Русская Православная Церковь и государственная религиозная политика в 1917-1938 гг.

К началу революционных потрясений 1917 г. Русская Православная Церковь находилась в состоянии глубокого внутреннего кризиса. Внешне она представляла внушительную силу. В империи было 115-125 млн. православных верующих (около 70% населения), 78 тыс.храмов и часовен, около 120 тыс.священников, диаконов и псаломщиков, 130 архиереев, 1253 монастыря и скита с 95 тыс. монашествующих и послушников, 57 духовных семинарий и 4 духовные академии[167]. Однако авторитет и влияние этой мощной организации оказались в значительной степени подорванными.

Кризис в Русской Церкви постепенно нарастал на протяжении двух последних столетий. Отмена в начале XVIII в. патриаршества, введение синодальной системы с подчинением Церкви бюрократическому аппарату лишили ее самостоятельного голоса в обществе, уподобили приходского священника — полицейскому чиновнику, который присягал служить властям, сообщал о политических настроениях своей паствы. Это способствовало бюрократизации духовенства, роняло его авторитет. Ложность положения Церкви была и в том, что формально она являлась государственной, а потому противники легко могли возлагать на нее долю ответственности за репрессивную политику самодержавия и все социальные несправедливости, творимые государственным аппаратом. В результате, с конца XIX в. в российском обществе, прежде всего в среде интеллигенции наступает заметное охлаждение к ценностям православной веры и к значимости церковной организации среди других общественных институтов. Антиклерикальные настроения начинали проникать и в широкие народные массы, уже в революцию 1905-1907 гг. происходили случаи изгнания священников, погромы домов и даже убийства их.

Однако, Русская Церковь не была замкнутой в себе реликвией культурного прошлого. В ней также созрела своеобразная «революционная ситуация». С 1905 г. основная часть духовенства, в том числе епископата, проявляла недовольство политикой Святейшего Синода и существовавшей системой в целом. Появилось много признаков обновления, стремления к церковным реформам. Создавались разнообразные приходские братства, религиозно-нравственные кружки и общества, выходили православные журналы, возрождалось проповедничество и т.д. Но Русской Церкви так и не удалось до 1917 г. обрести желательную самостоятельность, созвать Поместный Собор из-за противодействия правительства. Более того, засилие в годы I Мировой войны в Синоде ставленников Г.Распутина, определявших церковную политику, способствовало дальнейшему значительному росту антиклерикальных настроений в стране[168]. Внутренний кризис Церкви, ее зависимость от государства, подрыв духовного авторитета в глазах части народа явились одним из факторов, не позволившим встать нравственным барьером на пути экстремистских методов политической борьбы, самоистребления нации.

Февральская революция сопровождалась рядом антицерковных акций, вплоть до арестов архиереев по указанию местных Советов. И в то же время она фактически стала и «религиозной революцией», уникальной в истории православия. В марте-апреле 1917 г. по стране прокатилась волна чрезвычайных епархиальных съездов духовенства и мирян. В соответствии с их решениями, с кафедр были смещены свыше 10 наиболее скомпрометированных архиереев, избранные епархиальные советы значительно ограничивали епископскую власть. Вводился выборный порядок замещения всех духовных должностей, коллегиально-представительное начало церковного управления, демократизировалась приходская жизнь[169]. Все эти изменения стихийно шли в одном направлении, намеченном проектами церковных реформ 1905-1907 гг.

Кризис самодержавия пробудил надежды на изменение отношений Церкви и государства и у епископата. Поэтому даже члены Синода отказались 26 февраля обратиться с воззванием к народу поддержать монархию. Более того, 6 марта Синод опубликовал послание, в котором призвал «верных чад Православной Церкви» поддержать Временное правительство. Новым «революционным» обер-прокурором правительство назначило активного борца с распутинщиной в Государственной Думе, давнего сторонника реформ в Церкви В.Н.Львова. Вскоре старый состав Синода на фоне развертывавшихся преобразований стал выглядеть анахронизмом. Он отказывался санкционировать перемены в епархиальной и приходской деятельности, что грозило церковной анархией. В середине апреля по инициативе Львова правительство распустило Синод. Были назначены новые, в основном либеральные по своим взглядам, члены органа высшей церковной власти[170].

