Контекст проповеди Иисуса Христа

Уникальность Евангелия заключается в том, что это не слово человека о Боге, а сло­во Бога, обращенное к человеку, — откровение, которое дается не через пророка (ветхозаветное откровение), а через явление Самого Сына Божия.

Однако новое божественное учение Господь преподал «не на произволь­но творимом, а на... устоявшемся язы­ке»[552]. В то же время евангельское богословие из­лагается не на языке фиксирован­ных терминов, оно не имеет строгой системы и вероучительных опреде­лений, которые обнаруживаются в более позднем богословии. Язык евангельского богословия от­личается тем, что носит образный характер: поучения предлагаются в виде ярких сравнений, метафор, притчей, которые нередко поражают своей парадоксальностью (напр., «кто станет сберегать душу свою, тот по­губит ее; а кто погубит ее, тот ожи­вит ее» — Лк 17:33; и др.). Многие об­разы заимствованы непосредственно из быта палестинских крестьян, ры­баков, ремесленников и т. п., что де­лает это богословие более открытым и понятным людям, к которым направ­лена проповедь Господа. Исходной базой языка евангельского богосло­вия служат тексты Священного Писания Ветхого Завета. Хорошее знание этих текстов людьми, к которым обращена пропо­ведь, позволяет Спасителю не толь­ко цитировать эти тексты, но и, заимствуя определенные образы и выражения, выстраивать сложные аллюзии и коннотации, причем не­редко эти образы в поучениях Спа­сителя приобретают дополнитель­ное развитие (ср., напр., притчу о злых виноградарях в Мф. 21:33-44 и Ис. 5 гл.).

Открытие и изучение межзавет­ной литературы, которая имела широкое хождение и была очень популярна в свое время (что доказывается боль­шим числом переводов на различ­ные языки), а также ближневосточного фольклора, внебиблейской идиома­тики, изречений авторитетов и афо­ризмов показали, что Господь в Сво­их поучениях и притчах нередко обращался и к этому живому мно­гообразному языковому материалу. Ряд примеров обнаруживает рази­тельные совпадения изречений Хри­ста с изречениями, содержащимися в межзаветной литературе (эти выражения со временем нашли свою фиксацию как в Евангелии, так и в Талмуде):

Мф 6.34 Довольно для каждого дня своей заботы.	Берахот 96 Довольно для каждого часа его собственной заботы
Мк 2. 27 Суббота для человека, а не человек для субботы	Йома 856 Суббота отдана вам, а не вы суб­боте.
Мф 9.17 Не вливают также вина молодого в мехи ветхие.	Авот 4. 20 Бывает, что но­вый сосуд полон старого (вина), но бывает, что в ста­ром даже и моло­дого не найдется.

Господь использует хрестоматийные сравне­ния, идиомы, словесные штампы, закладывая в них новый, отвечающий духу Его проповеди смысл. Напр., евангельские слова: «...как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки» (Мф 7:12) — оче­видно предполагают знакомство с утверждением рабби Гиллеля (кон. I в. до P. X.) и непо­средственно соотносятся с ним: «Не делай ближнему твоему того, чего не желаешь себе. В этом весь Закон» (Шаббат 30а). Заключение Мф 7. 12: «...в этом закон и пророки» выглядит как прямая отсылка на слова Гиллеля. Но в то же время слова Господа развивают придают совершенно иное евангельское толкование. Если отрицательная фор­мулировка «золотого правила» у Гил­леля призвана лишь удержать чело­века от зла, поставить преграду неуважительному отношению к другому, то в словах Спасителя содержится побуждение к любви, к заботли­вому и самому внимательному отно­шению к ближним.

Нередко Господь, подразумевая хорошо известные Его слушателям выражения, не просто перестраивает их или наполняет иным содержанием, но самым не­ожиданным и парадоксальным обра­зом меняет их смысл, раскрывая при этом новые, выходящие за рамки привычных человеческих представ­лений отношения[553]. Это можно проиллюстрировать следующим примером. Имевший широкое распространение апокриф «Завещание двенадцати патриар­хов» (II в. до P. Χ.— II в. по P. X.) содержит произносимые от лица патриарха Иосифа слова: «Голод мучил меня, но Сам Господь накормил меня. Одинок я был, и Бог утешил меня; я болен был, и Господь посетил меня; в темнице был я, и Бог мой смиловался надо мною»[554]. Не вызывает сомнений, что этот апокриф был известен современникам Спасителя, чем объясняются лексические совпадения со словами из евангельской притчи о Страшном Суде: «Ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне» (Мф 25:35-36). Здесь несложно заметить, что трогательные и пол­ные благодарности Гос­поду слова Иосифа впол­не естественны и понят­ны: праведник испытывает скорбь, и Господь не оставляет его, но поддер­живает его и помогает ему, слова же Христа вызывают недоумение. Но при внешнем сходстве выражений обна­руживается разительный контраст: по Евангелию, оказывается, что не Бог, а че­ловек питает, поит, одевает, посеща­ет своего Господа. Недоуме­ние выражают не только грешники, но и праведники: «Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили?» (Мф 25. 37). И Господь отвечает им: «Ис­тинно говорю вам: так как вы сдела­ли это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мф 25:40). Так нередко в Евангелиях из «ветхой» темы возникает неожи­данное и парадоксальное по форме «новое» евангельское наставление.