях, великом русском народе, героизме советских солдат и т.п., а в 1944 г. и совсем прекратил свое существование.
В июле-августе 1941 г. еще нередко проводились аресты священнослужителей. Например, когда Ленинград «очищался» от неблагонадежных элементов, было арестовано несколько членов клира Никольской Большеохтенской церкви, в том числе 28 августа священник Николай Ильяшенко. 4 сентября он был эвакуирован в тюрьму г.Новосибирска, а 15 июля 1942 г. освобожден. Также 28 августа оказался в заключении настоятель Никольской церкви в пос.Саблино Ленинградской области прот. Николай Близнецкий. Его эвакуировали в Новосибирскую область, где он и умер в тюремной больнице г.Мариинска 10 февраля 1942 г. и т.д. Но с осени 1941 г. аресты клириков Московской Патриархии почти прекратились. Более того, из лагерей освободили десятки священнослужителей, в том числе к сентябрю 1943 г. 6 архиепископов и 5 епископов. Постепенно начали возрождаться епископские кафедры. Появились первые, пока еще редчайшие случаи восстановления закрытых храмов. Так, последняя Троицкая церковь г.Горького перестала функционировать 10 декабря 1940 г. и была вновь открыта с 10 августа 1941 г.*5. Религиозные центры СССР признали де-факто, им снова разрешили устанавливать связи с заграничными церковными организациями.
Осень 1941 г. была очень тяжелым временем для страны. Фронт приблизился к Москве. 12 октября митр. Сергий написал завещание, в котором на случай своей смерти передавал полномочия Местоблюстителя митр. Алексию (Симанскому). За несколько дней до этого, 7 октября по указанию центральных властей Московский горисполком принял решение об эвакуации из столицы руководителей основных религиозных организаций СССР. Эту, по существу принудительную эвакуацию провели 14 октября, несмотря на то, что у митр. Сергия была высокая температура. Историк В.И. Алексеев высказал вполне обоснованную точку зрения, что церковное руководство отправили в тыл с целью не допустить возможности захвата его германскими войсками в случае падения Москвы и использования фашистами в пропагандистских целях*6. Первоначально планировалась эвакуация в Оренбург, но затем по просьбе митр. Сергия его заменили на Ульяновск. Здесь с 19 октября 1941 г. до конца лета 1943 г. и проживал Патриарший Местоблюститель вместе с сотрудниками канцелярии патриархии. Был эвакуирован из Москвы и митрополит Николай (Ярушевич), но уже в ноябре 1941 г. ему разрешили вернуться в столицу. Экзарх Украины стал заместителем митр. Сергия. Он сразу же начал активно сотрудничать с властями в организации пропаганды за границей и вскоре оказался включен в качестве представителя Патриархии в различные государственные и международные организации (Всеславянский комитет).
В феврале 1942 г. было разрешено в пропагандистских целях возобновить издательскую деятельность Русской Церкви. Предисловие к книге «Правда о религии в России» написал Патриарший Местоблюститель. Подготовлена она была в чрезвычайно короткие сроки и уже летом вышла из печати. Интересно, что ее напечатали в типографии практически переставшего существовать «Союза воинствующих безбожников» и часть тиража по оплошности имела гриф антирелигиозного издательства. Книга эта была издана тиражом 50 тыс. экземпляров, одновременно на нескольких языках и распространялась, согласно свидетельству Совета по делам Русской Православной Церкви, в США, Великобритании, Швеции, на Ближнем Востоке и за линией фронта*7. В 1943 г. была подготовлена и напечатана еще одна пропагандистская книга «Русская Православная Церковь и Великая Отечественная война», посвященная патриотической деятельности Московской Патриархии. Однако, когда митрополит Ленинградский Алексий обратился к властям с ходатайством о разрешении издать подобную книгу, посвященную Ленинградской епархии, ему ответили отказом*8.