К июлю обновленный Синод утвердил право епархиальных съездов выбирать себе епископов, наделил приход статусом самоуправляющейся основной демократической единицы Церкви с широкой активизацией мирян, учредил Предсоборный совет по подготовке Поместного Собора. В ряде епархий впервые в истории Русского Православия прошли свободные выборы архиереев, в том числе митрополитов Московского и Петроградского.

Православное духовенство не было однородно, к 1917 г. оно уже характеризовалось значительным социальным расслоением. Соответственно расходились и политические симпатии различных групп. Не все одобрительно встретили революцию, в некоторых храмах продолжали поминать императора Николая II. С другой стороны, ряд священников состояли в социалистических партиях. Наиболее активно из левых группировок действовал основанный 7 марта 1917 г. в Петрограде «Всероссийский союз демократического православного духовенства и мирян». При содействии В.Н.Львова эта организация взяла в свои руки официальное издание Синода «Церковно-Общественный Вестник». Наряду с требованием широких внутрицерковных реформ, выступая под лозунгом «Христианство на стороне труда, а не на стороне насилия и эксплуатации», Союз сближался и с социалистическими идеями[171]. Но подобные радикальные группировки являлись лишь небольшими крайними течениями. Основная масса духовенства была в целом аполитична и выступая за демократические преобразования в структуре Церкви, не разделяла программные требования социалистических партий об отделении ее от государства.

Подобные настроения ярко проявились уже на Всероссийском съезде духовенства и мирян, проходившем 1-10 июня 1917 г. в Москве. На нем были сформулированы требования и предложения по основным пунктам реформы для будущего Собора. Съезд в специальной декларации приветствовал революцию, однако отверг идею отделения Церкви от государства. Он высказал пожелание, чтобы религиозные организации по-прежнему получали правовую и материальную поддержку, Закон Божий был обязателен для изучения и Православной Церкви остались руководимые ею народные школы.

В результате вскоре произошел конфликт с правительством. Синод выразил протест по поводу закона от 20 июня о передаче церковно-приходских школ в ведомство Министерства народного просвещения. Аналогичное столкновение произошло и относительно подготовки проекта об исключении Закона Божия из числа обязательных предметов. Религиозная политика Временного правительства отличалась своеобразием. Своими постановлениями «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений» (20 марта 1917 г.) и «О свободе совести» (14 июля 1917 г.) оно много сделало для утверждения подлинной свободы вероисповеданий. В то же время правительство признавало за религией колоссальную роль в духовно-нравственной сфере жизни людей. Хотя в программах всех партий, входивших в него, присутствовало положение о постепенном отделении Церкви от государства, решительных шагов в этом направлении сделано не было. Приобретя определенную фактическую самостоятельность, юридической свободы Православная Церковь не получила. Временное правительство не отказалось от прерогатив верховной власти. Первоначально в его состав входил обер-прокурор Синода, а 5 августа его сменил министр исповеданий А.В.Карташев с прежними правами и обязанностями. Перед самым открытием Поместного Собора было принято постановление о том, что выработанный на нем законопроект о новом порядке самоуправления Русской Церкви, подлежит обязательному утверждению правительством[172].

Открывшийся 15 августа в Москве Всероссийский Поместный Собор стал заметным явлением общехристианской истории. Ряд его решений и постановка самих вопросов во многом опережали весь христианский мир. Выборы членов Собора были свободными и тайными, впервые на уровне приходов в них участвовали женщины. Из 564 депутатов больше половины -299 составляли миряне. На ходе первых заседаний сказывались серьезные разногласия их участников. Особенно они проявлялись в вопросе возрождения Патриаршества. Еще в Предсоборном совете большинство во главе с архиепископом Сергием (Страгородским) отвергало эту идею. Левое крыло Собора также активно предлагало вместо патриаршества демократически-коллегиальную систему управления, в которой голос приходского духовенства был бы равен архиерейскому. Настроение стало меняться с октября 1917 г. по мере назревания политического кризиса. Все более ощущалось, что в условиях разгула антирелигиозных сил им должна противостоять Церковь, возглавляемая конкретным духовным вождем. Кроме того, теперь отпадали обоснованные сомнения в том, что введение Патриаршества не утвердит Временное правительство. 30 октября подавляющим большинством голосов Собор принял решение восстановить должность первосвятителя, а 5 ноября Патриархом был избран митрополит Московский Тихон (Беллавин)[173]. Согласно уставу, при Патриархе учреждались Священный Синод из архиереев и Высший Церковный Совет с выборным представительством белого духовенства и мирян. Учитывая неопределенность тогдашнего положения и неизвестность будущего, Собор также принял 25 января 1918 г. беспрецедентное постановление, сыгравшее важнейшую роль в дальнейшей истории Русской Церкви, о предложении Патриарху самому избрать нескольких Блюстителей Патриаршего престола на случай его болезни, смерти и т.д., чем обеспечивалось сохранение их имен в тайне[174].

