Отсюда видно, что как во всех наших делах требуется духовное ведение, так и здесь со всею очевидностью видится его всепобедное для врагов действо.

Конечно, по незнанию Божественных предметов, человек боится врага Божия, а Создателя своего вменяет ни во что. И когда же боится? Когда находится и стоит на Божественной службе…

Его самого в это время боится, как огня, отступническая сила, а он, по неразумию своему, страшится ее. Какое извращение духовных понятий! Невежество и унижение своего духовного служения.

Здесь видится положительное отсутствие здравых понятий о предметах духовных – и особенно ложное представление о Промысле Божием. Правду говорит святой Лествичник, что таковые иногда наказываются от Бога помешательством ума. И это за то, чтобы знали – кого нужно бояться! Бога Создателя Своего, а не погибельной твари – лукавого беса, который, ради скаредного вида своего, никогда не смеет явится человеку, боящемуся Бога.

Но испытавши на себе сие мучительное состояние – вражеский страх – даю всем братиям своим, ради любви Христовой живущим в пустыне, опытный совет, а равно и всем христианам. Никак и никогда, ни в каких обстоятельствах не бойтесь устрашения диавольской силы! Господь попускает видимо являться ей только сильным и великим в духовной жизни мужам, а слабым во веки не дозволит явиться бесу, потому что Господь Сам находится повсюду, на всяком месте и непосредственно видит наше состояние, в полноте его содержания, и, по мере нашей духовной силы, попущает врагу действовать на нас. Как и апостол говорит: верен Бог, Иже не оставит вас искуситися паче, нежели можете понести (1 Кор.10,13).

Глава 43.

Прощание старца с горами, по причине его состарения и крайнего изнеможения своих телесных сил

Простите горы, дорогие горы, сладкие мои! Уже не ходить мне по вашим высоким хребтам, не топтать мне каменного чела вашего и скалистые ребра ваши уже более не будет попирать моя грешная нога.

Устарел и, приникши долу, сижу в мирных долинах в великой горести сердца.

Прильпе земле душа моя! И только смотрю на горные высоты, но взойти туда, как прежде бывало, уже никак не могу.

Солнце жизни моей склонилось к западу, ночная тьма упорно и неотразимо налегает на останок дней моих; изнемогающая плоть просится в недра земли на вечный покой – в холодные объятия общей матери всех нас!

Много лет вы питали меня духовною манною, и сладость жизни по Богу не была сокрыта от чувств сердца моего.

Блажен я был в те времена, когда в крепости своих телесных сил носился по вашим верхам и острым шпилям, как быстроногий олень. Восходя телом на высоты земные, я и духом удобно возносился к Вышнему Престолу Вседержителя.

Бывало, с тяжелою сумкою, едва вылезем мы на горные шпили, выше облаков – где отсутствует земное и царит таинственная тишина, полная духовного разума, (отнюдь) неведомая обитателям земли и ее низменностей – и слышались нам тогда какие-то дивные гласы глубоко молчащей природы. И они не века сего. Облеченная в тишину и безмолвие, как бы в царственную порфиру горная природа, в ненарушимом молчании благоговейно внимала присутствию Божества – и тем воздавала достодолжную дань и поклонение своему Творцу, Владыке и Господу.

И так было все тихо кругом, что даже ни один лист на дереве не смел и шелестом нарушить торжественной тишины. Зверь, и птица, и всякий гад, движущийся по земле, – и все живущее было неподвижно каждое на месте своем: воздух стоял, как бы каменный; месяц и звезды и пространство воздушное внимали вместе с нами гласу гор, скал и ущелий, словом, – все видимое было сдержано, остановлено, объято страхом и проникнуто вниманием, потому что Всемогущий и Вседержавный наполнял Своим страшным присутствием стоящую действительность и все сущее.

И вот, среди общего затишья, слышен был нами в сердцах своих глагол Божий, внятно вещающий: «сынове человечестии! Почто всуе иждиваете дни свои и не ищете небесных благ, яже уготовах любящим Мя? Взыщите Бога, и жива будет душа ваша, ибо Он благ есть, щедр и милостив, любит суд и правду, милует же в роды родов. И егда приидет во славе, узрите живот со всеми святыми».

Обратились мы на другую страну и се, вторично вещал в сердцах наших Божественный глас: живу Аз , – глаголет Господь, – яко хотением не хощу смерти грешника, но еже обратитися и живу бытии ему (Иез.33,11).

Услышавши той глас, пали мы на лица свои и поклонились Живущему во веки веков, Иже созда небо, и землю, и море, и вся яже в них, и сказали: Господи помилуй! Ради Имени Святого Твоего, и не дай погибнуть созданию Своему, яко Ты еси Бог первый. Ты и по сих, и во веки Ты еси Бог наш.

Препроводивши ночь в молитвенном настроении и в чувствах покаяния, по Давиду, излия пред Господем души своя (Пс.41,5). Утром, когда прекрасная заря – предвестница солнца – обыкновенно покрывала горы своими нежными лучами и все тварное, после ночного покоя, возбуждалось к жизни и давало глас свой по роду своему и по состоянию, снова оживали и мы в чувствах сердца своего и возносили Создателю своему разумную песнь хвалы и славословия, как почтенные высокими дарами разума и свободы.