Явной уступкой Церкви было последовавшее в апреле 1942 г. разрешение в Москве, Ленинграде и ряде других городов совершать Пасхальный крестный ход вокруг церкви с зажженными свечами, на эту ночь отменили комендантский час. Произошло фактическое снятие некоторых ограничений на внебогослужебную деятельность, проведение массовых религиозных церемоний. Характерно, что в блокадном Ленинграде в самую страшную голодную зиму 1941-1942 гг. все православные храмы снабжались минимально необходимым количеством вина и муки для причащения богомольцев*9.
С помощью властей в марте 1942 г. в Ульяновске был проведен Собор епископов, осудивший создание автокефальной Украинской Православной Церкви. В этом же году вновь появилась возможность совершать архиерейские хиротонии. В мае-октябре были хиротонисаны во епископов предварительно постриженные в монахи вдовые протоиереи: Сергий Городцев (в монашестве Варфоломей), Владимир Градусов (в монашестве Димитрий) и Николай Чуков (Григорий). К концу пребывания Патриаршего Местоблюстителя в Ульяновске число архиереев патриархии достигло 17.
Однако отношения Церкви и государства в первый год войны подлинным диалогом еще не стали. В это время нередки были рецидивы прежней политики, грубо-административных, насильственных акций, прежде всего по отношению к приходам. Так, например, 29 января 1942 г. председатель двадцатки Серафимовской церкви К.Андреев писал в адмотдел Ленсовета, что здание храма оказалось самовольно «взято райсоветом Приморского района под склад-распределитель для приема покойников, ...по распоряжению председателя тов.Белоусова без меня и члена 20-ки церковь была вскрыта, причем все имущество, утварь и проч. свалено к алтарю». Деньги и продукты, хранившиеся в церкви, оказались расхищены, запас дров сожжен. Церковь вернули верующим только в апреле 1942 г.*10.
К лету 1942 г., когда стала очевидной политическая значимость «церковного вопроса», сложилась система сбора информации о деятельности религиозных организаций на оккупированной территории и в пределах СССР. Основным информатором правительственных и партийных органов стал Наркомат внутренних дел. От него же исходили инициативы по проведению различных акций в отношении религиозных организаций. В архивах сохранилось большое количество докладных записок заместителей наркома внутренних дел В.Н. Меркулова (с апреля 1943 г. наркома госбезопасности) и Б.З. Кобулова секретарю ЦК ВКП(б) А.С. Щербакову, в 1942-1943 гг. курировавшему религиозные вопросы по партийной линии. В этих записках запрашивались санкции на издание типографским способом и распространение патриотических воззваний священнослужителей, проведение соответствующих радиопередач, ограничение контактов православного духовенства с военнослужащими и т.д.*11.
5 января 1943 г. Патриарший Местоблюститель предпринял важный шаг на пути к фактической легализации Церкви, использовав сборы на оборону страны. Он послал И.Сталину телеграмму, прося его разрешения на открытие Патриархией банковского счета, куда вносились бы все деньги, пожертвованные на нужды войны в храмах СССР. 5 февраля председатель СНК дал свое письменное согласие и от лица Красной армии поблагодарил Церковь за ее труды. Получив разрешение открыть банковский счет, Патриархия приобрела урезанный статус юридического лица*12.
В начале 1943 г. И.Сталин и его ближайшее окружение пришли к окончательному решению о необходимости приступить к нормализации государственно-церковных отношений. На него повлияла целая группа внутренних и внешнеполитических факторов. Одной из причин была активная патриотическая деятельность подавляющего большинства духовенства и верующих. За полтора года войны, несмотря на отсутствие необходимого аппарата управления, печатного органа и юридического статуса, Православная Церковь показала свою силу в борьбе против фашизма, сумела во многом расширить и упрочить влияние в стране. Один из руководителей органов безопасности и разведки П.А. Судоплатов свидетельствовал, что информация оперативных работников НКВД, действовавших на оккупированной территории «о патриотическом настрое церковных кругов совпала с неофициальными зондажными просьбами Рузвельта, переданными через Гарримана Сталину, улучшить политическое и правовое положение православной церкви». Кроме того, Судоплатов отмечал роль сотрудников госбезопасности: «В своей записке в правительство мы также поддержали эти предложения, имея ввиду важную консолидирующую роль русской православной церкви в набиравшем силу антифашистском движении славянских народов и на Балканах»*15.