Всего с 15(28) августа 1917 г. по 7(20) сентября 1918 г. состоялось 3 сессии Собора, затем он был вынужден прекратить работу, не завершив ее. Среди принятых постановлений следует отметить определения об активизации женщин в церковной жизни, о братствах ученых монахов, о проповедничестве. Успел Собор и выпустить уставы новой соборной структуры всей Церкви, основанной на началах широкой инициативы и выборности — от Патриарха до самоуправляющихся приходов, окончательно узаконив большую часть преобразований «церковной революции» 1917 г.[175] Без этого обновления Русскому Православию было бы значительно сложнее пережить агрессию атеистического государства.

С первых дней Октябрьской революции стал завязываться трагический конфликт Церкви с новой властью. Само избрание Первосвятителя проходило в период ожесточенных боев за Московский Кремль, в ходе которых серьезно пострадали его храмы. Основная доля ответственности за ухудшение отношений с патриархией лежит на вновь образованном Совнаркоме. Его соответствующие мероприятия основывались на двух предпосылках: мировоззренческой несовместимости учения марксизма с религиозной верой и отношением к Церкви, как союзнице царизма, а после свержения самодержавия — эксплуататорского строя. Поэтому к сотрудничеству религиозные организации не звали, их начали усиленно вытеснять из политической, экономической, культурной жизни страны. Антиклерикальная направленность деятельности советского правительства имела и объективную основу. Размах народного движения после Октябрьской революции принял в виде реакции на казеный национализм и религию в немалой степени универсалистский и антинациональный характер. В это русло укладывались гонения на Православие, национальную культуру, отказ от старого быта и уклада.

С другой стороны, большая часть иерархов и клира без энтузиазма или враждебно встретила приход вооруженным путем к руководству страны крайне левого фланга общественно-политических партий. И все же, несмотря на прочные связи Православной Церкви с дореволюционной Россией, она не стала вести политическую борьбу за ее возвращение, не перешла открыто на сторону какой-либо из противоборствующих сил. Усилия Патриархии были направлены на прекращение партийных и социальных раздоров, разгоравшейся братоубийственной войны. 2 ноября, в период боев в Москве, Поместный Собор обратился к обеим сражающимся сторонам с призывом остановить кровопролитие, не допустить расправы с побежденными. 11 ноября он принял решение об отпевании всех погибших, а также обращение к победителям в гражданской войне, призывая не осквернять себя пролитием братской крови[176]. Этой линии Православная Церковь в основном придерживалась и в дальнейшем.

Уже первые постановления советской власти непосредственно затронули большинство сфер жизнедеятельности Церкви. Так, декрет о земле II съезда Советов и основанный на нем декрет о земельных комитетах от 4 декабря 1917 г. касался и наделов храмов, монастырей. Национализация частных банков повлекла утрату хранившихся там вкладов духовенства. В декабре были приняты декреты о передаче всего дела образования, включая богословские учебные заведения, в ведение Наркомпроса, регистрации актов рождения, брака и смерти в исключительное ведение государственных организаций. Первоначально эти законы в основном игнорировались. 2 декабря 1917 г. Поместный Собор, еще не теряя надежды на урегулирование церковно-государственных отношений в желательном смысле, принял «Определение о правовом положении Православной Российской Церкви». В нем хотя и предусматривалась «независимость Церкви от государственной власти», но сохранялось за Православием «первенствующее среди других исповеданий» положение, перечислялись многие прежние права и привилегии[177]. Однако это Определение было невыполнимо.