И вот, вдруг, взору нашему представилась дивная картина: высоко над главами нашими, прекрасно воспарили пернатые орлы; они радуются своему свободному, в воздушном пространстве, пребыванию; весело купаются в бело-мраморных волнах, как дельфины в море; зовут друг друга взглядом и криками и как будто говорят сами себе: «любезные друзья! Давайте далее отсюда улетим! туда, где синеют морские поля, где гуляют бурные ветры, да наши братья орлы», и все выше и выше, взвиваясь на своих могучих крылах и утопая в сиянии голубого дня, постепенно исчезли от нашего взора.

Видели мы в те счастливые времена и многое другое – величественное и прекрасное, поражающее душу благоговением, страхом и любовью к Создателю своему, вся премудростию сотворшему, и пили мы тогда полною чашею живительную свежесть и сокровенную силу жизни горной природы.

Но всего не передать ради множества предметов и невыразимости впечатления, потому что щедрая природа являла нам здесь все сокрытое от прочих внутреннее богатство своих неописанных красот, как своим законным и искренним чадам.

И покоясь как бы в лоне ее материнских объятий, мы были счастливы и блаженны, как, думаем, никто на земле, потому что были причастны внутренней силе жизни и таинственным речам и гласу природы, кои, не скрывая, она вещала нам открыто, как своим любезным чадам.

И вот, бывало, величественные горы – краса Кавказского пространства – любезно приветствовали нас своим дружеским взором и нежною улыбкою, когда мы, утомленные до крайности, восходили на высокие хребты, и они своим алмазным блеском и чудно волнистым видом пленяли и невольно увлекали к себе наши сердца. Забывая все земное, дух наш неудержимо стремился с любовью к небесам воздавать славу, честь и хвалу премудрейшему Творцу всей вселенной. И был нам всегда там мирный приют и пресладчайший отдых.

На тех высоких, скалистых хребтах мы покоились в несказанном веселии духа, покрытые мягким покровом и нежным дыханием прохладного ветерка. Был я, действительно, блажен в те счастливые часы и минуты невозвратно протекшей жизни моей.

Но вот настала пора мне с вами расстаться. Грустным взором еще раз я окинул вас, дорогие мои! И в горести сердца думаю воспеть плачевну песнь о горькой и тяжкой с вами разлуке. Увы мне! Уже поздняя пора для меня наступила, лишаюсь я зрения ваших чудных красот; исходили мои грешные ноги ваши высокие вершины, великие дебри и отвесные скалы; измерили и глубины под вами шумящих вод. А теперь настало для меня печальное время, и душа моя горько болеет о том, что не увижу я уже более вас, дорогие мои, как ваши высокие шпили будут впиваться в облака, и какие на вас будут длинные рисоваться картины, и каков ваш будет вид издалека!…

Много неведомых тайн вы открыли мне и глубокую память оставили во мне о всех путешествиях и приключениях, бывших на ваших высоких хребтах. Но уже я рисовать вас более не буду и о ваших чудных красотах сложить я новой песни не сумею: она замрет в моих устах. Прости и ты, краса Кавказа, его величие и слава, седовласый Эльбрус! Ты всегда был нашим другом неизменным и благодетелем любезным… Много раз ты укрывал нас внутри персей своих – полумертвых от бурь, зимы и непогод…

И тебя я не увижу, и любоваться более не буду твоими дивными картинами на заре прекрасного утра весною, когда ты, покрытый лучами восходящего солнца, сиял златокованою порфирою, изливая ослепительный блеск твоих одежд на всю страну, так что ни один царь земной не мог в сию пору равняться с тобою во светлости риз твоих. Особенно сияла славою небесной красоты твоя световечная глава, вознесенная превыше всех горных хребтов; она являла свою царственную власть и силу чрезвычайным блеском своего безпримерного облачения, коего подобия нет возможности найти ни в чем, что только есть прекрасного и величественного на лице земли.

И опять, когда ночь глубоким мраком покрывала страну и ты облачался в темный хитон, вид твой был страшен, ты стоял угрюмо; великий объемом и страшно высокий ростом, ты был как могучий исполин, ополчающийся на злодейские дела. Тогда мы, укрываясь в скалистых ребрах твоих, в великом страхе провождали темную ночь. Могильная тишина царила повсюду – и только порою среди нее тоскливо раздавался унылый крик спутницы нашей – всегдашней соседки – ночной птицы совы.

Теперь, мои горы безценные, уже румяная заря не разбудит меня, когда, бывало, я покоился на ваших прохладных высотах, утомленный тяжким путешествием, и благодатная роса уже более не освежит мои устаревшие члены, а также и яркий луч солнца греть меня более не станет, когда я прозябал от жестокого хлада и ветра, и темная ночь уже более меня не усыпит на ваших скалистых хребтах, и ослабевший мой слух не будет внимать вашим дивным гимнам, а сердце мое не будет уже более услаждаться приятными песнями, которые неумолкно вы воспевали своим таинственным гласом и которого никогда не слышал обитатель низменности.

Но горы чудес! Одно я познал верно о вас, что вы таинственны и дивны и не далеки от небес. Познал я грешный, кто владеет вами, кому в удел достались вы:

Вас хранит и вас лелеет

Царица горней красоты,

Царица дивная Святая –

Всех народов и племен.

И благодать Свою Она являет;

Беседует к рабам Своим,

Сама судьбу их управляет

И бдит над бытом их земным.

Но вот уже пробил и последний час моей с вами разлуки роковой; простите мои горы дорогие, простите навсегда!… Уже стоит пришедший вестник смерти, держа в руке своей секиру острую, и сердце мое от страха пришло в трепет; кровь стынет в членах и свет померкает в очах моих; на уста налагается печать вечного молчания и выя моя безспорно повинуется неумолимому властелину.