Определенное значение имело обращение в ходе войны к русским национальным патриотическим традициям. «Идеологическая работа в массах» приобрела совершенно иные, чем прежде черты. Этот поворот осуществлялся целенаправленно во всех областях — от культурно-исторической до религиозной. В процессе завершения перехода от интернационального к национально-патриотическому курсу Церкви отводилась роль катализатора и цементирующего компонента. В ней снова увидели опору государственности и патриотизма. Были введены ордена и медали в честь великих русских полководцев, в том числе в июле 1942 г. орден святого князя Александра Невского. В кинохронике начали показывать немыслимые еще недавно кадры: в освобожденных городах жители с иконами встречают советских солдат, и некоторые из бойцов, осеняя себя крестным знамением, прикладываются к иконам; освящается танковая колонна, построенная на пожертвования верующих и т.д. Кроме того советское руководство стремилось нейтрализовать воздействие гитлеровской пропаганды, представлявшей Германию защитницей Христианства в России. В конце 1942 — начале 1943 гг. произошло освобождение некоторых краев и областей на юге РСФСР и Московская Патриархия понадобилась для введения в контролируемое русло стихийно возродившейся церковной жизни на подвергшихся оккупации территориях. Уже вскоре на эти земли было направлено до 50% начавшего быстро расти епископата Патриархии.
Изменение государственно-церковных отношений можно рассматривать как негласное признание «вождем народов» своей крупной политической ошибки, которое далось ему не без труда. Но И.Сталин руководствовался прежде всего прагматическими расчетами, в свете которых все идеологические и т.п. аргументы отходили на задний план. Инициатива этого поворота всецело принадлежала председателю СНК, никто из его окружения, как показывает анализ их идейных позиций, изучение личных качеств, документов, не мог предложить таких радикальных перемен. Говорить о будто-бы проявившейся к концу жизни у И.Сталина религиозности не приходится. Хотя временами «вождь», по свидетельству очевидцев, и был склонен к мистике, любил цитировать Библию. «Члены его охраны рассказывали, как он по ночам таинственно ездил на могилу своей жены — Аллилуевой, как суеверно относился к Троцкому, исступленно желая его смерти, как настойчиво добивался сохранения тела Ленина для трепетного поклонения ему народа и т.д. Он суеверно, но искренне считал, что народ не может нормально жить без создания культа»*14. Однако прагматизм у И.Сталина несомненно преобладал. И в атеизме и в религии он видел общественные феномены, которые должны служить его системе каждый по-своему. Атеизм был для «вождя народов» лишь политическим средством, элементом в общей системе формирования людей в нужном направлении. Широко известен следующий случай: «Составляя библиотеку для дачи, Сталин собственноручно выписал все необходимые издания. И приписал: «Прошу, чтобы не было никакой атеистической макулатуры!» Историк Д.А. Волкогонов совершенно справедливо по этому поводу заметил: «Он мог терпеть атеизм, но только как средство пропаганды тех догм, которые содержались в его собственных работах»*15.
Неизбежность значительного изменения курса государственной религиозной политики стала ощущаться многими связанными с Церковью людьми уже вскоре после победы в Сталинградской битве. По донесениям органов госбезопасности весной-летом 1943 г. многочисленные «бродячие» священники и епископы агитировали верующих подавать властям ходатайства об открытии храмов, среди московского духовенства распространялись слухи о том, что вскоре должна состояться встреча иерархов с руководством страны. Кое-где местные власти уже фактически отказались от прежней линии. Так, в 1942-1943 гг. в 14 районах Ярославской области беспрепятственно, хотя и не официально, без юридического оформления стал функционировать 51 храм. Иногда церкви открывались даже при содействии руководящих деятелей государства. Так, в документах Совета по делам РПЦ отмечалось, что в 1943 г. М.И. Калинин «указывал Ярославскому облисполкому на неправильное отклонение ходатайств жителей Сусанинского района об открытии церкви. При этом он указал, что не следует возбуждать недовольство верующих теперь, когда требуется единство всего народа для победы над фашизмом и разрешил открыть церковь в Сусанинском районе». По личному указанию председателя Президиума Верховного Совета СССР (еще в 1920- гг. являвшегося сторонником либеральной религиозной политики) в 1943 г. также открыли две церкви в Ивановской области*16.