В конце декабря 1917 г. — январе 1918 г. по стране прокатилась серия антирелигиозных акций, явно предвосхищавшая готовившийся закон об отделении церкви от государства. Были закрыты дворцовые и некоторые домовые храмы, изъята синодальная типография, предпринята попытка силой осуществить реквизицию жилых помещений Александро-Невской Лавры в Петрограде. В результате 19 января на территории Лавры произошло столкновение красногвардейцев с верующими. Были жертвы, но монастырь удалось отстоять. А 21 января по распоряжению митрополита Петроградского Вениамина состоялся общегородской крестный ход в защиту церкви, в котором участвовало до 500 тысяч человек[178].

Антицерковные акции не остались без ответа Патриарха. Они, а также становящаяся все более кровавой гражданская война, явились причиной появления его воззвания от 19 января 1918 г. В нем Патриарх заклеймил врагов Истины Христовой, которые кровопролитием, братской междоусобицей по всей стране выполняли «дело сатаны» и предал их анафеме[179]. Большевики и советская власть в послании нигде не упоминались, но оно оказалось воспринято как выражение контрреволюционного настроения.

20 января был принят и 23 января опубликован декрет СНК, вошедший в историю под названием «Об отделении церкви от государства и школы от церкви». Он заложил основы будущего бесправного положения Церкви, хотя содержал и ряд демократических положений, в том числе о свободном исповедании любой религии. Однако в декрете провозглашалось запрещение религиозным обществам владеть собственностью, лишение их прав юридического лица и национализация церковного имущества. Эти ограничения были вызваны прежде всего политическими и идеологическими соображениями, именно они наиболее отягощали практический смысл декрета для Церкви[180].

Духовенство и верующие, болезненно воспринимавшие антирелигиозную ориентацию советской власти, отрицательно встретили и указанный закон. 27 января Собор утвердил воззвание «К православному народу», призывая мирян объединиться под церковными знаменами для защиты святынь. В различных городах страны прошли многолюдные крестные ходы, причем некоторые из них были расстреляны, в общественных местах устраивались богослужения в поддержку Патриархии, в адрес правительства отправлялись коллективные петиции и т.д. В России наметился массовый религиозный подъем. В 1918 г. к Православной Церкви, гонимой, а не господствующей, как ранее, пришли тысячи новообращенных, в том числе видные представители интеллигенции. Распространению религиозности способствовали и бедствия гражданской войны. В церковной ограде вспыхивает подлинная духовность, усиливается забота о нравственности. В Петрограде, а затем по всей стране создаются массовые организации -союзы, братства, мирянские комитеты и т.д. Возник и «Всероссийский союз объединенных приходов Православной Церкви»[181].

События зимы-весны 1918 г. оказались неожиданными для Совнаркома, рассчитывавшего на быстрое и относительно безболезненное осуществление декрета. Однако этому помешало прежде всего недовольство многомиллионного крестьянства. Если оно в целом поддерживало меры экспроприации церковно-монастырской собственности, то в отношении введения гражданской метрикации, лишения приходов имущественных прав, устранения из школ Закона Божия отреагировало негативно. Крестьянство выступало против «обмирщения» традиционного уклада жизни, ломки «незыблемых устоев» «жизни по вере» в российской деревне. Мешали проведению декрета и отсутствие подготовленных работников, непоследовательность местных властей, различное понимание и толкование норм закона.

Даже в обстановке сопротивления правительственным указам, Церковь не отступала от своей избранной линии. Правда, 18 марта Патриарх Тихон написал свое единственное открыто политическое воззвание с осуждением Брестского мира. Но примерно в то же время отказался благословить начинающееся белое движение. А после переезда правительства в Москву церковное руководство попыталось вступить с ним в непосредственные контакты. 27 марта в Совнарком пришла соборная делегация, выразившая свое несогласие с январским декретом. В ходе переговоров ей дали понять, что СНК не настаивает на толковании этого закона в худшую сторону и последний может быть дополнен новым, более либеральным декретом. Во втором заявлении церковной стороны уже отмечались лишь наиболее неприемлемые пункты, вроде национализации всех церковных имуществ. Возникла основа для компромисса. Управляющий делами СНК В.Д.Бонч-Бруевич дал обещание привлечь священнослужителей к дальнейшей работе над законом о культах, но оно так и не было выполнено. Постепенно переговоры заглохли, не приведя к реальным результатам[182].