В Красноярске в январе-феврале профессор медицины, ссыльный епископ Лука (Войно-Ясенецкий) был вызван первым секретарем обкома ВКП(б), который сказал ему, что отношения между Церковью и государством скоро улучшатся, и Владыка сможет вернуться к своему епископскому служению. И вскоре, к началу марта 1943 г. открылся первый храм в пригороде краевого центра, а Луку назначили архиепископом Красноярским. 5 марта он писал сыну: «Я думаю, что резко изменилось отношение правительства к Церкви: всюду открываются и ремонтируются за счет горсоветов храмы, назначаются епископы, митрополит Николай Киевский назначен членом комиссии по немецким зверствам...»*17. Затем в Красноярске был открыт второй храм.
Впрочем еще далеко не везде местные власти шли навстречу желанию верующих. Например, в июне 1943 г. начальник Управления Наркомата госбезопасности по Пензенской области полковник Николаев с тревогой и недоверием писал в обком ВКП(б): «За последнее время среди верующих слоев населения области широко распространились настроения за открытие церквей. В мае с/г. епископ Филарет (Волокитин Х.Т.) установил связь с активными церковниками в гор. Пензе и районах области, распространил слух, что он направлен в Пензу митрополитом Сергием, от которого, якобы, имеет полномочия на открытие церквей. Собрал более 1000 подписей верующих и возбудил ходатайство об открытии церкви в Пензе... Особое влияние на религиозно настроенную массу оказывают бродячие попы, монахи, появившиеся за последнее время в области после отбытия срока наказания и выселения из режимных городов». В этом спецсообщении отмечалось, что за организацию религиозного шествия ста женщин в с.Николо-Азясь Мокшанского района в начале июня были арестованы 3 «церковницы»*18.
Весной-летом 1943 г. в руководстве страны обсуждался вопрос о том, какому органу поручить проведение новой религиозной политики. На первом этапе было решено оставить это право за созданным в апреле Наркоматом государственной безопасности. Но скоро стало ясно, что ему данное направление деятельности явно не удается (сказывались традиции 1930-х гг.). И среди религиозных организаций он воспринимался как наследник их гонителей — ГПУ и НКВД. Для внешнеполитического имиджа СССР также было полезно хотя бы внешне вывести Церковь из-под контроля спецслужб. В результате возобладало мнение, что при Совнаркоме следует образовать специальный орган, который осуществлял бы связь правительства с Русской Церковью. Тогда же родилась идея встречи И.Сталина с ее иерархами. К ней стали интенсивно готовиться. С июля начались оживленные переговоры работников НКГБ с представителями Патриархии — митрополитом Николаем (Ярушевичем) и управляющим делами протоиереем Н.Колчицким. Органами госбезопасности И.Сталину были представлены подробные материалы о состоянии Церкви, наиболее видных ее руководителях, патриотической деятельности духовенства, возможных кандидатах для избрания Патриархом и т.д.*19.
Конкретный момент для намеченной встречи — первые числа сентября был выбран неслучайно. В начале осени 1943 г. подготавливалась Тегеранская конференция, на которую возлагались большие надежды, связанные с открытием «II фронта». Для оказания воздействия на союзников — Великобританию и США — было решено использовать влияние Англиканской Церкви, руководство которой уже не раз обращалось с просьбой разрешить визит своей делегации в Москву. Встреча последней с русскими иерархами во главе с Патриархом отвела бы многие обвинения СССР за религиозные преследования. Инициатива государства встретила ответную положительную реакцию Церкви. И могла ли Московская Патриархия поступить иначе — не быть вместе с правительством своего народа в Отечественной войне, не пойти по трагическому, но в конечном счете неизбежному пути через церковно-государственную пропасть? Не могла она и не использовать возможность хотя бы частичного религиозного возрождения на основной территории СССР. Окончательное «примирение» с властью далось церковной иерархии ценой компромиссов, болезненных для религиозного сознания. В частности, это касалось участия в кампании прославления И.Сталина, а также содействия осуществлению планов сталинской имперской внешней политики.
В конце августа 1943 г. власти разрешили возвращение митр. Сергия из эвакуации, о чем он уже неоднократно просил сам. К примеру, 3 июля нарком госбезопасности В.Н. Меркулов докладывал А.С. Щербакову: «Руководители церковных центров... в последнее время высказывают большое недовольство таким длительным пребыванием в эвакуации. Митрополит Сергий даже опасается отстранения его от руководства церковью в связи с тем, что находящийся в Москве митрополит Николай (Ярушевич) не только управляет практическими делами Московской патриархии, но и состоит членом Чрезвычайной государственной комиссии по выявлению и расследованию немецких зверств, принимает по церковным вопросам иностранных представителей и корреспондентов»*20.
Важнейшей вехой новой религиозной политики стало 4 сентября 1943 г. Днем на даче у Сталина состоялось совещание с участием Г.Маленкова, Л.Берии, представителей НКГБ, а также, по утверждению Э.И. Лисавцева, Патриаршего Местоблюстителя Сергия (Страгородского)*21. Именно на нем оказались практически решены вопросы об открытии приходов, духовных учебных заведений, выпуске церковных изданий, выборах Патриарха и др. Итоги обсуждения были подведены на ночном официальном приеме в Кремле И.Сталиным и В.Молотовым, как руководителями правительства, митрополитов Сергия, Алексия (Симанского) и Николая (Ярушевича).
В архивном деле сохранилась запись беседы в ходе этой «исторической» встречи*22, сделанная присутствовавшим на ней полковником госбезопасности Г.Г. Карповым*23.
Сообщение о приеме в Кремле уже на следующий день — 5 сентября было опубликовано в газете «Известия». Вскоре после завершения встречи митр. Сергий передал властям список священнослужителей, находившихся в заключении. 27 октября он написал еще одно заявление, адресовав его Г.Карпову: «Прошу Вас возбудить перед Правительством СССР ходатайство об амнистии перечисленным в прилагаемом списке лицам, которых я бы желал привлечь к церковной работе под моим ведением. Я не беру на себя решать вопрос, насколько эти лица заслужили отбываемое ими наказание. Но я питаю уверенность, что оказанная им со стороны Правительства милость побудит их (и даст возможность) приложить все свое старание, чтобы показать свою лояльность Правительству СССР и без следа загладить прошлую вину». К заявлению был приложен список на 26 священнослужителей, в том числе 24 архиереев*24. Большая часть их к тому времени уже оказалась расстреляна или погибла в лагерях ОГПУ-НКВД. Уцелевших освободили, но это была очень небольшая часть томившихся в тюрьмах и лагерях священнослужителей.
Здесь, как и во многом другом, надежды Патриархии не оправдались. Целый ряд обещаний выполнен не был. Для И.Сталина оказалось важным прежде всего создать видимость благополучия в религиозном вопросе, а за этой ширмой поставить Церковь под жесткий контроль, встроить ее в систему режима своей власти. Не случайно данную работу он поручил Наркомату госбезопасности. Для осуществления контролирующей роли по постановлению СНК от 14 сентября был создан специальный орган — Совет по делам Русской Православной Церкви при правительстве СССР, во главе с полковником госбезопасности Г.Г.Карповым. Последний с 1940 г. возглавлял 3-й отдел 5-го управления, осуществлявший различные антицерковные акции. Заместителем председателя Совета стал также полковник госбезопасности К.А.Зайцев. В беседе с Карповым 13 октября 1943 г. В.Молотов указал ему и уполномоченных Совета в основных областях и республиках подобрать «из чекистов». Характерно, что Г.Карпов некоторое время совмещал свою новую деятельность с исполнением прежних обязанностей начальника 3-го отдела. На его соответствующий вопрос В.Молотов ответил: «Если Ваше должностное положение в НКГБ не публикуется в газетах и не придано официальной гласности, то я считаю возможным совмещение»*25. Закончил свою карьеру Карпов в чине генерал-майора. И вплоть до середины 50-х гг. Совет по делам Русской Православной Церкви находился под опекой прежде всего всемогущих тогда органов госбезопасности.