После их срыва, с мая-июня 1918 г. антицерковные мероприятия резко активизировались. Это происходило в контексте общего ужесточения внутренней политики РКП(б). 8 мая при Наркомате юстиции был создан VIII (позднее V) отдел по проведению в жизнь декрета об отделении Церкви от государства во главе с П.А.Красиковым. Вскоре возникла система его местных органов при губисполкомах. 10 июля V Всероссийский съезд Советов принял Конституцию РСФСР, которая вводила ограничение политических прав в отношении служителей культа. В ответ на определение Поместного Собора «О мероприятиях, вызываемых происходящим гонением на Православную Церковь», наметившее некоторые защитные действия, СНК 30 июля принял постановление «О набатном звоне». Согласно ему за участие в созыве населения набатом виновные предавались суду трибунала. 24 августа наконец появился документ, разъяснявший многие спорные аспекты положения Церкви. Но вопреки ожиданиям духовенства это оказался не новый закон, а инструкция Наркомата юстиции о порядке проведения в жизнь прежнего декрета, еще более ужесточившая требования властей. На реализацию ее статей отводился явно недостаточный двухмесячный срок[183]. На практике процесс осуществления декрета затянулся на несколько лет, во многих губерниях России до 1921 г.

Обеспокоенные медленной реализацией своих директив, наметившимся совместным противостоянием им представителей различных конфессий, к концу лета власти решили использовать карательные меры. В это же время обострение политической ситуации в стране в целом вызвало появление постановления о «красном терроре». Он самым непосредственным образом затронул духовенство, погибли сотни священников, монахов, архиереев. В сентябре 1918 г. были ликвидированы братства приходских советов, закрыто большинство церковных органов печати, из-за противодействия властей прекратил свою деятельность Поместный Собор и т.д.[184]

Процесс подлинного обновления Русского Православия оказался прерван в самом начале. Продлись Собор в 1919 г., Церковь бы несомненно продвигалась бы дальше по пути реформ, все больше приобретая черты живого динамичного организма. Октябрьский переворот, прекратив процесс возрождения Церкви, постепенно ликвидировав демократические преобразования ее жизни и дискредитировав саму идею реформаторства путем внедрения в 1920-е гг. «обновленчества», по сути стал своеобразной религиозной «контрреволюцией». Кроме того, основной идеолог преобразований — либеральная церковная интеллигенция, не принимая Октябрь, и в целом занимала все более консервативные позиции. Ярко выраженная антирелигиозная направленность деятельности СНК, тяжелейшие удары по церкви, нанесенные уже в течение первого года после Октябрьской революции и серьезно поколебавшие многие ее устои, также стали одной из важнейших причин неудачи миротворческой функции Патриархии. Антицерковные акции сильнейшим образом отразились на сознании всех основных социальных слоев России и явились существенным фактором ужесточения гражданской войны.

В ответ на гонения, в своем самом резком послании Совнаркому от 26 октября 1918 г. Патриарх Тихон писал: «Вы разделили весь народ на враждующие между собой станы, ввергли его в небывалое по жестокости братоубийство. ...И не предвидится конца порожденной вами войне, так как вы стремитесь руками рабочих и крестьян поставить торжество призраку мировой революции». Через месяц — 24 ноября Патриарх был впервые подвергнут домашнему аресту[185].

Дальнейшее разрастание гражданской войны сопровождалось в начале 1919 г. новым ужесточением антирелигиозной политики РКП(б). Расчет строился на полном и недолгом отмирании Церкви и религии, которые определялись не более как «предрассудки». Считалось, что их может достаточно быстро преодолеть «целенаправленная система воспитания» и «революционного воздействия», в том числе насильственного. Позднее в советской атеистической литературе этот период борьбы с Церковью получил название «бури и натиска». Подобные взгляды получили отражение в принятой в марте 1919 г. на VIII съезде РКП(б) Программе партии. По существу в ней ставилась задача тотального наступления на религию, говорилось о грядущем «полном отмирании религиозных предрассудков»[186].