Решение ключевых проблем государственной религиозной политики И.Сталин оставил за собой. Менее важными вопросами в правительстве занимались В.Молотов, а с 1946 г. К.Ворошилов, в ЦК ВКП(б) — поочередно Г.Маленков и А.Жданов. Самостоятельная роль руководимого Карповым Совета на первых порах была не слишком значительной. В тоже время надо отметить, что относительная внутренняя самостоятельность Церкви в первое послевоенное десятилетие являлась гораздо большей, чем в последующие периоды. В данных осенью 1943 г. И.Сталиным устных принципиальных указаниях Г.Карпову говорилось: «... б) Совету не представлять собой бывшего обер-прокурора, не делать прямого вмешательства в административную, каноническую и догматическую жизнь церкви и своей деятельностью подчеркивать самостоятельность церкви; в)... Обеспечить соответствующие встречи, приемы, формы общения с патриархом, которые могли бы быть использованы для соответствующего влияния; г) не смотреть в карман церкви и духовенства...; е) Совету обеспечить, чтобы епископат являлся полновластным хозяином епархии и право архиерея распоряжаться церковными суммами; ж) не делать препятствий к организации семинарий, свечных заводов и т.п.»*26. Конечно, самостоятельность Патриархии была сильно ограниченной, но все же в тот период она касалась и комплектования кадров духовенства. Государственные органы еще не видели необходимости в проведении специальной кадровой политики, осуществлении отбора лояльных священнослужителей среднего и низшего звеньев. Служба госбезопасности могла без соблюдения какой-либо законности арестовать почти любого нежелательного священника или архиерея. В отчете Г.Карпова генеральному прокурору СССР А.Вышинскому на приеме в Совнаркоме в конце 1943 г. по вопросу назначения и перемещения священнослужителей говорилось: «Совет имеет предложения: а) патриарх согласовывает вопрос с Советом только о назначениях, касающихся Синода, епископата и первосвященнослужителей кафедральных (соборов); б) на местах епископы согласовывают вопрос с уполномоченными по делам церкви только в отношении настоятелей церквей и благочинных; в) назначение всех остальных (вторые священники, диаконы) решается епископатом самостоятельно»*27.
Глубокие изменения в жизни Русской Православной Церкви начались сразу же после встречи в Кремле. Уже 8 сентября в Москве состоялся Собор епископов, на котором 19 иерархов единогласно избрали Патриархом Московским и всея Руси Сергия. Собор также обратился к христианам всего мира с призывом объединиться для окончательной победы над фашизмом. 12 сентября произошла интронизация Патриарха и через неделю в здании бывшего германского посольства, переданного Патриархии, он приветствовал прибывшую из Великобритании делегацию Англиканской Церкви во главе с архиепископом Йоркским Кириллом Гарбеттом. В сентябре 1943 г. вышел первый номер «Журнала Московской Патриархии».
Много внимания уделялось возрождению духовного образования. Главным вдохновителем и организатором его был архиепископ Григорий (Чуков). Он разработал проект создания богословских школ среднего и высшего типа, одобренный на октябрьском заседании Синода. В лице архиеп. Григория -ректора Ленинградского Богословского института в 1920-е гг., устанавливалось преемство новой школы от старой. По его замыслу возрождаемая школа должна была стать богословской, а не просто пастырско-практической. Перечень аналогичных наук в ней не только соответствовал дореволюционной программе Духовной Академии, но даже вводились новые предметы — истории русской религиозной мысли и т.д. «Таким образом, замысел следует признать высоким: мыслилось возрождение богословской науки и русской богословской традиции»*28. Однако в полном объеме он оказался неосуществленным: помешали противодействие властей, неподготовленность студентов и преподавателей. И все же, после массовых чисток и репрессий, уцелела небольшая группа профессоров старых Духовных школ, обеспечившая определенное преемство традиций: Н.В.Чепурин, В.В.Четыркин, А. И.Сагарда, С.В.Савинский, Т.Д.Попов и др. Первоначально 28 ноября 1943 г. Совнарком разрешил открытие в Москве Богословского института и пастырских курсов, состоявшееся в 1944 г.