Для реализации намеченной цели вводились все новые ограничения религиозной деятельности. 3 апреля 1919 г. Наркомат юстиции установил, что дозволенные добровольные денежные сборы верующих могут быть производимы «лишь на нужды определенного храма», хотя практически в тот период подобное требование являлось неосуществимым. Тяжелым ударом для Церкви стало полное запрещение в начале 1919 г. преподавание всех вероисповеданий детям до 18 лет. Развернулось наступление на монастыри, хотя первоначально допускалось их существование при условии преобразования в трудовые артели и коммуны. С конца 1918 г. возобладала линия на закрытие обителей. Всего до 1921 г. было национализировано более половины имевшихся в России монастырских комплексов — 722 [187]. Одним из самых сомнительных шагов органов советской власти в их религиозной политике стала широкомасштабная кампания по ликвидации святых мощей, почитаемых в Православии. Она никак не согласовывалась с принципами декрета об отделении и являлась грубым вмешательством в сугубо внутренние дела Церкви, попыткой, по сути регулировать каноны ее жизни и богослужебной практики. Первые подобные случаи относятся к лету 1918 г., а с весны 1919 г. они приобрели массовый характер. Эти акции были расценены как действенное средство антирелигиозной пропаганды и получили полное одобрение в Совнаркоме. 14 марта Наркомат юстиции принял постановление с указанием, что «вскрытие мощей... необходимо приветствовать»[188].

На Церковь также смотрели как на источник беспрепятственного пополнения государственной казны. В 1919 г. начались внешнеторговые операции со спекуляцией ценностями, в том числе церковными. Соответственно развернулось их изъятие из храмов — только в Петрограде за вторую половину 1919 г. вывезли в государственные хранилища церковных ценностей на 1915 тыс.рублей.

В то же время в руководстве РКП(б) не было единства в отношении религиозной политики. Группа «непримиримых» считала, что все духовенство реакционно и необходимо неослабно бороться с Церковью до ее полного уничтожения. «Государственники» же полагали, что целесообразно произвести раскол в Патриархии, выделить «прогрессивную» часть духовенства и, предоставив ей определенные льготы, использовать в своих целях. Свое собственное видение содержания и способов «церковной политики» имели НКВД и ВЧК, практически пытавшиеся развалить Патриархию изнутри еще с 1918 г. В годы гражданской войны было осуществлено несколько таких попыток — создание «Исполнительного комитета духовенства» в Москве, деятельность «Народной церкви» в Пензе, «илиодоровщина» в Царицыне[189]. Однако все они закончились неудачей, подавляющая часть духовенства и верующих оставалась верна Патриарху.

Политика же высшего церковного руководства в 1919-1920 гг. претерпела определенные изменения. По мере превращения большевистской партии из относительно небольшой организации в мощную силу, фактически правившую страной, Патриарх и его окружение начали использовать тактику сочетания признания новой власти с отстаиванием самостоятельности Церкви, опираясь на провозглашенный принцип отделения ее от государства. В послании от 8 октября 1919 г. Патриарх призвал духовенство «уклоняться от участия в политических партиях и выступлениях», подчиняться «велениям» советской власти[190]. Несмотря на все препятствия, Православной Церкви в годы гражданской войны частично удавалось сохранять многие свои структуры. Продолжали функционировать тысячи «приговоренных» к закрытию домовых храмов, в том числе в столицах, действовали богословские учебные заведения, осуществлялась религиозная благотворительность, устраивались общегородские крестные ходы (в Петрограде до осени 1921 г.) и т.д.

Естественно, не все духовенство придерживалось нейтральной линии. Небольшое число священников служило бойцами в Красной армии. Правая же часть активно проявляла себя на территориях, занятых белогвардейскими формированиями. В ходе войны отторгнутые от Патриархии епархии переходили на самоуправления, организуя местные центры. С ноября 1918 г. действовало Временное Высшее Духовное Управление в Сибири и Приуралье, такой же орган возник на юге России в мае 1919 г. Нередко они оказывались втянуты в политическую борьбу. В белых армиях служило военное духовенство — в войсках Колчака около 2 тыс., у Деникина -более 1 тыс., Врангеля — более 500 [191]. Значительная часть из них впоследствии оказалась в эмиграции.