План воссоздания организационной структуры Русской Церкви, также лишь частично реализованный на практике, разработал другой выдающийся архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий), 15 июня 1944 г. он изложил его в письме к митр. Алексию (Симанскому). Власти вовсе не желали восстановления мощной церковной организации. Это ярко проявилось в вопросе открытия храмов. 28 ноября 1943 г. Совнарком принял постановление, согласно которому ходатайства верующих сначала рассматривались местными органами, в случае их одобрения пересылались в Совет по делам Русской Православной Церкви, после предварительного решения которого поступали в Совнарком, а затем снова в Совет. Такая многоступенчатая процедура была выработана с целью тщательно дозировать открытие новых храмов. Бесконтрольный стихийный рост количества приходов вызывал сильнейшую тревогу в правительстве. Так, в феврале 1944 г. в Ярославской области по неполным данным самовольно действовало уже более 90 церквей. Властям представлялось необходимым обуздать этот поток, превратив его в тоненький ручеек. В одной из ноябрьских бесед с Г.Карповым В.Молотов указывал: «Пока не давать никаких разрешений на открытие церквей... В последующем по вопросу открытия входить за санкцией в правительство и только после этого спускать указания в облисполкомы... Открыть церкви в некоторых местах придется, но нужно будет сдерживать решения этого вопроса»*29. И только 5 февраля 1944 г. Совет принял постановление об официальном открытии первых 18 храмов*30. Кроме того, по мере освобождения оккупированных территорий — на Украине, в Ставропольском крае и т.д. началась кампания по изъятию у церковных общин зданий, до 1941 г. использовавшихся для общественных целей, причем порой без предварительного предупреждения верующих.
28 сентября 1944 г. епископ Сумский Корнилий отправил Патриаршему Местоблюстителю доклад о закрытии в епархии 30 храмов. В нем указывалось: «Одиозное отношение местных сельских соввластей выражается местами весьма грубо: в селе Павленковы Хутора храм был закрыт накануне праздника Успения Пресвятыя Богородицы, что особенно возбудило верующих против местной соввласти. В некоторых местах представители соввласти выбрасывали иконы из храмов..., с руганью обращались со священниками, ударяя кулаками по столу, кричали на председателей церковных советов и церковных старост, не стесняясь выпускать со своих уст грязную ругань по адресу последних...»*31. Это явление приняло такой массовый характер, что встревожило руководство Совета по делам РПЦ. 5 октября 1944 г. в докладной записке В.Молотову по итогам первого года работы Совета Г.Карпов приводил ряд фактов «административного и самочинного» закрытия храмов. Так, в слободе Ново-Астрахани Ворошиловградской области открытая в период оккупации церковь в течение трех месяцев была 5 раз закрыта и 5 раз открыта. Председатель Совета выдвинул целый ряд предложений: «1) Воздержаться от закрытия приходских церквей, ...хотя бы они (церкви и молитвенные дома) были открыты и в период временной оккупации. 2) Занятые в период немецкой оккупации под молитвенные собрания государственные и общественные здания..., разрешить изымать из пользования церковных общин, представляя последним месячный срок для подыскания на правах аренды, других помещений для культовых целей. 3) В целях борьбы с нелегальными церковными группами там, где они приняли широкие размеры, и в тех областях и районах, где настойчиво ставится вопрос об открытии церквей, пойти на расширение сети действующих церквей до 2-3 на район... 4) Разрешать слом недействующих церковных зданий только в исключительных случаях, в случае угрозы обвала и т.п. Переоборудование недействующих церковных зданий не разрешать. 5) Не препятствовать церковным приходским советам в производстве необходимого ремонта церковных зданий... Строительство же новых молитвенных зданий ...не разрешать»*32. Большая часть предложений Г.Карпова была одобрена и 1 декабря 1944 г. Совнарком принял соответствующее постановление. Но и в 1945 г. под предлогом отсутствия священников у прихожан Украины, Белоруссии, западных областей РСФСР оказались изъяты сотни храмов.