Подобные факты, несмотря на то, что руководство Патриархии старалось не провоцировать конфликтных ситуаций, служили питательной средой для новых антицерковных акций. В 1920 г. государственные органы в основном продолжали придерживаться тактики вытеснения религии из всех сторон жизни. В соответствии с циркуляром Наркомата юстиции от 18 мая в РСФСР была проведена ликвидация почти всех епархиальных советов. К лету по стране в целом произвели 58 вскрытий мощей и правительство решило полностью завершить эту кампанию. 29 июля Совнарком утвердил предложения Наркомата юстиции «О ликвидации мощей во всероссийском масштабе». Однако сохранившийся значительный авторитет Церкви помешал полному осуществлению задуманного плана. Через 8 месяцев секретный циркуляр Наркомюста от 1 апреля 1921 г. фактически признал поражение в этом вопросе. К осени 1920 г. завершилась национализация церковного имущества. Согласно отчету VIII отдела Наркомата юстиции, к этому времени было изъято 7150 млн.руб., 828 тыс. десятин монастырской земли, 1112 доходных домов и т.д.[192]

Но подрыв материальной базы и административные гонения не приблизили поставленных целей. Первый период антирелигиозного наступления не принес тех результатов, на которые рассчитывали некоторые теоретики большевизма (например, Н.И.Бухарин). Большинство населения страны, несмотря ни на какие варварские методы по отлучению людей от Церкви, продолжало оставаться верующим. Патриархия также вышла из гражданской войны в своей основе несокрушенной.

Постепенно руководство РКП(б) пришло к пониманию необходимости изменения тактики борьбы с Церковью, прекращения ее «военных приемов и методов». Акценты в этой борьбе начали смещаться в плоскость активизации пропагандистских усилий среди населения. Была проведена централизация соответствующей работы по партийной линии. С августа 1920 г. начал функционировать организованный отдел пропаганды и агитации ЦК РКП(б). 12 ноября Совнарком принял декрет о создании Главного политико-просветительного комитета республики во главе с Н.К.Крупской. При губкомах партии появились антирелигиозные семинары для подготовки квалифицированных пропагандистов и т.д. А весной 1921 г. В.И.Ленин уже писал секретарю ЦК В.М.Молотову по поводу появления в печати одного из лозунгов к первомайским праздникам, что по случаю Пасхи надо рекомендовать не разоблачать ложь, а избегать всякого оскорбления религии[193]. Вводившаяся в стране новая экономическая политика значительно скорректировала позицию руководителей государства по данному вопросу. НЭП требовал сделать более терпимым отношение к религиозным организациям, особенно в деревне, подавляющая часть населения которой оставалась верующей. «Кавалерийская атака» на Церковь не удалась.

Центральным стержнем советской религиозной политики в годы НЭПа были периодически повторяющиеся попытки подчинить Православную Церковь, поставить ее под полный контроль, сделать в конечном итоге придатком государственного аппарата. Для достижения этой цели применяли любые средства. Назревавшее установление дипломатических отношений со странами Запада в перспективе требовало смягчения ситуации вокруг «религиозного вопроса». И в начале 1922 г. в результате дискуссий в ЦК РКП(б) и СНК пришли к выводу, чтобы руководство Православной Церковью в довольно сжатые сроки взяло бы в свои руки духовенство, абсолютно лояльное советской власти и правительству. А уже с этим духовенством и предполагалось на время нормализовать отношения.

21 марта в докладной записке ГПУ в Политбюро весьма откровенно говорилось о необходимости произвести своеобразный «переворот»: «ГПУ располагает сведениями, что некоторые местные... иереи стоят в оппозиции реакционной группе синода и, что они в силу канонических правил и других причин не могут резко выступить против своих верхов, поэтому они полагают, что с арестом членов синода им предоставляется возможность устроить церковный собор, на котором они могут избрать на патриарший престол и в синод лиц, настроенных более лояльно к Советской власти. Оснований для ареста Тихона и самых реакционных членов синода у ГПУ и его местных органов имеется достаточно. ГПУ находит: 1) что арест синода и патриарха сейчас своевременно, 2) что допущение духовного собора на предмет избрания нового синода и патриарха сейчас тоже возможно...»[194]. Предложения карательных органов попали на благоприятную почву, хотя «операция» по тактическим соображениям оказалась отсрочена на полтора месяца.

В недавно рассекреченной докладной записке Л.Д. Троцкого от 30 марта, без возражений утвержденной Политбюро, была практически сформулирована вся тактическая и стратегическая программа деятельности партийного и государственного руководства по отношению к обновленческому духовенству, проведению раскола в Русской Церкви: «Если бы медленно определяющееся буржуазно-соглашательское сменовеховское крыло церкви развилось и укрепилось, то оно стало бы для социалистической революции гораздо опаснее церкви в ее нынешнем виде... Поэтому сменовеховское духовенство надлежит рассматривать, как опаснейшего врага завтрашнего дня. Сегодня же надо повалить контрреволюционную часть церковников, в руках коих фактическое управление церковью. В этой борьбе мы должны опереться на сменовеховское духовенство, не ангажируясь политически, а тем более принципиально... Мы должны, во-первых, заставить сменовеховских попов целиком и открыто связать свою судьбу с вопросом об изъятии ценностей; во-вторых, заставить довести их эту кампанию внутри церкви до полного организационного разрыва с черносотенной иерархией, до собственного нового собора и новых выборов иерархии... Попутно расправляемся вечекистскими способами с контрреволюционными попами... К моменту созыва собора нам надо подготовить теоретическую пропагандистскую кампанию против обновленной церкви. Просто перескочить через буржуазную реформацию церкви не удастся. Надо, стало быть, превратить ее в выкидыш...»[195]. Таким образом, власти изначально планировали использовать обновленцев в своих целях, явно переоценивая их возможности, а затем «выбросить» как «отработанный материал». Правда на практике сопротивление «тихоновцев» оказалось гораздо сильнее, чем предполагалось, поэтому в обновленцах продолжали нуждаться и соответственно поддерживать их, еще несколько лет.

Ситуация, значительно облегчившая наступление на Церковь, сложилась вследствие страшного голода в Поволжье. В Политбюро ЦК РКП(б) некоторое время шла борьба по вопросу отношения к духовенству. А.Рыков, Л.Каменев, М.Калинин выступали против «решительных мер» к священнослужителям, на чем настаивал Л.Троцкий (он был ответственным от Политбюро за проведение кампании по изъятию ценностей), Г.Зиновьев, Н.Бухарин и некоторые другие. В.И. Ленин первоначально колебался. Однако первые спровоцированные столкновения при конфискации ценностей дали повод перейти в наступление на «церковных мракобесов» и изменили расстановку сил, Ленин поддержал Троцкого и его сторонников[196]. В своем письме В.М. Молотову для членов Политбюро 19 марта 1922 г. он писал: «...данный момент представляет из себя не только исключительно благоприятный, но и вообще единственный момент, когда мы можем 99-ю из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля наголову... Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей... мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления»[197]. Ставилась и цель создания золотого запаса для нужд государства.

После первых сообщений о голоде в Поволжье Православная Церковь сразу же откликнулась на это событие. Еще в августе 1921 г. она создала епархиальные и Всецерковный комитеты для оказания помощи голодающим. В короткий срок было собрано около 9 млн. рублей. Но такая помощь значительно поднимала авторитет Церкви в глазах народа. Это никак не соответствовало намечавшимся планам. Решением правительства Всецерковный комитет был закрыт, собранные средства реквизированы. Газеты тогда писали, что советская власть имеет возможности справиться с голодом и сама. Однако последний неудержимо рос. И 9 декабря Президиум ВЦИК постановил разрешить сборы религиозным управлениям и отдельным религиозным общинам, поручив государственному комитету помощи голодающим (Помгол) войти в сношение с ними о форме сбора пожертвований, учитывая их желание. Вскоре Помгол предложил Церкви добровольно сдавать ценности, не имеющие богослужебного канонического значения. Патриарх дал согласие и 19 февраля выпустил послание: «разрешить приходским советам жертвовать не богослужебные предметы»[198]. Очень активно сбор средств шел в Петрограде.

Декрет ВЦИК 23 февраля о немедленной конфискации местными советами всех драгоценных предметов, «изъятие которых не может существен