Тяжелую борьбу по этому поводу пришлось выдержать управляющим Ленинградской епархии. Первоначально, несмотря на то, что ряд клириков, как отмечалось в отчете уполномоченного за II квартал 1944 г., «высказывали свое удивление и недовольство проведенными мероприятиями, заявляя, а почему это при немцах можно было служить без всяких ограничений в отношении количества приходов»*33, 16 июня архиепископ Григорий (Чуков) указывал, чтобы все священнослужители совершали богослужения только в тех храмах, в которых они состоят. Однако уже в августе наличие огромного количества вдовствующих церквей заставило архиеп. Григория и митр. Алексия (Симанского) ходатайствовать перед Советом по делам РПЦ разрешить клирикам проводить службу и требы в соседних пустующих храмах. В ответ на соответствующий запрос Совета уполномоченный по Ленинградской области 23 сентября высказал по этому поводу резко негативное мнение, приведя следующие основания: «1. В инструкции Совета по делам РПЦ при СНК СССР для уполномоченных Совета, раздел III, §4, пункт 3 говорится: «район деятельности приходского причта ограничивается местожительством верующих данного прихода». 2. На основании этой же инструкции была проведена регистрация священников к определенному и одному приходу в соответствии с назначением служителя культа правящим архиереем»*34 и т.д.
Хотя в епархии совершались новые рукоположения, в августе был составлен список кандидатов в священники и диаконы на 23 чел., утверждено в должности 43 клирика бывших оккупированных районов, их остро не хватало, у Владыки скопилось более 30 прошений верующих о назначении священников в церкви. 1 сентября архиеп. Григорий был вынужден издать указ: «Недостаток священнослужителей при большом числе вакантных священнических мест в Епархии вызывает необходимость сосредоточения наличного состава духовенства в храмах наиболее центральных...»*35. В отчете Патриархии о состоянии 5 порученных его управлению епархий от 22 ноября 1944 г., в списке главнейших нужд, он вновь указывал: «2. Возможно скорее разрешить въезд в зоны, ранее оккупированные немцами, т.к. из 208 существующих в названных Епархиях церквей — в 119 церквах нет священников, а пока разрешить причтам обслуживать верующих соседних приходов совершением требисправлений и богослужений в храмах, не имеющих священников. 3. Организовать по Епархиям особые «фонды церковной утвари» из закрытых, разрушенных или ограбленных немцами церквей для пополнения недостающего в действующих храмах. 4. Устроить по Епархиям свечные заводы и организовать печатание разрешительных молитв и венчиков и изготовление нательных крестиков...»*36.
Но разрешение на служение клириков одновременно в нескольких храмах так и не было получено. Взаимоотношения с властями налаживались постепенно и с большим трудом. Многие церкви в западных районах епархии, вследствие длительного отсутствия в них Богослужений в 1944-1945 гг. были официально исключены из списка действующих. Характерным для такой двойственной тактики является ответ Совета по делам РПЦ на запрос Ленинградского уполномоченного от 28 февраля 1944 г.: «Во время оккупации немецкими войсками части районов Ленинградской области в некоторых действующих церквах были повешены колокола и служба проходила с колокольным звоном. При освобождении от оккупантов этих районов нашей Красной Армией, церкви остались функционировать с колокольным звоном. Прошу Ваших указаний». Резолюция Совета гласила: «В действующих церквах, в которых служба производится с колокольным звоном, колокола снимать не следует, но колокольный звон не производить, объяснив это условиями военного времени»*37. Следует указать, что в 1944-1945 гг. на освобожденных территориях также проводились многочисленные аресты духовенства «за сотрудничество с фашистами», в подавляющем большинстве случаев без всяких реальных оснований. Только на Северо-Западе России было арестовано не менее 50 священнослужителей, в том числе уже утвержденных в должности архиереями Патриархии и даже иногда назначенных благочинными. В январе 1945 г. в Ленинграде в здании Дома офицеров состоялся судебный процесс над членами управления Псковской Православной Миссии, большинство обвиняемых были приговорены к 15-20 годам лагерей. Всех их полностью реабилитировали еще в 1956 г.*38. Один из осужденных по этому процессу — протоие<